Глава 11. Мисс Хант

В гостиной на улице Норт, 105 огонь в камине едва горел, полдюжины женщин, находившихся там, занимались своими делами, почти все кутались в шали, ни у одной не хватало смелости позвонить в колокольчик и спросить ещё угля. Во-первых, уже поздно, почти одиннадцать, и служанке не понравится, если её побеспокоят в такой час; во-вторых, не было никакой уверенности, что уголь и в самом деле появится – конечно, «Приют гувернанток» имел свои преимущества (главным из которых была дешевизна), но вряд ли возможно было ожидать, что неистощимые запасы угля фигурируют среди них.
Ковёр на полу, когда-то хорошего качества, теперь имел усталый вид, узор на нём был почти стёрт многими – возможно не менее усталыми – ногами, которые ходили по нему уже четверть века. В центре располагалась гордость заведения: почтенного возраста стол из красного дерева с потрёпанными журналами на нём, среди них несколько томов более серьёзного содержания, собственность постояльцев, так как даже самые квалифицированные из них иногда считали необходимым освежить свои знания по истории или географии в периоды вынужденного безделья. Ситцевые полоски, выполнявшие роль оконных штор, а также и покрывала на ветхой софе, имели на себе узор не менее выцветший, чем на ковре, у обоев был убогий вид, тем более жалкий, что не мог скрыть попыток их подлатать в разных местах; потолок был закопчённый, дверь покоробленная, и пристойная унылость помещения лишь усугублялась попытками её приукрасить посредством олеографий на стенах и бисерных поделок на каминной доске, - явно работа чьих-то вынужденно досужих рук.
Полдюжины пансионерок, на тот момент все обитательницы «приюта»,   были одеты во что-то, долженствующее представлять собой «вечерние наряды»,  хотя бы в виде кружевного бантика на шее,  являя различные степени обветшалости разнообразных чёрных платьев, самые же молодые были в светлых блузках, как бы в память о прошедшем лете, но, несмотря на попадавшиеся там и здесь хорошенькие брошки – очевидно, подарки от работодателей, – общее впечатление было примерно такое же, как от самодельных бисерных поделок. 
Лучшее платье было на мисс Скотт, чья высокая и импозантная фигура и сознательно высокомерное выражение лица как бы подчеркивали её высокий статус наставницы взрослых девиц (finishing governess в тексте оригинала, это означает, что ей доверяют обучать и наставлять уже почти совершеннолетних детей, в отличие от прочих гувернанток, которые занимались обучением и воспитанием детей – С.С.).  Однако это не мешало ей в тот момент подрубать собственные носовые платки, сидя в царственной позе в центре софы.
Рядом сидела хрупкая особа, чья поникшая головка на длинной тонкой шее наводила на мысль об увядающей фиалке, и чьё скромное занятие состояло в штопанье чулок.
У стола пристроилась старообразная молодая женщина, которая чертила какую-то математическую диаграмму. У неё был очень подтянутый вид,  её одежда и облик производили впечатление аккуратности, бойкости и точности, на её узеньком носике пенсне сидело как-то особенно лихо.
Рядом с огнём, поправляя его, сидела ещё одна пансионерка – эту можно было определить как молодящуюся старую женщину – с седыми волосами, но стройной талией и почти девическими движениями. Прямо напротив неё устроилась золотоволосая девушка, прилежно и с любовью наносящая стежки на рукав из розового муслина.
Шестой в комнате, и единственной не занятой никаким делом, была Клара Вуд, которая сидела на коврике перед камином, обхватив колени руками.
Вскоре та, что трудилась за столом, отложила карандаш и сняла пенсне.
- Если ещё похолодает, я точно не останусь провожать старый год. Что там с огнём, мисс Хант?
- Думаю, ещё погорит, если поддерживать, - ответила седая пансионерка.
В одной руке у неё была кочерга, щипцы в другой, и она тщательно изучала то, что ещё оставалось на каминной решётке, раскладывая и складывая тлеющие угольки точными движениями, говорившими о долгой практике.
- Закончу шов и не останусь ни минуты, - сказала золотоволосая швея.
- Неужели в ящике не осталось ещё угля? – спросила Клара, приподнимаясь на коленях. – Вытряхну хотя бы пыль!
К чему она и приступила, в сопровождении отодвигающихся стульев и тревожного подбирания складок платьев.
- Будьте любезны! Попрошу вас! – воскликнула наставница таким диктаторским тоном, словно она обращалась к целому классу девиц, одновременно приподнимаясь с удивительной живостью с софы, которая, по правде говоря, находилась далеко от источника опасности. Тщательно обмахнув носовым платком пыль с дальнего стула, она мгновенье смотрела на него с видом глубочайшего отвращения, прежде чем окончательно решиться опуститься на него.
- Прошу прощения, - покаянно сказала Клара. – По счастью, основной удар пришёлся на меня. Но это не важно, угольную пыль не заметно на чёрном.
- Зато заметно на розовом, - с укором пробормотала золотоволосая мисс Морган.
Она так и не смогла вполне простить Кларе свою неудачу в доме Пентонвиллей в прошлом году, хоть и была отчасти утешена тем фактом, что Кларе не удалось удержать места.
- Я определенно настроена встретить Новый год, с огнём в камине или без него, - заметила Клара, когда спокойствие было восстановлено, и она снова заняла свою позицию на каминном коврике. – Ещё больше часа! Полагаю, мне надо заняться чем-то полезным. Моя фланелевая нижняя юбка отчаянно нуждается в починке, но сегодня я что-то разленилась.
Мисс Скотт была явно скандализирована, да и остальные – кроме мисс Хант – выглядели недовольными. По негласному уговору упоминать такие низменные вещи на публике было запрещено. Говорить о нижних юбках было против этикета «Приюта», и даже мягкосердечная мисс О’Кензи штопала свой чулок, спрятав его внутри рабочей сумки, в тщетной надежде, что никто не поймёт истинную природу её занятия.
- Это не первый Новый год, что я встречаю в доме номер 105, - заметила мисс Хант с тихим смехом, в котором всё же слышалась горькая нотка.
- Это определённо последний, который я встречу здесь, - живо отозвалась мисс Вильсон,  молодая женщина подтянутого вида в пенсне. – Куда бы я дальше не отправилась, но только не в приют для гувернанток. Хватит с меня этого образовательного фарса.
- Что же вы собираетесь делать? – с любопытством спросила хорошенькая мисс Морган.
- Пока не знаю. Если б у меня были деньги на учёбу, я бы занялась медициной или аптечным делом. Буду искать. Возможности открываются каждый день, я могу стать служащей, или писательницей,  работать в саду или разводить кошек, или …
- Или выйти замуж? – подсказала Клара.
- Замуж? Не при теперешних нормах законодательства. Я слишком ценю свою свободу для этого.
- Но если вы выйдете замуж за милого человека? – вздохнула мисс Морган, опуская руки на колени и с сентиментальной задумчивостью глядя на догорающие угольки, словно видя среди них глаза возлюбленного.   
- Под «милым» вы имеете в виду такого, кто захочет сделать из меня свою игрушку? Я не хочу становиться игрушкой для мужчины, я хочу быть его ровней и соперничать с ним.
Клара в восторге крепче обняла свои колени. Ей показалось, что она снова в редакции «Третьего пола».
- Я думаю, эти современные идеи – отвратительны, - вынесла приговор наставница девиц. – Уверена, вы согласитесь со мной, мисс Хант?
- Не вполне, - спокойно сказала мисс Хант. Это были её первые слова с начала дискуссии.
- Что! Вы одобряете феминисток? Тоже стремитесь ввязаться в общую схватку и сражаться с мужчинами за место под солнцем?
- Смотря, что вы имеете в виду под «одобряю». Меня никогда нельзя было заподозрить в мужественных наклонностях, – и мисс Хант улыбнулась терпеливой и очень женственной улыбкой. – Но я научилась толерантно к ним относиться в других. Для меня пресловутый женский вопрос, со всеми этими разговорами о тирании с одной стороны и рабстве с другой, никогда не был чем-то большим, чем вопросом о куске хлеба. Дела нынче обстоят так, что каждый день сотни образованных женщин выбрасываются в мир с опорой только на себя. Им нужно как-то жить и, честное слово, я не могу укорять их, если они выбирают более трудный и увлекательный путь, чем смогла выбрать я. Мы все знаем, что тут забавного мало, так ведь? – закончила мисс Хант немного утомлённо и снова повернулась поправить огонь.
- Мало, да, - послышались голоса.
- Я не из тех, кто думает, что женщины возвышают себя, осваивая мужские профессии. Я-то считаю, что этим они принижают себя, по своей воле отказываются от своего истинного превосходства. У меня на это мужества не хватает, но я считаю, что они заслуживают уважения. Для нас, кто, так сказать, испытали этот женский вопрос на себе, картина выглядит иной, чем для тех, кому не надо об этом задумываться.
В убогой гостиной повисло молчание. Даже «идеальная» гувернантка не нашла, что возразить. С каминной решётки обрушился пепел, снаружи на мостовой резко прозвучали и затихли шаги одинокого прохожего, и декабрьский ветер вдруг застонал на перекрёстке.
Клара заговорила первой.
- Это всё правда, но, несмотря на мой недолгий опыт, я нахожу, что вполне возможно жить терпимо и даже приятно, будучи гувернанткой. Секрет в том, чтобы быть гибкой. Нужно подстраиваться под обстоятельства, уметь пролезть в любую дырку, и значит, надо уметь и расширяться, и сужаться.
- А вам не попадались дыры, в которые вам не удалось пролезть? – спросила мисс Хант, обращая ласковый серьёзный взгляд на Клару. – Кое-что об этом мы уже от вас слышали.
- Правда, - сказала Клара, прикусив губу. Она поняла, о чем говорит мисс Хант. Имелось в виду её последнее место. Она пробыла там около месяца, когда миссис Далтон, её нанимательница, молодая и красивая жена седовласого мужа, попросила её отнести записку человеку, которого Клара подозревала в тайных визитах в дом. Эта просьба, отклонённая с негодованием, привела к поспешному увольнению. «Нет, нет, Бекки Шарп, так далеко я за тобой не последую», был вывод Клары.
- Гибкость – превосходное качество, - заметила мисс Вильсон. – Но, к сожалению,  моя конституция его лишена.
- И моя, - эхом ответила «идеальная» гувернантка, резко захлопнув челюсти.
- Мне никогда не было трудно поладить с моими хозяевами, - из глубин своей рабочей сумки заметила маленькая леди с поникшей головой, похожая на увядающую фиалку. И она оглянулась вокруг с довольным видом стреноженного животного, настолько привыкшего к своим путам, что и не замечает их.
- Боюсь, не могу этого сказать, - вздохнула мисс Морган. – За год я побывала на трёх разных местах, и все хозяйки, казалось, невзлюбили меня, не знаю, за что.   
- Я знаю, - засмеялась Клара. – Дело в том, что у них были мужья.
- Неужели правда? – спросила девушка, наполовину смущённая,  наполовину польщенная, поднимая глаза на мисс Хант.
- Видимо, правда, ведь не может быть другой причины невзлюбить вас.
И мисс Хант обняла девушку ласковым взглядом.
- Брр! – воскликнула мисс Вильсон, резко поднимаясь. – У меня уже пальцы окоченели. Встречу Новый год у себя в постели!
- Подождите, я тоже ухожу, - сказала мисс Скотт, собирая свои вещи. – Надеюсь, служанка наполнила бутылку горячей водой.
- Даже если нет, не собираюсь к ней обращаться, - отозвалась мисс Вильсон со своим резким смехом. – Обычно я не трусиха, но не осмелюсь лицезреть Сюзан.
- Если не собираетесь испортить свои хорошенькие глазки, последуйте их примеру, - заметила мисс Хант с матерински заботливым  взглядом на золотоволосую швею. – Хотя и не всегда удобно быть хорошенькой, всё же у этого есть и свои преимущества.
- Я иду, - сказала девушка, покраснев от удовольствия. – Я закончила шов.
Не успела она уйти, как мисс О’Кензи, осторожно скатав свой чулок, спрятала его. За последние десять минут поникшая головка так энергично кивала длинным тонким носом, что раз или два едва не пришла в опасное соприкосновение  со штопальной иглой.
- А вы? – спросила мисс Хант у Клары, всё ещё сидящей на коврике перед камином.
- Я ещё не хочу спать.
- И я.
 Мисс Хант всё ещё держала кочергу, хотя она уже не могла пригодиться.
- Я начинала в таком же возрасте, - заметила она, помолчав минутку.
- Начинали что?
- Начинала работать гувернанткой, примерно в том же возрасте, что и эта девушка, что сейчас ушла отсюда. Получила первое место в семнадцать, а теперь мне пятьдесят шесть и я всё ещё гувернантка. Это много о чем говорит, не так ли?
- Это так, - сказала Клара и, повинуясь импульсу, протянула руку, чтобы дотронуться до хрупких белых пальцев, что держали кочергу. В прозвучавших словах не было жалобы, простая констатация фактов, но тем выразительнее они были.
- Вам…вам было очень плохо? – спросила Клара с ноткой робости.
- Ну, с голоду я не умерла, и вероятно не умру, если удастся добавить ещё немного к моим сбережениям. Но иногда было трудно не пойти ко дну, и не скажу, что много знаю об удовольствиях жизни. Пока молодая, ещё терпимо. Но после сорока как-то хочется самой решать, во сколько встать утром и как долго гулять днём. А уж после пятидесяти трудно найти того, кто будет решать это за тебя. В последние годы немолодые гувернантки сильно упали в цене на рынке. Если бы я решилась красить волосы, то возможно мне удалось бы ещё солгать про свой возраст. Седина, видите ли, - это синоним отсталости в образовании. Но я как-то ещё не решаюсь на такой шаг.
«Почти сорок лет!», подумала Клара.
- Сколько же семейств вы видели изнутри!
- Много. Больше, чем если б я была компаньонкой для взрослой девицы, как мисс Скотт, такие должности обычно более длительные. Но я не имела достаточно знаний для такого места. Я не вполне успела закончить своё образование, как мне уже было надо зарабатывать на хлеб. У меня нет таких свидетельств о высшем образовании, что так востребованы сейчас, и в результате, чем лучше успевали мои ученики, тем быстрее они «перерастали» меня. Поэтому, когда им исполнялось тринадцать – иногда двенадцать, – мне объявляли, вежливо или не очень, что в моих услугах больше не нуждаются. Так случилось пятнадцать или шестнадцать раз, и стало уже монотонным, и ещё…душераздирающим.
Клара содрогнулась, возможно, от холода, так как к этому времени угли на решётке почти перестали тлеть. 
- Не слишком всё это перспективно, - задумчиво сказала она. – Можно понять, почему мисс Вильсон хочет стать служащей или аптекаршей. Скажите, пожалуйста, мисс Хант, если б можно было начать всё сначала, выбрали бы вы стать гувернанткой?
В ярких глазах мисс Хант зажёгся огонёк. Она улыбнулась.
- Ни служащей, ни аптекаршей я бы не захотела стать. Даже после сорока лет работы гувернанткой, я всё ещё могу понять, что эта профессия сохранила во мне что-то, что я бы утратила, если б последовала тем путём, который предлагают эти «новые» профессии. Какой-то французский писатель сказал, что если вы не можете быть матерью, то лучшее, что вам остаётся, это – выполнять материнские обязанности, если вы не можете стать матерью  физически, вы можете стать ею духовно, посвятив жизнь детям – я так и делала, ещё будучи ребёнком. Но я скажу вам, что бы я сделала, если б могла снова стать молодой – такой же молодой, как вы. Я бы выбросила из головы все романтические бредни насчёт идеальной любви. Я бы осознала тот факт, что мужчине не обязательно быть идеальным, для того чтобы быть хорошим мужем, и не отвергла бы любовь честного человека лишь потому, что я сама не пылаю страстью.   
Говоря это, мисс Хант склонилась над каминной решёткой и поворошила угли. К тому времени они совсем остыли, так что это не они бросили отблеск на её приятное лицо.
- Так вы сторонница замужества любой ценой!
- Это слишком сильно сказано. Но вот что я вам скажу, и пусть это будет вам предостережением, пока не поздно, - выпрямившись, она прямо посмотрела на Клару. – Если вам выпадет шанс обрести дом, не отбрасывайте его легкомысленно. Моё твёрдое убеждение – а я узнавала жизнь сорок лет в стольких домах, что все и не упомню – моё убеждение, что даже самый скучный брак, без капли страсти и поэзии в нём, лучше для девяти женщин из десяти, чем одиночество старой девы, и что даже самый скромный дом, который вы можете назвать своим, в сто раз лучше, чем самый богатый, в котором вы ходите по одной половице и из которого вас могут вышвырнуть в любой момент. И ещё одно: взамен тех детей, которых вы любите, хотя они не ваши, и с которыми вы постоянно расстаётесь, не лучше ли иметь хоть одного ребёнка, всецело вашего, с которым вас разлучит лишь смерть?
Она закончила со слезами на выцветших ресницах, с дрожащими губами. Клара ничего не говорила, но её сердце билось в унисон с сердцем мисс Хант.
- Полчаса до полуночи! – сказала мисс Хант после долгого молчания оживлённым тоном, как будто стыдясь минутной слабости, и кутаясь в шаль. – Я думала, я продержусь, но теперь вижу, что нет. А вы не пойдёте в постель? Здесь смертельно холодно.
- Мне надо дописать письмо, - сказала Клара, смотря в лицо поднявшейся мисс Хант. – Спокойной ночи, и – спасибо вам. Я не забуду того, что вы сказали.
- Тем лучше для вас, моя дорогая, - седовласая гувернантка наклонилась и поцеловала в лоб свою молодую компаньонку. – Опыт, который вы получаете, не всегда вам полезен, но может сослужить службу для других.
Ещё некоторое время, после того как дверь закрылась, Клара сидела на коврике, глядя на пепел. Вскоре она поднялась и тряхнула головой, как будто отгоняя неприятные мысли.
Подойдя к стулу в углу комнаты, на котором она оставила своё маленькое бюро, она отнесла его к столу, на котором расчистила место. Из бюро она достала письмо фройляйн Поль, и перечитала его последние строки, воспринимая их уже в новом свете. 
…
«Вы храбры, моя дорогая, очень храбры, но, несмотря на решимость ваших слов, я замечаю в вас признаки самоанализа. Искус подходит к концу. Вы поняли шаткость вашей ситуации, поняли достаточно, хоть и прошло немногим более двух лет. Теперь вы признаёте, что я не преувеличивала насчёт классной комнаты, и значит, не ошибаюсь насчёт университетской аудитории. 
Вы настояли на своём, но всё поправимо, надеюсь. Вы ещё очень молоды и пойдёте другим путём, а я всё ещё здесь и по-прежнему предлагаю вам помощь. Не отказывайтесь, подумайте хорошенько. Как знать, долго ли я буду иметь такую возможность? И захочет ли тот, кто займёт моё место, помочь вам?»
…
Когда Клара отложила письмо, её глаза были мокры. Мысленным зрением она вновь видела перед собой седой ёршик волос, воинственно приподнятый квадратный нос, смелый взгляд глаз, которые на неё всегда смотрели с необъяснимой теплотой. И сами слова, переосмысленные ею теперь, встревожили её гораздо больше, чем когда она читала их в первый раз. Во впечатлениях этого вечера они были как последний завершающий штрих. Правда, что время выбрать другой путь среди многих дорог ещё не упущено, хоть оно и поджимало, это время, ведь сегодня она разменяла последнюю пятифунтовую банкноту, и за пансион надо было платить через два дня, а перспективы работы пока не видно.
Она посидела ещё, не колеблясь, но собираясь с духом, и пока она дула на пальцы, чтобы согреть их хоть немного, часы на ближайшей часовне начали бить полночь. Этот звук отозвался в ней трепетом.  Старый год кончился! Начался новый! Быть может, полный радости и добра для неё! Почему нет?
Быстрым движением она вытерла глаза и взялась за перо. Удары колокола вновь зажгли в ней кровь. Вернулись надежда и мужество.
«Благодарю, мой добрый друг, - писала она в спешке. – От всего сердца благодарю вас, что думаете обо мне. Ответить вам «нет» во второй раз было бы чёрной неблагодарностью, и всё-таки, по чести, я не могу сказать «да», раз я чувствую не больше призвания к учёбе в университете, чем два года назад.
Наверно своё последнее письмо я писала в гневе из-за своего увольнения, которое стало для меня такой жестокой неожиданностью. Не отрицаю, у меня бывают плохие времена, но я ещё не сдаюсь. Всегда что-то происходит, произойдёт и теперь, я уверена.
До свидания, храни вас Бог! Пробило двенадцать. L’annee est morte, vive l’annee! (франц. год умер, да здравствует год! – прим.переводчика) Ваша Клара Вуд».