Каникулы у другой бабушки. Письмо с приветом

     Когда мы возвращаемся из дальних сараев, сначала я стучусь к тете Рае с сообщением, что с дядей Геной все в порядке, что он с дядей Федей уже пообедал малосольными огурцами с хлебом и сейчас доводит до ума какую-то деталь для мотоцикла, а как только доведет – сразу придет домой.

     -Огурцов, говоришь, поел? – с сомнением в голосе спрашивает соседка, подозревая мужа в недобром.
-Ага! – подтверждаю я. – Нас тоже угощали. Хорошие огурцы, вкусные!  Наверное, жена дяди Игоря посолила, пока тетя Нина в санатории лечится.
И в очередной раз отмахнувшись от серебристой двадцатикопеечной монетки, которой пытается отблагодарить меня соседка, бегу вслед за Данькой, домой.

     Бабушка встречает нас упреками. По ее словам, мы целыми днями только и делаем, что бегаем по улицам как «глашенные» и времени не замечаем, а она нас заждалась и уже второй раз подогревает суп. Наскоро ополоснув руки, усаживаемся за кухонный стол.

     – Мы не просто так бегаем, – оправдываюсь я и яростно дую на ложку с горячим вермишелевым супом. - В дальние сараи ходили, к дяде Феде. Нас тетя Рая послала, потому, что дядя Гена туда ушел и пропал.
-Ну? Небось сама знает: раз ушел и не вернулся - значит пьянствуют они, – верно определяет причину дяди Гениной пропажи бабушка. – Вы там с ими, целый день, что ли, просидели?
-Немножко. Только, пока Данькина нога болела. Он от тети Вали убегал, споткнулся и ногу об острый камень поранил, - рассказываю тут же сочиненную легенду о ранении брата, а он с готовностью демонстрирует приобретенное сегодня днем увечье.
-Батюшки! – всплескивает руками бабушка. – Кровь - то до сих пор течет. А грязным листком пошто залепили?
-Он не грязный! – вступает в дискуссию об асептике и антисептике Данька. – Я на него сначала для чистоты плюнул, а потом уж к ноге приклеил.

     Бабушка, охая и ахая, тщательно промывает ранку, смачивает ее шипящим раствором перекиси водорода и аккуратно заматывает кусочком бинта:
-От матери зачем прятался? Заставляла чего делать тебя?
Брат с надеждой смотрит на меня. Я понимаю, что какая - то часть нашей истории все равно выплывет наружу, тяжело вздыхаю и начинаю свой рассказ:  про бабу Саню, которая обещалась прийти, но не пришла; про угрозы тети Вали заставить нас сидеть с маленьким Димкой; про то, как мы спрятались в соседкином огороде, и она нас отругала.  Умолчав, конечно, про купание в Коровьем пруду и мерзкую пиявку.

     -Вот ведь какую извадку Валька взяла – старуху попусту дергать! – шумно негодует в ответ бабушка. - Нашла себе бесплатную няньку. Шастала бы по городам в выходные, пока Сева не на работе.
Сева – это старший бабушкин сын, муж тети Вали, отец Даньки и Димки и, соответственно, брат моего отца и мой дядя.
-Дак скажите мне, идолы, к Марусе в огород зачем полезли? Места разве нет в наших кустах прятаться?
-Никак в нашем огороде не спрячешься!  – кипятится Данька. – Перелезла бы мамка через забор и сразу нас там нашла! А у тети  Маруси она бы и не догадалась нас искать!
-Уж вот встречу я ее, поганку! – бушует бабушка. – Ишь чего удумала, мальца на ребят оставлять! За ими самими глаз да глаз нужен!  А вы пошто малину поели у Маруси? Набрать надо вечером поллитровку и отдать, пока не ославила по всей деревне.
-Не ели мы никакой малины! – в один голос кричим с братом, – Вот ни единой ягодки не сорвали!
-Честное пионерское! – добавляет для верности  Данька и зачем - то плюет через левое плечо.
-Честью клянусь! -  гордо заявляю я, придерживая руками воображаемую шпагу.

     В пять часов, когда бабушка возвращается с работы и неспешно приступает к приготовлению ужина, к нам приходит баба Саня и раскрывает, наконец, тайну своего утреннего опоздания:
-Встала я, на двор пошла, Лушу подоила. Думала, молочка с хлебцем поем, козу в стадо провожу, курам дам, может еще по каким делам подсуечусь, да и пойду потом к Валентине. И так мне плохо на дворе стало. В голову вступило, никакой мочи нет. Еле дошла горницы, легла. Вскорости скотину погнали и Витя хромой в окно стучит, мол , не спи, Лександра, выводи Лушу. А я лежу и слова сказать не могу.  Изба  с вечеру на засов заперта – помру и не войдет никто.  Виктор, дай Бог ему здоровья, и рассудил, что можа померла старуха, окно в терраске высадил и вошел в дом. Обрадовался как, что живая я. Смеется, мол как барыня лежишь, не иначе всю ночь кавалера принимала и плясала с им вприсядку, а теперя вона и встать не можешь.
Шепчу ему, какие пляски, ежели одной ногой в могиле, костлявая – то давно ждет не дождется. Ну Витя и достает с карману, с пинжака, кулек с таблетками да одну мне дает: «Прими, грит, Лександра, не бойся. Энто мне фершал ветеринарный отсыпал. От всех болезней помогает! Я сам ими лечусь. Иду на днях со стадом и не поверишь, в глазах все двоится. Гляжу, толи один бык Степка мычит, толи два их. Выпил таблетку и все хорошо стало, как положено.»
 
      Бабушка подливает старшей сестре в чашку горячего чая и ставит на стол тарелку с тонкими ломтиками сала, кусочками сыра и черным хлебом.
-Пожуй маленько, пока ужин не сготовила. Небось цельный день не емши! А что за таблетки -то , Саня?  Название у них какое?
-Они в газетном кульке, Поля, в россыпь лежали. Можа на их самих чего писано было, да разве я увижу. Но полегче  мне стало, отпустило маненько, задремала я.  Лушу Витя в стадо увел. И заспала, дура старая! Глаза открыла, батюшки, на ходиках почти девять! Бечь к Валентине надо бы, а я лежу не собрата, куры не кормлены, Матрешка на всю избу, не евши, голосит. Скорей кошке молока плеснула, курам кинула немного. За ими Яша приглядит, найдет каких червяков. Такой петух хороший! Спасибо Василиса Поликарповна, Царствие ей небесное, молоденького его дала. Он ведь Анибала ихнего сынок. Цветом – то в клушу пошел, светленький, а карахтером весь в отца – сурьезный петух, куры его уважают. Да. Тока из деревни на дорогу вышла, а тут Лексей на невалидной машине в город едет. Довез меня до вашей – то остановки, слава Богу.

     -Сходила бы ты, Саня, в амбулаторию, к Елизавете Дмитриевне , – укоризненно качает головой бабушка. – Хорошее лечение  тебе назначит. А то ведь будет удар и в одночасье взаправду помрешь.

    -Баб Сань, а почему петуха Анибалом назвали? – интересуется Данька.
 -Дак, внук его привез Василисин, с Казани, с выставки.  Новой породы петух, черного цвета.  Вот внук и говорит, что мол чистый Анибал.
-А, это он его в честь арапа Петра Великого назвал , который негром был,  – сразу догадываюсь я. – Абрам Ганнибал – прадед Александра Сергеевича Пушкина.
Данька с размаху валится на разложенный диван, катается по нему и громко хохочет, притворно хватаясь за живот.
-Ой, не могу! Какой же он ему прадед, если сам Пушкин нисколечки не негр?
-Вот и прадед! Самый настоящий! Он из Африки был. Я об этом в книжке прочитал, которую мне на день рождения подарили. Слышишь, баба Саня говорит, что Яша на отца цветом не похож, потому что это генетика! – вворачиваю в свой горячий монолог новое слово, недавно услышанное в телевизионной передаче про достижения науки. – Он унаследовал цвет матери, а характер отца. У Пушкина так же было, потому что его прадед и все его потомки женились на русских со светлой кожей и Александру Сергеевичу, в итоге, только волосы кудрявые достались!

-Смотри, Данька, что образование с людьми делает! – бабушка с нежностью гладит меня по вихрастой голове. – Сколько раз я тебе говорила, что вся наука в книгах. А тебя палкой читать не заставишь. О прошлое - то лето купила тебе мать про детство Темы, дак ты ее два месяца муслякал, да так и закинул на шкап нечитанную.
Данька пристыженно молчит, как ни крути, а бабушка права - книг он совсем не читает, потому что лень. То ли дело по телевизору мультики или кино про войну – лежи себе и смотри, никаких трудов тут не требуется.

     Через несколько дней ранка, оставленная на ноге Даньки зловредной пиявкой, почти затягивается. Мы так надеялись, что в выходные пойдем купаться  на лесные озера, но в ночь на субботу погода резко меняется: всю ночь идет гроза и сильный ливень заливает все вокруг. Ярко сверкают молнии, разрезая надвое черный ночной небосвод, величественные громовые раскаты пугают бабушку – каждый раз она вздрагивает и что - то шепчет, поминая Царицу Небесную.
 
     К утру все стихает, но небо так и остается затянутым серыми плотными тучами, и время от времени, с него сыплет мелкими каплями противный, нудный дождь.
 
     Бабушка сидит в кресле, у печки, и вяжет крючком круглый тряпичный половик. Для него, вчера, целый вечер мы рвали старые вещи на тонкие длинные ленты, которые связали потом в единое целое и смотали в большой рыхлый клубок.

     В моих руках свежий номер газеты « Сельская жизнь», который всего пять минут назад опустила в почтовый ящик вечная деревенская почтальонка тетя Сима. Совсем молодой девчонкой пришла она работать на почту, всю жизнь пробегала, доставляя адресатам различную корреспонденцию, и вот уже года три как вышла на заслуженный отдых. Но уходить на пенсию не захотела и по прежнему, каждое утро, спешит по деревенским улицам, с большой сумкой на плече, до отказа набитой газетами, журналами и письмами.
-Сима, не мне – ли несешь письмецо? – доносится из окон.
-Пишут!» – улыбается она в ответ.
Но, иногда, слышится долгожданное; «Пляшите! Дождались своего счастья! От внука, из армии пришло!»
Много раз Сима получала предложение перейти в операторы связи или даже, немного подучившись, занять должность начальника почтового отделения, но всегда отказывалась.
«Это моя судьба, мое призвание, – каждый раз повторяет она. – Я приношу радость людям, поэтому очень люблю свою работу!»

     Когда я вырасту и стану взрослым, то тоже хочу найти свое призвание и любить дело, которым буду заниматься.

    -Первый миллион тонн пшеницы передали в закрома Родины хлеборобы Ставрополья, где в этом году ожидается рекордный урожай в 37 центнеров с гектара, –  торжественно, с выражением читаю я передовицу.
-Слава Богу! – одобрительно качает головой бабушка. – С хлебом, значит, будем об энтот год.
Данька ерзает на стуле у окна, ест плюшку с маком и во все глаза следит за изменениями погоды. Вдруг, дождь закончится, появится солнце и можно будет начинать уговаривать бабушку идти купаться.
-Ба, а что такое закрома Родины? – спрашивает он.
-Дак анбары такие большие. Туда урожай складывают, – уверенно, со знанием дела, отвечает брату бабушка.
-Почему тогда говорят закрома, а не амбары Родины?
-Вот как в правительстве решили, так и будем говорить. Чай лучше нас в столице знают как называть! Читай, Виталик, что там дальше в газете писано?
-Дальше? Про животноводов из Майкопа, – но не успеваю я продолжить чтение, как дверь нашего дома резко хлопает и в прихожей раздается скрипучий старушечий голос:
-Полинарья, жива ли?

     Бабушка откладывает вязание в сторону и встает, чтобы встретить нежданную гостью.
-Пинчу потихоньку, Нюра. Туды – то еще не приглашали, а самой напрашиваться - смертный грех!
-И то правда! – слышим мы в ответ, и в комнату шаркающей походкой входит старая женщина в коричневом ситцевом платье, поношенной шерстяной синей кофте поверх него и со скромным узелком в руке. Она  тяжело опускается на стул, напротив меня и бережно пристраивает свой узелок на стопку старых газет.
-Чайку поставить, Нюра? – хлопочет бабушка, но слова гостьи останавливают ее.
-Не до чаев мне нонеча. С большой бедой я пришла к тебе, Полинарья! Максимушка – то пропал.

     Ее темное лицо, испещренное глубокими морщинами, некрасиво кривится и из выцветших, но все еще ясных глаз, начинают капать крупные слезы.
-Как пропал? Татьяна же в прошлом месяце ездила к нему на присягу. Ты и фотку приносила.
-Вот она фотка – то Максимушкина, – баба Нюра медленно, трясущимися руками развязывает узелок и из обтрепанного журнального листка выпадает фотография бравого солдата с автоматом Калашникова в руках. - Вот с тех пор ни одного письма от его и нету.

     Я хорошо знаю Максима. Это симпатичный сероглазый , среднего роста, парень. Он живет со своей матерью Татьяной и бабушкой Нюрой в доме, напротив магазина, где трудится наша бабушка. Отец Макса бросил семью, когда ему было всего два года. Он работал в районном центре водителем междугородних автобусов и ,как плакалась всем тетя Нюра, схлеснулся на автостанции с кассиршей, которая его скоренько и охомутала. С сыном он совсем не общался, выплачивая только   неправдушные(несправедливые) алименты. Тетя Нюра считала эти выплаты неправдушными, потому что они, как положено, платились лишь  с официальной зарплаты бывшего зятя, а деньги пассажиров, которых он безбилетниками сажал по дороге, полностью шли в другую семью. Максим неплохо учился в школе и в прошлом году поступал в институт на строителя, но ему не хватило одного балла. Наша бабушка сказала, что когда он придет из армии, то обязательно поступит, так как ему, как бывшему солдату, будет скоска (льгота).

     -Ты погоди реветь, Нюра. Можа на учения их послали, вот и не пишет он, – выдвигает предположение бабушка. – Надо бы в военкомат поехать, там спросить.
-Посылала я Таньку! Ездила она давеча. Говорят - служит, ждите. На душе у меня не спокойно, вот и надумала - в Москву писать надо, главному командиру ихнему.  Ты ведь, когда с фронту пришла, всем сочиняла, кто с какой бедой приходил. Оно понятно, грамоте  обучена: пять классов кончила и щетоводские курсы. А мне, сироте, до школы ли было? Работала с малых лет. Сейчас вон и не вижу ничего. Не откажи мне, Христом Богом прошу!– тетя Нюра обтерла уголки глаз кончиком белого штапельного головного платка и умоляюще посмотрела на бабушку.

     -Писала, – не стала отнекиваться бабушка.– Во всякие места писала. Вождям: Михал Иванычу Калинину и  товарищам Молотову с Ворошиловым.
-Напиши, и мне, Полинарья! Я бумагу с ручкой припасла и куверт у Симы надысь купила.

     Бабушка присаживается рядом с тетей Нюрой, и, нацепив на нос небольшие роговые очки, вслух диктуя самой себе, аккуратно выводит: «Здравствуйте, дорогой товарищ маршал РККА!»
-Ха-ха-ха! – доносится от окна. – Ба, почему  у маршала такая смешная фамилия!
-Вот ведь! Правильно тебя на второй год оставляли! – возмущается бабушка. – Разве это фамилия? Это название такое. Рабочая и крестьянская красная армия. Ты бы лучше крошки от пирога обобрал вокруг себя, а то хоть курей в избу запускай!
-Так нет давно такой армии! –  резонно замечаю я.
-Как это нету? А куды же тогда Максимушку забрали? – баба Нюра растерянно смотрит вокруг.
-Сама армия есть, но называется она теперь по- другому – Советская армия и руководит ей министр обороны маршал Дмитрий Федорович Устинов. Он в нашем городе депутат и все ходили за него голосовать, а за это он обещал построить нам троллейбусную линию. А у Максима на погонах написано две буквы  – С и А, Вы на фотке– то посмотрите.
-Дак написано, – не стала отрицать очевидное баба Нюра. – САлдат и написано.
-Совсем не САлдат – начал заводиться я.  - Это сокращение от «Советская Армия» – СА.
-Куды же тогда писать нам, Полинарья, ежели название теперя другое ? – бормочет дрожащим голосом старушка, приготавливаясь снова зареветь.
-Ты обожди голосить, Нюра. Вон Генка по огороду ходит. Спросим у его. Кому как не мужикам про армию знать.

     Бабушка подходит к окну.
-Генааа!
-АУ!  - тотчас отзывается сосед. – Здравствуй, Полина!
-И тебе не болеть! Гена, ты скажи, как теперя армия называется, в которой ребяты наши служат?
-Вчера Советская армия была. А седня не знаю, может переименовали. Я телевизор не включал еще, новостей не знаю! – хохочет дядя Гена, которого природа не обделила чувством юмора.
-А главный кто тама? Который с вождями на Мавзолее стоит?
-Главный? Устинов. Дмитрий Федорович, вроде. Ты чего спрашивашь, Полина? Никак в армию служить собралась?
-Для сурьезного дела спрашиваю, – важно отвечает бабушка и возвращается к столу. – Правильно, значит, Виталик нас научает.
-Нонеча молодежь шибко грамотная пошла, – уважительно разглядывает меня тетя Нюра. – Энто от младшенького у тебя внучок, с городу?
-От младшенького, от Васятки. Как ему не грамотному быть, если отец выучился, в инженеры вышел. В лаботории работает химической, при большом заводе. И Галка, сноха, ученая. В аптеке лекарствы выдает.
 
     Данька сидит у окна, насупившись.  Конечно ему обидно, что меня всегда хвалят, а про него ни слова не говорят. Я  немедленно подбегаю к брату и, указывая на него рукой, звонко объявляю:
-А это от старшенького, от Севы, внучок! Они тоже совсем не глупые.
-Дак я Даньку -то хорошо знаю! О прошлом сентябре все яблоки у меня обтрусил, поганец! – скрипит баба Нюра.
-Не трусил я Ваших яблок! – обиженно кричит Данька. – Это мальчишки большие. Я с земли только подобрал, несколько штучек. Ой, были бы яблоки вкусные! Домой папке принес попробовать,  он откусил и говорит, давно такого дерьма не едал, эту яблоню на  растопку надо пустить, а не урожай на ней выращивать!
-Вот ведь народилась такая вражья сила! Ну-ка замолчите, пока старшие говорят! А то выгоню отседова, вон в терраску озоровать! – бабушка в сердцах бьет по столу ладонью.
Мы, с опаской прошмыгнув мимо стола, добираемся до дивана и надежно  затаиваемся в дальнем его уголке.

     Целую вечность бабушка с тетей Нюрой пишут это письмо и мне кажется, что совсем неправильно.  Например, зачем маршалу знать, что тетя Нюра проплакала все глаза, ожидая весточки от ненаглядного Максимушки? И про алименты неправдушные министру обороны вряд ли будет интересно прочитать. А еще, она просит , чтобы дорогой товарищ Устинов внучка вразумил - баушку с матерью не забывать и весточки о себе присылать почаще. Наконец, письмо завершается самой главной фразой о том, чтобы товарищ маршал в просьбах этих болезной старухе не отказал.

     Тетя Нюра бережно складывает исписанный листок вчетверо и осторожно засовывает в конверт, на котором уже написан печатными буквами адрес: «Москва, товарищу министру обороны маршалу Советской армии Устинову.
-Давай - ка, Нюра, чайку пойдем попьем, - приглашает бабушка. -  Прям устала я, писавши, - И, погрозивши нам строго пальцем, уводит старушку.

     Выждав минут десять, Данька бросается к узелку, в который тетя Нюра спрятала письмо, вытаскивает его и, сопя от усердия, что– то пишет на обратной стороне конверта.
«Лети с приветом – вернись с ответом!» – с ужасом читаю я послание.  -Данька, ты что? Разве такие слова пишут на государственных письмах?
-Еще как пишут! Вот придет письмо в Москву, достанет его маршал из почтового ящика, прочитает, что я написал и так приятно ему станет, что с приветом - то оно. Значит с уважением написано. И тогда он бабе Нюре в просьбе точно не откажет.  А письма от других бабок, которые без привета ему прислали, он и читать  не будет!
-Ой, Данька! Ой, достанется нам! Пойдут сейчас тетя Нюра с бабушкой к сельсовету, письмо в ящик опускать, увидят твои слова и ужас как ругаться будут, что ты без спроса их написал! 
-Ничего они не увидят! – брат тщательно завязывает узелок с письмом. -  Тетя Нюра все глаза выплакала и зрения у нее теперь нет, а бабушкины очки мы спрячем, чтобы она их с собой не взяла.

      Вскоре, все вместе мы шагаем по центральной улице, прямо к сельсовету. Дождик закончился,  из-за туч снова выглянуло яркое солнце.
-Налаживается погода! – удовлетворенно замечает бабушка. – Может вёдро к завтраму – то будет! На озера пойдем!
-Ура! Ура! На озера! –  радостно кричим мы с Данькой.

     У сельсовета тетя Нюра осеняет письмо крестным знамением и трясущейся рукой опускает в почтовый ящик, для верности перекрестив и его. Я облегченно выдыхаю – Данькину приписку никто не заметил. Всем нам остается только ждать результата и в нем не приходится сомневаться: весь если на письме маршалу написано, что оно с приветом, то скорый ответ от Максима обязательно будет!