Лисенок

                ЛИСЕНОК

                «...поэт, умирает, пока пишет, читатель — пока читает его»

                Петрарка

   
  Хрупкость собственного земного бытия я осознал в 35 лет, когда увидел в гробу свою одноклассницу, разбившуюся на крутых поворотах и оставившую после себя двух сирот. До этого, от болезни, скоропостижно скончалась другая моя одноклассница – по музыкальной школе, до нее – мой одноклассник, в лобовом столкновении двух джипов. До этого промелькнула смерть подорвавшегося на мине, так и не достигшего двадцатилетия, парня. Совсем недавно – четыре года назад – смерть хорошего приятеля от наследственной болезни в пылу и суете последних дней войны, в которой потерпевшие поражение не были разгромлены – они были преданы.

  И вот – опять: напоминание – memento mori. Встреча с одной из бывших коллег. Однажды мы прошли с ней вместе несколько километров – в день «черной пятницы». Центр столицы был перекрыт, ибо бедный и нищий народ рьяно штурмовал торговые центры, посему отцы города решили перекрыть движение.
 Ни к чему не обязывающий разговор. Она неплохо сохранилась, чувствуется нерастраченная сексуальная энергия. Ничего не обещая, намекаю ей на возможность совместного времяпровождения в кафе – гены предков: оба деда, как и один из прадедов были, в свое время, известными сердцеедами. Внешность и харизма их мне в наследство не достались.

  – С общими знакомыми общаешься? Есть новости? – спрашиваю я.

  – У всех все как знаешь. Хотя… Лисичка, помнишь, у вас работала. Умерла в этом году. От болезни. После родов.

  – Да ну! – искренне удивляюсь я, – она же моложе нас! Ах, да, у нее же мать тоже рано скончалась, все по той же причине.

  – Именно. И все у нее хорошо было. Уехала отсюда в Империю. Вышла замуж, родила одного ребенка. Потом забеременела опять. И – в головном мозгу….

  – Бывает же, когда беременность помогает организму бороться, – говорю я.

  – У нее, на фоне всего, гормональный всплеск случился, и болезнь усилилась, – поясняет мне моя собеседница.

  – Муж-то, хоть, имперец, тамошний? – спрашиваю я.

  – Нет, наш, но гражданин Империи. Представляешь, увидела ребенка после родов и умерла.

  – Выберутся, выкарабкаются, – заявляю я, – чай, в нормальном государстве расти будут, а не в дыму благословенного отечества, которое лишь обещать гораздо да жертв и терпения требовать.

  – Ну да, ну да, – соглашается бывшая коллега….

  Что я могу вспомнить о Лисичке? С первой же нашей встречи, за глаза, я назвал ее Лисенком – по причине настороженного, косящего взгляда (роль сыграл и югославский мультфильм о Вуке). Представьте уровень моего изумления, когда, впоследствии, на ее страничке в соцсети, я обнаружил картинку с лисенком. Скорее низкорослая, с волосами карамельного цвета, с глазами цвета болотной ряски с претензией на изумрудный цвет, такого же цвета нижнее белье, полоска стрингов, белая неглаженная блузка. Работа спорилась в ее руках. Никаких лишних нагрузок, которые выходили за рамки ее повседневных обязанностей, она не позволяла. Словом, была у себя на уме.

  В первый день нашей совместной работы она с интересом наблюдала за мной – все-таки, друг ее начальника и человек, благодаря лицензии которого у нее есть возможность заработать на хлеб. Я напевал песню «Эй, девка, прибери волосы, к нам во двор забрел бродячий певец». Лисенку эта песня понравилась – «Я не ожидала, что ты поешь», сказала она мне.

  В конце сентября я, в качестве переводчика, сопровождал иностранную делегацию. Во второй половине дня ее руководитель, устав от жары и организационных дел, попросил меня сопроводить его в какое-нибудь тихое кафе, в котором можно просто сесть, закрыть глаза и отключиться.

  – Зачем в кафе? Зачем лишние траты? У товарища есть офис, зайдем к нему.

  – Не помешаем?

  – Местные, со времен Ксенофона, иностранцам только рады – лишний повод показать свое гостеприимство скучающих хозяев (в уме я вспомнил один эпизод из «Обыкновенной истории» Гончарова, но не стал о нем упоминать).

  – Тогда веди меня туда! – согласился руководитель делегации.

  Так мы попали на день рождения Лисенка. Я знал о нем, но запамятовал дату. Наше посещение совпало с разрезанием большого и, как оказалось, вкусного торта. Лисенок и две ее подруги угостили нас также соком. Мне не понравилось ее платье. Черное, с кружевами, тяжелое, закрывающее и ноги, и привлекающую внимание грудь, оно более подходило для обряжения умершей, чем для дня рождения. Будь я один, меня бы приняли с натянутыми сдержанными улыбками и лицемерными фразами (будучи безработным, я часто посещал офис товарища, и его сотрудницы меня не переносили). Но со мной был высокий, импозантный зарубежный гость – женское внимание полностью переключилось на него, и я едва успевал переводить. Впрочем, Лисенок внимание начальника делегации не привлекла.

  Шестого декабря последовала травля. Начал ее водитель моего товарища, сотрудницы ее поддержали. Меня обвинили в том, что я стал причиной переноса офиса из центра на окраину, хотя все отлично знали, что свои решения мой товарищ принимает лично. Любой чужой совет, упрек, похвала сходили с него как с гуся вода. . Вся моя вина заключалась в том, что меня приглашали в кабинет – для совещания, решения которого были предопределены заранее.
А трагикомизм ситуации заключался в том, что я, как раз, о переносе офиса даже не заикался, зато, с глазу на глаз, попросил товарища не увольнять девушек
  – Денег нет, кто им будет зарплату платить? – задал он риторический вопрос довольно грубым тоном.

  Но сказать о своем посредничестве я не мог – разъяренные девушки могли мне не поверить, да и оправдываться за то, чего я не делал, мне не хотелось. Товарищ отсутствовал, водитель нагнетал страсти, одна из сотрудниц, молодая брюнетка, чуть не срывалась на оскорбления, другая, пожилая, бросила в мой адрес:
– При всех его минусах, заметим, что за его уровнем интеллекта никто не угонится. Чего-чего, а мозгов у него не отнять.

  Мда…. Будь у меня мозги, разве сидел бы я перед вами и слушал ваши голословные, маразматические филиппики? Находился бы рядом с вами вообще? Впрочем, это моя жизненная ошибка: я долго не понимал необходимость аристократизма в общении и, зачастую, поддерживал отношения с теми, кто не соответствовал мне ни по духу, ни по уровню умственного развития. А ведь цитировала бабушка когда-то Омара Хайяма, просила «…ты лучше будь один, чем вместе с кем попало». Я был мал и не понимал: как можно быть одному? От моего внимания полностью ускользала вторая часть фразы «с кем попало». Да, я невнимателен и рассеян.

  Лисенок, во время всего этого процесса, сидела молча. Лишь иногда упоминала о том, что из-за меня она лишается денег, которые ей необходимы для покупки новой одежды, туфлей, платьев.

  – Туфлей, понимаешь, туфлей! – надрывался, то ли в шутку, то ли всерьез, водитель,  – из-за тебя Лисенок лишается возможности купить новые туфли! Да что ты за человек такой…. Смотри, скольких ты сделал несчастными!

  Я молчал. С тем же успехом, на пустом месте, меня могли обвинить в дефиците бюджета горячо любимой родины или в увеличении смертей в мирное время среди личного состава ВС.

  …Офис сменил много локаций. Лисенок за это время успела попутешествовать. Причем уезжала она внезапно, не предупреждая своих товарок, которые на нее из-за этого сердились. Она постоянно озвучивала идею о том, что ее будущий муж должен будет финансово обеспечивать ее и исполнять все ее желания, хотя она сама также будет работать.

  – Т.е., брак по расчету? – спрашивал я.

  – Да, такова жизнь. А что в этом плохого? – удивленно пожимала она плечами.

  – Ну, хоть в постели этот несчастный будет вознагражден полной свободой действий? – осведомлялся я.

  – Разумеется…. Если это понравится и мне.

  – А с женщиной ты бы смогла ради хорошей жизни?

  – Все в жизни бывает.

  При этом Лисенок сильно возмутилась, когда один из друзей ее шефа напрямую спросил ее о том, знакома ли она с «Камасутрой»?

  – Как можно у девушки такое спрашивать? Да женатому?

  Впрочем, акцент делался не на матримониальном статусе вопрошающего, а на диком для меня обстоятельстве: если человек хочет со мной познакомиться, то должен сначала попросить разрешения у моего начальника, а не спрашивать, через его голову, читала ли я «Камасутру»? Дремучее мышление девушки, воспитанной в противоестественной психологической обстановке, которую туземцы с гордостью именуют патриархальным воспитанием, путая понятия, суть и методы.
Потом Лисенок заважничала: ей удалось поступить на работу в учреждение, сотрудники которого считают, что, поскольку они защищают закон, то вольны, во имя исполнения закона, нарушать его.

Я обедал в относительно дорогом ресторане. Однажды увидел там Лисенка и одну брюнетку - не по возрасту дерзкую и ограниченную. Реакция Лисенка:

- Ишь ты, как следишь за своим питанием, не кушаешь где попало.

Однажды я вышел вслед за ней и сфотографировал ее сзади. Обтягивающие джинсы и обнаженные щиколотки призывно влекли. Фотографию ту я давно стер, но уничтожать мне ее не хотелось – в тот момент я подумал: «Когда она постареет, можно будет показать ей эту фотографию, если представится случай, и напомнить как о ее молодости, так и о работе, которой она занималась». Постареть она не успела…. И фотографию я удалил зря.

    Когда она уходила из офиса, я посвятил ей два стихотворения. Они ей понравились – как и тот факт, что я, несмотря на ее вежливо-презрительное ко мне отношение, был влюблен в нее.



ПРОСТИ МЕНЯ

Прости меня за то, что я, мужчина, –
Подверженный, приверженный страстям,
При виде женщины теряющий рассудок,
Дающий волю сердцу и словам.

Прости меня за то, что сладострастен,
Смирить себя моралью не могу,
И похоти, безудержной и тленной,
Как раб покорный, ревностно служу.

Желанием порочным одержимый,
Узрев твои глаза, вхожу в азарт,
«И слабый дух обуздывает тело» –
Когда-то, мне в укор, писал Декарт.

Соблазн велик, и я непривередлив:
Упругим линиям вторит  мой грешный взор,
И ради эфемерных наслаждений
Шепчу о вечных чувствах всякий вздор…

Я знаю – страшный грех прелюбодейство,
Известно мне – противен всякий блуд,
Но, к сожалению, не добродетель с верой
По скользкому пути меня ведут…


ТЫ ВСЕГДА ОДНА

Ты всегда одна, но вокруг тебя
Вьются толпы поклонников пылких,
И ты знаешь точно, что им нужно срочно
При свечей мерцаниях  зыбких.
Заставляешь плакать, не даешь надежды,
Не нужны тебе бедняки, невежды,
С животом пивным пошляки седые,
Робкие, капризные, наивные, злые.
Ты еще молода, время есть выбирать,
Ты способна еще свое слово сказать,
Но боишься влюбиться и сердце разбить,
Ведь сама ты способна страстно любить.
А пока носишь маску ты в этом мире,
Опасаясь сделать неправильный шаг,
Не желая раскрыть объятия шире,
Чтобы в них не оказался, случайно, враг.

– Это в мою честь? – спросила она таким тоном, будто я ради нее обокрал нескольких миллиардеров из списка «Форбс». Помню, как она упоминала, что читает этот журнал….


  Такой я Лисенка и запомнил: с непосредственной, восхищенной детской улыбкой во время отзыва о моих литературных и музыкальных способностях и передернутым лицом в процессе отповеди о том, что я лишил ее возможности делать заказы на глобальных виртуальных торговых площадках.