Органика художественного текста

Не претендую на научность изысканий, выплескивая свои размышления по поводу любой прочитанной книги. Более того, меня заставляют улыбнуться теоретики, которые препарируют роман или стих, с самым серьезным видом утверждая, что автор наплел в них нечто несообразное жанру, времени или теме. Словно кто-то изначально утвердил стандарты и каноны, и теперь уже всем пишущим следует их неукоснительно соблюдать, критики за этим въедливо проследят!

Да и сами авторы сурово послеживают за коллегами, не буду пальцем указывать, но и Достоевского не менее знаменитый современник был готов отредактировать, и его самого Чехов порицал, рекомендуя научную литературу по теме почитать, прежде чем рассуждать о взаимоотношении полов в «Крейцеровой сонате». Ну, вот и проболталась! Да, великого Толстого порицали за его публицистичные вкрапления в художественную ткань романов. А он сам, по сорок раз переписывая страницы «Анны Карениной», считал, что и Федору Михайловичу тщательнее надо бы работать над своими творениями.
Вы мне возразите, что все трое – признанные мастера русской прозы, можно сказать - образцовые перья! Что уж говорить о Леониде Леонове, про которого Горький сказал Сталину: «Я – литератор, а Леонов – Гений!» Сказано было, как вы понимаете, о совсем молодом авторе, а уж как он развернулся впоследствии, прожив почти век, страшно даже представить!

И страшно трудно прочитать, таково общее мнение про его последний роман-наваждение «Пирамида». Литературные критики всех мастей устраивали даже коллективное судилище этого творения, пытаясь понять, отчего он не стал явлением в общественной жизни? Разбирали по частям (по косточкам!) за невнятность позиции, зыбкость и невыстроенность сюжета, противоречивость в поведении героев, некоторые из которых и совсем лишние. И если для меня читать сам роман Леонова было большим наслаждением, отчасти – духовным подвижничеством, то критическое препарирование «Пирамиды» вызвало некоторое недоумение. (Не буду даже перечислять и ссылаться, кого я начиталась за минувший день! Никому не порекомендую!)

Нет, сами потуги объяснить для себя и для публики сложность романа для восприятия можно понять: читатель пеняет писателю, что он утонул, заплутал, не прояснил сам для себя и для последующих поколений всей сложности проблемы… или целого комплекса проблем… или обоснованности верований человеческой популяции… или… 
В общем, налицо недоработки, не позволяющие взявшему книгу скользить без принуждения взором по страницам, схватывая на лету замысел и постигая его воплощение. Да ведь и сам автор в предисловии как бы признавался в некоторой незавершенности произведения, в том, что за почти полвека работы над ним писательское перо не так легко и свободно на склоне лет парит над страницей!

Как будто скоропись предпочтительнее, когда человек задумывается о смысле бытия, как будто в этих раздумьях можно поставить все точки над I , окончательно и бесповоротно, вывести резюме и прочитать мораль. Да и может ли автор так уж абсолютно верно оценивать написанное им?
Помнится, молодой Чехов, опубликовав потрясающую «Драму на охоте», после нападок критиков стеснялся этой изумительной вещи и даже не включал ее в собрание сочинений.
Я уверена, что и Гоголь зря сжег главы «Мертвых душ», интересен сам ход его рассуждений в развитии столь необычной темы! Я бы почитала…

Однако, вернемся к роману Леонова, который столь непостижим и не востребован в библиотеках, не выдерживает конкуренции с похождениями Фандорина, изобретенного Акуниным. Можно подумать, в этом сравнении впервые определено, что есть бульварная проза для прочтения на ходу, между борщом и телевизором, и есть книги, которые целую жизнь пишутся и постигаются не быстрее. Есть 6-соточный участок с распределенными на нем грядками и кустами, и есть бескрайняя тайга с кедровыми рощами и буреломными завалами, цветущими дикоросами и ягодными полянами, с летающим, ползающим, рыкающим зверьем. И все в этой девственной тайге сопряжено и подчинено разнообразным и единым законам бытия, рождения и гибели. Нет лишних и нет главных. Нет правильных мыслей, которым следует следовать, и нет приговоренных к истреблению на корню.

Вот такова и «Пирамида», органично произрастающая из необъятной и необъяснимой жизни, что ж удивляться тому, что сам Леонов, плутая в этом романе-наваждении, то проницает истину, то не смеет в нее поверить, в чем тут же и признается. Этому роману нет укороту и объяснения, нет у него аналогов и хотя бы приблизительно похожих собратьев. Не исключаю, что он – единственный в своем роде и второго такого никто не напишет. Никогда. Но разве это не высшая оценка художественному творению? Разве он за свою исключительность и неподчиненность стандартам и "правилам …стихосложения" заслуживает порицания?

Всем, кто сетует на сложность стиля, замысла, на огромность романа, можно просто, не обижая и не унижая, сказать: а и не читайте его, стало быть, это не ваша книга и не ваш автор. Как про Джоконду Леонардо да Винчи говорят: это дама уже может сама выбирать, кому ей нравиться.
Выкладываясь всем своим существом в этой несообразной ни с чем «Пирамиде», Леонов меньше всего хотел нравиться всем, угодить возможно большему числу читающих. Он мне этого, конечно, не говорил, я сама догадываюсь. И как огромное счастье воспринимаю доступность для меня этого творения, саму медлительность постижения, продвижения по страницам, и даже то, что нет в ней окончательных приговоров и выводов. Вселенная – непостижима.