Матвеевы пчёлы

Дни стояли жаркие и длинные, солнце в междуречье Сылвы да Ирени, как оно бывает на заре уральского лета, подымалось высоко, согревая знойным лучами лес и нивы, где уже вовсю колосились рожь. Ближе к ночи жар начинал спадать, по оврагам вставила дымка, а луга и покосы умывались студёной росой, так что на рассвете травы да цветы, густо убранные жемчугом небесных капель, представали во всей своей красе.
Одной из таких зорь, по обочине пыльной дороги уводящий из Кунгура в бескрайние поля, где с зори до зори грохотали полуторки, шли с котомками два брата: старший - Арканя, коему минуло тринадцать лет  да младший Вовка, лет десяти. «Дядя, а дядя – крикнул Арканя загорелому шофёру, проезжавшей мимо грузовой машины, - возьмёшь нас пассажирами в  Орду»? «А сколько платите», - улыбнулся шофёр, остановив полуторку, не выпуская самокрутку из зубов. «Тридцать копеек», - ответил мальчик, запустив за монетами руку в штаны. «Пойдёт, залезайте оба в кузов!». Братьям не надо было объяснять, они запрыгнули, куда им было велено, и расселись на мешках схватившись за борты;.
Машина тронулась, на каждой кочке её трясло, в глаза то и дело летели камни да пыль, а только Вовке и Аркане было всё равно. Только вчера закончилась школа, наступили каникулы, а впереди их ждало благодатное лето с брызгами реки, ароматом трав и лесной земляники, в милом хорошо знакомом с детства доме дедушки Матвея да Бабушки Лисаветы в маленьком селе Курилово на зелёном холме.
Долго или коротко, а пейзаж вокруг переменился, вместо леса, полей и лугов потянулись избы, заборы да купечьи дома. Наконец, вдалеке,  поднялась громада бывшего Ильинского храма, где с ещё двадцатых крутили кино. «Приехали, вылазьте, - гаркнул шофёр ребятам, остановив машину на каком-то шумном деревенском перекрёсте, - Орда!».  Братья спешились, подобрали свои котомки, и пошли на самый край села, где до самого горизонта разливался простор полей.
Вовка глазел по сторонам, его изумляло всё: и стрижи, скользящие в поднебесье, и громады облаков, кои подобно могучим кораблям бороздили синий океан, и цветные бабочки, и скворцы, что сновали по посевам туда - сюда.  Наконец, перед братьями распахнул свои крылья могучий Куриловский лог, а оттуда как из-под земли по;днял главку Свято-Иванновский храм, и под ним… дома да сарайки, сады и огороды,  взгромоздившиеся у тёмного изгиба Ординки, уносящей свои воды куда-то в Голузин лог.  А ещё, у самой околицы в тени могучих тополей виднелась сельская кузница, над которой к прозрачному небу подымался беловатый дымок.
«Вот мы и пришли, - сказал зазевавшемуся брату Арканя, - всё Курилово лежит перед тобой, - пора спускаться, а то пропустим обед».  Сказано – сделано. Братья, не мешкая, спустились по склону, перешли по мосту Ординку, миновали церковь и свернули на тропу, идущую вдоль дороги, по которой водили лошадей. Тут ребятам по пути встретилась старушка «Здравствуйте»,  - сказала она и поклонилась им в пояс. «А не внуками ли вы Матвею Фёдоровичу приходитесь?». «Здравствуйте, внуками» – ответил Вовка. Старушка улыбнулась, махнула им  на прощанье рукой и пошла по своим делам. «Странная старушка, - подумал Арканя, -  надо бы скорее подыматься, а то, что не так, и с нас спросит, да не приведи Господь!».
Скоро, однако, всё забылось. На самой вершине угора перед братьями во всём своём великолепье предстал знакомый с детства дом с небольшими окошками, покатой крышей и тяжёлыми воротами кои на ночь запирали на засов. Вовка открыл дверь, прошёл по знакомой дорожке в ограде вымощенной плитняком, поднялся на крыльцо и бросился что было сил в избу, где у печи стояла румяная бабушка Лисавета Ивановна, готовя обед.  «Бабушка» - закричал он.  «Вовка! Арканя!» - всплеснула руками Лисавета, что ж не написали, дед бы хоть лошадь справил, да съездил за вами в Орду. Ну, садитесь, скоро каравай доставать из печи, и будет обед». «Толька! - крикнула она другого внука, коий жил с ней в избе, - ты бы сходил за дедом, скажи, что Вовка с Арканей приехали, да кушать уже пора!». «А что опять я?» - заартачился Толька, вошедший из сеней с рогаткой наперевес. Пусть они и сходят, будет деду радость от нежданных гостей». «И то, правда, - хитро улыбнулся Арканя, - Вовка сбегай-ка ты, заодно и кузню посмотришь, целых полгода там не был».
Вовка сорвался с места выбежал из избы да понёсся огородами вниз, где звенела и дымила деревенская кузница, ибо дед Матвей служил при колхозе кузнецом. Пробегая Матвеев огород, Вовка притормозил: что-то было не то. Весь участок жужжал, звенел мириадами маленьких крыльев, и как будто двигался в тени деревьев да кустов. Приглядевшись, у старой черёмухи Вовка увидел добротный улей, коий заводил свою летнюю песню, отправляя сотни полосатых тружениц на покосы и луга. «Ба! Да дед Матвей завёл себе пчёл. Значит, к осени у нас будет душистый мёд!». Так подумал Вовка и довольный побежал к деревенской кузнице.
В кузнице было жарко и дымно.  Дед Матвей качал меха, покуда сзади раздался крик. «Деда!». Дед Матвей обернулся и широко улыбнулся в свои усы: «А, внучёк. Значит и Арканя здесь? На каникулы приехали? Сами добрались? Ну молодцы!». «Бабушка сказала звать тебя в избу, говорит обед накрывать пора». «И то, правда, заработался я нынче»,  согласился Матвей. Сделал, что надо было и пошли они домой по той же дорожке, что недавно Вовка бежал вниз. Вовка без умолку болтал, а дед всё слушал, переменно крякая да кивая головой. Наконец, когда они подошли к огороду, Матвей сказал, «А давай ка зайдём на ключ, день случился жаркий, а в кузне и вовсе пекло, очень уж пить хочу». Так они и поступили. Дед Матвей наклонился к ключу, зачерпнул воды и пил, пил да пил. За тем настал черёд Вовки,  сел он как дед, зачерпнул воды и попробовал пить, но тут же сморщился. Вода ломила зубы и была студёной как лёд. «Что, холодная наша водичка, - засмеялся дед Матвей. Так – то вас городских! Ну да ты  не морщись, всё равно её пей.  Это вода здоровье даёт и силы, станешь пить её часто, никакая хворь тебе не страшна».
Проходя по огородам Вовка дернул деда за рукав: «Дед, скажи, а откуда у тебя в огороде  пчёлы». «Улетели у кого-то - буркнул Матвей, - а я не лыком шит, взял садок твоего прапрадеда Абрама и поймал. Вот и будет у нас по осени мёд».
Только  Вовка совсем не унялся: то одно о пчёлах спросит, то другое, а потом и вовсе давай рассуждать о мёде и о том, где пчёлам лучше сбирать пыльцу. «Слушай пострелёнок, - не выдержал дед Матвей, давай-ка поторопимся в избу. Там похлёбка стынет, каравай нас ждёт и Толька с Арканей поди слюной изошлись. А вот когда отобедаем, лягу отдыхать, так подходи да спрашивай, всё, что хочешь, расскажу.
Когда все сели за стол, Лисавета раздала деревянные ложки, нарезала горячий каравай, и пошёл у них пир горой. «Что – то ты сегодня много ешь, - усмехнулся Толька, глядя на Вовку, -  двадцатую ложку в рот кладёшь, не лопнешь?». Вовка от такого чуть не поперхнулся хлебом. А дед Матвей, без объяснений, как даст Тольке ложкой по лбу «Я тебе дам «не лопнешь», гаркнул он, - и вообще никаких разговоров у меня за столом». Толька надулся, но продолжил обед. Наконец, когда чугунок с похлебкой заблестел намасленным дном, Вовка встал из-за стола и задал деду вопрос: «Дед, а где сегодня Вовка Денисов?». «Как это где – изумился тот, - он Нагорицкое стадо увёл до зари пасти в Сенной лог, сегодня их черёд». «Ну вот, хоть одним нахлебником меньше», -  пробурчал, было, Толька,  и опять схлопотал от деда деревянной ложкой в лоб.
Вволю насытившись и поговорив с Лисаветой о насущных делах, дед Матвей потянулся да отправился в прохладу сеней, где стояла у него кровать для летнего сна. Да не тут-то было. Только он лег, подбежали Вовка с Арканей, и давай наперебой расспрашивать его про улей и пчел. Что было делать деду Матвею? Вздохнул, повернулся с боку на бок, да пришлось рассказ держать, как обещал. «Дело было на Егория, - начал дед,-  работал я в ту пору в своем саду. Вдруг услышал, точно гром гремит, повернул свою голову на запад, и  гляжу: тучи нет, зато летит на меня рой. А у меня как раз в огороде черёмуха в цвету. Прилетели, значит, пчелы, облепили ее. А я быстрей домой, у меня здесь садок да сети пчелиные от Абрама остались, да вон он стоит в углу».
И действительно, в самом углу сеней стоял неприглядный ящик, плотно обшитый корой  с укромным входом,  черневшим в свете июньского дня подобно дуплу. Сверху ящик накрывала крышка, а под ней четыре рамки, куда для лова пчёл помещали приманку: немного разведенного сахара, пергу или мёд.
«Вот им я рой и словил» - сказал, зевая дед Матвей. «Теперь они прижились, работают целый день, летают с лужка на лужок». «Дед, а какие это пчёлы, часом не бурзянские?» спросил Арканя, так что дед Матвей уже начинавший дремать, даже вздрогнул и уставился на внука во все глаза. «Какие, какие бурзянские? - почесал он лоб, я про них отродясь не слышал, - ну-ка просвети». «Есть такие пчёлы, - начал Арканя, держат их башкиры в бортях. Я о них в книжке читал. Говорят трудолюбивей наших, летают дальше, а ещё сбирают такой чудесный мёд, что его и ешь не наешься, и простуда с ним любая не страшна. Царь покуда был, почитал этот мёд самым лучшим, и башкиры поставляли его напрямую в Зимний, к имперачему столу».
«Не…, простые наши пчёлы» - зевнул на это Матвей, - откуда здесь башкирам взяться, край их лежит далеко….». «Хотя… - тут Матвей повернулся на правый бок, - знаю я пчёл поспособней бурзянских, нет их мёда полезней и вкусней, а летают эти пчёлы за ним настолько далеко, что даже сокол ни один вовек не долетит». «Деда расскажи», - дружно запросили Вовка с Арканей, а тут ещё Толька пришёл, сел у входа  на крыльцо,  и навострил быстрее уши»
«Ну ладно сорванцы, убедили» - сказал дед Матвей, перевернулся на спину и уставился куда-то в потолок.  «Слышал я когда-то от деда  Абрама про особый рой, что выводится раз в сотню лет. Пчёлы эти отливают золотом и глядят на солнце так, точно не Господь их создал, а в дыму и жаре выковал кузнец. Найти их трудно, поймать тяжело, но кто сумеет - получит счастье.
 Говорят, летают они за нектаром не на луг, а прямо на небо в райский сад. А мёд у них янтарный, точно светится, и вкус его такой, что представить сложно. Лучше патоки, лучше шоколада, лучше парного молока. Этот мёд любую хворь из тела выгонит и рану залечит, и хромого на ноги поставит и старика омолодит. Вот такой чудесный мёд».
Слушал Арканя деда Матвея, слушал да как прыснет: «Дед ну что ты сказки завёл, какие золотые пчёлы, какой райский сад!? Чай мы не маленькие уже». «А вот и правда!» – вмешался Толька. «Был подобный рой у Кондратия Осивича, так он на свете Божьем прожил целых 200 лет».  Арканя ещё сильнее засмеялся: «И ты туда же,  надо книги умные читать, а то совсем уж сказками оброс в своей деревне. Эх ты Толька,  Толька-темнота».
Тольку это задело, он покраснел от злости, сжал в карманах кулаки, и хотел уже, было, броситься на брата да задать ему хорошую трёпку, но тут вмешался Дед Матвей. «Ну-ка тихо вы оба!».  «Нашёл я в лесу одно дупло, и по всем приметам вылетит оттуда в  Троицкий вечер такой рой. Мы его поймаем, а там уже видно станет, кто прав был, а кто нет. А теперь все трое марш отсюда, растревожили мне сон!». С этими словами он отвернулся от внуков и вскоре захрапел. Что было делать братьям? Еще препираясь, они послушно вышли во двор.
Весть о приезде Вовки и Аркани быстро разошлась по селу. Первыми с тряпичным мячом к избе Матвея Фёдоровича прибежали Падькины ребята и позвали братьев играть в футбол. Матч растянулся надолго. Ближе к полудню на поляну где стояли ворота, вышла бабушка Лисавета, принесла бутылку молока и свежий хлеб, да сказала своим внукам, чтобы долго не гуляли. Дед Матвей собрался утром ехать на делянку, рубить дрова, от того и вставать придётся до зари.
Да что детям время? До самого вечера шла  игра, потом залезли в реку купаться, и лишь когда красноватое солнце начало клониться за кромку лесов, а с Голузина лога потянуло прохладой,  полевыми цветами да свежим молоком, братья, уставшие и чумазые, но по-детски счастливые поплелись домой. Дома в сенях для каждого был уже наточен топор, подготовлены онучи и лапти, чтобы было в чём идти работать в лес. Ребята поели, что оставалось, и пошли на сеновал в конюшню смотреть цветные сны, пока поутру не разбудит их дед.
 Да не тут то было! Лёжа на сене Толька шутил и смеялся, а ещё рассказывал такие истории, кои случились в селе с зимы, что Кунгурским братьям становилось завидно, что прожили они это время в городе, а не здесь в глуши. Вовка и Арканя говорили о своём, про жизнь в Кунгуре, про школу, и про то, как поезд вёз откуда-то с запада, старое оружие, лежавшее в полях ещё с войны. Вовка похвалялся, как стащил с состава старый ППША, но так и не смог заставить его стрелять. Да важно ли это было? Такой игрушки не сыскать во всём дворе. И даже братья Пиликины порывались поменять его на новый футбольный мяч, а он отказался. Нет такого в Кунугре, и не будет теперь ни у кого.
«А вы заметили, спросил - Арканя, нас здесь трое, а лаптей и топоров в сенях стоит на четверых. Значит Вовка Денисов тоже поедет с нами? Только где его носит,  стадо пришло, а его всё нет, видно уснул на своём лугу».  «Сам ты уснул – раздалось из дальнего угла сеновала,-  я тут больше часа в соломе лежу, байки Ваши  слушаю, а Вы ни как не притихните. Полночь скоро спать пора!».
Надо сказать, что Вовка Денисов был ещё одним внуком Матвея Фёдоровича, жил он в доме по соседству, но дни и ночи проводил у деда, когда не случалось какой-нибудь работы или не надо было идти в Голузин лог пасти коров. «Ну вот, нарисовался, - буркнул Толька, - у тебя чего, избы своей нет?». «Как же нет, – не понял Вовка Денисов, - есть, только спать там одна скука. А у вас вон людно да весело. И потом на утро всем идти рубить дрова,  так чего мне делать дома?». Толька ещё поворчал, повернулся на левый бок, и больше ни сказал не слова. Арканя отполз в дальний угол, где томился Вовка Денисов и притих, а вскоре всех на конюшне, включая, внуков Матвея Фёдоровича корову Зорьку да нескольких овец обуял глубокий беспробудный морфей.
«Вставайте лежебоки! На делянку пора!» - прокричал откуда-то снизу дед Матвей. Вовка открыл глаза и поёжился:  в конюшне было прохладно и темно, снизу маячил дед с керосинкой, а справа завозился Арканя и давай понемногу спешиваться с лежанки ища ногами лестницу. Предстояло умыться и одеться, впереди ожидали два дня в глухом лесу. Дальше спустились два Вовки, а Толька в это время лежал и молчал. Наконец и он подал голос: «Сколько можно, каждый год по эти дрова мы ездим… Слушай дед, а давайте без меня, вон у тебя сколько помощников. Без меня управитесь, а я пожалуй спать». «Ах, управимся, ах спать – гаркнул дед Матвей, - ну я тебе жид сейчас покажу» с этими словами он схватил навозные вилы, поставил лестницу и полез за Толькой прямо на сеновал. Тольку от этого вида как ветром сдуло. Он спрыгнул вниз и быстрее всех помчался умываться, да завтракать, а потом и вовсе первым был готов ехать в лес. Дед Матвей, тем временем, взял в колхозе лошадь с телегой, усадил туда всех четырёх своих внуков и поехал как-то плавно и не спеша.
Над Ординским краем, меж тем, подымалось солнце. С востока, небо обуяла позолота, по ложбинам да оврагам томилась молочная мгла, а на западе над звенящим простором полей ещё догорали звёзды, и стояла синяя летняя ночь.
Когда добрались до делянки, дед Матвей показал внучатам, как валить деревья, как подрубать, а потом с пилою ходил, да указывал на какие колбанья надо пилить ствол. Напилят колбанья и колят, а росколотое несут к столетней сосне. Там всё это ложилось в поленницу, и дед Матвей со специальной меткой ходил да замерял, сколько нарубили, и сколько осталось, чтобы хватило до весны.
Наконец, когда над лесом спустился вечер, дед Матвей присел на пень, посмотрел на поленницу и сказал. «Всё, довольно ребята, продолжим утром. Я поеду в деревню, а вы на делянке оставайтесь. Надо же кому то это сторожить. И не вздумайте рубить тут без меня. Валить вы не умеете, а так без пригляду, то не дай Господь, кого из вас ещё зашибёт».
С этими словами он сел в телегу, понукнул застоявшуюся лошадь и пустил её в рысь. Ребята завели костёр, нажарили печёнки, а беседа сама собой потекла про дивных пчёл и райский мёд: брешет дед или нет! «Думаю что сказки это, - буркнул Арканя, нет таких пчёл, чтобы в рай сумели полететь. Да и где он рай? Над нами космос, говорят, что скоро и туда доберётся человек». «А я ему верю,   - сказал на это Вовка Денисов, ведь был же Кондратий Осивич. Все про это говорят». И Толька оживлённо закивал головой.
«Да кто это такой», - спросил Кунгурский Вовка своих Куриловскх братьев, живших от рожденья на селе. «Кондратий Осивич, - начал Толька, видимо твой предок, как и ты, был он Кощеев. Родился он давным-давно, а прожил, говорят, почти два века. У него уж правнуки состарились, а он же не меняется ходит весь поджарый, точно заморожен, и глядит на тридцать восемь лет». «Говорят, - вмешался Вовка Денисов, - что поймал он однажды чудесный рой в лесу. Так и дневал всю жизнь, вкушая янтарный мёд, вот и прожил столько, что здешним мужикам не чета». «И ещё бы жил, - продолжил  Толька, коли языком бы не чесал. А то захвастал, вот де посмотрите, есть у меня чудесный рой, а с ним мне ни хворь не пуля не страшна. Уйду на любую войну – вернусь здоровый и живой. Тем и поплатился. Залезли к нему ночью воры, забрали улей вместе с пчёлами и в мешок. Утром он пчёл хватился, а воров и след простыл». «Тогда-то,  - подхватил за братом Вовка Денисов,  - отдал Кондратий свою ловушку для пчёл нашему прапрадеду Абраму, дескать, рой такой слетает раз в сто лет на Троицу, может хоть он сумеет его сыскать. И рассказал, по каким приметам найти дупло, где пчёлы такие родятся на свет. Всю свою жизнь искал наш предок Абрам такое дупло, да так и не выведал. Потом и прадед Фёдор помогал ему, а тоже не вышло. И даже дед Матвей нет-нет, да в начале мая на целую неделю уходит в лес. Похоже, в этот год ему свезло».
За костром воцарилась тишина. Братья замолчали: и сельские и градские, каждый смотрел на пламя и думал о своём. Наконец, когда догорали последние угли, Толька остался на часах, а все остальные, пожелав ему спокойной ночи,  впали в безмятежный тихий сон. Утром на лошади вновь приехал дед Матвей, он привёз молоко с горячим караваем, указал кому, что рубить и снова закипела работа, снова зазвенели пилы, застучали топоры. Наконец,  к обеду у старой сосны выросла вторая поленница больше прежней. Дед Матвей придирчиво обмерил её и улыбнулся: «Довольно  ребята, на зиму хватит, сворачивай лагерь, домой пора».
Ближе к часу, когда все уже собрались, на трёхтонке приехал зять Матвея Фёдоровича, и не говоря ни слова стал грузить со всеми поленья из двух больших куч к себе в грузовик. Вскоре всё было готово, дед Матвей уехал на телеге, а ребята - на трехтонке, забившись среди дров.
Дома в этот вечер пахло стряпней, бабушка Лисавета испекла пирог из мелкой рыбы, той, что дед Матвей наловил на Ординке с утра, прежде чем поехать на делянку к внукам. «А что нынче праздник какой-то  - удивился Вовка,  когда ему положили горячий рыбный пирог». «Конечно, подмигнул ему дед Матвей: дровами запаслись – уже повод. Будет теперь у нас всю зиму тепло и уютно в избе, а чем это не праздник?».  Затем играли в карты в дурака на щелбаны, да так что у Аркани от этого дела к первым сумеркам заболел и распух лоб.  Потом пели песни, дед рассказывал сказки. А когда стемнело, все разошлись на сон. Так закончился долгий и трудный день. 
Время в деревне проходит быстро, только начались каникулы, только успели Вовка с Арканей приехать из Кунгура, как уже на пороге Троицын день. Накануне вечером дед Матвей зашёл в конюшню, где на сеновале ночевали внуки и сказал ребятам так: «Нынче ложитесь пораньше, завтра рано разбужу. Пойдём мы с вами в дальний лес, где с закатом, под вечер из дупла слетит чудесный рой. И если изловчимся, будет у нас ко времени янтарный мёд. Сказал он так, раздал внучатам новые лапти, и вернулся в избу, а братья остались вчетвером. Но тут куда-то намылился Толька, напялил лучшую рубаху,  чистые порты, блестящие сапоги и даже расчесался, чего до этого за ним не видел никто.
«Ты куда это такой расфуфыренный, чистый франт» – съязвил Арканя. «Я в Голузино, будут там сегодня Троицкие гулянья, станем с парнями ловить «русалок» в окрестном лесу». «Какие русалки, опять сочиняешь, нет их и не было в Голузино, - рассердился Арканя. «Эх вы городские, улыбнулся Толька, просто места надо знать… И «русалок»». На этом он хитро подмигнул и был таков.
Остались на сеновале Арканя и два Вовки. Беседа без Тольки как то не пошла, а от того все три брата, как то не сговариваясь, свернулись калачиком, каждый в своём уголке и провалились в беспробудный тихий сон.
«Эй, сони, подымайтесь» - крикнул кто-то внизу. «Дед давно готов и уже ворчит, что вы никак не придёте к завтраку». Вовка открыл глаза, внизу под сеновалом стоял Толька одетый по-дорожному с небольшой котомкой и во все глаза смотрел на братьев, спавших на сене, каждый в своём углу. «Ты что, не ложился?» - зевнул Арканя. «Да когда там, отмахнулся Толька, - вместе с петухами вернулся, успел переодеться и опять надо в путь». Братья зевая слезли, умылись, наспех закусили караваем да парным молоком, и вскоре стояли в сенях, готовые идти в путь. «Готовы? Молодцы!- гаркнул дед Матвей, -  ну-ка держите котомки с сетями, а ты – указал он на Арканю, понесёшь садок.
Когда дед Матвей со своими внуками подошёл к околице деревни, в небе ещё стояли звёзды, даль застилал туман, травы блестели от росы, и стояла такая свежесть, что ребята невольно ёжились, то и дело, пряча свои подбородки в подня;тые воротники.
Дорога оказалась дальней. Позади осталось Голузино и пара других деревень имена, которых Вовка и не знал. Ближе к обеду ноги стали уставать, а котомки казаться тяжёлыми, но братья и не думали об этом, а смотрели кругом во все глаза. Здесь на десятки вёрст окрест, во все четыре стороны взору их предстал  Ординский край во всей своей красе. 
Солнце уже стояло высоко, на полях искрилась умытая росами рожь, с лугов и покосов тянуло душистой свежестью, а в лесу под пологом сосен, где, казалась, сбереглась прохладная ночь,  распевали ранние птицы на все лады. «Как же хорошо, какая прекрасная у нас земля!» - сказал негромко Вовка деду Матвею, шедшему со своей поклажей впереди. Дед на это улыбнулся, посмотрел своёму внуку прямо в глаза и серьёзно так сказал: «Запомни это чувство Вовка, и неси его всю жизнь до самых седин».
Уже прошёл полдень, когда Матвей остановился у прохладного ручья и объявил привал. Все перекусили тем, что взяли из дома. Арканя куда-то пропал, а потом вернулся сердитый и надутый, уверяя, что его в кустах укусила жаба и теперь по телу пойдут волдыри. «Пустое – посмеялся дед Матвей, - жабы не кусаются, а если и иначе, так зачем к ним лезть? У жаб свои заботы мух да комаров ловить. Вон над Толькой, целая туча роится, пора бы подыматься, а то совсем заедят… Ух и попадёт нам потом от бабушки Лисаветы. Вставайте ребята, пора в путь!».
Ближе к вечеру дед Матвей и четыре внука вышли на  широкую поляну, посреди которой росла одинокая старая липа с большим дуплом. «Слышите как жужжат, – спросил у братьев дед, это означает, что готовится к вылету народившиеся рой с молодой пчелиной маткой. Вот её нам и надо поймать, а другие пчёлы без труда последуют за ней». Дальше все спустили наземь котомки,  стали разворачивать сети, Арканя поставил садок, а дед Матвей стал расставлять своих внуков на посты. Вовку Денисова отправил на северный край поляны.  Тольку - на Юг, Арканю и Вовку  на восток, а сам с садком пошёл на Запад, куда, как он думал, устремится новый рой.
«Смотрите сорванцы, не зевайте, - сказал он. Как увидите, что рой летит на вас, расправляйте сети, и кричите громче, да зовите меня, а сами не дайте пчёлам уйти».
Пост Аркане и Вовке достался самый ближний, они развернули сеть и нетерпеливо смотрели на дупло, ожидая, что с минуту на минуту из чертогов старой липы вылетит чудесный рой. Прошёл час, потом второй, за тем третий, липа продолжала жужжать, а пчёлы как и прежде, не хотели вылетать, продолжая свой неспешный разговор во тьме дупла. «Господи, как скучно, - протянул Арканя, - так поди они сегодня и не выйдут, гляди уже солнце  садится, а пчёл как не было, так нет». Он отвернулся от поляны, посмотрел на соседнюю вековую пихту, на вершине которой качалась не пойми откуда прилетевшая ворона и внимательно смотрела на него. «Летят, летят», - прокричал что было мочи Вовка, Арканя вздрогнул, обругал ворону и  опять повернулся к поляне, освещённой последним лучом заходящего солнца. Из дупла действительно вылетел рой, он кружил у липы в загадочном танце, отливая такой позолотой, точно  тельца этих пчёл были кованы из металла, а ещё, как почудилось Вовке, не было у них и чёрных полос.
«Смотри, смотри – прокричал Арканя рой летит нас, расставляй быстрее сети…». «Дед, дед!!!!». А дальше случилось странное, рой остановился у самого куста, за которым притаились мальчики, поднялся выше и рванул, что было мочи к северному краю поляны. «Что такое, где рой?» – крикнул запыхавшийся дед Матвей, прибежавший неизвестно откуда со своим садком.  «Да пёс его знает, - буркнул Арканя, летел на нас, а потом остановился, взлетел выше, и пошёл на север». «Тьфу ты погань! – Выругался дед Матвей, - матка нас подтрунивает, ну ничего главное, чтобы Вовка теперь не растерялся, быстрей к нему». Поляна была большой, ребята собрали сеть и со всех ног побежали за дедом к Вовке Денисову, но когда добрались, застали его растерянным, пакующим сеть». «Куда девались пчёлы и дед? – спросил Арканя. «Я не знаю, - пожал плечами тот, - уже устал ждать, вдруг смотрю, а рой летит на меня, я расправил сети, хотел поймать, а рой возьми да и сверни на Юг. Прибежал было дед, что-то буркнул, сказал собираться, а сам рванул до Тольки. Теперь всё дело за ним, главное чтоб он не оплошал.
Вовка и Арканя помогли другому Вовке собрать пчелиную сеть и все вместе бросились на южный край поляны,  где с такой же сетью дежурил Толька. Этот пост лежал от старой липы дальше всего. Уже на подходе, братья поняли, что-то  пошло не так, за ближайшими кустами дед Матвей ругался и бранился на все лады.
«Я тебе паршивец, что сказал,  поставить сеть и ждать пока полетит рой, а если полетит то звать меня, а ты что сделал?».  «Так я поставил и ждал», - отвечал на это Толька.  «Ах ты поставил, ах ждал, - не унимался дед Матвей, а почему тогда прибежав сюда я застал тебя храпящего под этим самым кустом, положив под голову пчелиную сеть прямо на земле?». «Не знаю, - замялся Толька, - ждать было долго, сам не заметил как уснул». «Ах он не заметил, ах он уснул, опять поди всю ночь по Голузино шастал, ух и дождёшься ты у меня, всё твоим отчиму и матери скажу!».
До поздних сумерек все четыре брата и дед Матвей бродили по ближнему лесу, пытаясь отыскать чудесный рой, но всё было тщетно. Пчёлы исчезли без следа. На поляне у старой липы разбили они лагерь, развели костёр, сготовили похлёбку, но беседа как-то не пошла. Дед Матвей сердился на Тольку, Толька сердился на братьев и ещё не ясно на кого, а Вовке просто было обидно, что он так и не вкусит янтарный мёд. После ужина немного посидели, посмотрели на звёзды, а дальше всех свалил глубокий сон.
Ночью погода испортилась, нагрянули тучи, затянули небо, ударил гром, а к утру разразилась настоящая гроза. Вовка проснулся промокший до нитки, было темно, бушевал холодный ветер, сосны стонали под его ударами, точно призывая на помощь, лешего, коий никак не хотел прийти. В небе полыхали молнии, гремел гром, и, казалось, что небо хочет свалиться на землю, да ещё поляна обратилась в настоящее месиво, по которому теперь со всех концов неслись потоки воды. «Сюда скорей», прокричал Арканя, увлекая младшего брата за собой.  Он протащил его по лесу, вывел в крутой лог,  где в ложбине росла невысокая, но ветвистая пихта. Братья забрались под её подол, где на удивление, оказалось сухо и тепло. Вскоре подоспел и дед Матвей, да Вовка Денисов с Толькой. Дед немного покряхтел, достал из мешка Керосинку и зажёг в ней огонёк.  Их укрытие сразу наполнилось уютом. Вовке даже показалось, что сейчас они не в лесу под пихтой, а в маленькой сторожке, где царят мир да покой, покуда, где-то, над крышей бушует природа да шумит гроза. «Да – сказал дед Матвей,  - пчёл не поймали, вымокли до нитки, да ещё потеряли два дня. Вот на деревне смеху-то будет».  Вовка лежал и слушал, да сам и не заметил, как впал в тревожный кроткий сон.
Когда гроза закончилась, дед и внуки собрали поклажи и пошли восвояси, оставляя дремучий лес. До полудня шли безмолвно каждый думал о своём. Наконец уже на подходе к Голузино, Арканя закричал: «Дед гляди туда, к нам летит рой». Дед Матвей, едва переставлявший ноги всю дорогу назад, понурый и сердитый, вдруг нежданно оживился, поставил на пень садок, и крикнул внукам: «Доставайте сети ребята, видимо пчёл спугнула гроза, пошатались они по лесу и летят к нам». Сказано сделано. Сети были расставлены, рой был окружён, вот только ловить его не пришлось. Пчёлы покружили над пнём и сами послушно скользнули в садок. «Набегались, устали мои милые, - ворковал дед Матвей закрывая выход да поглаживая садок,  - ну ничего сейчас придём домой, у меня там, в сарае новый улей справлен, поставим его под черёмухой подле старого и будет отныне всё хорошо». «Дед, а покажи мне пчёл, неужто они все золотые, как ты говорил, - пристал к Матвею Толька, - может это сказки». Дед Матвей что – то пробурчал, но потом приоткрыл немного крышку и сказал «Одним глазком».
«Тьфу, ну пчёлы как пчёлы, даже полоски есть», - сказал Толька.  «Как полоски есть», - изумился Матвей, открыл пошире крышку и хлопнул себя по лбу.  «Эх, ребята не тот это рой, верно у кого то улетел в деревне, а теперь достался нам, ну да ладно, будет у нас в огороде отныне два роя, а по осени каждому банка мёда. Пусть и не янтарный, но он наш цветочный, милый и родной».
Так и дошли они до своей деревни, а когда приближались к дому из Матвеевых ворот на встречу выбежала бабушка Лисавета, и всплеснув руками устремилась к мужу со словами: «Матвей у нас беда». «Ночью разыгралась буря, ветер повалил черёмуху в саду, она упала на улей и пчёлы улетели, а ловить их было некому, и теперь наш рой неизвестно где». Услышал это Матвей, обнял Лисавету и говорит: «Да бывает в жизни так, отправился за чудом, после покусился на чужое, а в итоге остался при своём». И сказал жене как дело было.
Вечером за чаем разговор в избе Матвея только и шёл что про мёд да пчёл. Вернувшись из странствия Матвей первым делом достал из сарая новый улей, поселил туда свою пчелиную семью, да поставил его теперь на крышу своего двора, чтобы тот всегда был на глазу. «Да… всю жизнь мечтали, и Абрам - Ваш прапрадед, и Фёдр - Ваш прадед, и я поймать чудесный рой, да только видно не судьба» - сказал за чаем внукам дед Матвей. «Вот подрастёте, немного, расскажу я каждому из вас про приметы, как этих пчёл найти. Жизнь штука странная, может быть вашим детям повезёт, а может быть внукам, и будут наши пчёлы летать на самое небо, туда, где в царстве Божьем под песнь херувимов цветёт Эдем». После этого Матвей Федорович сделал большой глоток из чашки чая и посмотрел в окно. А за окном был летний вечер. Солнце клонилось к закату, где-то вдалеке, в Подгорице бродила по дворам гармошка, а ещё, тут и там сновали пчёлы… Были то простые Матвеевы пчёлы с чёрной полосой.
Лето 2024 г. выдалось  знойным и жарким. Тёплые ветра то и дело приносили из далёкой Удмуртии дожди и грозы, от того, вся природа обрядилась в лучший свой наряд и играла какой-то нежной тихой красотой. В одно из ранних летних утр, мы с моими дедом, Владимиром Петровичем пошли на реку Суколду посмотреть на плотину и норы обитавших там бобров. После этого ноги как то сами поманили нас на Фестивальную поляну, раскинувшую свои широкие крылья медовыми лугами на высоком камском берегу. Здесь во всей своей красе предстали ромашки, гусиный лук, люпины и колокольчики, умытые дождём. Над всеми ними то и дело сновали бабочки, шмели стрекозы и пчёлы, перелетая с цветка на цветок. «А знаешь, - сказал мне дед, - ведь пчёлы бывают разные. Есть такие, что выводятся только раз за век». И рассказал он мне как в далёком детстве ездил со старшим братом Арканей в деревню Курилово к своему деду Матвею Фёдоровичу, и как однажды ходили они в дремучий лес, чтобы поймать чудесный рой.  «А что, сказал тебе дед Матвей по каким приметам узнать о месте вылета тех чудесных пчёл?» - спросил я его. «Нет не сказал, - помотал головой мой дед, - верно, забыл об этом…. Но смотри!» тут он схватил меня за рукав и показал свободной рукой куда то на цветы. Я повернулся и краем глаза увидел, как с большой ромашки в самом разнотравье взлетела золотистая пчёлка, у которой на теле не было чёрных полос, и сияла она таким металлическим блеском, точно бы её в жару и дыме выковал искусный кузнец…

Кощеев Д.А. 09.11.2024