Эмма Лесли. Поручение Милли

Или «Сохранить, чтобы спасти». Издание 1873 год.
***
ГЛАВА I. БРАТЬЯ ГЛАВА 2. МАЛЕНЬКИЙ БЕСПРИЗОРНИК ГЛАВА 3. КОТТЕДЖНЫЙ ДОМИК
 ГЛАВА IV. СМЕРТЬ ВДОВЫ ГЛАВА V. БОЖИЙ ПОСЛАННИК ГЛАВА VI. ОТДЫХ ДЛЯ УСТАВШИХ
 ГЛАВА VII. ДОБРОТА ДОКТОРА ГЛАВА VIII. ИСТОРИЯ ДОКТОРА ГЛАВА IX. МАЙОР ФЕРЕРС
 ГЛАВА X. «Блаженны кроткие» ГЛАВА XI. ЗАКЛЮЧЕНИЕ...
***
ГЛАВА I.БРАТЬЯ.

"Я думаю, что скоро будет шторм." Говоривший был старым моряком, и, произнося эти слова, он снова поднял подзорную трубу, чтобы ещё раз взглянуть на далёкий горизонт. "Он приближается, ребята," — сказал он, сказал, обращаясь двумя крепкими росли мальчишки, который только что придумали
осел-тележка для сбора водорослей, которые лежали в кучах на песчаном берегу.

Пока старик говорил, старший из них смотрел на море.- Вон там, неподалеку, корабль, не так ли? - сказал он, указывая на тусклое пятнышко вдалеке.
«Да, я пока не могу ничего сказать о ней, но ей лучше поскорее повернуть к гавани, иначе она не войдет, а если сядет на эти скалы, то разобьется вдребезги». Это была опасная часть побережья, и когда старик продолжил:
Профессионально прогуливаясь, он бросил ещё один тревожный взгляд на судно,
а затем на признаки надвигающейся непогоды, которая с каждой минутой становилась всё более опасной.
Мальчики продолжали собирать водоросли, усердно работая.
Вскоре младший остановился, чтобы на минуту-другую опереться на свою палку с крюком. «Должно быть, у старого доктора куча денег», — сказал он, глядя на повозку и думая о том, что им обещали за дюжину тюков водорослей.
 «Он не старый, говорю тебе», — сказал его брат, тоже останавливаясь передохнуть.на минуту или две, потому что это была тяжёлая работа — вытаскивать кучи тяжёлых мокрых водорослей. «Мама говорит, что ему не больше тридцати, ну, максимум сорок».

 «Ну, он всё равно выглядит старым: у него седые волосы, а лицо
всегда морщинистое».

— Да, и никто не может понять, что с ним не так, и никто не осмеливается подойти к нему.

— Жаль, что он не беден и не работает на свою бедную старую мать, как мы, Джек. — И младший мальчик вздохнул, вспомнив о жалкой лачуге, где его мать лежала прикованная к постели из-за ревматизма.

— Да, или ещё что-нибудь, что он мог бы сделать для людей и принести пользу
со своими деньгами. Говорят, он самый богатый и самый несчастный человек на много миль вокруг. Но послушай, если мы будем так стоять и болтать о докторе Мэнсфилде, мы никогда не принесём водоросли в его сад, и тогда мама не получит своё новое одеяло.

И они снова принялись за работу. Они были мальчиками-рыбаками, но собирали водоросли в свободное время, когда не ловили рыбу.
Садовник Мэнсфилда заказал дюжину окороков, пообещав щедро заплатить за них, и именно это заставило их заговорить о самом эксцентричном докторе.

Вся деревня более или менее говорила о нём, потому что он был загадкой для всех, и ходили разные слухи о нём. Самый распространённый и правдоподобный из них был таков: он либо случайно, либо в порыве страсти убил брата, или кузена, или какого-то близкого родственника, и, хотя преступление не было доказано, он знал, что виновен, и временами терзался угрызениями совести.

Некоторые сомневались в правдивости этого, но никто не мог оспорить тот факт, что
доктор был самым несчастным человеком, он был несчастьем для себя и часто для всех остальных.
никто о нём не заботился. Шли дни, а часто и ночи, когда никто не осмеливался
подойти к нему, когда непрерывный топот его шагов вверх и вниз
прерывался лишь мучительными стонами, срывавшимися с его губ.

 Мальчики слышали об этом и, вероятно, думали об этом прямо сейчас,
потому что младший снова отложил работу; через пару минут он
сказал: «У доктора снова случился приступ, Джек».

— Откуда ты это знаешь? — несколько резко спросил его брат, потому что, как и некоторые другие старшие братья, Джек немного завидовал тому, что Боб получает любую информацию только через него.

«Я слышал, как один из слуг сказал садовнику, что сегодня утром он был почти невменяем и что никто не осмеливался подойти к нему».

«Но я бы подошёл», — смело сказал Джек.

«Тебя бы убили, если бы ты это сделал, — сказал Боб. — Говорят, он в таком ужасном состоянии, что чуть не сходит с ума, если кто-то подходит к его комнате».

— Ну, мне всё равно; я бы пошёл и спросил его, в чём дело — может, он заболел или что-то в этом роде.

Боб покачал головой и, очевидно, подумал, что хорошо, что его брат не может претворить в жизнь свой опасный эксперимент.
 — Я бы не хотел этого делать, — сказал он очень медленно и
задумчиво: "но если бы я мог сделать что-нибудь, что помогло бы ему или пошло
ему на пользу, я бы хотел это сделать, потому что не думаю, что ему понравится его
прекрасный сад в два раза меньше, чем мы получаем за него эти морские водоросли ".

"Наслаждаешься этим? — Я не очень-то понимаю, как можно этим наслаждаться, — сказал Джек. —
Мы должны это сделать, и чем скорее, тем лучше, потому что я знаю, что скоро начнётся шквал.

 — Не волнуйся, это только поможет завтра собрать больше травы, — сказал Боб,
который всегда смотрел на вещи с оптимизмом.

— Я не так уж много об этом знаю, — ответил его брат, снова глядя на
в сторону моря. «Похоже, что судно не очень-то торопится, и у него не будет шансов, если шторм налетит раньше, чем оно доберётся до гавани, а это случится довольно скоро», — добавил он, когда ветер подул над морем прерывистыми рывками и порывами.

 

 К тому времени, как их повозка была наполнена, сгустились сумерки, и, бросив последний взгляд на терпящее бедствие судно, мальчики повернули домой.— Мама, там большой красивый корабль, и если он не войдёт в гавань
довольно скоро, то к утру разобьётся о скалы, — сказал
Джек, открывая дверь их маленького домика.

Лицо пожилой женщины просветлело при взгляде на сыновей, но он вырос
тревожно, как она услышала эти слова. - Дай бог, чтобы буря утихла.
тогда еще на несколько часов, - горячо сказала она, - потому что это ужасно.
подумать только— ужасно слушать дикий вой ветра и быть вынужденной
лежите здесь беспомощные, в то время как бедные души гибнут из-за отсутствия помощи.
И все же, что я хочу сказать? Можно было бы подумать, что я более милосерден, чем
Бог, или что Он не мог им помочь. Боб, найди мой любимый текст. Я знаю его, парень, но мне нравится нащупывать его и видеть, что он там, с тех пор, как твой отец утонул во время шторма.

Боб сделал так, как просила его мать, как только его брат зажег
свечу. Он знал стих, на который ссылалась его мать, и медленно и торжественно
прочитал:

 «Кто измерил воды в горсти своей, и небо разложил по пяди, и землю обмерил мерою, и горы взвесил на весах, и холмы на чаше весов?»

— Да, в Его руке, вот оно, — пробормотала старуха.
 — Они всё ещё в Его руке, хотя и находятся в бушующем море, и Он позаботится о каждом из них и направит их, хотя мы и не можем этого видеть
Его рука, и, кажется, всё зависит от случая.

Мальчики привыкли к этим коротким разговорам, обращённым наполовину к ним, наполовину к ней самой, и продолжали готовить скромный ужин, лишь изредка останавливаясь, чтобы прислушаться к ветру, который иногда грозил в своей ярости перевернуть их маленькое жилище.

"Хотел бы я что-нибудь сделать для того корабля, — сказал Боб, доедая свой ужин.

«И если бы это было только для того, чтобы спасти кого-то от утопления, это принесло бы пользу», —
сказал Джек.

 «Ну что ж, ребята, подойдите сюда, преклоните колени и сначала помолитесь за меня, а потом
«Пойду посмотрю, не случилось ли чего-нибудь и не вошла ли она в
гавань», — сказала вдова.

Говоря это, она переворачивала страницы Библии и читала
историю о том, как Господь спал во время бури, и о том, как ученики
испугались, а затем о Его чудесных словах: «Успокойтесь,
утихните», которые сразу же воцарились на море.

Мальчики поднялись с колен и поняли, хотя и не было произнесено ни слова, что за них и за тех, кто был на корабле, из сердца их матери вознесётся множество искренних молитв. Они открыли дверь дома
Джек открыл дверь и вышел, но вскоре вернулся и сообщил, что, как они надеются, корабль всё же доберётся до гавани, и они оба, чувствуя сильную усталость, легли спать.



Глава II.

МАЛЕНЬКИЙ БРАТ.

Джек и его брат вскоре крепко уснули, несмотря на шум ветра. Но вдова лежала, прислушиваясь к его дикому рёву, и вспоминала
ту ночь, когда её муж попал в такую же бурю, как эта.
Она началась так внезапно, что он не успел добраться до берега, и его
маленькую рыбацкую лодку разбило о скалы, а он и ещё трое
человек погибли в бурных волнах.

Шли часы, и шторм усиливался, а между тем то и дело, когда буря затихала, было отчётливо слышно, как стреляют пушки терпящего бедствие судна. На рассвете все мужчины в деревне спустились на берег; некоторые провели там всю ночь, наблюдая за тщетными попытками великолепного судна войти в гавань. Всё было напрасно, оно быстро неслось навстречу своей гибели на роковом рифе, среди скрытых скал, которые делали это побережье таким опасным.

Описать сцену мучительного возбуждения, когда она нанесла удар, было бы
невозможно. Вся надежда была на то, и пассажиров, которые толпились
ее палуба знал это. Шторм, однако, начали стихать, и, как только
как это было возможно, лодками отваливать от берега, чтобы спасти беспомощных
экипаж и пассажиры. Но прежде чем удалось снять половину из них, судно
начало разваливаться.

Наши два мальчика-рыбака были одними из первых, кто прибыл на это захватывающее
место, и они обещали вернуться с новостями к своей
матери.

 «А теперь, Боб, беги и расскажи маме, как она», — сказал Джек.
Они постояли, глядя на судно, минуту или две, а потом Боб сказал: «И не
спускайся сюда больше. Остановись в Сэнди-Коув и понаблюдай; потом
ты сможешь вернуться к маме и рассказать ей, что происходит».

 Бобу не очень-то нравилось его новое положение — быть одиноким
наблюдателем в укромном уголке, а не в самой гуще событий. Но когда
его мать повторила ту же просьбу, он и не подумал вернуться к
старшему брату. Он был кротким, мягким мальчиком, хотя и рыбаком,
и привык слушаться мать, хотя и помогал ей.
Она ударила его, и он молча занял своё одинокое место, чтобы наблюдать за обречённым судном.

 Она ударила его, когда он бежал домой, и когда он увидел, что вскоре после этого отчалили лодки, ему было тяжело оставаться на месте, подчиняясь желанию матери, вместо того, чтобы остаться на месте происшествия. Но он остался, с жадным
интересом наблюдая за продвижением лодок и время от времени выкрикивая
подбадривающие слова гребцам, как будто шум ветра и волн мог
донести их до людей.

Вскоре, как мы уже говорили, сосуд начал распадаться. Один и
Других смыло с переполненной палубы в бурлящие волны. Кто-то бросился в воду, держась за спасательные жилеты, а кто-то привязал себя к реям в надежде, что они удержат их над водой. Одного из них быстро отнесло за скалы, и он поплыл туда, где стоял Боб. Сначала он его не заметил, но когда тот постепенно приблизился, он увидел, что к нему что-то привязано.
С каждой минутой он приближался, и по мере его приближения весь интерес мальчика
сосредоточился на этом единственном обломке, и он приготовился нырнуть
и вытащить его на берег. Но в этом не было необходимости. Волна
подхватила его, когда он бросился в прибой, и, пронеся мимо него,
выбросила высоко на песчаный берег. Боб тут же подбежал к нему и увидел, что к нему был надёжно привязан ребёнок, но, судя по всему, мёртвый, как и сам шест.

Однако достать нож и перерезать путы, которыми было связано маленькое существо, заняло у него всего мгновение. Затем, взяв его на руки, с длинными светлыми волосами, ниспадавшими на плечи, он со всех ног побежал по извилистой тропинке к дому. Но он остановился, не добежав.
зашло слишком далеко. Что могла сделать его мать для ребёнка, если она не могла даже повернуться в постели? И всё же все остальные были в другой части пляжа.

 Внезапно он вспомнил, что дом доктора Мэнсфилда стоял неподалёку, и, не раздумывая, побежал туда.

 «Мне нужен доктор!» — выдохнул он, когда испуганная экономка открыла дверь в ответ на его властный звонок.

Женщина посмотрела на ребенка, потом на него. "Доктор Мэнсфилд никого не принимает.
Ты же знаешь, - строго сказала она. - Ты должен забрать ребенка.
куда-нибудь еще".

Но в этот момент Боб почувствовал, или ему показалось, что почувствовал, слабое трепетание.
в маленькой рамке поспешно отворилась дверь с противоположной стороны.
в коридоре показалась согнутая фигура доктора. Боб знал, что ему в
мгновение, хотя он и не видел его более двух раз в его жизни, и
лихо мимо изумленной экономки, он вошел в комнату, прежде чем она
может этому помешать.

- Он не умер, доктор!— выдохнул Боб, протягивая всё ещё истекающего кровью ребёнка.

Доктор отступил на шаг или два и уставился на незваного гостя расширившимися глазами, напомнив мальчику о слухах, которые недавно ходили.
было ясно, что доктор не в своем уме. "Как, вы тот мальчик, который
вчера приходил к моему садовнику с морскими водорослями?" он сказал.

Боб кивнул.

"Хорошо. Ты мне нравишься, потому что ты не разозлился, когда мужчина выругался.
итак. Я посмотрю на твоего ребенка. С этими словами он забрал маленькое создание у Боба.
Говоря это, он сказал:

На первый взгляд он был мёртв, но опытная рука врача
обнаружила слабое биение сердца, и это открытие, казалось,
на мгновение вывело его из оцепенения и полубезумного состояния.
Позвонив в колокольчик, он приказал принести одеяла, а затем продолжил
использовать другие средства, которые были у него под рукой.

Однако какое-то время казалось, что все их усилия тщетны,
и прошёл почти час, прежде чем появились какие-либо признаки жизни, но
наконец послышалось слабое дыхание, и доктор удвоил свои усилия,
чтобы разжечь слабую искру жизни.

Последствия этих усилий сказались на нём не меньше, чем на ребёнке, и Боб мог лишь в изумлении смотреть на перемены, произошедшие с угрюмым, человеконенавистническим доктором. Бодрый, активный,
энергичный, решительный, он выпрямился, и огонь в его
темных глазах вспыхнул, отрицая что-либо, похожее на безумие.

 И когда наконец тяжелые голубые глаза маленькой девочки медленно открылись,
на лице ее спасителя появилась улыбка.  Это был первый раз, когда он улыбался за десять лет.

— Ну что, мальчик, — сказал он, обращаясь к Бобу, — твоя малышка будет жить, но тебе лучше оставить её здесь на какое-то время, пока она не поправится.

 — Да, сэр, — ответил мальчик, дёргая себя за волосы, но всё ещё изумлённо глядя на доктора и на чудесное преображение, которое с ним произошло.
прошел мимо него в течение последнего часа.

"Вы можете прийти и забрать ее в день или два, когда она поправится,"
сказала экономка, когда он уходил, и доктор кивнул
согласие на предложение его экономки.

Боб побежал рассказать матери о своем приключении и от нее услышал, что
большинство пассажиров и команды были спасены, но что капитана
судна смыло за борт и он утонул.

Прошёл месяц; спасённые пассажиры и члены экипажа покинули
одинокую рыбацкую деревушку — все, кроме маленькой сироты, которая заболела у доктора
.Мэнсфилд. Никто не пришёл за ней, и никто не мог сказать, кому она принадлежит; неопределённость, которая какое-то время висела над ней, — выживет она или умрёт, — делала это второстепенным вопросом.

 Но вскоре после того, как последний пассажир сошёл на берег, состояние ребёнка улучшилось, лихорадка прошла, и она смогла оглядеться и заметить своих странных нянь. И ей они показались очень странными, потому что она отвернулась от всех, кроме доктора, и отказывалась дружить с кем-либо, кроме него. Ей было около двух лет.
и могла лишь невнятно произносить два слова: «Милли» и «папа». Первым она называла себя, а вторым — доктора Мэнсфилда. Иногда она бормотала что-то на странном жаргоне, похожем на иностранный, но по нему нельзя было понять ни её имени, ни происхождения.



Глава III.

Коттедж.

Прошло несколько недель, прежде чем малышка Милли начала что-то лепетать вялым, слабым голоском. И, конечно, непривычное присутствие ребёнка в доме добавило немало хлопот, но не так много, как когда она научилась бегать и озорничать.
Вскоре она проявила в этом деле удивительную изобретательность и не отступала от своего, пока не выходила из себя.

 Доктор смеялся над этими вспышками, когда сам был в хорошем настроении. Но экономка и слуги вовсе не были склонны относиться к этому так снисходительно и решили, что в следующий раз, когда доктор закроется в своей комнате, чтобы предаться мрачному уединению, маленькую Милли нужно будет отослать прочь.

Вскоре представилась такая возможность. Однажды утром доктор не пришёл, как обычно, и маленькая девочка
более утомительно, чем когда-либо.

"Я больше не буду это терпеть, вот что я вам скажу!" — воскликнула
сердитая экономка, когда Милли разбила вторую чашку с блюдцем, которые
ей поставили на стол. "Не понимаю, почему мы должны брать к себе ребёнка
только потому, что море выбросило его неподалёку отсюда; это не приют для
бедняков."

И вот слуга был отправлен в дом вдовы, чтобы немедленно привести Боба.

Мальчик подумал, что, возможно, требуется ещё больше водорослей, и без промедления поспешил в дом.

«Я хочу, чтобы ты забрал этого ребёнка домой; доктор не может прийти».
с ней больше нельзя, - сказала экономка, как только Боб появился.


Бедный Боб в недоумении почесал в затылке. "Я скажу маме, мэм",
сказал он, хотя понятия не имел, что им делать с этим дополнительным бременем.
понятия не имел.

Он начал надеяться, что доктор оставит ее у себя, если никто не придет за ней.
хотя все, кто знал обстоятельства ее спасения, всегда называли ее "малышкой Боба"
.

"Вам лучше взять ее с собой", - сказала экономка. "У доктора сегодня утром начинается
один из его тяжелых приступов, и она мешает
— Вот, ты можешь отнести её домой, не так ли?

 — Да, мэм, я могу отнести её. Но я думал, что нам с ней делать, — сказал Боб, всё ещё пребывая в замешательстве.

 — Что ж, если ты хочешь оставить её у себя, я буду время от времени присылать ей одежду. И ты можешь приходить сюда за объедками; иногда там бывает много всего, и это немного поможет тебе, я уверена.

"Да, мэм, поможет," — сказал Боб.

"Но, заметь, я не говорю, что ты должен оставить её у себя," — продолжила экономка.
"На твоём месте я бы отправила её в работный дом. Думаю, это было бы лучшим местом, потому что доктор Мэнсфилд не может с ней возиться
— Она снова здесь, и поэтому ты не должна приводить её сюда и позволять ему больше с ней видеться.

 — Я бы не хотел, чтобы она попала в работный дом, — сказал Боб, нежно поглаживая светлые волосы маленькой девочки, которая вбежала в комнату.

 Он протянул руки, и девочка подошла к нему, но сердито посмотрела на экономку, когда та попыталась её коснуться.

«У неё есть свой характер, скажу я вам», — сказала одна из служанок, накидывая на плечи Милли шаль и повязывая ей на голову причудливый маленький чепчик, сшитый для неё одной из служанок.
— Вам лучше сразу отправить её в работный дом, — сказала она.

 — Я передам маме, что вы сказали, мэм, — почтительно ответил Боб, благоговея перед величественными слугами.

 Но он искренне надеялся, что мама не отправит её туда, и решил работать ещё усерднее, чтобы она осталась с ними.

По дороге домой Джек встретил его, сгорая от нетерпения узнать, зачем его
позвали. Увидев Милли у него на руках, он громко рассмеялся.
"Привет, Боб, ты нашёл там место няни?" — крикнул он.

Вася тоже попытался смеяться, но это был почти провал, ибо он чувствовал себя
очень беспокоит ребенка. "Если я собираюсь стать медсестрой, мне придется
делать это дома, а не там, наверху", - сказал он.

"Что вы имеете в виду? Тогда что вы собираетесь делать с этим ребенком?"
- спросил Джек более спокойно.

- Отвези ее домой, - сказал Боб.

А потом он объяснил своему брату, что доктор Мэнсфилд домработница
сказал ему.

Джек дал протяжный свисток. "Я не понимаю, как мы будем управлять на
все", - сказал он.

"Ну, я буду стараться", - сказал Боба", Так что мы можем сохранить
ее."

"Я помогу тебе в этом", - ответил его брат. "Но иметь такую маленькую
вещь, когда за ней некому присмотреть, кроме нас, неотесанных парней, кажется
странным".

Они больше не разговаривали, пока не добрались до дома, когда Джек, взяв
Милли из рук брата, отнес ее в дом и положил на кровать
рядом с матерью.

"Теперь она будет нашей, мама. — Доктор больше не будет её задерживать, —
сказал Джек, гладя светлые волосы ребёнка и глядя в его прекрасные голубые глаза, широко раскрытые от удивления при виде странных лиц и ещё более странного места.

Вдова выглядела такой же озадаченной, как и Боб, в течение минуты или двух, но
наконец, к большому облегчению мальчиков, она сказала: «Господь послал её, и я не сомневаюсь, что Он позаботится о ней. Может быть, у Него есть для неё какое-то дело здесь, и мы сделаем для неё всё, что в наших силах».

Это было странное соседство — прикованная к постели вдова и двое грубоватых парней с маленькой хрупкой девочкой. Но Боб стал почти таким же нежным, как девушка,
и сам заботился о её желаниях — более нежным и уступчивым, чем это было
полезно для юной леди, которая вскоре стала править с деспотической властью
она командовала всем маленьким хозяйством и возмущалась малейшим сопротивлением своим желаниям.

 Однако шли недели и месяцы, и вдова с растущим беспокойством замечала, что необузданный нрав Милли быстро брал над ней верх.

 И в конце концов один случай убедил её, что она должна без промедления взяться за исправление и обуздание дочери.Боб часто водил девочку на берег, когда у него было свободное время, и помогал ей собирать ракушки и выброшенные морем обломки, но ему приходилось внимательно следить за ней, чтобы она не
попасть в беду, на что Милли часто жаловалась. Но однажды спасение, казалось, разозлило её ещё больше, чем обычно; она пиналась и вырывалась из рук, которые её защищали, и в конце концов отчаянно ткнула Боба в лицо острым краем раковины устрицы, которая случайно оказалась у неё в руке. Удар, возможно, не был бы таким сильным,
но в этот момент мальчик наклонил голову вперёд,
и пуля попала ему в щёку, нанеся довольно глубокую рану.

Джек увидел, что лицо его брата залито кровью, и взял ребёнка на руки.
Он подхватил её на руки, и она перестала пинаться и вырываться, как только увидела, что натворила.

"Беги домой как можно быстрее, Боб, и попроси маму завязать это," — сказал
Джек, опуская Милли на землю.

"Отпусти меня, отпусти!" — закричала Милли, убегая за Бобом.  "Я обидела бедного
Боба, позволь мне поцеловать его и вылечить."

И она вырвалась из рук Джека и побежала за его братом.
Боб остановился и поднял её на руки, но вид крови, казалось, привёл её в ужас, и она расплакалась.

«Бедный Боб! Бедный Боб!» — ласково сказала она.

И, увидев её страдания, большой грубоватый мальчик забыл о боли,
которую причинила ему эта маленькая пухлая ручка, и думал только о том,
как бы её успокоить.

"Не бойся, мама, это всего лишь царапина, —
весело сказал Боб, входя в дом и видя, как его мать в тревоге подалась вперёд.

"Как это случилось? — Что ты наделал? — спросила вдова встревоженным тоном.


"Это сделала Милли; Милли обидела Боба, — сказала маленькая девочка, подбегая
к кровати.

"Она сделала это? — спросила вдова.

Мальчик кивнул. — Я отводил её от камней, и она
— Она не хотела идти, — сказал он, — и у неё в руке была устричная раковина.

— И она ударила тебя ею? О, непослушная девочка, непослушная Милли, рассердиться
и причинить боль бедному Бобу! — строго сказала вдова.


— Милли, поцелуй её и всё будет хорошо, — сказала девочка то ли в раскаянии, то ли в
вызове.

Раньше её поцелуи были наградой за всевозможные проступки, и она думала, что теперь их будет достаточно, и, очевидно, удивилась, когда вдова сказала:

 «Нет, поцелуями Милли делу не поможешь. Бедный Боб ранен, и Милли причинила ему боль».

Но Милли, казалось, была полна решимости проверить, поможет ли ей поцелуй, и Боб
наклонился, чтобы она могла попробовать.

"Не пройдёт ли это?" — спросила она, когда обнаружила, что кровь не
исчезла.

"Нет, не от поцелуя," — сказал Боб. "Милли сделала больно, но Милли не может
это вылечить."

Эти слова, казалось, произвели глубокое впечатление на девочку, и она
печально направилась к кровати. "Милли непослушная и причинила боль Бобу", - сказала она.
и, спрятав голову в одеяло, она разрыдалась.

Вдова положила руку на светлые, блестящие волосы и мягко сказала:
"Да, Милли непослушна; у нее непослушный, страстный характер, и это
из-за этого она причинила боль Бобу».

«Пожалуйста, забери у Милли её непослушный характер», — сказала маленькая девочка,
подняв заплаканное лицо от одеяла.

Вдова покачала головой. «Я не могу сделать это для Милли, — сказала она, — но
Иисус может и сделает, если она попросит Его об этом».

Девочка уже не в первый раз слышала это имя, но впервые о Нём говорили как о её Друге, готовом сделать для неё всё, что угодно. И её голубые глаза раскрылись ещё шире, когда вдова продолжила рассказывать о любви и доброте этого Друга.
как он прислушивался к молитвам даже маленьких детей и исполнял
их просьбы.

Милли уже знала, встать на колени и положить руки на
молитва, и она сделала это сейчас, повторять простые слова, которые она была
учил вдовой.

Когда она закончила, Боб подошел и положил ее на кровать рядом со своей матерью.

«А теперь, Милли, я расскажу тебе, что Господь Иисус говорил о том, что нужно быть кроткими и нежными, а не злыми и страстными», — спросила вдова, притянув к себе маленькое личико и поцеловав его в светлую округлую щёчку.

"Пожалуйста," сказала девочка. "Он слышал меня, не он; и он не позволит
меня злиться и снова больно Боба, будет ли он?" - спросила она с тревогой.

"Милли должен стараться быть нежным, так же как молиться, чтобы быть нежным", - сказал
вдова. — Иисус сказал: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». А теперь, Милли, повтори это ещё раз, потому что я хочу, чтобы ты выучила это и повторяла каждый вечер.

Девочка повторила слова несколько раз и, обладая хорошей памятью, вскоре выучила их наизусть.

С этого времени стало заметно, что, несмотря на юный возраст, она
Она пыталась обуздать свой вспыльчивый нрав. Было видно, что это нелегко, но она, тем не менее, упорствовала в своих попытках, и в течение нескольких лет, которые пролетели незаметно, не было никаких событий, кроме получения одной или двух посылок с одеждой для одинокой маленькой девочки от экономки доктора Мэнсфилда.



Глава IV.

Смерть вдовы.

«Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». Малышка Милли
стояла на коленях у постели вдовы и повторяла этот стих, как делала каждую ночь.

— Почему я так часто это говорю? — спросила она, поднимаясь с колен, и Боб уложил её в постель.

"Потому что я думаю, что Милли это нужно, — сказала вдова.

"Но я больше не злюсь, — сказала девочка.  — Я стараюсь быть кроткой и смиренной, как Иисус, чтобы я могла пойти и увидеть своего папу.

Прошло много времени с тех пор, как Милли упоминала это имя, и все думали, что оно вылетело у неё из головы.

Услышав его, вдова расплакалась.

"Что ты плачешь?" спросила Милли.  "Ты говорила, что однажды я увижу папу.
Разве Иисус не заберёт меня к нему поскорее?"

«Возможно, Он так и сделает, дорогая», — ответила вдова, целуя маленькое личико.

 Она вздохнула, глядя на хрупкую маленькую фигурку, и подумала, что, скорее всего, ей придётся расстаться с этим нежным цветком, который стал ей так дорог, с этим светом и радостью их дома. И как бы она ни старалась, она не могла сдержать слёз при мысли о том, что ей придётся расстаться с ней, даже несмотря на то, что она станет такой же, как ангелы, о которых Мили так любила говорить.

 Мили часто говорила, что станет ангелом и
позаботься о ком-нибудь. Иногда это был Боб или Джек, а иногда сама вдова. И эти разговоры о ребёнке всегда заставляли её думать, что она рано уйдёт в другой мир.

 Но вдова никогда не задумывалась о том, что их может разлучить её собственная смерть. Она не могла ходить уже несколько лет, но в целом чувствовала себя хорошо и с нетерпением ждала, когда сможет провести ещё несколько лет на низкой кровати и делать всё, что в её силах, для комфорта своих двух мальчиков.

Однажды она сказала об этом соседке — они нечасто виделись.
кто-нибудь из соседей, потому что ближайший коттедж находился довольно далеко от
их дома, и для вдовы было радостью поговорить с кем-нибудь. Женщина пристально посмотрела на неё и спросила, хорошо ли она себя чувствует.

— До сих пор я была здорова, но сегодня я не могу сказать, что чувствую себя хорошо.
Хотя жаловаться не на что, только небольшая боль вот здесь, — и она
положила руку на сердце.

 — Если не станет лучше, пусть кто-нибудь из мальчиков принесёт тебе лекарство, — сказала её подруга.

 Вдова улыбнулась. Она не слишком верила в медицину и не думала, что
сейчас ей это поможет.

«Завтра я заварю травяной чай», — сказала она и решила больше не обращать внимания на ноющую боль в боку.

Но что-то в её внешности заставило подругу забеспокоиться.

И когда она уходила, ей удалось отвести Джека в сторону и рассказать ему о своих опасениях по поводу его матери.
Мальчик вздрогнул и посмотрел на кровать через открытую дверь.— Ты думаешь, она больна? — с тревогой спросил он.

 — Тише! Не дай ей услышать, о чём мы говорим. Да, я боюсь, что она больна или вот-вот заболеет. Если завтра ей не станет лучше,
если у неё всё ещё будет болеть бок, пришли ко мне Боба, и я
приду и уговорю её вызвать врача. Только пришли пораньше, — добавила она,
поднимаясь по тропинке, ведущей от берега моря в деревню.

 Джек почувствовал тревогу, когда женщина ушла. Но когда он вернулся в коттедж и увидел спокойное лицо матери, которое, может быть, немного побледнело, но в остальном было таким же, как обычно, его страхи рассеялись, и он понял, что всё это было ошибкой — его мать не собиралась болеть.

Мальчик тоже был прав. Вдова не собиралась болеть, она собиралась
в ту страну, где нет ни болезней, ни печалей. Она даже
добралась до её границ, хотя и не знала об этом.

 В ту ночь она была необычайно весела, боль в боку
прошла, по её словам, и она чувствовала себя почти достаточно хорошо, чтобы встать.

 В качестве большого удовольствия Милли должна была в тот вечер
сидеть за ужином, и, будучи очень бодрой, она оставалась до тех пор, пока не была прочитана
обычная глава и вдова не прочла молитву.

Искренне и с любовью она поручила каждого из них заботе их
Небесного Отца, особо упомянув маленькую Милли, которая, если
пощаженная, она могла бы стать благословением и помощью для многих. А затем, сказав
нежное прощание, она велела каждому идти спать.

Все мысли о том, что он слышал о болезни своей матери, вылетели у Джека из головы
, и его последней мыслью перед сном было
о приятном, счастливом вечере, который они провели, и ему снился сон о
счастливый домашний круг, в котором место его отца не пустовало.

На следующее утро его разбудила Милли, положив свою маленькую ручку ему на
лицо. Это не встревожило его, потому что девочка обычно просыпалась
рано и часто приходила звать их.

Но когда она сказала: "Проснись, Джек, и разожги огонь, маме так
холодно", - сердце мальчика мгновенно охватил страх.

Вскочив с кровати, он побежал в соседнюю комнату, и одного взгляда на
кровати подтверждали его худшие опасения. Он не вскрикнул,
но стон боли вырвался из его сердца; и Боб, которого Милли
тоже разбудила, поспешил за ним.

"Что это? Мать больна?" он спросил, как он увидел своего брата бросать
лист на ее лице.

Джек покачал головой. "Поскорее одевайся и сбегай вниз"
"за миссис Шип", - сказал он.

Боб перевёл взгляд с брата на кровать. «Не поздно ли вызывать врача?» —
спросил он.

 Джек кивнул. «Не пускай сюда Милли», — сказал он, когда маленькая
девочка уже собиралась снова забраться на кровать.

 Боб взял её на руки и отнёс в их маленькую спальню.
Но затем вся его решимость исчезла, и, бросившись на кровать, он
разразился безудержным плачем.

"Что случилось, Боб? Маме плохо? Кажется, она хочет завтракать," — сказала Милли.

Боб попытался сдержать слёзы ради ребёнка. "Мама
- не хочу больше завтракать, Милли, - сказал он. - Она отправилась на небеса.
Отправилась увидеть Иисуса!

Девочка села, сложив руки на коленях. "Значит, она ушла, чтобы
побыть ангелом вместо меня?" спросила она.

"Нет, не вместо тебя, Милли. Вы были для нас ангелом, я уверен, и так оно и будет! — Но тут он остановился.

Что станет с ребёнком, когда его мать уйдёт? Она была слишком
маленькой, чтобы оставлять её одну в коттедже, пока они на работе,
даже если бы они могли позаботиться о ней, пока были дома.

Но сейчас он не мог думать об этом; ему нужно было поспешить в деревню, чтобы
привести их соседку. Пока его не было, Джек
одел Милли и сделал всё, что мог, чтобы привести дом в порядок.

 С женщиной и Бобом пришёл врач, но было бесполезно пытаться
вернуть её к жизни. Она, должно быть, умерла несколько часов назад, сказал он;
он подумал, что, скорее всего, она скончалась во сне, настолько спокойной и умиротворённой она выглядела в своём последнем сне.

Что делать с Милли, конечно, было первым вопросом, который
возник в голове миссис Шип. Она предложила мальчикам
Она сказала, что не может взять Милли с собой домой. И тогда было решено, что Боб отведёт её к доктору Мэнсфилду, чтобы спросить совета у экономки по этому поводу.

 Миссис Шип подумала, что лучше сделать это без промедления, и убедила Боба сделать это немедленно. Но у мальчика было печальное предчувствие, что бедную Милли отправят в работный дом, и он хотел отложить это до после похорон.

«Ты ведь не забудешь, что мама говорила тебе о том, что нужно быть кроткой и нежной и
любить Иисуса?» — сказал Боб, медленно ведя девочку к дому доктора.

"Нет, я не забуду", - сказала Милли. "Но куда мы направляемся, Боб?
Ты что, не слышишь меня?"

Боб вздохнул. Ему почти хотелось, чтобы она лежала рядом с его матерью. Он любил
маленькую светловолосую девочку, которая преподала им так много уроков
самообладания, и ему была невыносима мысль о том, что ее вышвырнут
в грубый, неотесанный мир работного дома.

— Я пока не знаю, куда ты поедешь, Милли, — сказал он как можно спокойнее и увереннее, — но ты постараешься быть хорошей девочкой — одной из Божьих посланниц, куда бы ты ни отправилась, — не так ли?

Девочка кивнула и продолжила свою бесхитростную болтовню о том, как она будет заботиться о нём, когда станет взрослой, пока они не подошли к дому доктора, и Боб не позвонил в колокольчик дрожащей рукой, очень боясь, что экономка рассердится на него за то, что он привёл Милли вопреки её прямому приказу.



Глава V.

Посланник Бога.

На звонок никто не ответил, и Боб так испугался, что, прежде чем позвонить снова, отвел Милли в сторонку и велел ей подождать
Там он вернулся более смелым шагом, и на этот раз на его зов откликнулись.
Он попросил позвать экономку доктора Мэнсфилда.

Ее не было дома, сказал другой слуга.

Но в тот же миг доктор Мэнсфилд спустился по лестнице и увидел Боба,
которого он называл «тихим мальчиком». Доктор был в одном из своих лучших
настроений и спросил, не пришел ли он за новыми водорослями.

«Нет, сэр, дело в бедной маленькой Милли, малышке, которую вы спасли, сэр», — сказал
Боб, не в силах сдержать слёзы.

«Малышку, которую я спас!» — повторил доктор, проведя рукой по лицу.
лоб. «Я когда-нибудь кого-нибудь спасал?» — спросил он диким, нетерпеливым тоном.

 «Да, сэр, вы спасли жизнь Милли, но мама теперь мертва, сэр, и Джек
не знает, что нам с ней делать».

 «С этим ребёнком?»

 «Она уже не ребёнок», — поспешно перебил Боб. «Мама недавно сказала, что ей, должно быть, уже шесть лет. Четыре года назад я забрал её и привёз сюда».

«Ах да, я помню; и теперь ты собираешься привезти её сюда снова;
верно, верно. Я бы хотел увидеть этого ребёнка; привези её сейчас».
И доктор нетерпеливо махнул рукой, чтобы Боб уходил.

Боб предпочёл бы видеть экономку, а не доктора Мэнсфилда,
потому что в деревне все считали его сумасшедшим, и
он немного нервничал при мысли о том, что придётся оставить Милли в этом большом старом доме с сумасшедшим. Но доктор говорил так властно, что Боб не знал, как ему возразить, потому что боялся, что если он это сделает, доктор сам приедет и заберёт её.

 Этот страх в конце концов пересилил все остальные чувства. Но в глубине души он надеялся, что экономка вернётся до того, как он вернётся в дом.
Вернувшись домой, он пошёл к Милли и сказал ей, что она собирается навестить даму, которая прислала ей все эти новые платья.

К его огромному разочарованию, почти ужасу, он услышал, что экономка не вернулась.

Но доктор Мэнсфилд, который ждал его возвращения, вышел из соседней комнаты и посмотрел на Милли.  Он долго и пристально смотрел в её поднятое лицо, и Милли так же пристально смотрела на него.

«Девочка моя, пойдём со мной?» — наконец сказал он дрожащим от волнения голосом.


В ответ она протянула к нему руки и подставила губы для поцелуя.

Доктор поймал её, бормоча: «Так похожа, так похожа на ту, другую!»

Он больше не обращал внимания на Боба, а отнёс девочку обратно в комнату.

И когда экономка вернулась через час или два, она, к своему большому неудовольствию, обнаружила, что Милли чувствует себя как дома среди странных игрушек, которые дал ей доктор.

Её первым решением было, что Милли не должна оставаться там надолго, но
в этом она не посчиталась с хозяином. Доктор Мэнсфилд и слышать не хотел о том, чтобы
отдать ребёнка, и его привязанность к ней, казалось,
Она росла с каждым днём. Она была его постоянной спутницей, и хотя он часто
казалось, что смотрит на неё с угрюмым безразличием, само её присутствие,
по-видимому, приносило ему такое облегчение от мрачных мыслей, что он
не мог долго оставаться без неё.

 
"Потерпите немного, это не будет длиться вечно," — сказала экономка.«Хозяин будет рад со временем избавиться от этой маленькой чумы».

И время, когда этого ожидали, наступило очень скоро. Доктор Мэнсфилд заперся в своей комнате и запретил кому-либо его беспокоить.

Когда Милли спустилась утром вниз и увидела, что его место пусто, она в первую очередь спросила о нём. Когда ей ответили, что он в своей комнате, она хотела пойти к нему, но её поймали и, отвесив несколько шлепков по рукам и плечам, вернули к завтраку.

То ли она не привыкла к такому способу наказания и почувствовала себя униженной, то ли постоянные угрозы экономки, что она больше никогда не увидит доктора, пробудили в ней страх, а вместе с ним и страсть, но она впала в такую ярость, что
от гнева, что её мучитель в испуге отпустил её, и Милли с криком подбежала к двери доктора, которая тут же открылась, и она, рыдая, бросилась к нему в объятия.

 «Милли, Милли, что случилось?» — спросил он, целуя её и пытаясь успокоить.

 Но девочка закричала:Несмотря на всё, что он мог сделать или сказать, чтобы облегчить её
горе, экономка внизу думала, что ничего лучше и быть не могло, чтобы
осуществить её планы по выдворению Милли из дома.

Казалось, что план доктора запереться от всех
придётся отложить по крайней мере на этот день, потому что вскоре он
спустился с Милли на руках. Она всхлипывала, пока не уснула, и
её встревоженное личико сейчас беспокоило доктора больше, чем его собственные
жизненные невзгоды.

 «Что тебя так огорчает?» — спросил он, когда она проснулась, и увидел
Тот же обеспокоенный взгляд, что и прежде, застыл на её лице.

Она посмотрела на него.

"Ты не знаешь?" — спросила она, и её губы задрожали.

Он покачал головой.

"Я была непослушной девочкой, очень непослушной; я разозлилась."

"И это всё? Я думал, тебе больно," — удивлённо сказал доктор.

Она посмотрела на свои руки. "Было не очень больно, - сказала она, - но это
заставило меня чувствовать себя так плохо". И маленький кулачок снова сжался, когда она заговорила.

В этот момент в комнату за чем-то вошла экономка, и доктор
Мэнсфилд как раз собирался спросить ее, что она сделала с ребенком.

Но прежде чем он успел заговорить, Милли соскользнула с его колен и поспешила туда, где стояла экономка. В её глазах стояли слёзы, а губы дрожали, когда она сказала: «Пожалуйста, простите меня за то, что я вышла из себя, хорошо? Мне очень, очень жаль, и, и…» Но тут её голос сорвался, и она, заливаясь слезами, бросилась обратно в объятия доктора.

Он был не менее взволнован, чем сама девочка. «Что заставило тебя так поступить, Милли?» —
спросил он, когда она немного пришла в себя. «Я
утверждаю, что ты почти так же страстна, как… как я».

Девочка посмотрела на него любопытным, пытливым взглядом. «Ты
злишься?» — спросила она удивлённым тоном.

 Он отвернулся. «Не спрашивай, не спрашивай меня, девочка, —
нетерпеливо сказал он. — Я ничего не могу с этим поделать — ничего не могу с этим поделать».

"Нет, я знаю; это Иисус помогает нам, не так ли?" - просто ответила маленькая девочка.
"И я совсем забыла о Нем с тех пор, как приехала сюда. Ты научишь меня снова?" - спросила она. - "Нет, я знаю, это Иисус помогает нам, не так ли?"
"И я совсем забыла о Нем с тех пор, как я здесь." «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». Я хочу быть кротким и мягким, как Иисус, но это так трудно, и я очень часто забываю об этом.

Доктор покачал головой просто потому, что не знал, что сказать,
но с интересом выслушал рассказ девочки.

"Я сегодня была очень непослушной, да?" — сказала она, и на глаза ей снова навернулись слёзы.  "Как вы думаете, я когда-нибудь буду нежной и доброй?"

Её собеседник кивнул, видя, что она ждёт ответа.

«Не мог бы ты попросить Иисуса помочь мне сейчас?» — сказала она через минуту или две.
"Или, может быть, если ты завтра утром останешься наверху, я снова закричу."

И, произнеся эти слова, она выскользнула из его объятий и опустилась на колени перед ним.
на стул рядом. Она, очевидно, ожидала, что он последует ее примеру,
и, едва сознавая, что делает, он опустился на колени рядом с ней.

Она подождала несколько минут, ожидая услышать, как он молится за нее, как много раз делала вдова.
но ни один звук, кроме слабого всхлипывания, не нарушил
тишину комнаты. И вот, сложив руки и подняв глаза, она медленно и благоговейно повторила свою простую утреннюю молитву, закончив её словами «Отче наш», а затем текстом «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».

[Иллюстрация: она преклонила колени перед стулом, а доктор преклонил колени рядом с ней.]



ГЛАВА VI.

ОТДЫХ ДЛЯ УСТАЛЫХ.

Когда Милли замолчала, из груди доктора вырвалось рыдание, и девочка почувствовала некоторое благоговение, когда поднялась с колен и увидела, что её спутница всё ещё стоит на коленях.

Она не знала, какой поток воспоминаний пробудили в нём непривычная поза и её простые слова; что в сердце доктора бушевала буря между принципами и страстью; что его, который так долго был рабом Сатаны и собственных порочных страстей, снова посетил ангел милосердия, который хотел бы заставить его взглянуть на себя со стороны и обратиться к высшей силе за силой, чтобы победить.

Прошёл почти час, прежде чем он поднялся с колен, и Милли
начала пугаться и собиралась выйти из комнаты. Однако это её действие
возбудило его.

"Не уходи," — сказал он хриплым шёпотом. "Ты ведь не будешь меня
бояться?"

Она покачала головой.

"Раньше они меня боялись - все", - мечтательно произнес он, снова сажая ее к себе на колени.
"Кто тебе сказал, что злиться нехорошо?" - Спросила я. "Они боялись меня". - "Они боялись меня, все". - мечтательно сказал он. "Кто сказал тебе, что злиться неправильно?" он
спросил через минуту или две.

"Так сказано в Библии", - ответила Милли. "Иисус никогда не сердился; и
Я хочу быть похожей на Иисуса".

«Хотел бы я, чтобы я попытался обуздать свой нрав, когда был так же молод, как ты, —
сказал он. — Если бы я подумал о том, чему меня учила мать, — ведь она заставила
меня выучить: «Блаженны кроткие», — если бы я подумал об этом и попросил
Бога сделать меня кротким и мягким, а не гордым и вспыльчивым,
я был бы сейчас счастливым человеком, а не несчастным.

«Все думают, что я богата, но, Милли, лучше бы я была такой же бедной, как
мальчик, который привёл тебя сюда, — Боб, сын рыбака. Я знаю, что он
кроткий, добрый и послушный. Я знаю, что ему многое нравится, а мне — никогда.
ничего. Это не что иное, как страдание — страдание — страдание для меня! — и он
произнёс последние слова с каким-то воплем, так что Милли тоже почувствовала себя расстроенной и озадаченной.

Но, вспомнив, что, когда с вдовой что-то случалось, ей всегда нравилось
слышать, как она читает стихи, против которых она поставила галочку в своём
Завещании, она выбежала из комнаты, чтобы принести его. Боб принёс ей эту книгу всего за день до этого, и она перечитывала слова, которые собиралась сейчас прочитать, как только они пришли ей на ум, потому что они напоминали ей о добром друге, который научил её всему, что она знала. Это была потрёпанная, зачитанная книга
Так и было, потому что это была почти единственная её книга по правописанию, и страница, на которой были отмечены стихи,
износилась от того, что она водила по ним мизинцем.

«Я хочу тебе кое-что почитать», — сказала Милли, вернувшись в комнату с книгой в руке.

Она села к нему на колени и открыла книгу. Она открылась почти сама по себе на нужной главе, и Милли знала каждое слово своего любимого стиха, но она подставляла палец под каждое слово, пока читала:

 «Придите ко Мне, все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас».
«Покойтесь. Возьмите на себя моё иго, и учитесь у меня, ибо я кроток и смирен сердцем, и вы найдёте покой для своих душ. Ибо моё иго легко, и бремя моё светло».

 Глаза доктора Мэнсфилда жадно следили за мизинцем, а уши внимали любящим, успокаивающим словам. «Я устал, устал», — вздохнул он. "О, что я мог найти этот покой!"

"Иисус будет дать его вам, если вы попросите его", - сказал Милли, - отрываясь от
ее забронировать. "Я знаю место, где говорится об этом", - сказала она.

И она перевернула листы, пока не нашла и не прочла еще несколько
помеченные стихи—

 «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам».

Доктор Мэнсфилд глубоко задумался над этими словами. Мог ли он просить об этом покое, который ему предлагали? Совесть шептала ему о тёмном поступке в прошлом.
Мог ли он надеяться, что это будет прощено?

Когда Милли легла спать, он попросил её одолжить ему книгу. И ещё долго после того, как все уснули, он сидел и снова перечитывал
стихи, которые она читала. Наконец, вспомнив слова и действия ребёнка
тем утром, он снова опустился на колени и почти в
впервые в жизни он молился — молился о прощении и о силе, чтобы
преодолеть воспоминания о том, что довело его почти до грани
безумия.

На следующее утро он чувствовал, как мало склонен покидать свой номер, как
он сделал накануне. Подавленность ума и сила
его старой привычки замыкаться в себе и давать волю своему темпераменту,
оказывали на него свое влияние; сильнее, чем когда-либо, как ему казалось
. И он уже собирался повторить утренний приказ,
как перед ним возникло видение маленькой девочки, которая стремилась
Она преодолела свой гнев и смиренно попросила прощения.

Это напомнило ему о надеждах, которые он возлагал на этот день, и почему
он должен пренебрегать тем, что узнал об этом ребёнке? Почему бы не последовать её примеру?
Да, он бы последовал; он бы, по крайней мере, попытался, как она, преодолеть
некоторые трудности, даже если бы не смог сделать большего.

И приняв это решение, он поспешил в столовую,
чтобы получить помощь, которую всегда давало ему её присутствие. Она встретила его сияющей улыбкой. Он пришёл позже обычного, и было очевидно, что она с нетерпением ждала его.

«Я не кричала сегодня утром, — прошептала она, беря его за руку. — Я
попросила Иисуса сделать меня помягче».

Это напомнило ему о том, что она сделала накануне, и почему он должен быть выше того, чтобы подражать ей в этом? Почему он должен быть слишком гордым, чтобы искать силы в том же источнике, из которого черпала их эта маленькая девочка?
 Таким образом, доктор Мэнсфилд неосознанно одержал величайшую победу над собой, узнав об этом маленьком ребёнке.

Он поднялся по лестнице после завтрака и преклонил колени, но, не зная, что сказать,
повторил то, что запомнил из молитвы Милли, и
это заставило его произнести слова, которые были нужны ему самому. Борьба, которую он ощущал, должна была быть тяжёлой, но в его сознании уже забрезжила надежда на то, что он, даже он, может быть не только прощён, но и избавлен от пагубного влияния своего злого, порочного нрава. И мысль о том, что он ещё может обрести покой в своей душе,
и жить весёлой и счастливой жизнью, наполняла его такой радостью и восторгом,
что он чувствовал, что будет счастлив — нет, что это будет его величайшим удовольствием — сделать всё, что в его силах, чтобы выразить свою благодарность Богу, если такая перемена произойдёт
что-то могло изменить его мрачный и усталый дух.

 Эти мысли и чувства пришли не сразу. Они
развивались постепенно, но день за днём, неделя за неделей он становился менее угрюмым и
мрачным, и вскоре добрые слова, которые он впервые сказал Милли, стали обращены и к другим. И вскоре по деревне распространилась новость, что доктор, конечно же, не сошёл с ума, несмотря на всё, что о нём говорили.



ГЛАВА VII.

ДОБРОТА ДОКТОРА.

Примерно в это время в округе вспыхнула эпидемия лихорадки, и один из
Первой подверглась нападению семья миссис Шип, где всё ещё жили друзья Милли, Джек и Боб.

Новость об этом принесла одна из служанок, когда Милли однажды утром была на кухне.

"Двое детей действительно очень плохие," — сказала девочка. "А пекарь
говорит, что они сейчас так бедны, что едва могут прокормиться, так что что
они будут делать с болезнями в доме, я не знаю".

"Бедняжки! Жаль, что они не могут найти кого-нибудь, кто мог бы им немного помочь ",
сказала экономка. Но она и не думает оказывать им какую-либо помощь
сама, хотя могла бы это сделать, будь у нее такое желание.

Милли стояла у стола, жадно слушая всё, что говорилось.

"Как вы думаете, у Боба и Джека будет лихорадка и они заболеют?" — спросила она после минутной паузы.

"Очень вероятно, дитя; неизвестно, у кого она будет, а у кого нет,
и поскольку она в доме, где они живут, они, скорее всего, заразятся."

— И теперь, когда их мать умерла, им некому будет помочь, — сказала
Милли, тихо разговаривая сама с собой.

 Она больше ничего не сказала, а медленно и задумчиво поднялась по
лестнице и взяла книгу, чтобы повторить уроки, как она делала всегда.
как она привыкла делать. Но почему-то вид старой потрёпанной книги по правописанию,
которую Боб купил ей в подарок, так живо напомнил ей о старых временах,
что при мысли о том, что эти двое друзей могут заболеть и некому будет о них позаботиться,
она расплакалась.

  Она всё ещё плакала, когда доктор Мэнсфилд вернулся из сада. «Что случилось, Милли?» — Что случилось, моя дорогая? — спросил он, посадив её к себе на колени.


Минуту или две Милли могла только всхлипывать.  Но наконец она сказала:
— Думаю, мне скоро придётся уйти от тебя.

- Уходите от меня? - повторил доктор, сжимая ее в объятиях.
говоря это. - Что вы имеете в виду, Милли?

"Я не совсем знаю; но Боб сказал мне, что я должна быть ангелом и помогать
всем, и я думаю, он захочет, чтобы я пошла и помогла ему сейчас".

"Кому помочь? Боб, мальчик-рыболов?

Милли кивнула. "Я думаю, он скоро захочет меня видеть", - сказала она, вытирая слезы
с глаз и пытаясь выглядеть очень храброй.

"Зачем?" - спросил доктор. "Что такая маленькая девочка, как ты, может для него сделать
?"

"Я не знаю. Я собираюсь попытаться сделать все; то есть позаботиться
о нем, пока он болен. Это помогло бы ему, не так ли?" - добавила она
.

"Да, если бы вы могли это сделать. Но он болен?" - спросил доктор, улыбаясь.

- Пока нет, но скоро будет. Мэри говорит, у него будет жар.

"O! Это то, что говорит Мэри, не так ли? - спросил доктор, целуя ее. "Ну,
тогда, я не думаю, что тебе нужно сильно забивать этим свою маленькую головку.
Расскажи мне, чему ты научилась сегодня утром, - добавил он, чтобы
перевести ее мысли на другую тему.

Но Милли было не так-то легко отделаться. - Я не могу выучить свой урок.
— Сегодня утром, — сказала она. — Я должна подумать о Бобе и Джеке и о том, как я могу им помочь.

 — Но у вас будет достаточно времени подумать об этом, когда они заболеют, —
 сказал доктор, снова улыбнувшись.

 — Но две маленькие девочки миссис Шип сейчас больны, и Мэри сказала, что ей нужен кто-то, кто ей поможет. Как вы думаете, я могла бы немного помочь?

"Как вы думаете, что вы могли бы сделать?" - спросил доктор веселым тоном.
Этим утром он был необычайно весел и любил слушать, как говорит Милли.

"Я думаю, что мог бы разжечь огонь — я видел, как Боб делал это много раз
— и я мог бы сходить за водой. Мама сказала, что я помогал ей, когда я
— Я принесла ей воды. Я научилась мыть чашки и блюдца ещё до того, как приехала сюда, и я могу это сделать.

— Но я боюсь, что это не очень поможет этим бедным людям, — сказал доктор более серьёзно. — Если Мэри сказала, что им нужна помощь, она имела в виду помощь иного рода, чем та, которую может оказать маленькая девочка.

Милли выглядела разочарованной. — Жаль, что я не маленькая девочка, — сказала она. — Маленькие девочки, похоже, не приносят никакой пользы в этом мире, если не могут помочь, когда люди болеют.

Доктор притянул её к себе. — Не говори так, моя дорогая. Маленькие
«Девочки не знают, сколько добра они могут сделать в этом мире».

«Какого добра?» — с любопытством спросила Милли. «Если они не могут помочь людям, когда те больны?»

«Что заставляет тебя так беспокоиться об этом?» — спросил доктор.

«Я хочу помочь Бобу и Джеку, а потом — потом, знаете, это было бы похоже на Иисуса, который помогал всем, кому мог».

— Как Иисус? — задумчиво повторил доктор. — Я не смею надеяться, что когда-нибудь стану таким, как Он; но если бы я мог хоть немного помочь этим бедным людям, разве Ему это не понравилось бы? И если бы я мог это сделать, это было бы чего-то стоит — стоило бы жить.

Он сказал это скорее себе, чем Милли, и, произнеся эти слова, он снял её с колен, повернулся к стоявшему в комнате шкафчику с лекарствами и начал просматривать его содержимое.

 «Думаю, я спущусь и сам посмотрю на этих детей», — сказал он, положив в карман две или три бутылочки.

 «Возможно, я смогу избавить мальчиков от лихорадки», — добавил он, выходя из комнаты.Милли побежала за ним, прежде чем он достиг двери. "Позвольте мне пойти с
вы," сказала она. "Дай мне перейти и увидеть Боба. Я не видел его уже давно.
долгое время."

Но доктор покачал головой. "Я боюсь, что вы подхватите эту лихорадку,
и тоже заболеете", - сказал он.

Но Милли признал себя так сильно, чтобы быть позволено сопровождать его части
так, что врач дал смысл, наконец. И хорошо он сделал,
иначе он может не обрели, так что готов пропуск в
коттедж.

Миссис Шип стояла у окна и видела, как они вдвоём шли по лужайке. Милли держала доктора за руку, прыгала и смеялась, бегая рядом с ним.

 «Ну, конечно, в этом докторе Мэнсфилде что-то изменилось, раз он
«Пусть ребёнок не боится его так же сильно, как эта маленькая Милли», — сказала она Бобу, который в тот момент вошёл в комнату, чтобы узнать, как дела у больных детей.

"Я уже слышал, что доктор почти излечился от своего безумия, — сказал Боб.

"Ну, излечился он или нет, я бы не хотел, чтобы он заходил в мой дом, если бы
не видел его с этим ребёнком. «Интересно, куда они идут», — добавила она в следующую минуту, увидев, как доктор наклонился и поцеловал маленькую девочку. «Полагаю, он оставит её играть на лужайке, а сам пойдёт дальше».

Доктор ускорил шаг и быстро приближался к коттеджу.

"Кажется, он идёт сюда," — сказала миссис Шип.  "Боб, пойди и узнай, что ему нужно, и скажи, что у нас лихорадка, чтобы он не заходил в дом.  Держу пари, он пришёл к тебе по какому-то делу."

Боб вышел на улицу, чтобы встретить доктора, но вернулся через минуту или две.
«Он пришёл посмотреть на детей, миссис Шип», — торопливо сказал он, едва
сдерживая изумление.

 Бедная миссис Шип едва не упала в обморок.
Она вскочила на ноги, когда в дверях показалась высокая фигура доктора.

Она сделала реверанс и пробормотала что-то о «бедном месте».

Но доктор быстро сказал ей, что пришёл не осматривать дом, а к детям, и почти прежде, чем она осознала это, миссис Шип попросила его пройти в соседнюю комнату, где лежали дети.

Какими бы резкими и грубыми ни были его манеры по отношению к матери, ничто не могло сравниться с нежностью, с которой он теперь обращался к детям.
Они беспокойно стонали в полубессознательном состоянии и не
Они не узнали его, иначе, увидев «безумного доктора» так близко,
они могли бы испугаться.

 Оставив им общие указания по лечению и
лекарства, которое он принёс с собой в кармане, он попросил миссис Шип
послать одного из мальчиков к нему домой за корнем аррорута и ячменной
водой, которые он приготовил бы для них, а затем, не успев вымолвить
ни слова благодарности, ушёл.

Это было его первое милосердное дело, но не последнее. На следующий день, когда он зашёл в коттедж, он осмелился робко спросить:
Он говорил так, словно ему было немного стыдно за проявленную доброту,
и спрашивал, распространяется ли лихорадка в деревне и есть ли
другие семьи, которым нужна помощь и медицинская консультация.

— О, да, это так, доктор, — печально сказала миссис Шип, — и я не знаю, что будет с некоторыми из этих бедняжек, потому что в этом году рыбалка была такой плохой, что мы не знаем, как свести концы с концами.

За эгоистичной, уединённой жизнью, которую вёл доктор, он ничего об этом не слышал, хотя и жил среди всеобщего горя. Но это
Это в какой-то мере объясняло широкое распространение лихорадки, и он
решил сделать всё, что в его силах, чтобы помочь бедным людям не только
медицинскими советами, но и, что было не менее важно, средствами для
получения подходящей питательной пищи.

 В течение нескольких месяцев у доктора не было времени предаваться мрачной меланхолии. Его визиты, которые поначалу жители деревни принимали робко и с некоторой
подозрительностью, вскоре стали приветствоваться с радостью,
несмотря на его печальное выражение лица, которое он всегда носил с собой.
Он по-прежнему был печален и несчастен, как можно было ясно видеть, хотя худшее
Признаки его меланхолии исчезли.

 Лихорадка наконец прошла, а вместе с ней и занятия доктора
в значительной степени. Но с тех пор, если кто-то из жителей деревни
болел или попадал в беду, доктор Мэнсфилд первым приходил на помощь, и они всегда находили в нём готового помочь и утешить человека.



 ГЛАВА VIII.

 ИСТОРИЯ ДОКТОРА.

Милли проработала у доктора Мэнсфилда около двух лет, и все
начали относиться к ней как к его дочери. Экономка давно
потеряла всякую надежду и даже желание избавиться от неё, так чудесно
дом был скрасили своим присутствием, что лишние неприятности ему
повлекшее был уже не думала. Она не ходила в школу, потому что в этой отдаленной рыбацкой деревушке
не было школ, и, чтобы избежать
необходимости оставлять его ради этой цели, доктор учил ее
сам.

Однажды доктор вернулся с оплатой нескольких визитов в его бедной
пациенты в деревне, больше, чем обычно в депрессию.

Это напомнило Милли о том, что она слышала и что смутно помнила о его прежних мрачных приступах, и она поспешила
чтобы сразу же приступить к урокам и отвлечь его от того, что его
беспокоило.

"Нет, сегодня мы не будем заниматься по книгам," — сказал доктор, увидев их.  "Я хочу поговорить с тобой, Милли.  Ты всего лишь маленькая девочка,
 я знаю, но ты разумная, и я многому у тебя научился."

Он поцеловал её, продолжая говорить, и она открыла свои большие голубые глаза, чтобы понять,
чему она могла научить такого умного человека, как доктор Мэнсфилд.

"Хочешь, я расскажу тебе кое-что о себе?" — продолжил он.
"Что-нибудь из моей молодости?"

"О, да, это я!" радостно ответила Милли. И замечая
врач по грустное выражение, она добавила: "Но не если это заставляет вас чувствовать себя
к сожалению."

"Я думаю, возможно, это пойдет мне на пользу", - сказал он, пытаясь улыбнуться. "Я
начну с самого начала. Я был единственным ребенком в семье, Милли, и испорченный
один, я думаю. Я всегда была страстной, и никто никогда не осмеливался идти против моей воли, пока к нам не переехал мой двоюродный брат Эдгар. Моя мать тогда уже умерла, и вскоре я начала подозревать, что отец любит этого сироту-брата больше, чем меня, и, поддавшись этому чувству, я возненавидела его.
Эдгар — ненавидеть его, пока, наконец, когда мы оба выросли, я однажды не ударил его, сказав, что хотел бы, чтобы он умер у моих ног.

"Милли, это был последний раз, когда я видел своего кузена. Долгое время я думал, что он умер, и жил во Франции, пока не умер мой отец, когда
Я осмелился вернуться, потому что я был его наследником, и нужно было
привести в порядок много дел, а потом я услышал, что мой кузен уехал в Индию и
женился там.

"Разве ты не обрадовался тогда?" — спросила Милли.

"Я бы обрадовался, если бы был уверен в этом, но я не уверен.
и тут меня осеняет мысль: «Если он умер от того удара, который я ему нанёс!» O
Милли, ты не представляешь, какие страдания это причинило мне.

Маленькая девочка села и с жалостью посмотрела на него. "Не могли бы вы написать
письмо в Индию — очень милое, доброе письмо, в котором бы вы рассказали своему кузену, как
вам жаль? Кто сказал вам, что он уехал в Индию?" - спросила она.

Этого он не мог вспомнить, но у него были все подробности в письменном виде, с адресом человека, который, как он надеялся, был его кузеном, и он, казалось, размышлял над тем, что сказала Милли.

 Он пару раз подумывал о том, чтобы написать и убедиться в этом самому
жив ли ещё его кузен. Но он не решался разрушить слабую надежду на то, что это мог быть он, услышав, что это не так. Но до недавнего времени было ещё одно чувство, которое удерживало его от расспросов, — это была его гордость.

  После их ссоры — если он пережил её — его кузен уехал, полностью отрезав себя от всех своих прежних друзей и знакомых и никому не сказав, куда он отправился. Теперь, после всего, что произошло, доктор Мэнсфилд
почувствовал, что найти его будет невозможно.
И все же теперь, когда Милли предложила это, он не отказался от предложения
как делал раньше. Нет, более того; он сидел и размышлял над этим, и
наконец достал листок с именем и адресом
пассажира, который встречался с Эдгаром, и местом, которое он назвал своим
местом жительства.

"Вы собираетесь писать письмо в Индию?" - спросила Милли, видя
желтые обесцвеченные бумаги, лежащий перед ним.

— Я не знаю, Милли. Мой кузен никогда не был нежен и добр со мной, —
и его брови снова нахмурились, когда он вспомнил о прошлом.

 Она забралась к нему на руки и обвила его шею руками. — Разве это не
— Ты бы был похож на Иисуса, если бы был добр к нему? — прошептала она.

"Что? Я не понимаю, — сказал он, глядя в её ясные голубые глаза.

"Ну, Иисус пришёл к нам, когда... когда... когда, я думаю, людям было не до Него, но Он всё равно был добр и нежен. "Я понимаю, что ты имеешь в виду, Милли. Вы думаете, что я должна написать своему кузену,
кем бы он ни был, как бы он ни поступал. Но знаете ли вы, что это нелегко — неприятно делать это, особенно когда не знаешь, как это будет воспринято?

Милли кивнула. «Но Иисус сделал это за нас, — сказала она. — Он пришёл, когда
Люди были злы и жестоки по отношению к Нему, и мы должны быть такими же, как Он, — кроткими и смиренными сердцем.

Теперь Милли изложила это самым убедительным образом. Он уже некоторое время стремился следовать примеру Спасителя, но до этого не понимал, что кротость и смирение — это отказ от гордыни, добровольное самоуничижение — были частью служения, которое он стремился оказывать. Но, увидев это, он не стал бы уклоняться от этого, как бы трудно ни было.

На следующий день он написал своему кузену — написал, как предложила Милли, —
доброе, любящее послание, в котором о прошлом говорилось со смирением
и раскаянием, а также выражалась надежда, что автор может быть прощен
за то, что он совершил в момент страсти.

Был лишь ничтожный шанс, что он когда-нибудь попадет в руки, для которых предназначался
и доктор Мэнсфилд повторял это себе снова и снова
. Столько всего произошло за все эти годы
возьмите его кузена подальше от того места, где он впервые поселился, даже
если бы он был жив. И всё же доктор не мог не тешить себя
слабой надеждой, что на его письмо ответят. И с тех пор
казалось, что с его души свалился груз, а с чела - туча
— груз, который, как он когда-то думал, должен всегда носить с собой.
пока он жив.



ГЛАВА IX.

ОСНОВНЫМ ФЕРРЕРС.

Прибытие Европейского почта-это всегда долгожданное событие на востоке
Индия станции. Офицеры и солдаты так же нетерпеливо ждут писем
из дома, как и их жёны, и так же горько разочаровываются, если их
не включают в общий список рассылки, хотя и не показывают этого.

В Дели как раз ожидали этого, и майор Феррер с женой
Она нетерпеливо выглядывала из-за полузакрытых ставней бунгало,
чтобы увидеть хорошо знакомый сигнал о его прибытии.

"Ну вот, больше нет смысла смотреть, — сказала наконец дама раздражённым,
ворчливым тоном, бросаясь на кушетку. — От нашего ожидания он не
придёт раньше, и, осмелюсь сказать, когда он придёт, нам нечего будет
делать."

— Я надеюсь, что так и будет. Я жду письма от агента, которого я нанял в Лондоне.

— О, Фредерик, — перебила его леди, — не питай надежд, которые наверняка будут обмануты. Я уже потеряла всякую надежду на какие-либо новости.
об этом.

Джентльмен сел рядом с женой и взял её за руку. «Моя дорогая Мария, я бы не стал говорить тебе об этом, но у меня сложилось твёрдое убеждение, что мы скоро получим весточку от нашей пропавшей возлюбленной», — нежно сказал он.

 Леди быстро подняла взгляд. «Ты надеешься наконец-то услышать о ней?» — спросила она. "О, мой ребенок дорогой, дорогая Милли, я никогда
увидеть тебя снова!" И как она говорит, она разразилась потоком слез.

Ее муж делал все, что мог, чтобы успокоить ее, но прошло некоторое время.
прежде чем она успокоилась. "Я должен оставить тебя, дорогая", - сказал он наконец.,
— Он достал часы, — но я ненадолго отлучусь.

Его жена знала, что он собирается узнать о почте, и откинулась на подушки,
чтобы с терпением, на какое только была способна, дождаться его возвращения с письмами.

Миссис Феррерз никогда не отличалась дружелюбием, а климат Индии не способствует улучшению раздражительного нрава, так что служанке, находившейся в непосредственной близости от госпожи, в тот день пришлось изрядно попотеть, пытаясь удовлетворить все её прихоти. Но, несмотря на все старания госпожи, жар не спадал.
беспокойство по этому поводу, беспокойство, которое только что усилилось
при мысли о том, что, если бы не этот нездоровый климат, ей не пришлось бы
расставаться со своим единственным ребёнком, и сейчас она могла бы
держать его при себе, ласкать и баловать. Миссис Феррер не сказала
«баловать», но именно это она и делала бы, если бы ребёнок остался
на её попечении.

Майор Феррерз куда-то отлучился, а когда вернулся, на его лице было написано явное разочарование.


"Почта ещё не пришла?" — спросила леди, поднимаясь с дивана.


"Да, пришла," — ответил её муж.

"А для нас нет писем?" - спросила леди испуганным шепотом.
"Да, есть одно, но не то, которое я ожидала".

"Да, есть". С этими словами он
достал из кармана письмо и бросился в кресло.

"От кого это?" - спросила дама, взяв письмо и взглянув
на адрес на внешней стороне.

Он был в чужой почерк, и она чувствовала, что любопытно, его
содержание. "Кто это может быть?" - повторила она.

"Я не знаю, и меня это мало волнует", - раздраженно ответил ее муж. "Я
был так уверен, что услышу от одного из пассажиров, которые плыли на
сосуд с дорогой, и, как это не пришло мне плевать на
что-нибудь еще".

Он взял письмо из рук жены, однако, как он говорит, и
перевернул его неспеша. "Должно быть, я где-то видел этот почерк раньше",
- сказал он, - "он кажется мне странно знакомым". И с
еще большим интересом он продолжил ломать печать.

"От кого это?" - нетерпеливо спросила дама, когда он дочитал примерно половину.


"Ну, это странно!" - заметил майор, не обратив внимания на вопрос жены.
"От кого это?" "Я никогда не ожидал снова услышать о нем".

— Кто ваш корреспондент? — снова спросила леди.

 — Кузен, дорогая, — ответил её муж, продолжая читать письмо.

 Закончив, он положил его на стол рядом с локтем жены.
 — Ты не поймёшь, дорогая, без объяснений, — сказал он, — ведь ты никогда не слышала, чтобы я говорил о мистере Мэнсфилде.

- Мистер Мэнсфилд! - повторила леди. - Разве не так звали вашего
дядю, с которым вы жили, когда были мальчиком?

"Да, моя дорогая, и это письмо от его единственного сына".

"Я не знал, что у него есть сын", - сказала леди.

"Возможно, и нет", - задумчиво заметил ее муж.

Он думал о том, как в последний раз видел своего кузена — о том
ужасном расставании, когда он вызвал невыносимую вспыльчивость Фрэнка
Мэнсфилда и был повержен им на землю.
Он знал, что сам не был невиновен в той ссоре, хотя и пытался
часто верить в это. Возможно, он делал это до сих пор;
но смиренный, покаянный тон письма его кузена тронул его сильнее, чем он мог себе признаться, даже самому себе.

"И этот кузен написал тебе после стольких лет?" — спросила
леди, видя, что муж больше ничего не говорит.

"Да, дорогая."

И пока он говорил, майор Феррерз снова взял письмо и прошёл в свою комнату, закрыв за собой дверь. Он хотел побыть один, чтобы обдумать странное обстоятельство, что его кузен написал ему — его гордый, властный кузен написал такое нежное, полное сожаления письмо. Он перечитал его ещё раз, и пока читал, его охватило странное желание посетить родные места.

Он никогда не был в Англии с тех пор, как покинул её много лет назад, и
отказывался от всех просьб жены вернуться туда. Но теперь, сидя в маленькой полутёмной жаркой комнате — полутёмной из-за полуденного солнца,
должно быть, его так ревниво исключали — волна воспоминаний нахлынула на него.
Память. Он подумал о приятном бризе и прохладных зеленых аллеях Старого города.
Англия, и представлял себе всходящую кукурузу и цветущие живые изгороди, пока
страстное желание увидеть их еще раз не стало почти болезненным по своей интенсивности.
После часа, проведенного над письмом своего кузена, и эмоции, и
воспоминания его разбудило, он вернулся к жене.

— Что вы скажете, если я возьму отпуск и поеду в Англию? — внезапно спросил он.


 Леди полудремала, но мгновенно проснулась, услышав эти слова.
слова. "О, Эдгар, ты действительно пойдешь?" сказала она.

"Я думаю, я должен попытаться это сделать", - сказал ее муж.

"И тогда мы сможем навести дальнейшие справки о — о нашей дорогой Милли",
сказала леди, и слезы навернулись ей на глаза, когда она говорила.

"Да, моя дорогая, мы можем, конечно; но мы не должны быть слишком оптимистичны по поводу
результат. Даже если бы ребёнка спасли после крушения, он мог бы быть не нашим. К тому же с тех пор прошло несколько лет, и за два-три года могло произойти многое.

 «Да, многое, — задумчиво сказала дама, — но я всё равно уверена».
«Мой ребёнок где-то живёт. О, интересно, где она может быть?»

Майор покачал головой. Он часто слышал, как его жена выражала это же сильное чувство, но его собственная вера в то, что он когда-нибудь снова увидит своего ребёнка, почти угасла. До сих пор он надеялся, почти вопреки всему, но теперь, когда пришло ещё одно письмо, в котором не было никаких новостей, эта надежда угасла.

— Думаю, я немедленно напишу мистеру Мэнсфилду, — сказал майор Феррерз после нескольких минут молчания.

 — И вы скажете ему, что мы едем в Англию на поиски нашей
маленькой девочки? — спросила его жена.

«Да, я думаю, что должна рассказать ему обо всём этом, потому что его письмо так отличается от всего, чего я могла от него ожидать, что я чувствую себя обязанной написать ему как можно дружелюбнее, и мне будет что ему рассказать — будет о чём написать».

«Как ты думаешь, когда мы сможем уехать из Индии?» — спросила леди, когда её муж встал со своего места.

«Ну, конечно, не раньше, чем через месяц или два, дорогая». Но я немедленно приступлю к необходимым приготовлениям, и вам лучше сделать то же самое. Сказав это, джентльмен вышел из комнаты, чтобы ответить на письмо своего кузена.



Глава X.

"БЛАЖЕННЫ КРОТКИЕ".

"Вот письмо—письмо из Индии, я верю!" - воскликнула Милли
однажды утром, когда она вошла в комнату для завтраков, и взялись за тонкий
свет письмо, со своей странной иностранной марки.

Ей не терпелось поскорее увидеть доктора. И
когда она услышала, что он спускается по лестнице, она выбежала ему навстречу с конвертом
в руке.

— Письмо! — Письмо! — кричала она, танцуя по коридору. — Письмо
из Индии, я уверена.

Доктор взял его у неё из рук и с жадностью просмотрел.

«Это от Эдгара, — воскликнул он, войдя в столовую, — значит, он жив!» И, охваченный волнением, он опустился в кресло и закрыл лицо руками.

 Через некоторое время он достаточно пришёл в себя, чтобы прочитать письмо, но та его часть, в которой сообщалось о гибели их маленькой девочки, когда она ехала в Англию со своей няней, потрясла его ещё сильнее, чем известие о том, что его кузен всё ещё жив.

Он вздрогнул, прочитав имя «Милли», и посмотрел через стол на
маленькая девочка, которая сейчас сидит перед ним. Возможно ли, что она
была дочерью его двоюродного брата? Он научился смотреть на нее и любить как на
свою собственную, и теперь мысль о том, что другой претендует на нее как на родителя, претендуя на
первое место в ее привязанности, вызывала у него острую дрожь боли.

"Хорошее письмо?" - спросила Милли, отрываясь от поедания хлеба
с маслом, чтобы взглянуть на доктора.

"Иди сюда, Милли", - позвал джентльмен.

Маленькая девочка обошла его и с удивлением подняла глаза
на его лицо. Что-то в них и в светлых кудряшках заставило
другое лицо всплыло в его памяти — юное, мальчишеское лицо — и вместо того, чтобы поцеловать
поднятое личико, доктор отошёл в сторону. Да, должно быть, это был
ребёнок Эдгара, его давно потерянная Милли. И тогда доктор вспомнил
странное ощущение, которое он испытал, когда её впервые привели к нему, —
будто он уже видел этого ребёнка раньше.

Милли выглядела обиженной из-за того, что её не сразу поняли, и
её глаза наполнились слезами, когда она вернулась на своё место, но
доктор был слишком взволнован, чтобы заметить это.

Однако он заметил, что вместо того, чтобы выбежать в сад,
как обычно, после завтрака она поднялась к себе в комнату, и этот
инцидент несколько озадачил его, особенно потому, что прошло некоторое время
, прежде чем она снова спустилась вниз.

Когда, наконец, она снова вошла в комнату, вид у нее был какой-то
бледный и опечаленный, со следами слез на лице.

"В чем дело?" - спросил доктор Мэнсфилд, отрываясь от книги, которую он
пытался читать.

Милли покраснела, и её губы слегка задрожали, когда она сказала: «Я
боялась…» — и замолчала.

 «Чего ты боялась, Милли?» — спросил доктор, привлекая её к себе.

— Я думала, что, может быть, ты полюбишь свою кузину в Индии больше, чем меня, — медленно произнесла Милли, краснея.

Доктор наклонился и поцеловал её в маленькое взволнованное личико.

— А что, если я так и сделаю? — спросил он, улыбаясь.

— Не думаю, что я буду сильно возражать — по крайней мере, не сейчас, — добавила она."Почему нет?" - спросил доктор. "Ты собираешься перестать любить меня?"
И острая боль пронзила его сердце, когда он произнес эти легкие слова.

Вместо ответа она обвила руками его шею и поцеловала. - О нет,
нет! - воскликнула она. - Я всегда буду любить тебя.

— Да благословит тебя Бог, моя дорогая, — горячо пробормотал доктор. — Ты была для меня благословением, Милли, и мысль о расставании с тобой очень печалит меня. Но теперь скажи мне, почему ты так сильно не возражаешь? — добавил он, успокоив её.

«Я просила Иисуса помочь мне лучше выучить текст: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю», — сказала Милли.

 «Но ты давно это выучила, Милли, — сказал доктор, — и научилась применять это на практике, чтобы усмирять свой нрав».

 «Да, но «кроткие» — это так много значит», — сказала Милли. «Мы часто говорили об этом,
когда Боб и Джек ходили на рыбалку».

— Вы имеете в виду вдову? — спросил доктор.

 Милли кивнула.  — Мама говорила мне, что «кроткий» означает что-то вроде этого: мы не должны обижаться, когда другим людям нравится больше, чем нам; мы должны уважать других больше, чем самих себя, и не огорчаться, когда они делают то же самое.  Доктор вздохнул.  — Это не так-то просто, Милли, — сказал он.

«Я думаю, это очень тяжело, — сказала Милли, — особенно когда ты очень сильно кого-то любишь» (и она положила голову на плечо доктора).
«И боишься, что он полюбит кого-то другого сильнее, чем тебя».
и девочка глубоко вздохнула, когда заговорила.

"А что, если я буду любить этого кузена в Индии больше, чем тебя, Милли,
что ты тогда будешь делать?"

Девочка подняла глаза, услышав этот вопрос. "Я думаю, Иисус
помог бы мне не думать об этом, потому что он твой кузен, и ты должна
любить его," — сказала она.

"Как ты думаешь, Милли, ты тоже могла бы обрадоваться, - спросил доктор, - когда я
мне показалось, что я рад познакомиться со своим кузеном?"

"Это было бы нелегко, но я думаю, что Иисус помог бы мне постепенно почувствовать радость.
если бы я попросила Его, и тогда ты всегда немного любил бы меня,
не так ли?" - добавила она.

«Да, моя дорогая, я всегда буду любить тебя — любить так же сильно, как если бы ты была моей родной дочерью. Но теперь, Милли, предположим, что ты могла бы помешать мне любить этого кузена — предположим, что ты могла бы заставить его остаться в Индии и вообще не приезжать в Англию. Разве ты не сделала бы этого, если бы боялась, что я буду любить его больше, чем тебя?»

 Девочка задумчиво посмотрела в окно и через минуту ответила: Но в конце концов она медленно произнесла: «Это было бы неправильно. Он твой кузен, и ты должен его любить, а я должна довольствоваться капелькой любви, если ты не можешь дать мне больше».
«Я больше не нужна ему. Возможно, Иисус считает, что мне больше не
нужно быть самой главной. Мама говорила, что это ещё одно
проявление кротости».

 Милли обычно называла вдову «мамой», и это иногда вызывало
ревность, потому что она никогда не называла его иначе, чем «доктор».

— Я думаю, что эта бедная вдова была для тебя почти как мать, не так ли, Милли? — сказал доктор после минутного молчания.

 — Да, почти как ты, — сказала Милли, бросаясь ему на шею.

 Доктор погладил выбившиеся из причёски локоны у неё на лбу и
— Предположим, Милли, что ты услышала, что у тебя была настоящая мама, как у других маленьких девочек, о которых ты говорила на днях.

Её ярко-голубые глаза внезапно открылись, и в них появился разумный взгляд или
вернувшаяся память. — У меня когда-то была мама, — сказала она.

 — Ты что-нибудь о ней помнишь? — спросил доктор Мэнсфилд.

 Девочка покачала головой. "Я не знаю", - сказала она. "Я могу
вспомнить, как солдат отнес меня на большой корабль, а потом уплыл".

"Я думаю, это, должно быть, был твой папа", - сказал доктор.

"Мой папа! Откуда ты это знаешь?" - спросила Милли.

"Потому что у меня просто что-то слышал об этом. Милли, ты бы очень
рад видеть снова ваши папа и мама?" - спросил доктор медленно, почти
к сожалению.

Маленькая девочка захлопала в ладоши от восторга. "О, да, да!" она
воскликнула. "Я думаю, что мой папа был военным, а мама красивая
леди, которая всегда была больна. — Но там, где мы жили, были чернокожие, —
неожиданно сказала она.

До этого у доктора не было никаких сомнений в том, что эта маленькая беспризорница, которую море выбросило к его порогу, была давно потерянной дочерью его двоюродного брата, и
эти внезапные проблески почти забытого прошлого, которые
В сознании Милли это лишь подтвердило его догадку. И теперь он был уверен, что ему придётся уступить своё место — первое место в сердце маленькой девочки — другому.

 Некоторым может показаться странным, что это причиняло доктору такую боль, ведь Милли была всего лишь ребёнком, а доктор Мэнсфилд — умным учёным человеком. Но нужно помнить, что она была единственной во всём мире, кого он любил или кто по-настоящему любил его. Она пришла к нему в его страданиях и унынии и вместо того, чтобы отшатнуться от него, как все остальные, утешала и успокаивала его, почти как
ангел. И ее простой детский пример, больше, чем ее слова,
заставил его обратиться к Богу за силой, чтобы бороться со своим грехом и
мучительным раскаянием.

В этом и заключался настоящий секрет влияния Милли на доктора. Она
себя познал силу кротости примера и обучения
Иисуса, и, следуя по его стопам, она должна была стать его
представитель—его маленький посланник милости и любви к ней хорошо
знакомый врач.

Она не стала бы, не смогла бы стать такой, если бы не усвоила на собственном опыте, что
«блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».

Она не научилась этому быстро и легко. Много тяжёлых битв
прошло в скромном рыбацком домике, прежде чем её гордый, вспыльчивый
нрав был укрощён; но он был побеждён, и тогда она смогла и
сделала это в своей простой, детской манере, чтобы научить доктора
тому, что она сама узнала о блаженстве кротких.

 Но она не смогла бы преподать ему этот урок, если бы сначала не усвоила его
сама — усвоила на практике. Помните, дорогой читатель, мы учимся и познаём истину только в той мере, в какой используем и применяем её на практике
наша повседневная жизнь. Милли так хорошо выучила этот, свой любимый текст. Она
научилась быть кроткой, и Бог дал ей обещанное наследие.
Если бы не это, ее пребывание у доктора Мэнсфилда, вероятно, было бы
очень коротким, и она потеряла бы все преимущества, которые давал ей такой дом
, и то, что было для нее гораздо дороже всей роскоши
и богатство ее приемного дома — нежная любовь доктора
его самого.

И теперь Бог собирался добавить ко всем этим благословениям восстановленную
родительскую любовь. Её могли бы обнаружить, если бы она была послана
в работный дом после смерти вдовы; но, скорее всего, о ней
больше никогда бы не услышали.

Доктор попытался вытянуть из Милли все, что она помнила о своих
родителях и доме, где она жила в детстве. Но она мало что могла вспомнить, кроме
того факта, что ее взяли на борт большого судна с чернокожей женщиной,
которая ухаживала за ней и плакала над ней, когда солдат ушел от них. Но
этого было достаточно, чтобы убедить его в ее личности. А на следующий день
он сел и написал ещё одно письмо в Индию, в котором рассказал, как спасли маленькую девочку и что она помнила о своих ранних годах.

Мысль, пришедшая ему в голову, заключалась в том, что он должен
забрать Милли и уехать в отдалённую часть страны, прежде чем его
кузен доберётся до Англии и заявит на неё права. Он пытался убедить себя,
что в этом не будет ничего плохого, поскольку он не был уверен, что это
ребёнок его кузена, и, следовательно, нельзя сказать, что он украл её или
незаконно удерживает у родителей. Но простой рассказ Милли о том, что она пыталась сделать, когда боялась, что другая займёт
первое место в сердце доктора, заставил его отказаться от этого плана, и,
Следуя её примеру, он попытался довольствоваться меньшим положением, чем то, которое
занимал до сих пор, — довольствоваться тем, что другие разделят с ним любовь,
которая до сих пор принадлежала только ему.

Это был, пожалуй, самый трудный урок бескорыстия, который ему пришлось
выучить.  Другие принесли с собой обещанное благословение —
обещанное наследство в виде большего счастья. Но это не могло принести ничего, кроме печали, подумал он, — печали, одиночества и опустошения, — потому что, если Милли заберут у него, всё, что делало его жизнь яркой, исчезнет, так что доктор может извинить себя за грусть и печаль
о том, что доставляло его приёмной дочери столько радости, как, естественно, и предвкушение новой встречи с родителями.



ГЛАВА XI.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Миссис Феррер и её муж снова с нетерпением ждали прибытия европейской почты — леди была так же нетерпелива, а джентльмен так же взволнован, как и в прошлый раз, когда пришло письмо.

Однако они не ожидали, что услышат о своей дочери сейчас — по крайней мере, до тех пор, пока не доберутся до Англии и не навестят её сами. Но именно возвращение на родину заставило их с таким нетерпением ждать этого письма.

Как только майор Феррер решил вернуться, он написал в штаб-квартиру прошение об отпуске. В таком прошении вряд ли могли отказать, ведь он прослужил много лет и никогда не подавал подобных заявлений. Поэтому он был уверен, что получит отпуск, хотя, естественно, беспокоился до тех пор, пока не получил подтверждение.

— Позвольте мне посмотреть, как скоро мы сможем уехать, если вы получите заказ по этой
почте, — томно сказала леди, пока служанка нежно обмахивала её веером, пока она
лежала на диване.

 — Ваши приготовления почти завершены, не так ли? — сказала служанка.
муж.

"Да, я много упаковала вещей", - сказала леди; это означало
что это сделали ее слуги, время от времени получая указания от своей хозяйки.
хозяйка.

"Тогда нужно совсем немного подождать. Мы будем в Англии через несколько недель.
Я не сомневаюсь".

Но эта надежда добраться до Англии так скоро была обречена на разочарование.
Через несколько часов пришла почта, но в ней не было письма, разрешающего майору
Феррерсу отлучиться. Джентльмен сильно занервничал, когда обнаружил, что письмо не пришло. Но волнение не помогло, и ему пришлось
сам довольствуясь только письмо, что выпадали на его долю.

"Заказ еще не пришел", - сказал он раздраженно, когда он вошел, его жена
гостиная снова. "Я думаю, нужно просмотреть столько формуляров,
полагаю, что они пропустили почту".

Леди выглядела разочарованной. "Тебе письмо", - сказала она наконец,
взглянув на то, что держал в руке ее муж.

"Да, я полагаю, это всего лишь ответ от мистера Мэнсфилда", - сказал он, открывая конверт.
говоря это, он сказал. "О, еще одно длинное послание!" - воскликнул он, взглянув вниз
тесно,-написал бумагу.

Он сел читать в комфортной, неторопливой манере. Но прежде чем
Он дочитал много строк и вскочил на ноги.

"Боже мой, Мария!" — воскликнул он. А затем, опомнившись,
плюхнулся обратно на стул.

"Что такое? Что случилось?" — спросила дама,
поворачиваясь к мужу. Выражение его лица напугало её,
и она подошла к нему. "В чем дело, Эдгар?" - спросила она. "Скажи
мне, пожалуйста, скажи, что случилось".

- Подожди минутку, моя дорогая, пока я закончу, и тогда я расскажу тебе
Все— все, - добавил он.

- Все! - повторила она. - О чем?

- О дорогом ребенке - нашей давно потерянной Милли.

— Значит, она нашлась? У вас есть новости о ней? Я думала, вы сказали, что письмо от вашего кузена, мистера Мэнсфилда.

— Так и есть, дорогая, и я не сомневаюсь, что он нашёл нашу Милли или, по крайней мере, маленькую девочку, которую он считает — он говорит, что боится, — что это наш ребёнок.

— О, где — как он её нашёл? — нетерпеливо спросила леди. - Расскажи мне
все о ней — С ней все в порядке?—Какая она из себя?— У нее светлые волосы или
темные? Эти и с полдюжины других вопросов были заданы так быстро,
что ее муж был совершенно не в состоянии ответить ни на один из них.

Но постепенно все, что мистер Мэнсфилд сказал о Милли, стало очевидным.
Они поговорили, и она успокоилась.

Через несколько часов, когда муж и жена снова заговорили о
странных новостях, которые дошли до них, — настолько радостных, что в тот
момент ни о чём другом нельзя было думать или говорить, — майор Феррерз
внезапно сказал: «Я думаю, что мой кузен сильно изменился с тех пор, как я
его видел».

«Почему ты так думаешь?» — спросила его жена.

«Что ж, то, как он повел себя в этом деле. В детстве он был довольно эгоистичным; на самом деле, именно это и мой вспыльчивый характер привели к нашей последней ссоре. Но в этом письме я, кажется, вижу, что он
Он написал о Милли, что ведёт себя совершенно бескорыстно. Очевидно, что он очень любит ребёнка, потому что в одном месте он говорит, что боится, что она может стать нашей.

 «Он может любить её, — сказала леди, — но он должен понимать, что её родители любят её больше».

— Ну, я не знаю; он говорит, что ведёт одинокую холостяцкую жизнь, и если это так, и он привязался к ребёнку, то к этому времени он, должно быть, чувствует себя почти как отец по отношению к ней.

 — Но он ведь не отказывается от неё, не так ли? — с тревогой спросила дама.

"О нет, он бы так не поступил, это не похоже. Но то, что я собирался
сказать, что он будет чувствовать себя очень расставшись с ней, я боюсь".

"Тем не менее, мы имеем право забрать собственного ребенка", - возмутился
леди.

"Да, Мария; но я подумал, что, если это окажется наша
давно потерянная любимая, не лучше ли мне было бы оставить
армию и остаться в Англии. Что-то мне не очень нравится мысль о том, чтобы
забрать эту маленькую девочку и полностью отнять её у моей кузины,
если всё обстоит так, как я себе представляю.

Однако леди не согласилась с таким взглядом на вещи. Она была
она была очень эгоистична, и её муж знал об этом, поэтому он так рано воспользовался возможностью упомянуть о том, что доктор Мэнсфилд по-прежнему имеет право не только на Милли, но и на их благодарность. Конечно, доктору сразу же был отправлен ответ, в котором говорилось, что они прибудут в Англию как можно скорее, но мысль о том, чтобы он оставил армию и навсегда поселился на родине, не упоминалась.

По зрелом размышлении майор Феррер решил, что лучше всего сначала
познакомиться с маленькой девочкой и убедиться, что она его дочь.
А затем выясните, могут ли он и его двоюродный брат оказаться
приятными соседями, поскольку в противном случае такое соглашение, о котором он
думал, может оказаться очень неудобным.

Для доктора Мэнсфилда это было самое тревожное время между
получением этого второго письма из Индии и письмом майора Феррерса
от него самого. Иногда он все еще нежно цеплялся за надежду, что Милли, возможно,
не будет востребована; но этой надежде пришел конец в тот момент, когда он увидел свою
кузину. Тогда никто не мог спутать Милди с кем-то другим. У неё были голубые
глаза и светлые волосы, как у отца, а также красивый рот, похожий на бутон розы, и
подбородок с ямочкой ее матери, и одного взгляда было достаточно, чтобы увидеть, что она
был связующим звеном между двумя.

Миссис Феррерс мгновенно узнал ее, несмотря на большие перемены
шесть лет воздействовал на нее. Милли, конечно, не могла вспомнить ее.
маму она так мало привыкла к обществу дам,
что чувствовала себя застенчивой и неловкой. И хотя она была гораздо более готова подружиться со своим папой, умоляющие взгляды, которые она время от времени бросала на доктора Мэнсфилда, показывали, что она по-прежнему привязана к нему больше, чем к своим настоящим родителям, хотя и ждала их приезда.

Эта встреча с кузеном стала для доктора тяжёлым испытанием — тяжёлым во многих отношениях, но особенно в том, что он пришёл, чтобы заявить о своих правах на всё, что делало его жизнь радостной и счастливой. Он думал об этом с некоторой горечью, но теперь постарался подавить это чувство и отказаться от права, которое он до сих пор имел на привязанность Милли.

Было решено, что майор Феррерз и его жена останутся у доктора Мэнсфилда на несколько недель. И в течение этого времени доктор очень старался не привлекать внимания маленькой девочки, но
Он старался как можно больше времени проводить с ней, чтобы дать ей возможность познакомиться с родителями. Он часто задавался вопросом, собирается ли майор Феррерз забрать ребёнка с собой в Индию, когда вернётся. Но на эту тему ещё никто не заговаривал, и доктор не решался спросить, хотя ему очень хотелось.

 Наконец майор заговорил сам. Они гуляли по саду, и Милли взяла доктора за руку и пошла рядом с ним, когда к ним присоединился её папа.

"Ну что, киска, ты рассказала своему другому папе о том, о чём мы говорили?
пока он был вчера?" - спросил майор Феррерс, давая Милли крана.

"Нет, папа,—вы сказали, что вы могли бы сделать это", - ответил Милли, раскраски
слегка.

"О, я вижу вы немного стыдно за себя", - засмеялся
майор. - Что вы подумаете о ней, доктор, когда я скажу вам, что она
решительно отказалась ехать со мной в Индию, да и в Лондон тоже?

Доктор с нежностью взглянул на маленькую сгорбленную фигурку, идущую рядом с ним, но ничего не ответил.

 «Да, она категорически отказывается сдвинуться с этого места, кроме как при одном условии — если вы пойдёте с нами, доктор», — продолжил он.
джентльмен, в то же веселым тоном.

"Но я не могу поехать в Индию", - сказал доктор, серьезный.

"Я не думаю, что снова пойду сам", - сказал майор, обращаясь больше
серьезно. "Я серьезно подумываю о том, чтобы вообще уйти из армии и
обосноваться в милой старой Англии".

Доктор быстро поднял глаза при этих словах. — И где бы вы
поселились? — спросил он.

"Думаю, недалеко от Лондона. Это было бы для меня очень выгодно по многим причинам, и моя жена тоже этого хочет."

— А Милли? — вопросительно сказал доктор.

"Она поедет с…"

- Я сказала, если доктор Мэнсфилд уедет, папа, - перебила его Милли,
говоря это, она крепче сжала руку доктора.

Он с нежностью посмотрел на нее, но покачал головой. - Боюсь, я не смогу этого сделать
это, Милли, - сказал он. - Я буду всем мешать, и...

Но в этот момент его прервал кузен, и его решимость не покидать дом была так яростно и успешно
оспорена, что в конце концов он пообещал подумать над этим.

 Когда майор ушёл, Милли начала атаку. — Ты пойдёшь с нами, да? — сказала она ласково. — Я же сказал, что не могу.
без тебя; но папа мог бы заставить меня, ты же знаешь, и я не знаю, что бы я
без тебя делала.

 — Ты бы очень скучала по мне, Милли? — спросил доктор, нежно поглаживая
светлые локоны.

 — Скучала бы по тебе! О, я не думаю, что смогла бы когда-нибудь полюбить своих папу и маму, если бы ты меня больше не любила.

И когда доктор сел в беседке, Милли обняла его за шею и нежно поцеловала.

Тем временем майор Феррерз пошёл сообщить жене о результатах.

«Думаю, мы пригласим доктора», — сказал он, радостно потирая руки и рассказывая ей о том, что произошло в саду.

"Я не думаю, что есть чему радоваться", - сказала леди,
немного недовольно. "На самом деле, я сначала подумала, что такой план
вообще не подойдет".

"Почему бы и нет?" - с некоторым удивлением спросил ее муж.

«Ну, понимаете, я подумала, что, если он так сильно любит Милли, он будет ревновать к нашим притязаниям на неё, и это будет очень неприятно, если мы будем жить вместе, потому что, конечно, я бы хотела, чтобы мой ребёнок был на первом месте в его сердце. Но он, безусловно, поступил очень разумно, и поэтому я могу быть спокойна.
Я не возражаю против того, чтобы он жил с нами, если вы с Милли этого хотите.

Она не знала, чего стоило доктору «вести себя разумно», как выразилась миссис Феррерз. Ему пришлось выдержать множество тяжёлых битв с самим собой за первое место в сердце Милли, о котором её мать говорила как о своём праве; но победа была одержана, и она принесла свою награду.

Теперь, когда он сидел в беседке, держа её на коленях, его не беспокоила мысль о том, какое место он занимает в её сердце. Он был рад, что не расстался с ней, что может по-прежнему заботиться о ней.
она. Эта мысль наполнила его сердце, и Милли была счастлива не меньше, чем
доктор.

"Не думаю, что сейчас я боюсь", - сказала она после затянувшейся паузы,
нежно поглаживая лицо доктора.

"Боюсь чего, Милли?" - спросил доктор.

"Разве ты не помнишь, я боялась, что ты больше всего полюбишь папу
совсем недавно?" - сказала она.

Он улыбнулся при мысли об этом. "Значит, ты не боишься этого сейчас?" - Спросила она.
"Значит, ты не боишься этого сейчас?" - спросил он.

- Нет, ни капельки. Я думаю, Бог создал нас всех любить друг друга; только...
(она добавила шёпотом) «Я ещё недостаточно сильно люблю маму, но я
— Осмелюсь сказать, что со временем это пройдёт, и я осмелюсь сказать, что скоро буду любить её почти так же сильно, как тебя и папу.

 — Да, Милли, ты должна постараться и полюбить свою маму, — сказал доктор. — Она будет огорчена, если её маленькая девочка не будет её любить.

Для самого доктора было неожиданностью, что он может так разговаривать с маленькой девочкой, но каким-то образом ревность ушла из его сердца, и он почти с радостью ребёнка предвкушал, как снова выйдет в мир.

Через несколько месяцев после этого майор Феррер с женой, Милли и
Доктор Мэнсфилд переехал в Лондон. Была достигнута договоренность, что
часть года он будет проводить там, а часть - в старом доме доктора.

Ни он, ни Милли не хотели покидать маленькую деревню с ее скромными друзьями и дорогими ассоциациями. Эти два друга были особенно жаль терять ярко-рыжая малышка из их гуще, хотя у них были веские причины радоваться пришествия Своего родителя.
Майор Феррер подарил двум братьям, Джеку и Бобу, лодку в качестве их общей собственности в знак благодарности за спасение Милли
в ночь кораблекрушения и так хорошо заботились о ней, пока она жила с ними.

Но больше всего сердца молодых рыбаков радовал камень, установленный над скромной могилой их матери на деревенском кладбище. Это была простая гранитная плита с именем и возрастом вдовы, а под ней — любимый текст Милли:
«Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».

Милли попросила, чтобы это было написано на плите, и доктор согласился,
потому что они оба знали, что это связано с практическим изучением
этому тексту, которому они обязаны своим счастьем в жизни.

 КОНЕЦ.