Пустые дни

— Ты на себя не похожа, так исхудала! — мамин голос, тревожный, заботливый, и взгляд, изучающий, словно она пыталась найти на моём лице ответы на незаданные вопросы. — Круги тёмные под глазами... Ты хоть что-то ешь?

— Да, мама, ем. Всё в порядке. Просто перед экзаменами поздно ложилась, много зубрёжки, очень устала, — соврала я, стараясь звучать как можно беззаботнее, как будто всё это — лишь учебные заботы.

Мама смотрела, не отводя глаз, и наконец вздохнула с явным облегчением:
— Ада, девочка, хоть дома ты наешься и отоспишься! Испеку пирог к вечеру, а сейчас поешь салатов — я с утра всё наготовила, ждала тебя. Ну, рассказывай, что у тебя новенького?

Пришлось собраться и выдавить из себя улыбку:

— Сессию сдала на отлично, стипендию повысят. В электричке познакомилась с ребятами из политеха, теперь ездить домой стало веселее...

Мама кивала, слушая, улыбаясь, а я чувствовала, как мои слова пусты, как искусственно звучат все эти разговоры. Но мама не унималась:

— Ты — умница, Адель, — сказала она, улыбаясь с гордостью, но затем, словно снова что-то заметив в моём лице, нахмурилась. — Но выглядишь ты, правда, нехорошо. Ты не заболела?

— Немного простыла, мамуль, но ничего серьёзного. Просто слабость была, но всё уже прошло.

— Слава Богу! — вздохнула она. — Но смотри, учёба — это, конечно, важно, но не надо так выматывать себя. Отдыхать тоже нужно!

Я кивала, ковыряя вилкой в тарелке с салатом. Еда казалась мне безвкусной, ненужной. Всё, что действительно заполняло меня, было связано не с едой, не с учёбой, не с домом. Всё, что заполняло меня, был он — образ, воспоминание, тень. Чувства, волнующие и разрывающие сердце, чувства, которые я не могла разделить с матерью, ведь они принадлежали ему — Александру.

Мама с укором посмотрела на меня:
— Что-то ты совсем без аппетита, дочка… Ты не влюбилась, случаем?
— Нет, мам, не переживай, — постаралась я рассмеяться. — Ничего такого…

Я опустила глаза, потому что знала, что не сумею скрыть этого чувства в своём взгляде. Внутри всё сжалось от боли. Нет, я не могла рассказать матери, не могла ни с кем разделить эту муку. Мне оставались лишь тягостные, пустые дни и обрывки воспоминаний об одной-единственной, волшебной, сладкой ночи — самой настоящей и, казалось, самой нереальной. Ночи, когда я принадлежала ему.

Но прошло три дня, потом три недели, а за ними и три месяца, и он так и не позвонил. Не объяснил, не простился. Всё, что у меня осталось от него, — это память, горькая и в то же время сладкая. Я раз за разом набирала его номер, но всегда слышала лишь холодный голос автоответчика: «Абонент временно недоступен».

Его дом стал для меня чем-то вроде святыни, где я искала ответы. Я приходила, стучала, иногда стояла долгое время, слушая тишину за закрытой дверью, ожидая хотя бы следа его присутствия. Но всё было напрасно. Закрытые окна, мёртвая тишина.

Мне оставалось лишь писать, изливая всё на страницы дневника — мои переживания, фантазии, надежды и пустые угрозы в его адрес. Порой я писала ему, как будто он был где-то рядом, как будто мог услышать. Страницы густо покрывались словами любви и отчаяния, признаниями и просьбами, переходившими в молитвы. - Словами, которыми я безуспешно пыталась призвать его обратно.

Каждый день я переживала те же эмоции. Сначала боль, тягучая и колющая, как ядовитый шип. Потом приходило временное облегчение, как будто моя душа на мгновение освобождалась.

И каждый вечер я снова и снова возвращалась к той ночи, к его прикосновениям, к моментам, которые невозможно было стереть из памяти.

Одна ночь, одна короткая, как взмах крыла, встреча — и вся моя жизнь оказалась связанной с его тенью.