Кузнец кн2 ч4 гл5

Глава 5. «Отведи мне глаза…»
    В Сонборг ришёл корабль с заморскими купцами. Мы всегда с Сигурдом вместе принимали таких гостей. На этот раз я была одна. С того дня как я узнала о том, что самые горячие мои мольбы услышаны, что я не каменная пустыня, а всё же живая женщина, которая осчастливит вскорости своего мужа так, как он перестал уже мечтать, прошло четыре дня. Я пока не сказала об этом никому. Я ему скажу первому. Он приедет со дня на день и узнает раньше всех… Даже Ганне и Хубаве не сказала. Хотя Боян говорил, что это неправильно. Ничего, скажу, скажу, милый мой Никтагёль! Только дождёмся Сигурда.
     А пока я слушала иноземцев, говорящих с нами через толмачей. Они привезли прекрасных тканей, жемчуга, золото. А ещё с ними приехал кудесник-волхователь. Во время последовавшего пира, он развлекал всех, рассказывая каждому наедине его судьбу. Кому по руке. Кому по глазам. Все алаи вызывались один за другим, Хубава и Ганна тоже. Даже Гагар и Легостай не отказали себе в удовольствии. Возвращались все удивлёнными, но по большей части воодушевлёнными. Когда Боян не пошёл, кудесник посмотрел на него и сказал по-славянски:
       — Ты не хочешь, знать своей судьбы, Соловей?
      Я вздрогнула от этих слов.  Вздрогнул и Боян.
       — Моя судьба передо мной, — сказал Боян, впрочем, вполне бесстрашно.
      Кудесник прищурил чёрные глаза:
       — Так и есть. Хорошо, что ты можешь видеть её. Это счастье. Ты счастливый.
       Тут выскочила Ждана и оторвала пристальный взгляд кудесника от моего дорогого Бояна.
       — А ты не подходи ко мне лучше, птичка, — сказал кудесник тоже по-славянски, мягко улыбаясь ей. — Ты ждёшь ребёнка. Ещё не знаешь. Рожать к следующей зиме. Как и подруге твоей белокурой.
      Агнета и Ждана переглянулись, удивлённые, счастливые.
       — Хорошие будут дети, здоровые…
      Он повернулся ко мне и сказал:
       — А ты, прекрасная Царица? Ничего не хочешь знать…
       — Нет, кудесник,  я не хочу, чтобы ты читал мою судьбу. Я хочу радоваться каждому дню.
       Он перестал усмехаться.
        — Удивительная ты, Прекрасная Лебедь. Хорошо, я не стану говорить того, что уже знаешь ты и знает тот, кого ты очень любишь…
        — Лишнее говоришь, кудесник, — нахмурилась я.
       — Никто не слышит нас. Я всем отвёл глаза. Взгляни, твой Соловей поёт и все слышат и видят только его.
      Я обернулась и увидела, будто сквозь прозрачную стену… Мне стало страшно:
       — Не надо, волхователь, — поёжилась я.
      Он изменился в лице, глядя на меня:
       — Ты была за гранью… — произнёс он, будто прозревая. — Тот, кто всё для тебя на все времена, вывел тебя оттуда, смог… — не улыбаясь больше, сказал кудесник. – Только один человек смог бы то же…
       — Не надо… — предупредила я снова. – Чего ты хочешь?
       — Возьми меня к себе в терем.
       — Зачем ты мне?
       — Я умею читать в людях.
       — Ну и что же? И я умею. Глаза отводить не умею, а читать… — Я пригляделась к нему… — Вот ты… Ты потерял возлюбленную. Она ушла туда, откуда меня сумел вывести тот, кто всё для меня. А ты не смог. И винишь себя. Ты забыл о судьбе. Всё делает она, не мы…
       — Твоя судьба вершится сейчас не тобой… А мою можешь свершить ты.
       — Я  — твою?! – удивляюсь я.
       — Да. Убей меня, Прекрасная Лебедь, отпусти к той, что заждалась меня за гранью. Убей из сострадания, как делала много раз…
       — Не понимаешь, о чём говоришь…
       — Убей, иначе, все узнают, как ты любила и любишь того, что так прекрасно поёт сейчас…
  Я покачала головой:
       — Зачем тебе запугивать меня? Слабую женщину. Я не могу убить тебя.
       — Ты не слаба. Ты так сильна, что уведёшь с собой силу дальше… Не плачь по Свее… Не плачь по крови… Вы построите Новый город. Вместе с другими. С братьями вам. Он будет жить тысячи лет, как и земля, на которой он вырастет. Кровь… твоя кровь и ЕГО… не надо бояться, так назначила Судьба… Запомни, Белокрылая Лебедь белой страны… — он будто растворился в воздухе…
       В следующий миг у меня зажужжало в голове, закружилось, и я почувствовала себя уже снова на руках у Бояна.
       — Ну, что ты… — он улыбнулся тихо.
       Ганна и Хубава, наклонились к нам, Ганна тронула меня за руку, считая пульс, прислушалась.
       — Ах, вон что… — улыбнулась Ганна и глядя на Хубаву.
       — Да? — Хубава посмотрела на подругу расширенными глазами: — не…
       — Поглядим, — улыбнулась Ганна, они с Хубавой будто вели мысленный разговор.
       Все вокруг нас пришло в движение. Я слышу голоса, но я так устала…
       …Я посмотрела на Бояна:
       — Отнеси Свана в покои, — а сама повернулась к обеспокоенным приближённым. Мы все тут как семья, значит, могу сказать: Свана Сигню тяжела. Завтра скажем сроки.
    Что тут началось! Сколько лет мы ждали эту новость! Сколько лет, сколько шепотков, сколько грусти и тайных слёз, пролитых Прекрасной Свана… Только что же мужа-то нет? Где ты, Сигурд?! Где затерялся!?..

 
      Я не умер. Это оказалось куда хуже…
      Пролежав в беспамятстве до утра, я очнулся. Прогнал Лодинн с её каплями. Потребовал хмельного, потому что оставаться трезвым не было сил, боль разрывала меня. Я не мог даже думать, я только слышал: «Ей можно всё… Ей можно всё… Ей можно всё…»
       Сколько дней я провёл в этой горнице, напиваясь и пользуя женщин, которые приходили ко мне? Я не могу этого сказать. Я не видел ни дней, ни ночей. Я не видел их лиц и тел. Я не чувствовал ничего. Сколько их оказывалось одновременно около меня, я не знаю… и многое ли я мог, так напиваясь, я тоже не знаю… Пока однажды я не пробудился, ещё не в силах открыть глаза, чувствуя дурноту и сердцебиение, не в силах даже пошевелиться. Я услышал приглушённые голоса. Это моя мать и Лодинн говорили, считая, что я не могу их слышать.
       — Как она могла забеременеть, Лодинн!? Ты в который раз обманываешь меня?! – прошипела шёпотом моя мать.
      — Хиггборн, сами Боги…
      — Ещё что!!! – голос Рангхильды едва не взлетает в крик.
       — Жар, хиггборн! — тихо, но уверенно проговорила Лодинн. – Она заболела… жар выжег наш яд. Никто не выживает после такого… А ей удалось, она вышла из пещер Нифльхейма. Уже без яда. Она теперь может…
      — Я тебя убью! А если он узнает?! Всё напрасно?!
     — А кто знает, что ребёнок его? Он за порог, а она и…
     — Ты сама сказала, третий месяц!
     — Он-то не знает. Пока проспится теперь, пока… И что мешало ей и при нём… Да что вы, Хиггборн, теперь он во всё поверит. Вон даже конунг Ньорд уехал довольный. Сказал, что Кай, наконец, как нормальный мужик себя ведёт. Только бы ещё выгнать тварь…
      Я не прислушивался дольше… теперь моё сердце забилось по-настоящему сильно… Я никогда бы не поверил в то, что услышал сейчас… как хорошо, что люди считают пьяных подобными камням на дороге, слепыми и глухими, и как хорошо, что Боги пробудили меня именно в этот момент…
      Рвотная судорога свела моё тело… Женщины засуетились, прибежали челядные… Но это всё, всё это дерьмо не имело значения. С этой рвотой я выплёвывал их ложь. Я выплёвывал свою веру в их слова. В любые слова. Никогда теперь не будут для меня важны слова. Я всегда мог читать в людях. Надо больше доверять сердцу. А не ушам, которые подводят, особенно, когда в них влито столько яда, сколько влили в мои… Вот только откуда столько ненависти?..

         — Откуда столько ненависти?... А Ганна?
       — Надо припомнить, что тогда говорили… Гагар говорил мне… Рангхильда была невестой Эйнара, а он…
       — Что ж ты… Раньше-то не вспомнила, колода ты…
       — Сама ты колода! Сколько лет-то прошло. И потом… Рангхильда ведь приехала уже замужняя на свадьбу! Я же думала — это она изменила! Она и беременная уже была тогда Сигурдом, ещё никто не видел, но меня-то не обманешь. Чего ей было…
       — Чего…
       — Хубава, Ганна, может, и мне скажете уже?! – не выдержала я.
       Они обернулись на меня вдвоём, будто только что вспомнили, что я здесь.
       — Орёл твой на спине поменял цвет. Я всегда удивлялась аспидному отливу, теперь его нет, он просто чёрный стал, как у Сигурда.
      — В татуировке был яд.
       — А лихорадка его выжгла. Выпарила из твоего тела. Через смерть к новой жизни.
       — Иногда стоит умереть, чтобы снова родится…
       — Кого ждём-то? Про себя тоже знаешь? Богатырь или девчонка?
       — Парень будет,  — говорю я, продолжая раздумывать над их словами. – Погодите, в татуировке… Это значит…
      — Вот мы про то и говорим, откуда столько ненависти в Рангхильде…
      — Орле.
       — Орле. Все смерти на ней. Вернее на Лодинн проклятой, но приказывает она, Орле, так что её рука…
      — Зачем? – я не могу понять.
       – Мы думаем от ревности.
       – Какой ещё ревности?!.. – я ничего не могу понять…

       Я лежал уже полностью трезвый, с уже давно, несколько дней прояснённым умом. Я всё это время медлил с возвращением в Сонборг, хотя давно уже мог бы быть там. Почему я до сих пор здесь?
      Именно потому, что я трезв. Это первым моим порывом было броситься немедля к Сигню, едва я узнал, о злом заговоре против неё. Но тяжкое похмелье задержало меня на несколько часов. И теперь я вернул полностью ясность мысли.
     Да, я привык всё обдумывать. Рассматривать со всех сторон. И теперь я думал. Все эти дни. Неотступно. Я рассматривал то, что я услышал от свидетелей матери и то, что они говорили с Лодинн.
      И не получалось у меня картины бесспорной невиновности Сигню…
      Могло быть и то, что они говорили, эти люди, в том походе. Но, не могло быть... Неужели я не почувствовал бы этого? Но не чувствовал? Разве не чувствовал?.. Эти светящиеся взгляды Торварда теперь. И всё та же преданная страсть в Гуннаре. И то, что Исольф не выдал бы их, тоже ясно. И  разве не снисходила она ко мне, особенно в последнее время. Не хотела ведь меня. Я заводился от этого ещё больше, будто сражаясь с невидимым врагом…
       И мой ли ребёнок?! Столько лет не было, почему теперь? Потому что появился другой?!.. Или другие…
       Неужели, Сигню? Неужели ты с кем-то?..
      «Слаще Свана не найти женщины во всей Свее…»
       Кто откажется от неё, если она захочет?
       В горнице появилась девушка, белокурые волосы, полная грудь колыхались под красивым тонким платьем… Воды принесла в кувшине. посмотрела на постель, очень красивое лицо, большие глаза, нежные губы… «Слаще Свана не найти женщины во всей Свее…»?
      — Как тебя зовут? – я приподнялся.
      Ясно, зачем мать её прислала ко мне. Неясно, почему они все соглашаются на это…
       — Ты красивый и молодой. Ты – Великий конунг Свеи, — отвечает на этот вопрос девушка, чьё имя я прослушал.
       — Но ты ведь не знаешь, какой я. А если я грубый и злой? Если заставлю тебя делать что-то мерзкое. Причиню боль? Если я в чудовище превращаюсь в спальне?
       — Этого не может быть, конунг.
      Я не был ни с одной женщиной много лет. Только с Сигню. То, что было в пьяном угаре несколько дней назад, я не могу считать, я ничего не чувствовал от боли и хмеля. Да и не помню ничего. Теперь я был трезв.
       — Иди сюда, — сказал я.
      «Не найти женщины слаще Свана…»?!
       Чего только не вытерпела эта безымянная красавица… То ли я привык, так привык к Сигню, к её рукам, губам, пылкости, мягкой теплоте, иногда и пружинистому сопротивлению и к растекающейся мёдом нежности… К аромату её тела, в котором я готов был утопать, сутками не выходя из спальни… Почему с другой, вот с этой, прекрасной, юной, я испытываю ничего приятного, неловкость и злость на себя, на неё не виновную ни в чём, кроме одного – она не Сигню…
     Я отпустил её, лохматую, с красными полосами на коже от моих прикосновений…
      Прошло ещё несколько дней. Несколько женщин. И всё то же. Моё тело и то не слишком наслаждается и вожделеет, им приходится возиться со мной, как со стариком. Но зачем они делают это? Почему соглашаются?.. Зачем я делаю это, что хочу доказать себе?.. Что могу быть с другими?..

     …Я наслаждался жизнью в Брандстане уже несколько месяцев. Для Рангхильды я — уважаемый Советник ещё Эйнара Синеглазого, оскорблённый его недостойной наследницей. Ревнивой Орле, невдомёк, конечно, что на её обожаемого сынка у меня тоже зуб вырос преогромный. Этого ей не надо знать, достаточно, что это в интересах конунга Ньорда, который, возможно, благодаря мне станет конунгом Свеи и тогда уж не изгонит меня из Советников...
      А сейчас я прекрасно устроился в Брандстане. Мне платит и Рангхильда, к тому же окружает всевозможными почестями. Сигурд, зря, ох, зря, ты не послушал свою жену несколько лет назад и не закончил с Ньордом. Нельзя быть таким прекраснодушным и вспоминать детство, если ты завоёвываешь и объединяешь страну! Сигню была права, ты ошибся и тебе уже дорого выходит твоя ошибка.
      Дорого, вон как ты терзаешь сам себя, таская кого попало в свою постель. Не думаю, что это с радости. Меня не бросала, не предавала возлюбленная, она просто не знала о моей любви, не замечала меня, я не знаю как это больно, когда та, кому ты веришь, кому отдался всей душой, так низко предаёт. Это тебе расплата за то, что ты хватал меня за горло…
     Мысль застряла в моей голове, когда Сигурд появился на пороге горницы, где я только-только сел  завтракать… Он наклонился, раскрыв дверь в низком проёме для его великого роста. И лицо его было страшно…
      …Я смотрел на Эрика, которого называли Фроде, и думал, как на каждого мудреца достанет простоты — хотя бы опасался меня…
       — Неплохо, Эрик, — сказал я, с наслаждением наблюдая, как он испугался и побледнел, раскрыв рот.
     Я вошёл внутрь, оглядываясь по сторонам. Богато. Он и в Сонборге жил богаче, чем мы с Сигню, с нашими простыми запросами…
       — Не припомнишь, что я говорил тебе в нашу последнюю встречу?  Я говорил, что сверну тебе шею, если ты скажешь хоть слово о дроттнинг? – усмехаюсь я, подходя ближе.
      И яства у него на столе, а ведь ещё только утро, добрые люди натяжеле не начинают день, у этого, чего только нет здесь в серебряных тарелях…
       — Т-ты чего это удумал, Сигурд, я на помощь позову… — пролепетал Эрик.
      — Ну, конечно… раньше надо было звать… — усмехнулся я, почти ласково.
      С наслаждением я никогда ещё не убивал… Его шея мягко треснула, будто и не мужчине принадлежала, а кукле. Он и повалился как тряпичная кукла лицом в тарель, с нетронутым ещё кушанием… Что там у него было? Грибы в сливках? Вот и издох ты, мудрец Фроде, в сметане, сытой свиньёй...

       …Мать застала меня уже на дворе. Я, мой небольшой отряд, Исольф, мы все уже в сёдлах, когда она выскочила на крыльцо и быстро-быстро спустилась с него ко мне, едва не хватая меня за стремя:
      — Сигурд! Ты уезжаешь не попрощавшись?!
       — Важные дела зовут меня, мама, конунгу не к лицу отсутствовать в столице столько времени.
       — Фроде зачем убил?
       — Я ни при чём. Фроде захлебнулся в своей подлости, — спокойно ответил Сигурд. – Он и тебя бы предал, зря ты приблизила его, предатель как зараза, мертвит всё, чего касается.
       …С этими словами, мой сын поддал коню под бока и сорвался вскачь, сопровождаемый своим отрядом. Я с тоской и сомнением смотрел ему в след. Сделает он то, чего я ожидаю? Чего так давно желаю? Будет ли стоек до конца?
      Но с таким лицом не едут мириться с жёнами…
      И всё же… Убил Фроде. Почему?
       Ты стал слишком взрослый, Сигурд… Я не могу управлять тобой, я тебя не понимаю, ты стал слишком сложен для того, чтобы я могла просчитывать тебя…  И слишком сильным, чтобы могла навязать тебе свой взгляд, свою волю.
 Но ты всегда был независим. Ты подчинялся только в том, в чём сам хотел подчиниться…