Глава 10. Третья попытка

- Миссис Пентонвилль? Да, она у себя, но у неё кто-то есть. Прошу прощения, мисс, но вы одна из них, из гувернанток? Сегодня их уже три приходили.
- Значит, место занято?
- Не знаю, мисс. Вы лучше подождите в утренней комнате, и когда молодая леди выйдет, вы зайдёте.
- Или тоже выйду, - предположила Клара с довольно бледной улыбкой, - если миссис Пентонвилль с ней договорилась.
- Она с ней не договорится, - решительно заявила пожилая горничная.
- И она уже третья! Вашей хозяйке трудно угодить.
Женщина поджала губы с понимающим видом.
- Возможно, что мы с ними не так-то милы. Что ж, мисс, можете спокойно обождать в утренней комнате.
Когда Клара поднималась по лестнице за своей проводницей, мимо спустился какой-то господин в шляпе. Из-за январских сумерек его лицо было трудно разглядеть, но у Клары осталось впечатление брошенного на неё любопытного взгляда тёмных живых глаз.
Она ждала лишь несколько минут. Проходя по коридору в ответ на вызов явиться, она задела юбкой золотоволосую девушку, чьи блестящие глаза взглянули на неё словно бы с упреком, а надутые губки ясно показывали, что уйти ей пришлось быстрее, чем она рассчитывала.
Когда Клара вошла в гостиную, миссис Пентонвилль уставилась на неё из глубины огромного кресла со странным выражением одновременно проницательности и опасения. Это была маленькая хрупкая женщина примерно тридцати пяти лет, очень светлая блондинка, хотя при ближайшем рассмотрении оказалось, что это впечатление очень светлых волос возникало из-за того, что белые пряди смешивались с жёлтыми. Они ниспадали со лба, а позади, над шеей, были закручены в крошечный узёл, что говорило наблюдателю о двух вещах, - их крайней скудости и об абсолютном отсутствии тщеславия у их обладательницы, или о её честности, так как было очевидно, что она считала излишним прибегать к ухищрениям парикмахерского искусства.  Бледные глаза и волосы, отсутствие красок на лице, приводили на память выцветшую акварель, но не сказать, чтобы неприятную.  Легко было представить, что лет пятнадцать или даже десять назад, когда золотые пряди ещё не чередовались с серебряными, глаза искрились, а кровь быстрее бежала под бледной кожей, это лицо могло быть очаровательным.
Впечатление же, произведённое Кларой, было разочаровывающим.
- О! – сказала миссис Пентонвилль с быстрым вздохом, опуская лорнет. – Мне обещали кого-нибудь постарше.
- Мне уходить? – спросила Клара, тоже разочарованная.
- Ах, нет, нет! – заторопилась миссис Пентонвилль, говоря быстро, но как-то неуверенно, словно не решаясь и преодолевая себя с каждым словом. – Подойдите ближе к свету – пожалуйста, чтобы я – могла посмотреть на вас, просто – посмотреть. Ну, вы всё же не так юны, не так, как эта девушка, что была здесь вот только что. Какое безумие, не правда ли, посылать ребёнка семнадцати лет в мир, и такого милого ребёнка? Ах, это подвергает её стольким – неприятностям, вы согласны?
Она проговорила всё это робко, словно опасаясь возражений, но ответа она не ждала.
- Ну – будьте добры, скажите мне – сколько вам лет, мисс …а?
- Вуд. О, я гораздо старше. Мне скоро двадцать один.
Миссис Пентонвилль вздохнула, откинувшись назад в огромном кресле, которое почти поглотило её стройную фигурку. Видимо, этот возраст не показался ей почтенным.
- Не могу понять, куда делись все взрослые гувернантки, вымерли они, что ли. Не могли бы вы – не возражаете поднять вуаль? – и снова её головка показалась из пещеры кресла. – Уже так темно, а я люблю разглядеть лицо человека как следует, особенно в таком важном деле. Я … я полагаюсь на интуицию.
- И я тоже, - сказала Клара, добродушно уступая.
После долгого пристального взгляда, с непонятным результатом, миссис Пентонвилль сделала следующий шаг.
- Мне бы – мне бы хотелось посмотреть на вас без шляпы, если не сочтёте такую мою просьбу неуместной. Шляпы так всё меняют.
Кларе подумала, что это странно, но шляпу сняла, внутренне недоумевая. Ещё не было задано ни одного вопроса о её квалификации, казалось, миссис Пентонвилль больше интересуется её наружностью, чем способностью преподавать немецкий язык и музыку. День был очень сырой, и локоны Клары развились, в тот момент она с досадой подумала об этом, но, как оказалось в дальнейшем, напрасно. 
- Были бы вы немного старше, - задумчиво сказала миссис Пентонвилль. – Девушкам вашего возраста часто скучно в классной комнате, и они оглядываются вокруг – в поисках развлечений. Простите ли вы мне бестактный вопрос, - и миссис Пентонвилль залилась краской, но, тем не менее, продолжила, - но случалось ли вам испытать - привязанность? Я имею в виду - то, что называется – быть помолвленной?
Тут Клара открыто рассмеялась.
- На этот счёт будьте спокойны, миссис Пентонвилль, моё сердце – в моём полном распоряжении.
Но вместо того, чтобы успокоиться, миссис Пентонвилль вдруг встревожилась.
- Какая жалость! В вашем возрасте это было бы вполне естественно, к тому же, это служит отличной защитой, я это знаю.
Когда она сказала это, Клара вдруг вспомнила мужчину на лестнице и его довольно дерзкий взгляд. Ей показалось, что она поняла. Если это был мистер Пентонвилль, тогда понятно нежелание миссис Пентонвилль нанимать хорошенькую гувернантку. «Мы с ними не так-то милы», сказала горничная. Ну конечно нет! Боже милостивый, до чего ж она глупа! Она жалела о своих распустившихся локонах, старалась представить себя в наиболее выигрышном свете, а ведь ясно как день, что её выгода лежит в противоположном! Как же поправить ошибку?
- Простым людям не нужна защита, разве нет? – спросила она с серьёзным видом. – К тому же, мне так трудно угодить. До сих пор никому не удалось.
- Прекрасный образ мыслей для девушки, - сказала миссис Пентонвилль с большей решимостью, чем до сих пор. – Вы не выглядите легкомысленной.
Она оглядела платье Клары.
- Вы всегда носите чёрное? – внезапно спросила она.
Клара объяснила, что она в трауре.
- И долго вы будете в трауре?
- Сколько пожелаю.
- Что ж, думаю, что чёрный – подходящий цвет для девушек в вашем положении. А что до вечерних платьев, - продолжила миссис Пентонвилль с робким упрямством, преодолевая свою застенчивость, -  должна сказать, что не жду роскоши от своей гувернантки. Некоторые люди очень притязательны в этом отношении, но я считаю неправильным вводить молодую девушку в расходы.
- У меня только одно вечернее платье, - сказала Клара, вполне au fait (здесь, овладев собой – с франц., прим. переводчика) к этому времени. – Чёрное, и с закрытым лифом, – добавила она дипломатично.
- Очень разумно, - пробормотала миссис Пентонвилль с видимым облегчением.
Только теперь она почувствовала себя в состоянии приступить к обычной деловой беседе, которая, прояснив все пункты, закончилась обещанием, что Клара узнает окончательное решение в течение этого дня.
- Это значит, - подумала Клара, покидая комнату, - что, если она не найдёт за это время никого постарше или пострашнее, то рискнёт взять меня.
Она настолько прониклась ситуацией, что, когда та же горничная доверительно шепнула ей «не в том дело, что хозяйке трудно угодить, а в том, что хозяину уж слишком легко, понимаете?», она не узнала ничего нового.
Назавтра пришёл положительный ответ и, хотя для её тщеславия он был малоутешителен, её здравый смысл был им удовлетворён. 
- Есть всё же своё преимущество в том, чтобы быть некрасивой, - сказала она себе, стараясь отделаться от чувства невольного унижения. – И всё же не уверена, что та юная блондинка, которую я повстречала вчера в коридоре, захотела бы поменяться со мной местами.
Её мысли обратились к миссис Пентонвилль и она улыбнулась с жалостью.
- Вот ещё одна слепая женщина! Разве она не понимает, что даже я, совсем не красавица, могу навредить ей? Как будто так уж обязательно быть красивой, чтобы нарушить покой мужчины! Я уже доказала обратное. Именно потому, что я не кажусь опасной, я втройне опаснее.
И думая об этом, Клара убирала оборки со своего корсажа и гладко приглаживала волосы, здраво рассудив, что, чем более монашеским будет её облик, тем выше будут её шансы удержать за собой это место. 
…
То, что эти усилия, видимо, достигли успеха, доказывал следующий отрывок из письма к фройляйн Поль несколько месяцев спустя.
«Миссис Пентонвилль, кажется, осознала тот факт, что такой беспечный мотылёк, как её муж, не разборчив в отношении того, на каком цветке устроиться и, не имея розы под рукой, способен удовлетвориться и ромашкой.   Проще говоря, даже такая невзрачная особа, как я, имеет над ним власть, и, соответственно, она глубоко благодарна мне за то, что я ею не пользуюсь. Что до мотылька, он относится к категории так называемых красавчиков, - имею в виду, что у него репутация un bel homme, которая налагает на него обязательства, которые он уже не в состоянии выполнять. Лет двенадцать тому назад, когда у него ещё не было двойного подбородка и залысин, он был довольно впечатляющ, в стиле модной картинки из парикмахерской, но обрюзгший модный красавчик – это зрелище ещё более удручающее, чем просто некрасивый человек.
Тем не менее, бедной миссис Пентонвилль приходится нанимать только пожилых служанок, и даже тех она заставляет носить самые неприглядные чепцы. Она тщательно отбирает посетителей, из-за чего не спит ночами.
Но смешнее всего то, что я не верю, что бедный малый может и правда причинить вред. Если он и влюблён, то только в самого себя, и ему льстит видеть восхищение в глазах хорошеньких женщин. Достойная дама уж слишком серьёзно воспринимает своего мотылька. По-моему, было бы гораздо лучше, если б она перестала видеть в нём опасного хищника, и позволила бы ему свободно порхать по своему усмотрению. И лучше было бы, если б она уделяла поменьше времени surveillance (франц. надзору – прим.переводчика) за своим супругом, а побольше – собственной дочери, хрупкому и худенькому ребёнку, которая отстаёт по всем предметам, кроме музыки, и не имеет никакого значения в доме, поскольку её папаша имеет его слишком много».
…
Несмотря на осторожность миссис Пентонвилль в выборе гостей, невозможно было полностью избежать появления хорошенького личика под крышей её дома.  При всём желании, обстоятельства не позволяли ей ограничить круг общения лишь пугалами. Вот так и вышло, что когда Клара – которая, казалось, наконец обрела тихую гавань – проведя около пятнадцати месяцев  в доме Пентонвиллей, сошла однажды к ланчу, то с удивлением обнаружила за столом чрезвычайно привлекательную особу, которую мистер Пентонвилль потчевал пирогом с курятиной. Миссис Финлей была вдовая кузина хозяина дома, как Клара выяснила позже, недавно вернувшаяся после долгого пребывания в Индии и, несмотря на всю изобретательность, миссис Пентонвилль не удалось уклониться от её визита. Чтобы понять её чувства, достаточно было взглянуть на миссис Финлей. Яркая, с блестящими рыжеватыми волосами, с таким цветом лица, для которого сравнение с молоком и розами было бы недостаточным (сливочный крем и алые гвоздики подошли бы больше), она была безусловно хороша, благодаря таким краскам. Со временем она, скорее всего, растолстеет, но сейчас, когда она была лишь очаровательно пухленькой, это соображение служило слабым утешением для миссис Пентонвилль. Словом, она относилась к тому соблазнительному типу женщин, что, казалось, созданы лишь для того, чтобы быть ласкаемыми.  Ничего жёсткого, ничего отталкивающего – низкий расслабленный смех, притягательная небрежность во всём облике!
- Неужели ей тоже надо есть, как всем нам? – восхищённо прошептала Эмма Пентонвилль своей гувернантке.
Клара перевела взгляд с аппетитной вдовы на хозяйку дома, чья натянутая улыбка не могла скрыть мучений, которые она испытывала.
Были приглашены ещё несколько мужчин, по догадке Клары, для того, чтобы отвлечь внимание вдовы от хозяина дома. Но, судя по наблюдениям, сделанным ею в тот день и на следующий, миссис Финлей, хотя и была далека от равнодушия к своему эскорту, всё же считала нужным, в силу обычной вежливости, сосредоточить основное внимание на хозяине дома.
На второй вечер взволнованная миссис Пентонвилль попросила Клару сойти вниз после обеда и помочь ей занять гостей.
- Всё понятно, - сказала себе Клара. – Я понадобилась в качестве громоотвода.
Когда она вошла, миссис Финлей, раскинувшаяся на chaise longue (франц. кушетке – прим.переводчика), облачённая в розовое атласное платье с чересчур низким вырезом, повествовала об оленьих угодьях в Хайленде, где она недавно побывала.
- У нас на четверых было три пони, так что мне оставалось делать, как не сесть вместе с одним из мужчин?
И она подняла детски невинный взор на своих слушательниц.
- Но как вам удалось поместиться? – довольно сухо спросила миссис Пентонвилль.
- А я выбрала самого худенького.
- А вы сидели впереди или позади него? – спросила одна любопытная гостья, чьё воображение видимо увлекла эта картина.
- Позади, конечно, чтобы держаться за него, - ведь если б он был позади, то он держался бы за меня, понимаете? – к тому же я боялась, чтоб он меня не придавил, но всё равно было тесно.
Она тихо рассмеялась, словно при забавном воспоминании. Все женщины, кроме хозяйки, присоединились к её смеху.
- По какому поводу смех? – спросил мистер Пентонвилль, в эту минуту появившийся в дверях. (Сегодня мужчины не засиживаются за вином, отметила про себя Клара).
История была рассказана опять, несколько в других словах.
- Повезло же этому малому! – пробормотал хозяин словно бы про себя, но достаточно громко, чтобы его услышали.
- Для вас шансов нет, Пентонвилль! – прокричал капитан с тонкой талией и яростно закрученными усами. – Вам бы не позволили взобраться на пони, даже если б вы там были, слишком тяжело для пони, знаете ли. Да и вы лучше держались бы за меня, чем за него, да, миссис Финлей?
- Я в этом не уверена, - просюсюкала рыжеволосая сирена, успокаивая видимое смущение красавчика долгим взглядом на него из-под ресниц.
- И вы бы ускакали с ним и покинули меня? – трагически вопросил капитан.
- Этого я тоже не говорю.
И взгляд теперь устремился в его направлении.
«Никогда прежде не доводилось наблюдать так называемый светский флирт, - размышляла Клара, внимательно всё подмечавшая, - и это несомненно он. Она из тех, что свою власть вполне осознают, но, боже! сколько излишней суеты. Таким способом не трудно привлечь внимание мужчин, но это не может, просто не может, удержать их надолго. Какое разбазаривание своих сил!»
Вскоре миссис Финлей представила компании другую историю или, скорее, моральную дилемму. Речь шла о билете третьего класса и вагоне первого класса, и о любезном охраннике, и о шиллинге, который перешёл из рук в руки.  Получилось так, что этот шиллинг с тех пор лежал тяжёлым грузом на совести вдовы. Не оказался ли он взяткой?
- В то время мне это в голову не пришло, но, конечно, я помогла ему обмануть железнодорожную компанию. Я чувствую, что ввела беднягу в искушение.
И её орехового цвета глаза переходили с одного лица на другое, как бы в поисках успокоения для её растревоженной совести.
Успокоение подоспело в обильных количествах и со всех сторон, но тут Клара, взглянув на миссис Пентонвилль, была поражена горечью её взгляда и жестко сжатыми губами, которые словно силились удержать какое-то слово.   
К концу вечера Клара это слово услышала.
Миссис Пентонвилль проводила гувернантку до её спальни, свеча погасла, сказала она, и она хочет её вновь зажечь. Когда она зажигала свечу, Клара заметила дрожь её руки и почувствовала острую жалость.
- Я думаю, она – ужасная женщина! – вырвалось у неё импульсивно, в надежде на доверие, которое она была готова принять.
Миссис Пентонвилль взглянула на неё, поражённая, но благодарная.
- Вы слышали, как она распространялась по поводу своих угрызений совести из-за этого охранника? Не насмешка ли? Надевая платье, которое её обнажает чуть не до талии, она угрызений совести не испытывает. Она не называет это - ввести в искушение.
Она проговорила это голосом трепещущим, как и её руки.
Клара взглянула на неё, колеблясь. У неё было много что сказать, но она не решалась. Хотя миссис Пентонвилль и не открывала ей своего сердца, она, за эти пятнадцать месяцев, не однажды получала поддержку от Клары по разным поводам, ибо Клара, верная своему принципу действовать в стиле Бекки Шарп, стала здесь, как и везде, незаменимой для своих хозяев. Хотя это делалось с холодным расчётом, труда это ей не стоило в силу её природной доброты. На самом деле она уже давно потеряла из виду демаркационную линию, что отделяет расчёт от естественного влечения. Ещё не став гувернанткой, она нередко удивлялась глупости гувернанток в целом, их причудам, их негибкости, их неспособности угодить своим хозяевам. Ведь, что может быть проще, - стать сокровищем в глазах тех, от кого зависишь.
Помогая миссис Пентонвилль с устройством званых вечеров, с сервировкой стола, заказом мебели, разбивкой клумб, могла ли она не предложить свою помощь в её запутанных личных делах?
- Я вздохну свободно только тогда, когда эта женщина уберётся отсюда, - пробормотала миссис Пентонвилль и повернулась уйти, словно опомнившись, но у двери замедлила шаг.
Кларе большего не требовалось.
- Миссис Пентонвилль, могу я что-то сказать?
Миссис Пентонвилль взглянула на неё в молчаливом согласии, взгляд её бледно-голубых глаз казался опустошённым в мерцающем свете свечи.
- Я думаю, что я могу помочь вам.
- Моя дорогая девочка, как?
Она поставила свечу и устало опустилась на стул.
- Вы разве не видите, к чему идут дела?
- Я вижу только, что их надо немного подправить и направить.
- Но как? Как?
- Прежде всего, верой в то, что вы можете справиться, в чём лично я не сомневаюсь. У вас гораздо больше власти, чем вы думаете, вы просто ещё этого не поняли.
И вот, под пристальным взглядом миссис Пентонвилль, жаждущей обрести надежду, Клара начала объяснять свою теорию, - теорию, которая зародилась на страницах «Ярмарки тщеславия» и которую она с тех пор развивала и дополняла.
- Вам не хватает уверенности в себе, - говорила она, всё больше увлекаясь. – Вы из тех женщин, о которых Теккерей сказал, что они, в своём простодушии, не подозревают  о своей силе.  Но я хочу, чтобы вы узнали о ней, потому что только это может спасти вас. Женщина тогда владеет мужчиной, когда убеждена, что это так и есть. Это как волшебный дар, который бесполезен, если мы не умеем им пользоваться, как незаметный камешек, который на самом деле – алмаз. Верьте мне, миссис Пентонвилль, верьте, я знаю, что говорю.
- Но Констанс Финлей тоже женщина, - возразила озадаченная слушательница, - и десятью годами моложе меня!
- Осмелюсь сказать, не в возрасте дело. Дело в том, чтобы воспользоваться своим бесценным даром – женственностью. А у вас её гораздо больше, чем у миссис Финлей, несмотря на все её уловки. Быть кокеткой – не значит быть женственной, и хоть она царит часто, но недолго. Ваше положение гораздо прочнее, если б только вы поверили в это.
- Но посмотрите на мои белые волосы! – сказала ещё не сдавшаяся миссис Пентонвилль. – И их больше с каждым днём!
- А это из-за того, что вы переживаете о том, о чём не стоит переживать. Кроме того, эти белые волосы не помеха вашей прекрасной наружности. Их надо только правильно уложить. Представьте, что ваши волосы poudre (франц. напудрены – прим.переводчика), и сразу всё будет по-другому. И ещё есть кое-что,  я часто мечтала сказать вам, как легко вы может улучшить свою внешность. Что стоит добавить немного, совсем немного, локонов к вашей причёске? Ваша совесть вам не позволяет? Но вы можете успокоить её ничуть не скрывая, что пользуетесь ими, пусть они лежат открыто на туалетном столике, эффект от этого не пострадает, мужчины поддаются впечатлению момента гораздо больше, чем мы обычно думаем. Оттенок ваших волос изысканный, только они тонкие. Значит, надо это исправить. Позвольте мне попытаться, за пять минут я сделаю вас моложе на несколько лет.
И взяв изумлённую миссис Пентонвилль за руку, она почти насильно усадила её за туалетный столик.
- И вот ещё что, - продолжала она, в то время как её руки уже были заняты лёгкими золотистыми волосами, -  вам надо носить самые бледные оттенки, даже как будто выцветшие, это подчеркнёт вашу особенную красоту. Этот зелёный цвет на вас сегодня просто убивает вас. Вам надо создавать и поддерживать эффект утончённости и деликатности.
- Вы, должно быть, много думали обо всём этом, -  сказала миссис Пентонвилль, глядя на отражение Клары в зеркале с почти благоговейным изумлением.
- Специально не думала, это всё приходит само собой, особенно к тем, кто, как я, жил в Вене.  Но вот что важно - и о чём я хочу поговорить, если позволите. Не переживайте так, когда видите, что ваш муж заглядывается на хорошенькое личико. Чем меньше он их видит, тем больше будет заглядываться! Когда он улыбается им, вы улыбайтесь ему, и он вернётся к вам, не бойтесь!
- Вы, правда, думаете, что у меня получится? – спросила миссис Пентонвилль с проблеском надежды, следя за преображением своей coiffure (франц. причёски – прим.переводчика) в зеркале.
- Знаю, что получится. У каждой женщины получится. Да что там! Даже я, - лукаво засмеялась Клара, - способна на многое – а я и наполовину не такая хорошенькая, как были вы, и как есть сейчас. Ну, вы только взгляните! Разве я не права?
Своими быстрыми пальцами она слегка припудрила бледно-золотые волосы и, схватив со стола бледную розу, поместила её среди завитков волос.
- Да это просто рококо!
Так оно и было. Но ещё больше чем роза, чем продуманное расположение локонов, впечатлению юности и красоты способствовали зажёгшийся огонёк в глазах и румянец, окрасивший щёки. Не в силах вымолвить ни слова, с участившимся дыханием, миссис Пентонвилль созерцала себя в зеркале.
- И ещё одно, - сказала Клара, снова поправляя её локоны. – Вы простите меня, если я скажу, что надо, чтобы мистер Пентонвилль уделял больше внимания Эмме, что обязательно произойдёт, если вы сами больше будете заниматься ею.  Этот ребёнок – чувствительное создание, и нуждается во всей заботе, которую её родители могут ей дать. Она музыкально одарена, я часто говорю это. Мистер Пентонвилль любит музыку, вот и способ заинтересовать его! Это развлечёт и займёт его. Поверьте, Эмма и её фортепьяно ещё помогут вам обрести душевный покой. Но, прежде всего, не бойтесь! Помните, что нашей силой является наша слабость. Это то, к чему не останется равнодушен никакой благородный мужчина. Эта слабость видимая, на самом-то деле мы сильнее, чем они. Поверьте в свою силу, и станете сильной, поверьте в свою победу, и победите!
- Слушая вас, я уже почти не боюсь, - весело засмеялась миссис Пентонвилль, вставая. – Благодарю, моя дорогая девочка, вы сделали больше, чем я могла надеяться. Вы вернули мне мужество.
И она поцеловала Клару.
…
Следующие несколько дней Клара, очень заинтересованная в результате своего нового эксперимента по укрощению мужчин, внимательно наблюдала и увидела кое-что любопытное – радость, появляющуюся на лице хозяйки дома и исчезающую с лица очаровательной вдовы. Раз она заметила, как муж и жена гуляют после завтрака в цветнике, и муж, на чьём лице отражалось приятное изумление, сорвал розу, которая потом оказалась прикреплена к поясу жены.
Были и другие признаки. Появились платья нежных тонов, а однажды на столе в холле оказалась посылка от парикмахера из Эдинбурга.
А вскоре миссис Финлей, как будто чем-то разочарованная, уехала раньше срока.
С того вечера в спальне у Клары больше не было доверительных бесед с миссис Пентонвилль, но она решила, что имеет некоторое право на благодарность.
- В чем-то я была права? – спросила она у миссис Пентонвилль, вскоре после того как карета гостьи отправилась на вокзал.
Миссис Пентонвилль сияла, но и была несколько смущена.
- Вы были правы во всём, - сказала она, как будто с прежней своей нерешительностью. – Я поражена вашей проницательностью.
Она казалась не расположенной к дальнейшей беседе, и Клара, чувствительная как ртуть в барометре, тут же стушевалась. Вовремя уйти для гувернантки так же важно, как и вовремя прийти.
Назавтра миссис Пентонвилль послала за ней и, после ряда нервных околичностей, сообщила, что пришла к решению по поводу Эммы.
- Я думала о том, что вы сказали мне, и считаю, что вы правы. До сих пор я не обращала должного внимания на её талант. Теперь, когда я освободилась от – других забот,  я займусь ею. По вашему совету я поговорила с Джорджем, и он согласен, что акцент в её обучении должен быть сделан на музыке. К моему сожалению, моя дорогая мисс Вуд, это значит, что мы должны расстаться  с вами. Вы с самого начала сказали мне, что в музыке вы не сильны. У меня нет другого выхода, как поискать гувернантку с музыкальным образованием.
Было сказано ещё много чего, но нелицеприятной правды было уже не изменить. Клара и сама знала, что должна быть уволена, и знала, что винить в этом может только себя саму.
Нечего было возразить, и Клара не возразила, но, оказавшись в укрытии своей комнаты, сначала бешено топнула по полу, а потом – долго смеялась жёстким безрадостным смехом. Хотя ситуация для неё была плачевной, но имела и свою смешную сторону, а у Клары было очень развито чувство юмора.
Предлог для её увольнения был очень благовиден, но Клару он не обманул. Не потому ей указали на дверь, что она плохо разбиралась в музыке, а потому, что слишком хорошо разбиралась в мужчинах. Девушка, которая даёт такие мудрые советы по обращению с противоположным полом, - опасна, хоть и воздерживается от применения своей теории на практике. Клара вспомнила взгляд, с которым миссис Пентонвилль сказала «Вы, должно быть, много думали обо всём этом», и ей всё стало ясно. Она оказалась полезной, но больше не нужна. Вольна идти на все четыре стороны.
Опять она преуспела себе на голову!