Глава 3. Предложение мастера

- Ну как? – поинтересовался у Иваныча Ромашкин, когда мы ввалились с мороза в диспетчерскую.

- Порядок. Вызовы есть?

- Не, футбол все смотрят. Только эта психованная с Молодежной никак не уймется.

- Ну так мы съездим?

- Ладно, валяйте.

- Ты с нами? – обернулся ко мне в дверях Иваныч.

- Нет, он со мной, – опередил меня Ромашкин. – Я тут еще пару случаев вспомнил. Ты ведь никуда не торопишься?

Я кивнул – было видно, что мастеру до смерти хочется с кем-то поговорить.

- И отлично! Тогда слушай. Только ты про это не пиши, я тебе как другу, не для печати. В общем, одному мужику в Новый год жена на бутылку не дала, так он психанул, пошел и снес молотком в сортире вентиль с горячей водой. И сам, дурак, ошпарился и шесть этажей затопил. Отомстил, называется! Полгода потом соседям ущерб возмещал.

- А жена тоже дура, – внезапно разозлился он. – Бутылка сколько стоит, а ремонт? Вот люди! Ни ума, ни фантазии. Еще есть умники, сантехнику под давлением меняют. У одного такого, помню, вентиль сорвало. Звонит: с чего бы вдруг? А воду-то кто за тебя перекрывать должен, – спрашиваю. – Я, что ли? Там давление шесть атмосфер. А он мне, знаешь, что? Я, говорит, думал, раз дом маленький, значит, и давление так себе. Во дает!

-А бывают и совсем дурацкие звонки типа: «У меня пока батареи не грели, телевизор показывал, а сейчас греют – не показывает», – хихикнул Ромашкин. – Слушай, а тебе часто психи в газете попадаются?

- Да постоянно!

Сумасшедшие наведывались в нашу редакцию с завидной регулярностью, чаще всего осенью и весной. Одни жаловались, что враги изводят их ультразвуком и рентгеновскими лучами, другие обвиняли соседей – те якобы травят их ядовитыми газами, которые закачивают в электрические розетки.

Мадам Галин, пожилая экстравагантная дама в шляпе с перьями, бывшая учительница французского, заваливала нас виршами собственного сочинения. Стихи посвящались двум известным в городе психиатрам, лечащим врачам мадам Галин.

Она любила их безответной платонической любовью. По очереди. Сначала одного, потом другого. Когда возлюбленные в ее галоперидольной реальности менялись местами, она, чрезвычайно возбужденная прибегала в редакцию и требовала тетрадку со стихами назад. Тут же, на коленке, перечеркивала ненавистное имя, вписывала другое и со словами «вот теперь можно печатать», счастливая, уходила домой. Стихи, конечно же, никто не публиковал, но мадам Галин втайне была этому даже рада. Она боялась ненароком обидеть обделенного любовью соперника – не ровен час чувства к нему вспыхнут опять, ну и как тогда бедной женщине быть? Вновь слетать с катушек?

Пчеловод «с приветом» Евграф Мордин специализировался на ауре, НЛО и лечении всех болезней пчелиной пергой и прополисом. Он появлялся в редакции с рамочкой в виде буквы Г и методично обходил кабинеты, выискивая гепатогенные зоны. Попутно запугивал барышень из канцелярии, что те никогда не «рОдят», поскольку ксерокс и принтер – зло. Барышни не обращали на пчеловода внимания, но опасались другого психа по кличке «Маньяк». Тот обзванивал редакцию строго по четвергам. Хорошо поставленным голосом он сообщал, что облачился в дамское белье с кружевами. Барышни взвизгивали и отбрасывали от себя трубку с таким ужасом, будто только что сжимали в руках кобру. Псих перезванивал. Пока однажды не нарвался на завотделом писем Варвару Ивановну Суровцеву, за плечами которой простирались сорок лет журналистского стажа.

- На мне трусы и лифчик, – как обычно начал он.

- Записала. Дальше? – не переставая строчить в номер, осведомилась заведующая.

- К-кружевные трусы и лифчик, – запнувшись, уточнил псих.

- На мне тоже. Дальше что?

Маньяк бросил трубку. Больше в редакцию не звонил.

Я мог бы долго рассказывать Ромашкину о редакционных сумасшедших.

Временами мне казалось, что я окружен одними безумцами, и ряды их множатся, сжимая газету, а заодно и меня, в кольцо. От их жалоб путались мысли, голова пухла, хотелось выставить надоедливых посетителей вон, но я боялся быть невежливым, и выслушивал стариковские бредни, проклиная себя за мягкотелость.

- А тебе твоя работа нравится? – неожиданно спросил меня Ромашкин.

- В смысле?

- В прямом, – он встал из-за стола и, подойдя к темному окну, всмотрелся в свое отражение. – Тебе никогда не хотелось начать все заново, уйти из газеты, например?

- Я бы давно ушел, но сам знаешь, городок у нас маленький, некуда.

- А как насчет других вариантов?

- Ты имеешь в виду смену профессии?

- И это тоже.

- Что, есть какое-то предложение?

- Возможно, – уклончиво ответил дежурный. – Вот что, уже поздно. Завтра поговорим.

Я шел по ночному городу и думал о разговоре с Ромашкиным.

Интересно, что он все-таки имел в виду? Хочет пристроить меня в коммунальную пресс-службу или у него на примете есть другая работенка? Я вдруг поймал себя на мысли, что перспектива уйти из редакции меня пугает. За годы я уже успел привыкнуть к вечным авралам, к склокам с неуживчивыми коллегами, осточертевшим темам, повторявшимся из года в год. Будет ли на новом месте лучше, если Ромашкин завтра возьмет и позвонит.

И что я ему отвечу – извини, передумал? Хотя с другой стороны я не обязан вот так по щелчку все менять. Это же не вопрос жизни и смерти. Или я не прав? Как же все сложно, оказывается.

От страха перед замаячившими переменами меня бросило в жар, желудок сжался в тугой комок и подступил к горлу. Бешено заколотилось сердце. Ноги вмиг сделались ватными и непослушными. Я остановился, чтобы перевести дух, и тут что-то острое больно впилось мне в шею. «Допрыгался!» – подумал я с тоской и мешком повалился в снег.

Как в старом ламповом телевизоре перед глазами вспыхнуло и погасло бледное пятно, а потом я увидел картинку. В ней пчеловод Мордин, вообразив себя солдатом армии Христа, целился из пневматической винтовки в автомобили, припаркованные под его окном. Те виделись ему космическими пришельцами, явившимися захватить мир, который он, старый вояка, призван был спасти.

Пули глухими щелчками дырявили кузовное железо. Чпок-чпок!

Вдруг одна пуля превратилась в осу и с угрожающим воем устремилась в мою сторону.

Я взмахнул рукой, чтобы ее отогнать, но было поздно. Оса ужалила.

Не думал, что костлявая явится за мной без предупреждения. Я даже не сразу понял, что произошло. Шел себе, никого не трогал, свернул за угол, и – вот, извольте на выход!

А всё потому, что какому-то чокнутому пасечнику привиделся «Чужой».

Скажете – не повезло, оказался не в том месте и не в то время. Может, и так. Но лично я не верю в случайности.

Помню, как возле моего тела суетились люди в белых халатах, натужно завывала полицейская сирена, кто-то пытался зажать мне рану, делать искусственное дыхание.

А я стоял рядом и с безразличием наблюдал за этой кутерьмой. Никак не мог взять в толк, что это я лежу на снегу, и то ярко-красное, чем забрызгано всё вокруг – не краска, не кетчуп и не томатный сок, а настоящая кровь. Моя собственная.

Все происходило будто во сне или в кино. А потом я попал в очень странное место.

Продолжение следует