Гимнаст

Гимнаст

Творец вздохнул: тяжело и звучно.
За большим стеклянным барьером стояли многочисленные люди, выстроившиеся в очереди. Они тянули толстые шеи, вставали на цыпочки в попытке хоть немного разглядеть великого и неповторимого – того, кто так оброс славой, сплетнями и громкими, порой несправедливыми заявлениями критиков и обывателей. Вот-вот начнётся церемония выдачи автографов и подарков. Голодные, масляные очи насквозь сверлят стену, будто пытаясь пробить её и пустить внутрь ненасытную лавину самого хаоса во плоти.
А творец будто готовился к ужасной муке, пытке, к событию, которое должно стать кровавой вишенкой на чёрном торте. Ему впервые предстоит встретиться со всеми неравнодушными – со своими почитателям, фанатами, единомышленниками – словом, со всеми теми, кто, как он думал ещё пару дней назад, чувствовал неимоверное тяготение к личности пастора слова и был горячо влюблён в его творчество и мнил себя его истовым обожателем. Писатель, поэт, литературный критик – загадочный и непостижимый для читателей до сего момента феномен вызывал оправданный интерес.
Но не такими представлял своих адептов и учеников творец – эти, которых он сейчас видел в шаговой доступности пред собой, лишь за стеной, были монстрами, жаждущими хлеба и зрелищ – жирные чиновники, выходцы из низших слоёв: какие-то бродяги, люди сомнительной репутации, вороватые личности, проницательно и разыскивающе уже начинавшие изучать творца с ног до головы, буквально прилипая лицами к стене. Это было лишь извращённым подобием преданности, манией – но не горячей привязанностью любящего человека.
Виновник торжества грустно оглянулся на сувениры, которые лежали на небольшом столике, запечатанные в лучшие подарочные коробки, конверты, упаковки. Два, а то и три часа мучительного, вынужденного общения, наполненного лишь довольными ухмылками слащавых лиц и его, творца, страданиями.
А ведь сейчас вместо этого можно было бы пройти в просторный тихий тёмный кабинет на окраине города и читать труды литераторов и философов, либо взять перо, бумагу и начать писать… Творец с удовольствием променял бы всю имеющуюся известность вкупе с деньгами на подобное тихое, размеренное существование, заполненное лишь чистым, искренним творчеством, личными мыслями, вдохновением, природой, прекрасным, любовью – священной, истинной, непреложной…
Но нет, он должен, просто обязан, чтобы зарабатывать себе на хлеб, иметь дело с толпами, редакторами, газетчиками, всеми этими липкими и назойливыми насекомыми, едва ли ставящими искусство выше личных интересов и собственных эгоистичных стремлений? И это ли удел творческого человека?..
Но вот открывается дверь: усталые охотники поворачивают ключи и люди, точно свора сторожевых псов, всем существом лишь ожидающих команды хозяина, срываются чуть ли не на бег: прорваться вперёд очереди, предъявить свою, именно свою физиономию, первому взять автограф, первому завалить творца кучей неважных, бессмысленных, мусорных вопросов, первее и только первее… В сердце творца что-то болезненно ухнуло, а в голове чёрной кошкой мелькнула мысль: не он ли это, конец?
Эх, и зачем издатель только придумал эту затею? Надо же пригрозить, что, мол, не придёшь на церемонию – останешься у разбитого корыта, не видать миру твоей и без того сомнительной пьесы. Не видать и сборника лирики, который отказались принимать организации самого разного толка по всему город. Мелочность, мелочность и ещё раз мелочность. Что мы только не готовы сотворить над своей подлинной сущностью ради денег. Мы жадны без предела, мы ненавидим себя за это, но слишком поздно…
Мысли творца были беспардонно прерваны на середине: люди вошли, вернее, вбежали, вернее, влетели в стеклянный церемониальный дом с поражающей разум животной целеустремлённостью. Толпа беспокойным потоком хлынула к столу, за которым уже сидел творец, всеми силами пытавшийся не выдать своего абсолютно подавленного настроения и сильного отвращения ко всему в этом месте.
Первым просителем оказался полный, лысеющий, со слезящимися глазами мужчина, какой-то бизнесмен, менеджер или невеликой значимости чиновник – кто его знает. Просто вежливо попросил автограф: ничего излишнего, ничего неприятного, ничего навязчивого. Затем ряд разных, на удивление разных людей. Они тоже оказались приятны в общении, спросили у творца автографы и подарки, лаконично, сдержанно и довольно скупо отсыпали свои «спасибо» и удалились в никуда, откуда никем не замеченные бесшумно и появились. Всё было буднично и обычно – так же, как и в рассказах очевидцев, так же, как и в сводках новостей…
Но нет – первичные худшие опасения оправдались на двенадцатом или тринадцатом посетителе. Этот молодой, не по летам посеревший и осунувшийся бродяга с гнусной, хитрой ухмылкой начал тыкать в лицо ошарашенному творцу толстую замасленную тетрадь, приправляя это громкими возгласами, через которые с приторной горячностью, мерзко играя голосом, по всей видимости, пытался выразить крайнюю важность этой кипы бумаг и собственной персоны не просто в масштабе мира, но в сравнении с самим Творцом, который на фоне этого ораторствующего пройдохи выглядел гораздо менее колоритно. Тирада просителя без пауз продлилась с пять минут так, что последующие люди в очереди начали наклоняться к столу, нетерпеливо переминаться с ноги на ногу и настойчиво окликать выступающего, едва сдерживая агрессию:
– Эй, извините, вы… Поторопитесь! Нас ещё… за вами целая очередь! Будьте добры!..
На что оборванец отмахивался и, не глядя, небрежно бросал в их сторону:
– Подождите, вопрос жизни и смерти!.. – затем он снова обращался к творцу, – Глядите! Нет, вы просто посмотрите…Я решил достроить Вашу ветку сюжета о Джонсе, при условии, что его полюбила Джейн, и что из этого получилось. Глядите: почти абсолютно соблюдён ваш стиль, мой язык очень близок к вашему, эти отрывки можно было бы даже вставить в места, где они смотрелись бы как продолжения не законченных вами веток. Я не такой плохой литератор, каким могу показаться со стороны, я даже…
– Нет, мой друг, – творец, сглотнув, отвёл своей рукой руку бродяги с бумагами, – нет, это, прости, самые настоящие домыслы и графоманство… Я не приемлю…
Напускные деловитость и творческий пыл просителя как сдуло. Его лицо побагровело, глаза налились… Казалось, вот-вот он шагнёт вперёд, занесёт кулак и… Последствия предотвратили охранники: они, вовремя среагировав, подхватили и, осыпаемые грязными ругательствами, потащили говорящего к выходу.
Следующие просящие, однако, будто взбесились: один за другим они подбегали и, словно впитав неугомонную энергетику того бродяги, выкрикивали свои просьбы, отзывы и пожелания. Голоса накладывались. Воцарился шум. Творец заткнул уши, безуспешно пытаясь изолироваться от агрессивного внимания. Напряженье нарастало, и фанаты всё сильнее сжимали круг, теснили беднягу к стене, вопрошая и восклицая.
– Мне три подарка, я за новинками слежу! – орал жирный чиновник.
– Позвольте…Литературного опыта дайте мне! – выкрикивал пылкий, но внешне изрядно побитый жизнью юноша.
– Денег подай, милостивый государь! – надрывались старики-нищие.
– …И автограф моей бабушке, она вас читает! – задыхаясь, чуть не визжал обыватель.
– Дай! Принеси! Можно?! Пожалуйста! – хор нёсшихся отовсюду голосов с каждой секундой усиливался и, казалось, наполнял всё пространство здания от его вершины до самой земли.
Творец освободил уши – прятаться теперь уже не было никакого смысла.
– Да что вы, с ума сошли?! Берите, берите, пожалуйста, но пощадите, покиньте меня! – едва ли перекрывая вой толпы, хрипел творец, тут же трясущимися руками хватал подарки, писал автографы по несколько на лист, метал монеты и купюры прямо в толпу и совал в руки жаждущим оставшиеся экземпляры критических очерков и литературных руководств, написанных им же, уже не грезя ни о чём, кроме быстрого спасения из этого ада.
– А галстук до чего красивый! – выхватив подарки, продолжил неугомонный чиновник, с жадностью сверля взглядом одежду творца.
– Вот бы мне! – вторил юноша, получивший три книги в мягкой обложке.
– Изволь! – вторили чиновнику, галдя наперебой и нищие.
Один из этих стариков, совсем обнаглев, вцепился в рубашку творца и потянул на себя. Резкий рывок – и галстук сорван, а бродяга уже пробирается с трофеем в толпу – памятный сувенир от боготворимого писателя.
Литератор падает на пол. Его зажимают со всех сторон, люди надрывают глотки, просят; нахваливают, внутренне давясь от ненависти, в десять голосов почитатели.
– У вас, должно быть, красивая, чистая кровь талантливого человека! – перекрывая общий звон толпы, вдруг взвыл какой-то обыватель.
– И верно, верно! – оживились старики.
– А сердце! – визжал чиновник.
– Прекрасное, доброе, чувствующее! – дополнял юноша-адепт, уже захлёбывающийся слюной и утерявший любое понимание произносимых им слов.
– Посмотреть! – взрыкнул бюрократ.
– Да, посмотреть! – в унисон вскричала толпа.
Внутри у Творца разом похолодело. Чего они хотят, эти безумцы? Какая тьма раздавила их мозги, какой дьявол поработил их слабые души? Какая, наконец, зараза постигла их сердца? И это ли люди?..
Тут, под общий крик, свист и улюлюканье какой-то оборванец выхватил перочинный нож. Другие двое бродяги обхватили творца и прижали к полу.
– Охрана, помогите! – закричал писатель, но только хохот вечного, безликого зла был ответом.
– Друзья! – неожиданно общий гам был прерван сильным, звучным голосом пожилого мужчины, одетого в поношенный сюртук и засаленные классические туфли, –все разом замолчали и обратили изумлённые,  потускневшие взгляды к этому человеку, всё это время присутствовавшему незримо, неслышно в первом ряду и, казалось, не принимавшему участие в разгоревшейся оргии чувств до этого момента; в глазах старика сверкала, будто звезда, невероятная решимость мысли – идея царя, лидера, вожака, – друзья! Я слышал, многие из вас хотят стать великими литераторами, но просто не имеют таланта и возможности, чтобы заняться высоким искусством, так?
Толпа утвердительно загудела лишь на секунду, затем сразу смолкла, превратившись в слух и жадно внимая старику, подобно пророку открывающему божественную, доселе никогда и никем не виденную истину.
– Что ж, славно, так и знал. Не надо слёз, не надо рвать волосы и бить себя в грудь: есть выход: кровь и всё содержимое тела таланта даст вам то, чего вы алкали столько лет. Пируйте, властвуйте! Сегодня ваш день, не упустите возможность! Сегодня и только сегодня! Вперёд! Ешьте и пейте в избытке, пресыщайтесь!..
Последние слова оратора потонули во всеобщем гаме, потерявшем, наконец, все границы: толпа ожила, зазвучала, закрутилась в новой буре страстей. Среди людей возникли возгласы, громкостью и силой своей возросшие в два раза – гораздо меньше ныне они напоминали человеческие. Только хрип, хрюканье и лязг зубов – и страх, казалось, здесь вплотную приблизился к нашему миру.
Бродяга с ножом поднял своё орудие и навис над пленником. В этот момент память творца почти растворилась, а осознание реальности кануло в ничто. Тут-то в нём и вскипела сильная тяга к творчеству, и где-то на рубеже между безумием и высшим пониманием, бесчувствием и сам;й божественной любовью, между тьмой и светом, во вспышке горящего сердца, он вдруг понял всё: от начала и до конца.
Удар ножа сделал своё дело. Душа отделилась от тела, творец вернулся туда, откуда пришёл.

2021-2023