Роман В. Кочетова Секретарь обкома и закат Советск

 
   
    Всеволод Кочетов долгое время был главным редактором журнала «Октябрь», который считался основным идеологическим противником «Нового мира» А. Твардовского в литературном мире. В 1960-е годы он считался одним из лидеров-проводников коммунистической идеи в мире искусства. И прошел путь от полной поддержки со стороны властей (стал членом Центральной Ревизионной Комиссии при ЦК КПСС) до скрытого конфликта с нею. Кочетов служил системе, но не прислужил ей.
В. Кочетов стал известен после экранизации романа «Журбины» с Алексеем Баталовым в главной роли. Неплохо прошли и другие картины, снятые по его произведениям. Например, «Секретарь обкома» (1963 г.). Сам же роман увидел свет в 1961 году.
Кочетов писал в жанре «социалистического реализма», причем без принуждения, а что говорится, по зову сердца. Свой символ веры, и как пришел к нему, описал в романе, словами своих героев:

    «— Я считаю, что партия все может. Для нее невозможного нет. Честное слово! Но надо работать, надо формировать сознание людей. Скажу о себе. Был парнишка как парнишка, но довольно рано попал на общественную работу, — уже в школе комсоргом был. Потом война. Как говорят, испытание огнем, боевая закалка. Потом снова много общественной работы. Это определило и мировоззрение, и привязанности, и симпатии с антипатиями. Я не могу, например, не соизмерять все на свете с борьбой двух миров… Вот недавно смотрел: международные соревнования по боксу. Гляжу, наш советский боксер побивает гедеэровского. Вроде бы и отрадно, наша берет, патриотизм, и так далее. А сидишь и думаешь: ну лучше бы ты англичанина или американца лупил. Ведь гедеэровец-то из социалистического лагеря, из нашего. Смешно, верно? А вот такое видение мира. Может быть, это плохо?»

Кочетов считал, что такое миросозерцание – хорошо. Без этого нельзя строить Советский Мир. И он полностью солидаризовался с женой секретаря обкома:

«…София Павловна, с детских ранних лет учила Александра смотреть на любое явление общественной жизни с точки зрения интересов классов, борьбы классов. «Самое страшное, — говорила она, — воспитать гуманиста-нейтралиста, который на все взирает с так называемых общечеловеческих позиций. Пока на земле есть классы, пока есть угнетение и эксплуатация человека человеком, общечеловеческих позиций… быть не может. Позиции могут быть только или за эксплуатируемых и против эксплуататоров, или против эксплуатируемых и за эксплуататоров… В общественной жизни, в политике, в искусстве — во всем, пока на земле есть антагонистические классы, нельзя рассматривать человека и человеческое через прекраснодушные призмы гуманизма вообще».
И она никогда не жалела времени на то, чтобы терпеливо разъяснять Александру, ради интересов какого класса совершено в мире это, произошло то, готовится третье.    
    «Пока ты не забыл о существовании классов и классовой борьбы, ты марксист, ты ленинец. Как только ты об этом позабыл, ты просто деляга. Какое-то время у тебя по инерции и может что-либо получаться, но позже все неизбежно зайдет в глухой тупик».

    Немало людей подпишутся под этими рассуждениями и сегодня. Тем более прочитав такой пассаж:

    «— Ты не справляешься. Да, да, да, ты не справляешься. Ты уже давно и не вожак и не организатор. А почетных, сенаторских, должностей мы ещё не учредили».

    Пришло время – учредили. В наше время в виде Совета Федерации.
Свою позицию писателя Кочетов разъяснил в диалоге героев произведения об искусстве:

      «— …один поэт …говорил так: беда нашей литературы в том, что у нас пишут, не рассчитывая на века, пишут, рассчитывая на сегодняшнего читателя. Это верно?…
— Если книга правильно и ярко отразит современность, о ней можно не беспокоиться, она будет жить долго... Значит, беспокоиться надо о другом — о том, чтобы современность отражать правильно и ярко. Значит, надо думать о ней, о ней, о современности. Этот ориентир не подведет… А в общем-то, …меня бессмертие мало волнует. Меня больше волнует, как я выполняю свой сегодняшний гражданский долг, есть ли польза от моего труда сегодня. А что будет потом… Маяковский сказал: «Умри мой стих, умри, как рядовой!» Пусть и мои романы гибнут в бою, как рядовые. Лишь бы они сражались».

     И романы Кочетова были из этого – сражающегося ряда. Он приоткрывал внутреннюю кухню своего творчества, по нынешним временам, во многом наивную:

      «Случилось так, что в голове сама собою начала складываться новая повесть. Возникала повесть о старом архитекторе, который обрел вторую молодость, попав случайно в условия, подобные тем, что были в Заборовье. В воображении рождались хорошие люди, люди с мечтой о новой, красивой жизни, формировались их характеры, заострялись конфликты».

      Это забытый уже соцреализм. А следом спор о партийности в литературе:

    « — Ошибаешься,… ошибаешься. Догматизмом от твоих установок отдает.
— Если стоять на позициях ленинских взглядов на литературу как на часть общепролетарского дела, если стоять на позициях выступлений товарища Хрущева по вопросам литературы, которыми, развиваются и продолжаются ленинские позиции, — если это догматизм, то только в таком случае я догматик…».

     Ни герой романа, ни сам Кочетов не боялся быть «догматиком», как его величали в «Новом мире». Он был сто процентным коммунистом и болезненно переживал за реалии строительства коммунистического общества в СССР.
В предисловии издатели написали:

    «Его книга — широкое полотно, отображающее жизнь нашего народа между XXI и XXII съездами партии…». А отрицательные персонажи «терпят поражение потому, что идут не в ногу с жизнью, не отвечают её возросшим требованиям». Это поэт с эротическим уклоном, это почивающий на былых заслугах директор комбината,  и превратившийся в приобретателя член партии из рабочих. Вот они-то и потерпели, по мнению, автора предисловия, поражение. Если он знал, что будет дальше. Проиграют как раз люди «предисловия». Ну и автор «Секретаря обкома».
А почему проиграли? Об этом можно понять, читая романы Кочетова с позиций нашего дня, зная, чем все закончится.
Так секретарь обкома много внимания уделяет хозяйственным вопросам.

    «Стояли последние дни мая… Свалились с плеч и то посевное напряжение, и то ожидание ежедневных сообщений из районов о ходе работ, та постоянная готовность ехать туда, где образовались затор, заминка, где, как ты полагаешь, без твоего присутствия дело не выправится, не пойдет».

    А ведь испокон веков крестьяне занимались своим трудом: сеяли-убирали без напоминания, а теперь требуется ежедневное внимание высокого начальства, чтобы крестьянин, точнее колхозник,  сначала вспахал и доложился, потом посеял и отрапортовал, затем убрал и отчитался. Как же могло случиться, что крестьянина надо теперь понукать-подгонять? У автора романа об этом ни гу-гу. И не только у него. В колхозные времена долго не было принято обсуждать тему возникшего отчуждения земледельца от своего труда. Исключение несколько художественных произведений (рассказ «Рычаги» А. Яшина, фильм «Председатель»…). Потом уже, ближе к концу 70-х годов, об этом (понятно, не впрямую) стали писать аналитические очерки журналисты-«аграрники» - А. Стреляный, Ю. Черниченко, Г. Лисичкин…
Но можно было спросить и про другое: а как получилось, что вся реальная власть оказалась в руках неких «секретарей», о которых в Конституции и в других советских законах ни звука? Но в романе работа секретаря обкома освещается как данность. Как восход солнца. Есть и есть. И в то же время, то было первое крупное художественное произведение, освещавшего работу советских «губернаторов». Причем, и с критических позиций. У Кочетова оказалось, что не все «губернаторы-секретари» - положительные персонажи. Для того времени  это был подлинный прорыв. Но что любопытно: почин никто из писательской братии не подхватил. Дело художественного осмысления властных этажей не только застопорилось на областных секретарях, но и вновь вернулось на уровень «секретарей райкома». И это при том, что в советской литературе принято было ставить «острые проблемы современности». И Кочетов ставит одну из них и впрямь чрезвычайно острую:

    «Владычин подсел к Черногусу, к тому, кто в его глазах был представителем старой большевистской гвардии, стал пересказывать свой недавний разговор… об отклоняющихся от линии партии, о спекулянтах, готовых участок государственной земли превратить в средство наживы, о тех, кто уходит из общественной жизни.
- Щелку нашли, щелку. Слабину, - согласился с ним Черногус. - А их по рукам надо, по рукам!»

    И били! Но сначала требовалось подвести под готовящийся удар философскую базу:

    «Если есть соблазн, есть и соблазняемые, не так ли? Мы должны были очень внимательно, очень зорко следить за появлением соблазняющих факторов».

Какие именно? А следующие:

    «— Мы должны рубить дачные участки, и рубить безжалостно. Уже от этого одного многое улучшится. Или вот читаю: поезд такой-то, Москва - Юг. Летит домой, в Москву, от него за версту фруктами пахнет. Проводники в нем, работники вагона-ресторана — спекулянты. Покупают где-то там, на юге, груши, яблоки, дыни за копейку, в Москве продают за рубль».

От этого описания частного случая до частного предпринимательства рукой подать. Ведь старый коммунист оказался прав: частная полуподпольная торговля со временем только расширялась. И опять автор романа не задался вроде бы простым вопросом: а где была государственная кооперация с ее несравненно бОльшими транспортными и финансовыми возможностями? Вроде бы на месте. Арбузы регулярно поставлялись в магазины, правда, дыни почему-то завозились редко. Но арбузы везли с колхозных бахчей, а контрактации с населением почти не было. Слишком хлопотно открывать закупочные пункты, дабы запастись парой тонн овощей. А спрос был и удовлетворялся «спекулянтами», для которых жалкая тонна была как раз по плечу и карману. И с ними – выходило - надо было бороться. Тогда может лучше обойтись без дынь? Именно так и считал большевик Черногус: мне не надо и другим не нужно. Гигантские заводы строим, в космос полетели, до дынь ли тут… Так и жили с дефицитом до самого конца, не сумев разрешить проблему «дынь».
Но были куда более тревожные тенденции, что обеспокоили автора, и он вывел образ рабочего-стяжателя Демешкина.
Сигнал, похоже, поступил от соседей. Поехал сам секретарь обкома с несколькими коммунистами, включая секретаря райкома Владычина и  старого большевиком Черногуса. Соседка рассказала им:

    «— С трудов праведных, товарищи дорогие, не наживёшь палат каменных. Это народ уже давно определил.
— А тот дом разве каменный? — поинтересовался Василий Антонович.
— Каменный, каменный, батюшка. Из шлакоблоков. А сверху штукатурка. Красиво, ничего не скажешь. Восемь комнат в нем, при четырех душах живого народу. Сам, значит, хозяин. Хозяйка. Сын да сынова жена-молодуха.
— А кто он, хозяин-то? — поинтересовался Василий Антонович…
— Рабочий, — сказал Черногус. — С химического комбината…
— То-то и дело что рабочий, а не нэпман, с которого бы и спросу всего — буржуй и только. А тут рабочий. Трубопроводчик он. Из кожи лез, дом строил. Три года строил. Все у него краденое — и шлакоблоки, и лес, и цемент, и крыша цинковая. Все, как есть, левачи ему по дешёвке возили. Три года, говорю, ездили. Курочка по зернышку клюет… А сад у него!.. Из Мичуринска яблони выписал. Корней двести понатыкал всюду — яблонь, груш, слив. Под ними, чтоб земли ни вершка не гуляло, — черная да красная смородина, клубника всякая, цветы… Букеты режет, у кого свадьба или похороны… Цепкие, и он и она, что кулаки. Зубами до этого богатства прогрызались. Ребята к нему, бывает, в сад норовят залезть. Кобелей двух завел — волкодавов. На ребятишек-то, на шалунов, — и волкодавы!»

      Вон он какой Демушкин – сам воровал, а другим не дает!
Начали разговор с самим кулаком.

    «— Вот товарищи утверждают, что вы член партии. Правда это?
— Точно. С тысяча девятьсот сорок третьего года. В армии вступал.
— Воевали, значит?
— А как же! По тому возрасту, какой у меня был в ту пору, все воевали. Не без этого. Орден Отечественной войны имею, шесть медалей.
— А как вы жили до приобретения этого дома? Где?
— По первоначалу, как демобилизовался, мне квартиру дали на Вокзальной, две комнаты. Потом домишко у одной вдовы купил, аккурат на этом месте стоял он, где дом сейчас...
— За сколько же вы его купили?
— А за двадцать пять тысяч. С участком вместе, с огородом, садом. У нее, верно, сад плохонький был. Я перепланировал.
— Откуда сумма такая у вас образовалась?
— Копил, товарищ секретарь. Откуда же ещё? Коплю и коплю, на книжку откладываю.
— Хорошо. Бережливая, значит, у вас натура. А вот соседи рассказывают, что вы яблоками, ягодами, цветами торгуете.
— Это жена…. Так куда же их девать? Не выбрасывать на улицу…
— Просто столько не выращивать, чтобы не было товарных излишков. Самый простой путь.
— А тогда пусть земля, гуляет?
— Вот ты кто такой, — сказал Черногус. — Земля есть — занять ее надо. А занял — навыращивал больше, чем в рот вмещается. А навыращивал излишков — продать надо. Так коммунист торговцем стал, базарным делягой. А зачем столько земли хапанул? Обработал бы, если уж такой мичуринец, грядку-другую, да и достаточно. Посадил цветочков, яблонь пару. А ты же, как помещик, промышленный сад развел. Ты частный предприниматель, Демешкин, а не коммунист».

       Налицо столкновение двух правд, каждая из сторон антагонистична другой. Завязка обозначилась еще у Шолохова в «Поднятой целине», где бывший красный партизан настолько с головой ушел в хозяйство, что стал богатеть. А тут коллективизация - отдай нажитое в общий амбар и коровник. Здесь схоже:  человек мечтал о собственном доме, да не простом, а о большом, «буржуйском», и о саде. Насчет 8 комнат, автор, как мне кажется, перебрал. Даже по современным понятиям дом велик, а уж 200 высаженных яблонь – явно загнул. Да еще между ними насажали  кусты и цветы – как же к яблоням продраться? Но преувеличение понятно – чтобы советский читатель задохнулся от гнева: «Ничего себе, я живу с семьей в коммуналке на 20 метрах, у тестя сад с тремя яблоньками кислых сортов – а этот…». Но на дворе не сталинские времена и с вражиной беседует не следователь в присутственном месте, а секретарь обкома в доме хозяина, которого прищучить не так стало просто.
      Но и у Демешкина свой резон. Зачем земле пустовать, когда можно обиходить? Зачем плодам труда пропадать, когда на них есть спрос? Так сказать, от каждому по способностям, каждому по труду! И тоже попытался подвести идеологическую базу под свой достаток:

    «— План такой архитектор составил. Жить говорит, надо по-коммунистически, просторно. К коммунизму, говорит, идём, товарищ Демешкин. Строить так строить. Я и махнул рукой».

      Но тогдашних коммунистов на демагогию было не взять. И начался арифметический подсчет трудов праведных.

     «— А во сколько он вам, домик ваш, обошелся?
— Не считал, товарищ секретарь. Тут и своего труда немало. Его в стоимость — как вставишь?
— Тысяч двести, наверно? — сказал Владычин.
— Что вы, что вы, товарищ! — Демешкин даже руками замахал. — Откуда такие деньги у меня?
— А вот давайте считать… — Владычин вынул блокнот, вечное перо. — Сколько пошло шлакоблоков? Сколько кирпича? Дерева? Железа?..
    Как ни вертелся Демешкин, Владычин, настойчиво заставляя его называть каждую цифру, прикидывал количество материалов, стоимость рабочей силы, оплату транспорта, с помощью которого подвозились материалы… Да, как ни приуменьшай расходы, дом обошелся приблизительно в сто восемьдесят тысяч рублей!
— Вы без малого миллионер, товарищ Демешкин! — воскликнул он, поражаясь. — Вы очень своеобразным путем вступаете в коммунизм: через развитие частной собственности. Заработали это все по способностям — способности у вас отличные. Живете по потребностям. А ну-ка покажите ваш партийный билет...»

Нет, не для того чтобы немедля отобрать. Повторим, времена наступили другие – менее суровые. Партбилет понадобился для того, чтобы посмотреть доходы по уплаченным партвзносам.

     «Василий Антонович стал листать странички.
— Тысячу четыреста, тысячу шестьсот, — называл он месячные заработки Демешкина, с которых тот платил взносы в партию. Самая большая получка была в мае: две тысячи сто…. …сто восемьдесят тысяч с такой зарплаты не накопишь. Сколько вы в месяц могли откладывать? Ну примерно? Ну, допустим, пятьсот рублей. Больше уж вряд ли, а? Сколько же надо лет, чтобы накопить сто восемьдесят тысяч?
— Если в год откладывать по шесть тысяч, то есть по пятьсот рублей в месяц, то до ста восьмидесяти тысяч надо тянуть ровно тридцать лет, — сказал Владычин.
— Украл ты все, украл! — сказал другой белый дед, глядя прямо в глаза Демешкину. — …С жуликами связался. Один тебе машину краденого кирпича. Другой три машины краденых блоков. Третий железо прёт со стройки. Бревна. За гривенник на рубль покупал. Левачи краденое по дешевке спускают, абы сбыть. Моя бы воля, и часу тебя в партии не было. Какой ты партиец? Ты ведь, если правильно тебя назвать, жулик и мошенник. Разложенец ты.
— Не имеете права! — Демешкин поднялся, схватился за грудь. — Я рабочий класс! Я кровь на войне проливал! — Он выскочил, принес какую-то шкатулку, стал выбрасывать из нее на стол орден, медали, справки из госпиталей, приказы с благодарностями».

    И кто прав в этом споре?
    То, что дом строился из левых материалов – факт. Но стройматериалы в достаточном количестве купить было нельзя - дефицит, и люди при строительстве гаражей, домов, курятников выкручивались как могли. Честно отстроиться невозможно было в принципе, и это тоже факт. Но все-таки закон есть закон. Не докажешь, где взял стройматериалы и можно привлекать к уголовной ответственности. И привлекали.
Есть еще одна сторона у данного дела. Вопрос уже к автору романа: а как могло случиться, что человек отгрохал на украденные стройматериалы большущий дом, а их на стройке никто не хватился? Неужели строители сдали объект без одной стены и уполовиненной крышей? Вряд ли. Комиссия наверняка приняла объект соответствующий нормам. Тогда откуда взяли «левые» материалы? Отвел простой: произошла «усушка-утруска» или то, что называли бесхозяйственностью. Однако в плановой экономике, где на каждый дом высчитывали потребное число цемента, кирпичей, шифера и прочего с точностью до гвоздя, казалось, ничего подобного произойти не могло. Тем и удивило позже «хлопковое дело», когда выяснилось, что приписали к реальному объему хлопка миллионы (!) тонн «воздуха». Получается, в одном месте увеличили нечто приписками, а  в другом – убыло на аналогичную сумму. Закон сохранения энергии называется – раз в одном месте прибыло, то в другом материализовалось в виде домов Демешкиных. И ничего с этим обстоятельством коммунисты сделать не смогли. Так и с членом партии Демешкиным произошло. Человек хотел жить хорошо, зажиточно, даже богато, и добился своего (прямо-таки в духе бухаринского лозунга 1925 года, обращенного к крестьянам – «Обогащайтесь!»). Но пока что партийная комиссия и сам Кочетков уверены, что они победят Демешкиных, ибо на их стороне сила власти, идеология и даже арифметика. Вся алгебра будет впереди в виде диалектического закона перехода количества в качество. А пока:

«— Задумайтесь, товарищ Демешкин, над своей жизнью, над тем, какую линию вы себе избрали, — сказал Василий Антонович на прощание. — А то и из партии можете выпасть и вообще из общества».
(Однако выпала из общество коммунистическая партия вместе с идейными коммунистами).
Секретарь обкома продолжил:

«— Вокруг коммунизм люди строят. А вы свой частнособственнический мирок куете. Товарищу Черногусу не мешало бы ваше хозяйство взять на учет как филиал исторического музея: смотрите, мол, товарищи, вот вам живой обломок прошлого. Так-то, многоуважаемый!»

    Однако фактом истории стали такие коммунисты, как Денисов и Черногус. Почему, как такое могло случиться, ведь они хотели как лучше? Вот рассуждение старого коммуниста:

   «— Демешкины портят общественную атмосферу. Трудно их видеть рядом с тем замечательным народом, который работает в бригадах коммунистического труда. Вы кандидат в члены ЦК. Поставьте вопрос в Москве. Зачем нормальному человеку столько земли? Зачем такие домища в два этажа и в восемь комнат? Почему коммунистам можно торговать на рынке? Верно же говорят товарищи: и на ста квадратных метрах, то есть — десять в длину, десять в ширину, — можно и несколько яблонь себе вырастить и цветов с избытком насадить».

Обратим внимание на это «на ста квадратных метрах… можно и несколько яблонь себе вырастить и цветов с избытком насадить». Конечно, можно, потому и запрещали  выходить за рамки в тот период. Хрущев приказал вообще ликвидировать подворья у крестьян, забрав в очередной раз личный скот в колхозные коровники и конюшни. Правда, сразу после его смещения иметь приусадебные участки и право содержать скотину вновь вернули. Уж больно туго сложилось с продовольствием. А так люди сами могли себя едой обеспечивать. И хотя закупки зерна и мяса за границей, у кулаков США и Канады, стали ежегодно-регулярными, все равно дефицит не исчезал. Историческая правда оказалась на стороне Демешкина, способного, помимо работы на заводе, производить большое количество овощей и фруктов. Так на одной стороне оказалась благородная идея коммунизма, на другой - «первичные» потребности.
Показательна дискуссия с Демешкиным на заседании партийной комиссии по вопросам коммунистической морали:

    «— Ты расскажи, как рабочий человек в частного предпринимателя превратился, как, вступивший в коммунистическую партию, решил в капитализм пробиваться?...
— Вот что, — сказал Демешкин, вставая. — Я вам расскажу. Но и вы мне потом расскажете. Мне глаза прятать от вас нечего. Дом краденый? Нет, не краденый. Земля краденая? Нет, не краденая. Вы мне про коммунизм будете рассказывать, как там через сто лет будет. А мне через сто — это ни к чему, мне сегодня, сейчас пожить в свое удовольствие хочется. Кому я мешаю? Никому. У меня восемь комнат? Да. У меня сад хороший? Да. Ну и что особенного?
— Ты не дорос до этого своим сознание! — сказал Синцов. — Вот что особенного. В твоем сознании от такой жизни, от возов яблок, которые ты на базар везешь, от двух десятков ульев с медом, которым ты всю зиму торгуешь, от того, что с весны по осень баб работать в огороде нанимаешь, от излишков жилплощади, которые ты по мародерским ценам сдаешь квартирантам, — от всего этого у тебя в сознании капитализм реставрируется. Вот что особенного! Что ж ты думаешь… — Синцов закатал рукав сорочки до локтя, показал длинный шрам на руке. — Думаешь, мы для того под казачьи шашки бросались, для того дрались за советскую власть, чтобы вместо купцов Кубышкиных и Ермишкиных купца Демешкина вырастить? На-кось выкуси! — Он показал Демешкину увесистую дулю».

     Дальше пошла убийственная для обеих сторон арифметика:

    «— Как ты членские взносы платишь? А? С каких сумм?
— Обыкновенно. С чего получаю, с того и плачу.
— Извините, — сказал Черногус, вставая. — Мы произвели полную проверку за три последних года. Все три года товарищ Демешкин платил в партию только с той зарплаты, какую получал по ведомости на химическом комбинате. А за это время он ворочал огромными суммами. За это время он продал не менее ста пудов меду, около трехсот пудов яблок, слив и вишен. Он продал много клубники, смородины, крыжовника, картошки, капусты, луку… И все это по рыночным ценам. С доброй суммы в полумиллион товарищ Демешкин не внес в партийную кассу, то есть зажилил не менее пятнадцати тысяч рублей. Укрыл их от партии. Эх, коммунист, коммунист! Вот же к чему ведет частное предпринимательство».

     Ничего себе, доходы у вражины! А с другой стороны: ничего себе объемы произведенного продовольствия в свободное от основной работы время в стране, страдающей от продуктовых нехваток!  Напомню, на дворе 1960-й год, через два года у магазинов выстроятся очереди за хлебом, и придется обратиться за помощью к США, но Демешкину импорт продуктов без надобности, такому бы трактор еще и он обеспечил не только себя, но и десятки людей…  А у коммунистов и тракторов больше, чем в Америке, и земли навалом, а вот коммунистического изобилия почему-то не получалось.
Вроде бы, с высоты сегодняшнего дня так, но встает другой коммунист и говорит пророческие слова:

    «— …ведь чем вредны такие Демешкины. Они, как говорится, сторона, которая в недрах своих рождает спрос. А как известно, спрос, в свою очередь, рождает и предложение. Нет спроса на мошенничество — нет и самого мошенничества. Есть спрос на мошенничество — есть и мошенничество».

     Сразу вспоминаются горбачевско-ельцинские годы, когда спрос на мошенничество ставил мировые рекорды. Выходи прав старый коммунист – демушкины виноваты? Вроде да, но послушаем его речь дальше:

«— Мы вышли с Ильей Семеновичем Абрамовым сначала на Высокогорское шоссе, потом два дня провели и на других, магистралях. Идет грузовик, в его кузове и в кузове прицепа — кирпич, много тысяч штук. Везут на стройку. Подымаем руку, останавливаем, оглядываемся этак по-воровски по сторонам, нет ли, мол, блюстителей порядка, говорим: «Хозяин, а не раздобудешь ли и нам кирпичишек, а?» Тоже оглядывается туда-сюда. «А куда везти-то?» Он, подлец, даже о цене не торгуется. «Куда везти-то?» — весь вот и весь сказ. Цена, значит, есть, давно установленная вот такими Демешкиными… Мы бы с Максимом Максимовичем могли на небоскреб за три дня назаготавливать стройматериалов. Кирпича, цемента, бревен, досок, стекла оконного, гвоздей, бутового камня, а ещё бы и земли для огорода, каких хочешь удобрений. Вот что делают Демешкины. Гниют сами и других в эту гниль вовлекают».

      Итак, Демешкины стимулируют казнокрадство. Но опять вопрос: почему в плановой экономике можно спокойно воровать стройматериалы машинами? А как же ленинское: «социализм – это учет и контроль»? Не понятно. Получалось же, что спрос на мошенничество рождали обе стороны: и Демешкины, и плановая экономика с ее приписками.
     На той комиссии коммунисты нашли выход для Демешкина:

     «— А что, если взять тебе да вот так по-большевистски, по-человечески да и отдать свой особняк, скажем, под детский сад. Замечательный детский сад будет».

  Демешкин, однако, почему-то не согласился переезжать в городскую малогабаритную квартиру. А коммунисты самокритично заметили: «Сами мы виноваты. Партийной организации комбината вовремя бы это заметить было надо. Еще когда он на старухин домик нацеливался. Вмешаться бы тогда, и порядок был бы, отвели бы человека от беды».

    Сомнительный вывод, конечно, но и к Демешкину есть вопросы. К нему в сад регулярно залезали ребятня, разжиться яблоками. От них он завел двух псов. Но разве нельзя было предложить соседям несколько саженцев, чтобы и они завели яблони? Не велика забота - уход за ними. Понятно, что и сами они могли посадить, но, похоже, это считалось большим трудом, когда в магазине водка простаивала. Да и помнили люди сталинский налог на плодовые деревья, когда приходилось вырубать сады, чтобы не платить разорительные налоги. И все-таки коммунист Демешкин мог показать на своем примере и своей помощью, как соседям обеспечить себя фруктами и овощами, а не злобно ему завидовать. Тем же детям помочь посадить свой сад, например, при школе, ведь они не виноваты, что у них родители, отученные Сов.властью, «обогащаться». Вместо этого получилось – все под себя и себе. И это перешло в наше время. Разве не позорно выглядит выклянчивание у граждан денег на помощь больному ребенку в стране, где десятки тысячи валютных миллионеров и множество миллиардеров? Но «в телевизоре» предпочитают взывать: помогите детям, помогите солдатам СВО, помогите разоренным жителям Донбасса… А сами богатые предпочитают помогать Дубаю...
    Итак, в романе показаны две правды. И они боролись меж собой еще 30 лет. Выходит, В. Кочетов написал роман в канун прорыва в космос и принятия Программы построения основ коммунистического общества к 1980 году, одновременно показав, что именно похоронит великие планы и достижения. В этом ценность его произведения.
В романе Кочетов перечислил в образах негативных персонажей явления, мешавших, по его мнению, строительству коммунизма (социализм к тому времени, по заверению партийного руководства, был построен «полностью и окончательно»). От негатива надо было избавляться. Имея колоссальную мощь государства, ясные перспективы, четкие цели, вдохновляющие народ на свершения (о чем много говорилось и показывалось в романе), избавиться от «родимых пятен» представлялось вполне возможным, и  достаточно быстро. Но что-то мешало. И заслуга Кочетова в том, что он не ограничился примерами торговли «левыми» стройматериалами, а копнул глубже, явив образ другого коммуниста – секретаря обкома Артамонова.
Крепкий хозяйственник, у которого дороги лучше, чем в соседних областях. Жесткий управленец, из горлохватов, достигающего поставленной цели (как было в недалекие времена принято) любыми средствами. Это обстоятельство и подвело Артамонова (и реального секретаря обкома А. Ларионова, творца так называемого «рязанского чуда»). Не подумав, дал обязательство дать три плана по мясу – и выполнил его! Выполнив, выпив из колхозов соки, пустив под нож большую часть общественного стада, после чего пошел на махинации, чтобы свети концы с концами.
Его разоблачил Денисов. Вроде бы хэппи энд? Однако роман заканчивается любопытным финалом. Артаномова, естественно, снимают с работы, но на его место, поднимать подорванное животноводство области, ставят… Денисова! Получается: ты заварил кашу своими разоблачениями – ты и расхлебывай.
Осталось не понятным: автор романа сделал это сознательно или случайно? Ведь получилось, что Денисова наказали вместе с Артамоновым. Выходит, надо бы смолчать и ситуация с показухой либо сама со временем рассосалась бы, либо на Артамонова вышли из центра… А так Центр оказался пособником очковтирательства, не сумев вовремя распознать в трудовом  почине «три плана - за год» очевидную показуху, а, наоборот, наградив Артамонова (и Ларионова) званием Героя Соц. Труда. И их, товарищей «оттуда», тоже можно «понять»: ведь не говорить же вождям правду: и про «догоним-перегоним», и про реальное положение в сильно пьющей, замордованной российской деревне… Нужны были успехи, хоть какие, а там видно будет по известной присказке: «либо осел сдохнет, либо эмир».
В любом случае концовка у Кочетова оказалась хоть и двусмысленной, но жизненно точной. Больше никто разоблачением «секретарей» не занимался, пока во главе партии не стал Ю. Андропов и не принялся раскручивать «секретарские» дела – в Средней Азии, Краснодарском крае… Вобщем, там, где успел копнуть за 16 месяцев своего правления.
    Здесь стоит обратить внимание на художественные метафоры, используемые коммунистами того времени:  «призрак бродит по Европе, призрак коммунизма», «родимые пятна капитализма»… Почему-то никто из строителей будущего не замечал, что призрак есть субстанция умершего, а родимое пятно с тела не выводится, разве что вырезается хирургическим  путем, но тогда на этом месте останется безобразный шрам. И призрак коммунизма, естественно, не материализовался, а родимые пятна… Вот с «пятнами» получилась трагедия. Их пытались вывести разными способами, включая хирургические. Кочетов упоминает один из способов, для 1960 года вполне уже мягкий: Демешкина прорабатывают на партийных заседаниях и отбирают партбилет, а ведь еще сравнительно недавно, отправился бы «кулак», полностью разоренный, с семьей в места весьма отдаленные. И вольно спросить с позиций сегодняшнего дня: ведь капитализм, по уверениям классиков марксизма, а затем в докладах практически всех съездов КПСС, непрестанно загнивал. Но почему-то так и не загнил, а загнил и погиб как раз его антипод – социализм. Получается, буржуазная демократия знала средства очищения своего организма, а социализм – нет. И шлаки накапливались, пока не отравили организм. Современные сталинисты видят причину в том, что Сталин рано умер и не успел расстрелять и посадить всех врагов Советской власти. Сколько именно надо было еще заарестовать – не уточняется. Мао Цзэдун тоже очищал компартию и общество не покладая рук. Одна «культурная революция» с миллионами репрессированных чего стоит. Но ведь и он не преуспел. «Каппутисты», то есть «идущие по капиталистическому пути», которых он выкорчевывал, уже через несколько лет после смерти вождя, пришли к власти и провели свои вполне капиталистические реформы, открыв дорогу миллионам китайских демешкиных. Может, капитализм вернулся потому, что Мао проявил мягкость и не расстрелял осужденного Дэн Сяопина, а лишь выслал его в деревню? И в романе Кочетова поэт Птушков, пишущий неправильные стихи, поехал в деревню на перевоспитание. А толку? Нет, чтобы решить дело кардинально по принципу: «нет человека – нет проблемы». Однако капитализм очищался без расстрелов, и преуспел. Почему? Могут возразить, но Гитлер тоже «родился» в лоне буржуазной демократии и тоже расстреливал… Но при Гитлере было расстреляло очень мало коммунистов, при Сталине в десятки раз больше. И не помогло! Какая-то путаница происходит с репрессиями коммунистов, дабы те «не загнивали».  Нет, лучше не вдаваться в эту тему схожести и зеркальности и вернуться к Кочетову и его произведению с его ясной позицией по вопросам борьбы. Хотя…
    Не понятно, почему Кочетков выбрал для старого большевика неблагозвучную фамилию Черногус. Хорошо хоть, не Черногнус. Был бы роман диссидентским, такой «фамильный» ход был бы оправдан, а так… не понятно. Но в выборе сказалась своя правда жизни. Старый коммунист вцепился в приобретателя не хуже овода. И не Черногус, ни Кочетков не постарались подумать над тем, что человек после работы сумел отстроить огромный отличный дом, завести большой сад. На все хватило ума, труда, квалификации. Почему же эта деловая и трудовая силища оказалась не востребованной социализму, а наоборот, противоречила ему? Капитализм, во всяком случае американский, с кем боролся СССР, был, как раз построен на деловой хватке индивидуалистов. Он приветствовался и поощрялся. И, как выяснилось, благодаря усилиям всевозможных Эдисонов, Беллов, Фордов, Гейтсов, Джобсов - несть им числа – оказался эффективней централизаторской махины Советского Союза. По производительности труда и масштабам инноваций СССР так и не смог догнать США. А ставилась задача перегнать. Какое там!... Почему? Наверное, в том числе потому, что Демешкины оказались не удел, а то и объявлены врагами передового строя. Об этом всего несколько лет до Кочеткова писал в своем романе В. Дудинцев «Не хлебом единым», и получил партийный отлуп за очернение и непонимание… Показательно и то, что в отличие от трудяги Демешкина, Черногус занимал не пыльное место директора краеведческого музея, и не строил себе дом, получив государственную квартиру. Наверно, у Кочетова такое противопоставление получилось случайным, но в художественном произведении ничего случайным быть не может, даже мелкие факты должны работать не сверхзадачу. Общественник Черногус был хорошим человеком, а человек труда Демешкин – плохим. Вот такой расклад получился у автора.
И еще одно не видит автор, как и остальные коммунисты того времени. Много позже вошло в обиход слово «симулякр» - «ложное подобие». Власть в СССР называлось «советской», а хозяином области (и государства) были некие «секретари». Пару раз в романе мелькнула фигура председателя облисполкома. Мелькнул и исчез. Все как в жизни, ибо председатель областного исполнительного комитета Советов в действительности являлся технической фигурой в системе власти. Хозяйственник без политических функций, как и все остальные органы Советов. При написании романа уже выпустил свою книгу «Новый класс» М. Джилас – бывший югославский коммунист, ставший критиком системы властвования в соц.странах. Но до развернутого анализа такого явления как «партократия» было далеко. Кочетов верит в слова одного из героев романа:
«— Партия и вождизм, культ личности органически несовместимы и противоречат друг другу».
    Как сильно ошибался Кочетов. Еще как оказались совместимы и органичны! А пока что Кочетов любуется положительным секретарем обкома и осуждает отрицательного. И это понятно – они определяли физиономию «народной» власти, к ним и особое внимание в романе, что даже следует из самого заглавия. И то была первая большая книга в советской литературе, посвященная истинным хозяевам жизни – секретарям.
 Опять сталкиваемся с этимологией слова. Казалось бы, писатель-словесник просто обязан задуматься над смыслом и подоплекой понятия «секретарь». Но нет, Кочетов проходит мимо. А ведь секретарь – это сугубо канцелярская, бюрократическая должность. И в романе он сталкивается с этим, показывая антагонистическую пару:  Артамонов -Денисов. Один жонглирует статистикой, бумажными показателями, другой – старается находиться в гуще жизни во всех ее проявлениях – хозяйственной, культурной, идеологической, ломая бюрократические рамки управления из кабинета.
Ну и кто победил? Или вернее – что победило?
Мы теперь знаем «кто и что», когда под руководством генерального секретаря ЦК КПСС товарища М.С. Горбачева, тоже долгое время проработавшего секретарем обкома, как и товарищ Б.Н. Ельцин, произошел демонтаж социализма и СССР. А в 1960 году Кочетов был преисполнен оптимизма.
Остается спросить: роман «Секретарь обкома» о чем? Об успехах в преодолении трудностей из-за «родимых пятен капитализма»? Да. О противопоставлении «правильных» и «не правильных» секретарей обкома. Да. Правда восторжествовала? Вроде, тоже – да.
   Автор верно подмечает истоки подъема и крушения Артамонова:

«…вспоминались лица членов бюро, единогласно одобрявших каждое слово Артамонова; вспомнились те, поспешно кивавшие головами. Но были же и такие, которые сидели молча, хмуро глядя в стол и перед собой... Больше всего надо опасаться глядящих тебе в рот, подхватывающих каждое слово, шумливо и поспешно все, что ты сказал, одобряющих. Это народ бездумный и ненадежный. С такими легко выносить решения, но зато трудно их выполнять».

    И даже указал источник, правда, уже указанный ранее на самом верху:

      «С каждым годом Василий Антонович все больше и больше убеждался в том, как мудро партия поступила, порвав гипнотические сети культа личности. Да, это были именно сети, и люди в них путались, барахтались и всегда видели только тот путь для себя, только тот выход, какой указывал один человек, и считали правильным только то, что считал правильным он».

    Но ведь все повторилось с тем же Хрущевым, потом Брежневым.. Значит, история с «культом» была не случайностью, а некой закономерностью? Но Кочетов анализировать ее был не в силах. И не потому, что не хватало интеллекта. Партийность не позволяла! В итоге произошло крушение тех, кто хотел как лучше, но греховность мира победила их Идею. И ничего удивительного в том не было. Достаточно прочитать Библию, чтобы понять –  у самого Бога с его огромными возможностями не получилось с человеками, а что уж говорить про генеральных секретарей, - сталиных, хрущевых, брежневых, не говоря уже про секретарей обкомов. Человеческая масса, хоть ее расстреливай, пугай, перевоспитывай, оказывается много эластичней и неподатливей, чем по первоначалу грезилось вождям, хоть земным, хоть небесным. Такой «солярис», идя против ее генетической структуры, не победить.
Кочетов покончил с собой. Но не по политическим мотивам, а из-за тяжелой болезни. Но получилось символично. Советский Союз тоже покончил самоубийством, когда партийное руководство осознало, что зашло в  тупик.
Коммунизм умер, а романы Кочетова, как свидетельство «прекрасной эпохи» надежд на новый чудный мир, остались. Пример тому выступление «правильного» секретаря обкома:

    «Василий Антонович не удержался, сказал взволнованную речь в цехе, пофантазировал о будущем, о том времени, когда все трудные физические работы человек переложит на стальные плечи машин, а сам в новом, красивом обществе посвятит себя тому, к чему лежит его душа, — науке, изобретениям, искусствам, физическому самосовершенствованию, будет развиваться гармонично, радуясь жизни и пользуясь ею во всей полноте.
— Может быть, и мы еще успеем к этому времени. Во всяком случае, молодежь, присутствующая здесь, она-то определенно к нему успеет. Ну, а не успеем, так пусть те, кому на пользу пойдут плоды нашего труда, пусть они вспомнят, помянут нас добрым словом, как сегодня помним и чтим, мы тех, кто под водительством партии большевиков вырвал у царя и капиталистов России власть для народа, для нас с вами».

Что тут скажешь? Только одно – Аминь!