Глава 1. А на кладбище всё спокойненько

               


       Третью  ночь  Михалыч  добром не спал. А днём не давали. Да чтоб ему пусто было,  отцу Андрею этому,  с его неуёмной энергией. И желанием  привести  вверенный ему приход  в  образцовый порядок.

       Ещё в ноябре, когда он,  едва закинув в  квартиру чемоданы, помчался  осматривать территорию,  то и дело, щёлкая телефоном, Михалыч понял, спокойная жизнь его кончилась.  Едва начавшись.

       С трудом  тогда поспевая за новым начальством,  он  не раз и не два  вспомнил добрым словом  отца Василия,  его  недавно почившего  предшественника.

       Старый  настоятель  действительно был старым и больным человеком и, как никто  понимал  Михалыча.  Частенько они   допоздна сиживали вместе  за нехитрым  ужином,  приготовленным либо Феней,  помогавшей  настоятелю по хозяйству, либо самим Михалычем.

       Благо,  оба  жили  дверь в дверь,  в  небольшом, покосившемся домишке при  церкви.  То есть, раньше- то  старый батюшка жил в городе, но, проводив на небеса матушку,  всё чаще стал ночевать  в канцелярии, как  все почему-то называли  домик, спрятавшийся в густых зарослях  боярышника,  слева от храма.

       А потом и вовсе перебрался,  приютив  у себя в дому  Феню, прихожанку-погорелицу с двумя  детьми. Да и чтоб не трудить лишний раз  скрюченные  застарелым артритом ноги.   

       Добрый  он был, Василий, Царствие ему Небесное.  И  самого Михалыча, когда-то  вот так пригрел,  наделив обязанностями сторожа и выделив  под жильё  комнатку в канцелярии.

       Нескоро потом Михалыч узнал, что больше года  «зарплату» пастырь  платил ему из своего жалованья. Пока  выпрашивал   в епархии новую должность.  А  долг этот, потом так и не взял,  велев купить на него себе стиралку и холодильник.

       И пообещав  некоторым языкастым   (Фенечке),  лизать   потом горячую сковородку в известном месте, за  разглашение сей тайны.

       А, когда лежал  Михалыч  в больнице ещё, бывало,  принесёт  всегда  покушать домашнего,  да сладостей.

       Там они и познакомились.  Долго  лежал Михалыч тогда, милостью бывших коллег,  всячески ему помогавших.  И  батюшка  был  там частым гостем,  дарил людям утешение в тяжёлый час испытаний.

       Скитался  Михалыч по отделениям  больше  года,   но  они  одно за другим закрывались. С заботой о людях.  Что уж говорить про него, если  даже почти половина  хороших врачей оказалась никому не нужна.

       Койкоместа   так сократили, что   иной раз больного везти было просто некуда,  а до соседнего района полсотни  километров.  Последнее время  он  и так  спал  на стеллажах  в помещении кастелянской.

       И, однажды, не дожидаясь  намёков,  собрал нехитрый скарб свой,  и побрёл  куда глаза глядят, на последние деньги прикупив для медсестричек  дешёвый вафельный тортик.

       Кто знает,  как сложилась бы  его жизнь,  не повстречай он тогда  на дороге старого  батюшку.  Тот,   мгновенно всё оценив,  как-то сумел так его  заболтать,  что  опомнился Михалыч  только  намывающим  полы в будущем своём жилье.

       И,  поскольку руки бывший хирург  берёг от всякой грубой работы, началось для  Михалыча  обучение  азам плотницко-дворницкого-домохозяйского   мастерства,  в довольно солидном возрасте.

       Казалось бы,  тому, кто шил  под микроскопом   живые сосуды, не составит труда  починить  табуретку, да не тут-то было!  Но научился.

       И в бытовом плане  этот баловень судьбы  из профессорской семьи никогда не задумывался, откуда берутся  чистые отглаженные вещи,   свежайшие и вкуснейшие  блюда. 

       Он всю жизнь   мог заниматься только тем,  что хотел и любил.  Учиться и медицину.  Возможно,  именно благодаря этому в один прекрасный момент   и оказался в буквальном смысле на улице.

       После смерти родителей этот ни к чему не приспособленный  тепличный  цветочек,  легко позволил  ушлым дальним  родственничкам обвести себя  вокруг пальца, и, как говорится, хорошо ещё, что жив остался.

       Хотя от зависимости сумел избавиться, но работать больше не мог, даже на приёме.  Ну, кто пойдёт к доктору,  руки у которого трясутся   хуже, чем при паркинсонизме.  Авторучку держать, и то  проблема.   До  кучи подключилась  ещё и подагра, скорректировав походку.

       Видимо,  наркотики  всё же повредили какой-то участок мозга, лишь чудом  сохранив при этом   ясный ум и твёрдую память.   Все эти беды  сказались и на внешности, превратив  его, прежде времени,  в настоящего старика.

       А глаза на людей он давно уже не поднимал, стыдясь того, что с ним стало.  Потому и  забрался  в провинцию,  где  медициной  заведовал бывший однокурсник.   Подлечился, оправился, но, пора и честь знать.

       Так, что  помощь  батюшки  оказалась и очень нужной  и своевременной. Четыре года без забот , без хлопот, и нате вам,   послал Боженька   отца Андрея.
 
       В зиму всем приходом   мыли, чистили и скребли  храм,  ремонтировали малыми силами  что сумели.  Новый настоятель  ждал весны, чтобы развернуться по-настоящему.  И развернулся!

       Вся  пребывающая  в относительном здоровье паства теперь  не покладая рук облагораживала территорию.  И всё на добровольной основе. Умел батюшка Андрей так завести народ,  что любое дело  было по плечу.  Но сам  работал больше всех,  неизвестно, отдыхая ли вообще.

       Когда  вся территория  была очищена от мусора и бурьяна, стало видно, что   и с кустарником и многими деревьями  тоже надо что-то делать.

       А что тут сделаешь? Корчевать надо.  Вот и корчевали   небольшим тракторком  коммунального  хозяйства,  выпрошенным буквально на час по вечерам.   И очень спешили, потому, как тракторист приезжал после основной работы и Пасха  приближалась.

       Днём  Михалыч   распиливал, разрубал и вывозил   раскорчёвку,  выравнивал освобождённое  место, а вечером снова  приезжал трактор.   Работа  объёмная, тяжёлая и грязная. 
 
       И,  запуская вечером  свою любимицу  «Канди»,  Михалыч  с наслаждением мылся  прямо  кипятком и валился   в постель вовсе без сил.

       Валился и засыпал. Но  вскоре, с ощущением непонятной тревоги,   пялил глаза на тёмный потолок, прислушиваясь к звукам за  стеной.   

       Кто там  говорил,  что на  кладбище всё спокойненько, всё культурненько, всё пристойненько? И в общем, был прав.

       Мертвецов  Михалыч уж точно не боялся,  зная о человеческом организме буквально всё.  Резать приходилось и живых и мёртвых. Ну, не боялся и всё.   Однако,  с некоторых пор на кладбище что-то  изменилось. Но вот что, пока он понять   не мог.

  http://proza.ru/2024/11/20/1085                10.11.2024