Про девушек, радиосхемы и сопротивление материалов
Учебный график в Системе (там мы любовно называли нашу альма-матер) был плотным и сложным… Предметов было много. Преподавателей - еще больше. Занятия по одному предмету могли проводить разные преподаватели. На каждом курсе РТО было по две роты курсантов (по 90 человек в каждой). Роты делились на группы (по 30 человек). В какой-то группе могло быть 29 курсантов, в какой-то 32, а в нашей – 224 группе – сразу после зачисления было аж 33 человека.
В первые дни занятий у каждой группы появлялся куратор, которого курсанты между собой называли «классным папой». В нашей группе таким «папой» стал молодой преподаватель – недавний выпускник ЛВИМУ имени С.О. Макарова – Дима Гофен… Веселый, остроумный, но достаточно жесткий преподаватель, не дававший никому никаких поблажек. Когда он впервые зашел в аудиторию, где мы должны были познакомиться со своим классным руководителем, то это встреча прошла вот так.
Старшина группы - Валерий Борзунов - при появлении преподавателя скомандовал:
- Группа встать, смирно!
Преподаватель, вместо того, чтобы в ответ скомандовать «Вольно!», внимательно осмотрев курсантов, задал Борзунову вопрос:
- Старшина, почему в группе лишние люди?
Борзунов, после такого замечания, внимательно осмотрел всех курсантов и заверил Гофена, что в аудитории присутствуют курсанты только из нашей - 224 группы. На что преподаватель ехидно заметил, что да, пока вас действительно 33 человека, но лично он видит в группе лишних людей, как минимум в количестве десяти человек, и с которыми в будущем, ему (и нам соответственно) придётся расстаться. Возможных причин для отчисления из училища было несколько – прежде всего из-за плохой успеваемости, систематического нарушения дисциплины и внутреннего распорядка дня, а также в случае возникновения каких-либо проблем со здоровьем. В итоге прогноз Димы Гофена оказался более чем точным – к выпуску и вручению дипломов в нашей группе осталось всего 23 человека…
Преподавал Дмитрий Гофен в ЛМУ «Судовые радиоприемные устройства», а если просто, то «приемники» или РПрУ. Если сказать в двух словах, то на этих занятиях Гофен рассказывал нам – курсантам - о внутреннем устройстве судовых радиоприемных устройств, чертил блок-схемы, и заставлял учить на зубок название электрических цепей – куда и какой ток поступает, какие резисторы, диоды, триоды, лампы и транзисторы он преодолевает и к чему это в итоге приводит.
Однажды во время зимней сессии уже на 4-ом курсе экзамен по РПрУ почему-то был кем-то назначен на 1 января… Все группы нашего курса сдавали этот весьма сложный экзамен в течение всего января и только нашей – РОДНОЙ для ДИМЫ - группе выпала особая честь – тянуть билеты и сдавать экзамен в 9 часов 1 января. Это известие курсанты группы встретили легким смешком, мол, как же нам повезло, сразу из-за праздничного новогоднего стола попадем за экзаменационный стол и в связи с этим получим небольшие преференции. На что Дима, в свойственной ему шутливой манере, сказал, что поздравляет нас с наступающим праздником – Новым годом – и желает, чтобы в эту ночь наши руки были всегда заняты – левой обнимали своих подруг и любимых девушек, с кем собираемся встретить праздник (усадив их к себе на колени), а в правой держали… нет, не бокал с шампанским, а конспект по РПрУ…
В итоге почти половину группы Дима на том экзамене «завалил», поставив семерым «особо отличившимся» курсантам двойки. После чего он быстро покинул стену учебного корпуса (УК) училища, отправившись, как мы дружно решили, продолжать отмечать празднование Нового года. Теперь по прошествии многих лет, я понимаю, что Гофен не был каким-то особым «зверем», он просто хотел, чтобы курсанты к выпуску стали более-менее грамотными специалистами, за которых ему не было бы стыдно.
А еще в самом начале обучения в училище мы проходили такой предмет, как «Электрорадиоматериалы», сокращенно ЭРМ, странный и весьма туманный предмет, который в технических ВУЗах студенты называли сопроматом. ЭРМ в ЛМУ вёл один преподаватель – Гутман Рувим Абрамович (он же автор учебников по ЭРМ), которого за глаза курсанты ласково называли Беней. Рувим Абрамович был человеком высокого роста, имел крепко сбитую фигуру, но вместе с этим он был весьма пожилым мужчиной, ведь, по сути, являлся ровесником 20-го века. В те годы ему было около семидесяти лет (возможно, и больше). Поговаривали, что до войны он закончил какой-то технический ВУЗ, а во время войны служил офицером в Красной Армии, а после окончания войны в звании полковника, в 50-х вышел в отставку и вскоре занялся преподавательской деятельностью.
Свои конспекты с лекциями он носил в стареньком кожаном портфеле, на котором поблескивала бронзовая табличка с какой-то надписью в виде гравировки. Точного содержания я не помню, но там было написано что-то типа такого - «Красноармейцу Федору Сухову» и подпись: «Комбриг М. Н. Ковун». Конечно, там были другие слова, но… их смысл был приблизительно таким же…
Беня приходил в аудиторию, раскрывал свой, видавший виды, портфель, доставал из него различные книги, тетради и конспекты, раскладывал их на столе и увлеченно и самозабвенно читал нам лекции про удивительные свойства некоторых материалов, которые используются в радиотехнике. Иногда он что-то чертил (рисовал) мелом на доске и потом просил его рисунки перенести в свои конспекты. В моменты, когда мы занимались перерисовыванием, Беня мог и вздремнуть… Причем делал он это так непринуждённо и мастерски, что мало кто мог подумать о том, что он спит. Со стороны казалось, что пожилой человек просто сидит, уставившись в одну точку и думает. Из-под его огромных и густых бровей не было видно глаз– закрыты они или открыты.
Нельзя было сказать, каким человеком был Беня, добрым или злым, он был требовательным и преподавателем, влюбленным в предмет, который нам преподавал. Иногда его требовательность превышала все мыслимые и немыслимые пределы. Так нам, во всяком случае, тогда казалось… Многие курсанты Беню не любили, и даже слегка побаивались (мало кто хотел попасть к нему в немилость), но уважали… Свой предмет он знал, как «Отче наш» и требовал от нас взаимности. Мы видели в нем преподавателя из далеких 30-х годов. Таким он нам казался в те годы. Было в нем многого того, что он успел в годы своей юности почерпнуть от «старорежимных» педагогов.
И вот однажды, весной… в мае … окна аудитории, в которой мы занимались ЭРМ, были открыты, теплый воздух легкой струйкой вливался в помещение нашей аудитории, мы старательно (но не слишком быстро) копировали картинки, которые нам нарисовал перед этим Беня на доске и прислушивались к легкому сопению преподавателя… Нет, он не храпел, а именно как-то так по-особенному сопел… В такие минуты мы прекращали рисовать, а просто сидели и занимались каждый чем-то своим – кто-то готовился к следующему занятию, кто-то писал письмо «на Родину» - маме и папе, а кто-то пытался, подставив руку под голову, вздремнуть…
Неожиданно для всех Беня проснулся, взбодрился, прислушался к чириканью воробьев за окном и произнес следующее:
- Друзья, мне только что приснился удивительный сон… Будто бы я вновь был молодым студентом, и нас отправили в какой-то подшефный колхоз, помогать крестьянам в деле борьбы за урожай. Неожиданно пошел дождь, и я вместе с одной очаровательной девушкой-однокурсницей оказался в каком-то сарае. Взобравшись на чердак, мы оказались на огромной площадке, где хранилось сено. Девушка от испуга вздрагивала во время раскатов грома и вспышек молнии, и я ее обнял, чтобы ей не так было страшно и прижал к себе. Наши сердца при этом бешено забились. И вскоре мы прилегли на сено, я целовал ее в жаркие губы и упругую грудь… Вскоре я раздел ее, от увиденной красоты мое сердце было готово выпрыгнуть из тела наружу, девушка раздвинула свои ноги, я лег на нее…. И… не смог войти в неё. Тело девушки под воздействием наших тел глубоко проваливалось в сено и при этом я никак не мог сделать то, что должен был сделать. Промучившись некоторое время и не добившись ожидаемого результата, мы спустились с чердака вниз, отряхнулись, привели себя в порядок и вернулись к своим товарищам. Дождь уже давно закончился, работы продолжились, и бригадир уже хотел отправиться на наши поиски…
Тут Беня задумался, видимо, еще раз взвесив все аргументы «ЗА и «ПРОТИВ» и подытожил свой рассказ:
- И вот о чем я сейчас подумал, мои юные друзья, сегодня я многое бы сегодня отдал за то, чтобы если бы все мои учебники, методички и научные работы (произнося эти слова, он поднял над столом разложенные книги и конспекты), которые я написал за все годы, тогда оказались бы в моих руках, то я бы подложил их под ту сладкую розовую девичью попку, чтобы войти в ее тело и удовлетворить охватившую нас тогда внезапную страсть…
Мы с удивлением смотрели на нашего Беню и понимали, что до сегодняшнего дня мы его совершенно не знали. Сегодня Рувим Абрамович открыл нам тайну, которую, возможно, хранил полвека и которую никому и никогда не рассказывал…
Увидев наши широко раскрытые от удивления глаза, Беня быстро взял себя в руки и строгим командным голосом заявил, чтобы мы всегда внимательно копировали с доски его рисунки, не упуская мелочей… Гутман любил часто повторять слова о том, что в науке, которую он представляет, мелочей быть не может.
- Помните об этом всегда, - заключил он и начал собирать свои книги и толстые амбарные книги с конспектами в портфель.
С чем мы - молодые курсанты - тут же дружно согласились. Особо отметив при этом свойства соломы и сена, дабы не повторить в будущем ошибку нашего преподавателя, которую он случайно допустил в юности, ввиду недостаточных знаний про упругость и сопротивление некоторых материалов.
Экзамен по ЭРМ наша группа сдала на «хорошо» и «отлично». Видимо, Беня увидел в нас не только внимательных слушателей, но и достойных учеников, а мы увидели в Рувиме Абрамовиче настоящего человека…
на фото: в кабинете РПрУ преподаватели Дмитрий Гофен и Виктор Никанкин, курсанты РТО Олег Чайка и Алексей Кононов. Автор фото Владимир Чирков. Фото взято со страницы выпускника РТО ЛМУ Александра Соловьева.
Свидетельство о публикации №224110901703