Глава 3. Серебряный след

Пульсирующая неоновая вывеска «Ностальжи» резала по глазам, словно осколок разбитого зеркала, отражая  хаотичные вспышки  ночного  Петербурга.  Сердце  колотилось  где-то  в  горле,  сухим  и  частым  стуком  отбивая  ритм  предчувствия.  Два  серебряных  кольца  в  кармане  тянули  вниз,  словно  груз  новой,  непонятной  ответственности.  Глубоко  вздохнув,  я  толкнул  тяжелую  дверь,  и  меня  мгновенно  поглотила  волна  знакомой,  но  теперь  кажущейся  чужой,  музыки.  Клуб  пах  пролитым  алкоголем,  дешевым  парфюмом  и  чем-то  еще,  неуловимым,  но  тревожным,  словно  запах  чужой  беды.

Барная  стойка,  липкая  от  пролитых  напитков,  блестела  под  неоновыми  огнями,  словно  осколки  разбитой  мечты.  Бармен,  молодой  парень  с  нервно  дергающимся  глазом,  протирал  стаканы  с  лихорадочной  быстротой.  Поймав  его  взгляд,  я  наклонился  к  нему,  перекрикивая  музыку:  «Анна.  Вы  ее  знаете?»  В  его  глазах  мелькнуло  что-то  похожее  на  узнавание,  а  затем  –  чистый,  животный  страх.  Он  энергично  замотал  головой,  жестом  показывая  мне  на  дверь.  Но  я  не  отступил.  Достав  кольцо  Анны,  я  протянул  его  бармену.  Тот  замешкался,  его  взгляд  метался  между  кольцом  и  мной,  а  затем  он  резко  кивнул  в  сторону  неприметной  двери  за  пультом  диджея.

Проскользнув  в  дверь,  я  оказался  в  узком,  слабо  освещенном  коридоре.  Музыка  почти  не  доносилась  сюда,  сменившись  зловещей  тишиной.  Мой  путь  преградил  громила –  мужчина  с  лицом,  словно  высеченным  из  гранита.  В  его  глазах  читалась  бесконечная  усталость  и  что-то  еще,  что  заставило  меня  невольно  поежиться.  Я  показал  ему  кольца,  требуя  информации  об  Анне.  Каменное  выражение  его  лица  на  мгновение  дрогнуло,  и  он  неохотно  махнул  рукой  в  сторону  двери  в  конце  коридора.  Воздух  здесь  был  тяжелым,  пропитанным  запахом  старого  дыма  и  чего-то  сладковатого,  тошнотворного.

За  дверью  оказался  кабинет,  заполненный  густым  табачным  дымом.  За  массивным  столом  сидел  мужчина  с  изрезанным  шрамами  лицом  и  проницательными  глазами.  На  мои  вопросы  об  Анне  он  отвечал  односложно,  с  какой-то  зловещей  медлительностью.  Напряжение  нарастало  с  каждой  секундой,  пока  он,  наконец,  не  произнес  имя,  которое  повисло  в  воздухе,  словно  приговор:  «Стрельцов».  Холодный  пот  прошиб  меня.  Я  понял,  что  ввязался  в  историю  гораздо  более  опасную,  чем  мог  себе  представить.  В  кабинете  царил  полумрак,  прорезанный  лучом  настольной  лампы,  выхватывающим  из  тени  тяжелую  пепельницу,  переполненную  окурками,  и  фотографию  молодой  женщины  в  рамке –  возможно,  жены  или  дочери.

Выходя  из  кабинета,  я  случайно  поймал  свое  отражение  в  потускневшем  зеркале  на  стене.  Человек,  который  смотрел  на  меня  оттуда,  казался  другим –  более  живым,  чем  я  чувствовал  себя  за  последние  годы.  В  этот  момент  я  принял  решение  идти  до  конца,  чего  бы  мне  это  ни  стоило.  Вес  двух  серебряных  колец  в  кармане  казался  теперь  не  грузом,  а  своеобразным  компасом,  указывающим  путь.

Я  вернулся  к  бармену,  вооруженный  новой  информацией.  Наш  разговор,  на  этот  раз  более  настойчивый  с  моей  стороны,  привлек  внимание  двух  громил,  материализовавшихся  словно  из  ниоткуда.  Узнав  в  них  людей  Стрельцова,  я  понял,  что  пора  уходить.  В  запале  погони  я  пробирался  сквозь  толпу  танцующих,  чудом  увернувшись  от  схватки,  и  выскочил  из  клуба  через  черный  выход.

В  темном  переулке,  прислонившись  к  стене,  исписанной  граффити,  я  жадно  хватал  воздух.  Сирены  полицейских  машин  где-то  вдали  резали  ночную  тишину.  Я  больше  не  был  просто  наблюдателем.  Я  стал  участником  опасной  игры,  ставкой  в  которой  могла  быть  моя  жизнь.  Два  серебряных  кольца  в  кармане  словно  тянули  меня  вперед,  в  неизвестность.  Пути  назад  не  было.