Кузнец кн2 ч4 гл9

Глава 9. Новые жертвы старой войны
      Какое это было прекрасное утро и как не хотелось мне, оторвавшись от Сигню, садиться на коня и ехать в мой родной Брандстан, который я скоро начну ненавидеть… Мама, для чего теперь тебе понадобилось видеть меня?.. Ты хочешь вернуть моё расположение? Хочешь, чтобы я забыл и простил всё, что было здесь прошлой весной…
       Только бы в действительности была здорова…


       …Как мне выйти на Свею? Как выйти против страны, сильнее которой я не знаю. Любое вражеское поползновение будет замечено в самом начале и остановлено сильными хорошо вооружёнными отрядами, что охраняют каждый форт, каждый город. Сколько дней понадобится Сигурду, чтобы собрать всю свою рать и прибить нас, едва мы выйдем войском за пределы Асбина?
      За этими размышлениями я приказал организовать охоту.  Олень ушёл от загонщиков. Но зато они подняли медведя…
      И вот тут, через несколько часов, стоя над трупом огромного, изгнанного из сна в берлоге зверя, из тела которого торчало не меньше полутора десятков стрел, чья кровь растопила снег вокруг него, я обернулся по сторонам и «увидел» как мне выйти на Свею…
       Я все последние месяцы силился вспомнить кое-что, что неясным воспоминанием засело в моей голове, что подумалось однажды, когда глядел на Сигурда и Сигню. Догадки кололи меня со всех сторон, но они были так невероятны, так изумительно победоносны, если бы оказались правдой, что я должен был их проверить.
      А едва я вернулся в свой терем, мне принесли несколько писем-свитков. Раскрыв их, я вначале долго не шевелясь сидел, словно боясь вспугнуть улыбнувшуюся мне удачу.
  Радость наполнила моё злое сердце. Теперь тебе не выстоять Сигурд…

      …На этот раз со мной в Брандстан поехал Ярни. Тем, что я именно его выбрал себе спутником, я хотел показать матери, как я отношусь к тому, что она устроила здесь в прошлый раз, что я не верю ни одному слову сказанному тогда.
      Рангхильда сразу правильно оценила это. Принимая меня в своей опочивальне, лёжа поверх покрывала из чёрной лисы, волосы – красивыми волнами поверх, картина, да и только – великолепная богиня на одре, наши вышивальщицы ещё не придумывали таких красивых и величественных сюжетов для своих ковров…
      Жаль, это чудо-представление мог оценить только я да отец, который, в отличие от меня не видел ни здорового румянца на прекрасном, без единой ещё морщины, лице Рангхильды, ни радостного блеска её глаз. Лодинн возле постели «больной», исправно подыгрывала. Но я был рад тому, что в действительности Рангхильда здорова. Пусть устраивает что угодно, только живёт вечно… – подумалось мне.
       — Ты предателя привёз с собой? — сказала Рангхильда, протягивая мне руку. – На радостях, что родился наследник, ты всех простил?.. Что ж, правильно. Власть важнее любовных разочарований, трон твёрже постели.
     Я ничего не сказал. Я подожду, пока ей надоест ломаться, и она скажет, зачем вызвала меня. Надолго её не хватит, деятельная и сильная, она уже, я думаю, изнемогла изображать тяжелобольную перед отцом и приближёнными.
       День меня всё же выдержали, прежде чем вызвать снова в парадный зал терема, всё тот же, что стоит в моих глазах с прошлой зимы…

      …Я смотрела на моего сына. Моего сына, всесильного конунга Свеи. Такого точно, как мне мечталось. За исключением одного, главного. Он ушёл от меня, полностью из-под моей руки… Но… может быть, я ошибаюсь, может быть, ты ещё можешь вернуться… Ещё можешь быть моим мальчиком?..
      — Сигурд, услышь, мать обращается к тебе. Опомнись, кто с тобой. Кем ты окружил себя?
       — Недуг, как я вижу, совсем оставил тебя, – улыбнулся я.
       Я не стала садиться на трон, памятуя, как он вышвырнул меня с него в том году. Меня, татуированную линьялен!
       — Ты насмехаешься?! Над матерью?!
       — Мама, я и не думал. Я только рад, что могу со спокойной совестью вернуться.
       — Вернуться… К этой негодной женщине!
        — Рангхильда! – вдруг громко и зычно на весь терем голосом конунга проговорил он, выпрямляясь в кресле. – О дроттнинг Свеи говоришь, поостерегись! Ещё слово и тебя накажут. Никто не смеет пачкать имени дроттнинг, матери наследников!
       Кровь отхлынула от моих щёк…
       — Наследников… Ты… ещё?
       — Да, мама, скоро быть тебе бабушкой вторично, — уже совсем другим голосом сказал Сигурд, улыбаясь при этом.
      — Безумец! – воскликнула я почти в отчаянии.
      Он поднялся в гневе. Ещё мгновение и он уйдёт, и тогда уж я точно не увижу его и…
       Сигурд Виннарен, неужели ты мой мальчик? Ты выбрал не меня, ты выбрал эту девку, ЕЁ дочь, дочь Лады… Предал меня, как и твой отец, который даже смертью своей предал меня!!!
      Почему я не родилась той, кто вершит судьбы?.. ТЕМ, кто вершит судьбы? Почему я всего лишь Рангхильда? Всего лишь бессильная и неудачливая женщина?..
     Но волна ярости, поднимаясь во мне, придала мне сил!
      Ты гневно сверкаешь глазами, на меня, на законную дочь конунга, ты, ублюдок Эйнара, возомнивший себя великим правителем, вершителем судеб. И моей тоже?!
       Но ты пожалеешь! Ты напросился сам! Я ударю тебя так, что ты не встанешь. И ты, и твоя проклятущая жена! Если ты выбрал её, получай!
       — По какому праву ты повышаешь голос на меня?! – я смотрела на него исподлобья, не вставая при этом с кресла. – Кем ты считаешь себя, Сигурд?!
      — Прости, мама, но я и тебе не позволю быть неуважительной…
      — К кому?! – я оборвала его на полуслове. – КОГО я так сильно должна уважать? Всего лишь твою сестру, которую ты затащил в постель и, несмотря на все мои усилия предотвратить это, всё же обрюхатил? Да ещё и во второй раз!
      Он отшатнулся. Решит сейчас, что я обезумела… Мне почти весело, ещё немного, и я захохотала бы в голос… Но я продолжила говорить, с наслаждением наблюдая за его лицом:
— Но кто ты сам, Сигурд?! – я жгла его глазами. – Кто ты?! Всесильный Сигурд Виннарен?!.. Конунг Свеи… Ты всего лишь ублюдок её отца, Сигурд!..
    Я помолчала, наслаждаясь эффектом.
        – Сигурд, ты незаконный. Ты сын Эйнара, – я продолжала смотреть на него. В его лице еще не проблеснуло доверие, он всё ещё думает, что я сошла с ума.  –  Ты не имеешь права ни на что!.. Ни на что. Как любой бастард: в лучшем случае при тереме обретаться… Я дала тебе это право! Я дала тебе всё!.. Я добыла для тебя трон твоего отца, хотя ты должен был бы конюхом при этой девке, и то, если бы тебе позволили! Ты – бастард!
       — Мама… — он побелеет, то ли боясь поверить в мои слова, то ли боясь поверить, что я обезумела.
     А я не жалею отравленного жала:
       — Я была невестой Эйнара. Но он женился на матери твоей паршивой Сигню! Оставив мне тебя залогом своего предательства… Предатль. Предатель он, теперь ты…  Чего я не сделала для тебя?! Я убила всех его сыновей и женила тебя на его дочери, чтобы ты получил его трон! Я убрала бы и её с дороги тоже. Почему ты должен был отвечать за подлость Эйнара, за то, что славянская лярва опутала его за месяц до нашей свадьбы?!.. Я расчистила тебе путь! Нет ничего, чего я не сделала бы для твоего величия. Я лгала, я убивала. Всё ради тебя! Ради твоего величия!.. А что сделала она, твоя сестра? Что она сделала для тебя? Сигню, что сделала она? Твоя СЕСТРА!!?..
       — Она... — проговорил он белыми губами, едва дыша.
      Так тебе! Так тебе, предатель! Через тебя я вонзаю копьё в твоего подлого отца!
       — Она... мне не лгала, – вдруг ответил он. Очень тихо. Но очень твёрдо. Так, что стало ясно, ты – Великий конунг Свеи, Сигурд… По праву сильного. Не по праву рождения, но… по праву самого сильного. Самого сильного…
       — Замолчи теперь навеки, Рангхильда! – продолжил он так же тихо и тяжко. Ты рычат львы, предупреждая шакалов, приказывая удалиться… – Навеки.
       — А ты продолжишь жить в кровосмешении…
       — Я… продолжу то, что начал. Моя судьба ничего не стоит. Даже судьбв Сигню неважна… Но судьбы Свеи, вот, что важнее всего...
     Он долго молчал, стоя так же прямо, и не глядя на меня, глядя куда-то, в дальние окна, на свою Свею?.. Выравнивая дыхание. Брови сошлись на переносье, разрезая чело морщиной, бледнея всё больше.
      Но потом перевёл взгляд на меня, не горящий огнём перед этим, нет, блестевший влагой… и проговорил снова, но уже иным голосом, голосом Сигурда, моего сына:
       – Ты молчала столько лет… Для чего ты сказала теперь? И ты о своей любви говоришь, мама?!
       Как ему больно!.. Я и не воображу эту боль! Но я сейчас наслаждаюсь твоей болью. Хотя больно и мне самой так, что у меня разрывается сердце. Но я не могу не мстить тебе. Никого я не любила как тебя, мой сын. Даже Эйнара.
       — Изгони её, изгони тварь, что съела твоё серлце, и правь сам, ты завоевал Свею, Свея — твоя по праву! Никто никогда не узнает…
       — Замолчи, мама…
       И вдруг истошный крик из коридора разорвал нам уши. Мы посмотрели друг на друга какое-то мгновение, прежде чем бросится на этот вопль. Посмотрели друг на друга, объединившись вновь в семью…
      Не надо было подсказывать, куда бежать, ещё не видя, мы оба знали, уже ЗНАЛИ, что произошло… Мы одновременно влетели в покои моего отца, Ингвара.
     Ингвар, мой отец, тот, кого я считал отцом всю жизнь, мёртвый лежал на полу с кинжалом в груди. Кровь не шла уже из широкой раны, растёкшись широкой лужей по полу, впитываясь в шкуру серого оленя…
    Мама, Рангхильда Орле, его тоже убил твой яд… Сколько ещё смертей, сколько жертв ещё нужно тебе, чтобы насытить твою ненависть? Твою обиду? Почему не любовь, а ненависть ты выбрала своим путём, своим смыслом, путеводным огнём?..
      Я всегда любил моего отца. Он был снисходителен и нежен со мной, он позволял мне оставаться ребёнком, в то время как мать видела во мне только конунга с самого рождения… Игры и шалости – это было по его части, даже объятия за сбитые коленки, синяки и шишки. Я любил моего отца. Он любил меня и гордился мной. И он любил мою мать. И верил ей. Поэтому он лежит теперь мёртвый…
    …Ингвар…
      Как ты услышал наш разговор?... Я не подумала о том, что ты... можешь услышать...
     Он зарезал себя, ударив огромным кинжалом в грудь и ещё с маху ударился рукояткой в стену, чтобы он вошёл поглубже в сердце. В самое сердце… Единственное сердце, что ещё любило меня…
     Ты взял меня в жёны, не расспрашивал и не задумывался не из глупости и слепоты, а по любви принимал такой какой я была…Столько лет ты прощал мне холодность, прощал и ни разу не нарушил свою верность мне, ни разу, за всю жизнь не опозорил меня тем, что якшался с другими женщинами. Терпел обидное прозвище Эгилл...
     Ты был тем воздухом, который я вдыхала не замечая его. И теперь ты лежишь безучастный и бледный, холодеющий, на полу твоей горницы, где я и не бывала ни разу…
       Мой удар, направленный в Сигурда, убил и тебя… Мой друг, мой единственный близкий человек, которого я никогда не принимала в своё сердце по-настоящему, который любил меня только за то, что я позволила  быть рядом со мной. Кого я не ценила никогда настолько, что не жила рядом с ним, а лишь вспоминала о другом… Кто позволял мне всё, ничего не требуя взамен, всегда за моим плечом, всегда рядом. Почти тридцать лет… большая часть жизни. Ты поседел и появились морщины на твоих когда-то румяных щеках, а я не замечала ничего… Теперь твои губы перестали улыбаться навсегда и никогда не произнесут больше моего имени так, как произносил только ты, с такой теплотой и нежностью... 
      Я хотела сыну выжечь сердце, я убила и тебя…

      Мороз такой крепкий, что потрескивают стволы деревьев и воздух кажется голубым, густым, как сгущается, замерзая, вода. Он с трудом втекает в ноздри.
     Или мне так тяжело дышать от тяжести ледяной глыбой придавившей моё сердце?
      Мы стоим возле погребального костра, который на морозе кажется ещё более величественным. Это не просто огонь, это пламя сжигающее остатки моего детства, счастливого и светлого времени. Мира, в котором я рос, в котором жил… Теперь нет и его.
      Что ты оставила мне, мама? Ты наполнила мне душу отравой и не один раз. Чего ты хотела? Чего ты хочешь? Ты хотела, чтобы я умер, как он, Ингвар, который был и останется отцом для меня.
      Чего ты хотела? Я всё ещё жив. И я не хочу умереть, во мне столько жизни и силы, что не тебе погубить меня. Что бы ты ни делала, уже не сможешь сделать хуже, чем было, когда в прошлом  году ты "раскрыла" мне глаза на «неверность» Сигню.
     Я не знаю, не могу знать, не понимаю, что мне делать с тайной, что ты открыла мне, разрушая весь мой мир.
     Этот погребальный огонь уносит в небытие не только моё детство, он сжигает и то, что было почвой под моими ногами, стеной за моей спиной.
       Не тебе убить меня, мама, хотя я почти уже мёртв сейчас…
     …Он не говорит со мной. Он ни разу не взглянул на меня за всё время, что продолжалась тризна. И едва прозвучали последние слова траурного гимна, и последние капли вина упали на большой курган, накрывший и костёр и угли и всё, что мы захоронили в нём – нашу семью, он приказал оседлать коней. Не оставаясь даже на ночлег.
       — Сигурд, — не выдержала я. – неужели и слова не скажешь матери?!
       — Ни слова больше, Рангхильда! Ненависть ничего не создаёт, ненависиь только разрушает. Прощай!..
       Он вышел прочь из терема, мне казалось, я слышу сквозь стены, как топочут копыта его удаляющегося отряда. Навсегда? Навсегда?! Сигурд, ты вся моя жизнь!
      Я почти упала на руки Лодинн.
      — Ничего, хиггборн, вернётся ещё…
      Вернётся?.. Он не вернётся. Я должна его вернуть! Чем мне жить иначе!? Или умереть, осознавая, что я разрушила всё, что было вокруг меня, что я хуже чумы?..

     …Снежная буря остановила нас с Сигурдом недалеко от Охотничьего хуса. Пришлось остановиться, хотя Сигурд  рвался назад в Сонборг, будто от этого зависела его жизнь. Но пришлось задержаться.
     Сигурд молчал всё время, что мы ехали, он молчал и теперь, он не ел и не пил. Я понимал. Я не трогал его… Потерять отца. Но почему мы так спешно уехали? Что произошло у них с Рангхильдой? И что произошло с Ингваром? В тереме начали шептться, но я не мог узнать даже слухов, не было времени.. Все эти вопросы я хотел, но не смел задать Сигурду…
     …Ветер завывал, мотая белую пелену за окнами, бросая охапки снега, было слышно, как они шуршат по стенам, будто крыльями птицы-зимы. Чудовищной, беспощадной, объявшей собой весь мир... Ночь, казалось, не закончится никогда, никогда не закончится эта метель, запершая меня здесь в нескольких часах пути от Сигню…
      Сигню… Что я везу тебе? Что я скажу? Не говорить ничего! Ничего!
      Сестра. Я не знаю, что это значит. Я не знаю, как братья любят сестёр, у меня никогда не было сестры… И я не то, что не имел права на тебя, я не имел права даже на тебя смотреть…
       Мама, ты вырастила меня гордым потомком гордых предков, а выходит я зачат тайком, украдкой нестрогой девушкой и распутным отцом… Не признан отцом, больше того, я женился на дочери моего отца…
      Сигню, я не могу вернуться… Мне надо было умереть вместо моего отца, вместо Ингвара…
      Умереть. Не позорить ни тебя, ни себя, ни наших детей… Смерть унесёт с собой и эту боль, раздирающую мою душу, мой ум. Умереть теперь же.
     Но… как умереть теперь, когда Ньорд угрозой навис над нами? И Рангхильда не остановится, если она не пощадила меня, то моя смерть заставит её идти до конца и … Кто спасёт тогда тебя от Орле, Сигню? Тебя, Эйнара, второго нашего сына, что ты родишь вскоре…
     Я всегда ревновал… Будто знал, что не имею права на неё…
      Молчать, не говорить ничего. Ничего не говорить. Пусть эта ужасная правда убьёт только меня, но не тебя.
       — Торвард, это правда, что в чумном походе вы с Сигню спали вместе? – Сигурд сидел, уставившись в одну точку перед собой, опираясь локтями в стол, казалось, не видя ничего перед собой. Его вопрос среди траурных раздумий оказался таким неожиданным и странным, что я растерялся так, что не сразу смог ответить. Сигурд смотрел на меня, взгляд не то, что холоден, он будто сквозь.
      — Мы спали в одной палатке, да, – сказал я и ужаснулся, что он подумает теперь, как думали многие поначалу… Поэтому я поспешил добавить: — Но…
      Но Сигурд поднял руку, останавливая мои речи:
      — Молчи, я знаю, – и отвернулся снова.
     И я вижу, он знает всё, как было. Он спросил не потому что подозревал, он спросил потому что хотел видеть как я отвечу, именно видеть, знать, солгу ли, стану ли юлить. Знать, тот ли я, кем он меня считает, товарищ и верный друг…
      …Да, я хотел почувствовать хотя бы это: осталось ли хотя бы что-то в этом мире прежним или вокруг меня всё ложь…