Старик и мухи

     Пётр Ильич сердечно раскланялся со своим коллегой Казимиром Эдмундовичем, которого он сменил на посту.
     Он вошёл в сторожку, положил «тормозок» и огляделся.
     Стены, окна и фанерный потолок были сплошь усеяны мухами.
     Он прошёлся взад и вперёд. Мухи притихли и настороженно поглядели на него.
     - Я с вами цацкаться не буду! – сказал Пётр Ильич и достал из кармана свёрнутый в трубочку «Гламур-тужур».
     Мухи беспокойно зажужжали. Несомненно, вид глянцевого журнала, покрытого запёкшейся кровью, произвёл на них удручающее впечатление.
     Пётр Ильич тигром прошёлся по будочке и раздул ноздри. Им овладел охотничий азарт. Он сверкнул очками и взмахнул рукой.
     - Хык! - сказал он, и сражённая муха упала на пол. – Хык! - от второй осталось мокрое место.
     - Ага! – вскричал Пётр Ильич и через мгновение началась бойня.
     Свёрнутый в трубочку «Гламур-тужур» захлестал по стенам, как будто в русской бане клиента ублажали веником.
     «Хык!» - раздавалось среди отчаянного жужжания. – «Хык!»
     Мухи в панике метались в тесном пространстве, бились лбом о стекло, самые сообразительные кинулись в открытую дверь.
     Солнце встало. Было очень жарко, а в будке сторожей ещё жарче.
     Воздух со свистом вырывался из груди Петра Ильича, на губах закипела пена, с носа летели капли.
     Уже десятки мух корчились в агонии у его ног, или были недвижимы.
     Наконец, осталась одна, последняя, синяя и огромная, настоящая мушиная матка.
     В полёте она закладывала виражи, жужжала басом и не присаживалась ни на минуту. Один раз она пошла на таран и ударила Петра Ильича в лоб.
     Долго тянулась их дуэль.
     Пётр Ильич устал как старый Сантьяго в повести Эрнеста Хемингуэя «Старик и море», за которую Эрнест получил Нобелевскую премию.
     Но и муха устала как рыба из той же повести.
     Наконец, человек стал одолевать.
     Муха скинула скорость, сузила круги, потом села на стену и обречённо закрыла глаза. Если бы она была покрупнее, то можно было бы увидеть, как вздымаются и опадают её бока и дрожат лапы.
     Пётр Ильич поправил запотевшие очки.
     - Ну-с, - сказал он, - снимайте бурнус! - и нанёс мухе страшный удар «Гламур-тужуром».
     Из мухи брызнуло мясо.
     Всё было кончено.
     Пётр Ильич сел на стул и оглядел поле битвы.
     Одна муха, подранок, ещё позуживала, боком прыгая по столу.
     - Вуаля! Се белль морт! – воскликнул Пётр Ильич, как Наполеон в «Войне и мире», и прикончил муху пальцем.
     Оставшиеся в живых кружили на улице, оживлённо обсуждая случившееся.
     «Чуют ли мухи запах смерти?» - спросил себя Пётр Ильич.
     «Идеализм» - сказал он сам себе.
     Но факт оставался фактом - сторожка с выбитыми мухами ещё долго стоит пустая. Мухи заглядывают в дверь и летят дальше, а те, что залетели, сгоряча или по рассеянности – тут же вылетают прочь.
     Собственно, Пётр Ильич ничего не имел против этих насекомых, если бы они не жужжали.
     «А двум львам тяжело в одной берлоге…», - вспомнил он фразу телеведущего.
     Он зажмурил один глаз, а к другому поднёс невесомое хрупкое тельце дохлой мухи.
     «Боже мой! - подумал Пётр Ильич, - Какое чудное созданье! Совершенный летающий аппарат! Как вертолет Леонардо да Винчи! Пищеварительная, выделительная, мочеполовая, системы, сочленённые Творцом в изумительном равновесии всех частей! А какой быстрый мозг!»
     Он оглядел в окно пустынный двор, положил муху в рот, растёр её между верхним нёбом и языком, и проглотил.
     «Кисленькая,» - подумал Пётр Ильич.


         2017 г.