Белла Ахмадулина. Тайна непонятых чувств

Признаюсь, хотя я и встречал когда-то в юности это стихотворение в каком-то то ли журнале, то ли поэтическом альманахе, романс, положенный талантливым мелодистом А. Петровым на него и прозвучавший в Рязановском фильме, поразил меня (извините за откровенность) до слёз. Удивительно точно ложились немного замысловатые (а от того - волнующе интимные) слова на чутко настроенную сюжетом фильма душу.

А напоследок я скажу:
Прощай, любить не обязуйся.
С ума схожу. Иль восхожу
К высокой степени безумства.

Как ты любил? - ты пригубил
Погибели. Не в этом дело.
Как ты любил? - ты погубил,
Но погубил так неумело.

Жестокость промаха... О, нет
Тебе прощенья. Живо тело.
И бродит, видит белый свет,
Но тело мое опустело.

Работу малую висок
Еще вершит. Но пали руки,
И стайкою, наискосок,
Уходят запахи и звуки.

… И ты вдруг снова возвращаешься к давно открытой когда-то истине, что если почему-то решил поделиться с кем-то глубоким чувством, то совсем необязательно называть вещи своими словами. Более того иногда совсем случайные слова, сказанные в контексте сюжета, иногда делают мысль более рельефной и чувственной.
«Как ты любил? - ты пригубил погибели. Не в этом дело». Если вдуматься, то о чём это? Какой погибели, чьей погибели? Почему только пригубил? Или «Работу малую висок ещё вершит, но пали руки». Почему висок? Какую работу?

Да, это если начать докапываться до смысла. Но в том-то и дело, что твой разум, сразу ухвативший суть взволнованной мысли автора, не замечая мазков, видит картину в том многоцветном море красок, в каком она и была задумана.

Стихотворение «Прощание», как мы знаем, молоденькая Белла (ей тогда едва исполнилось 23 года) посвятила Е. Евтушенко. Но почему никто из тех, кто написал бесчисленное количество статей о «странностях» любви двух талантливых поэтов, не обратил внимания на то, что оно датировано 1960-1961 годами. То есть поэтесса уже два года, как выбросила из своего сердца первого мужа, и жила в искреннем обожании своего нового супруга - писателя Юрия Нагибина. Значит ли это, что она продолжала жить прежними чувствами и прежними мыслями?

Наверное, продолжала. Хотя и вынесла чуть немного раньше на публику поэтический приговор:

… Я думала, что ты мой враг,
Что ты беда моя тяжелая,
А вышло так: ты просто враль,
И вся игра твоя дешевая!

Да, в 1958 году Белла настояла на официальном расторжении брака с Е. Евтушенко. Но почему она после инициированного ею же самой разрыва отношений то и дело продолжает бросать ему публичные упрёки? Что двигало ею при этом: оскорблённое самолюбие или всё же горечь утраченного счастья?

… А как можно было забыть то, что ярким светом озарило когда-то всю её повседневную обыденность? Как можно было выбросить из памяти то, что выразил Е. Евтушенко вот такими сокровенными строчками:

Любимая, спи... Мою душу не мучай,
Уже засыпают и горы и степь,
И пёс наш гремучий, лохмато-дремучий
Ложится и лижет солёную цепь.
И море - всем топотом, и ветви - всем ропотом,
и всем своим - опытом пёс на цепи,
а я тебе - шепотом, потом - полушепотом,
потом - уже молча: «Любимая, спи...».
 ...Любимая, спи... Что причина бессонницы?
Ревущее море? Деревьев мольба?
Дурные предчувствия? Чья-то бессовестность?
А может, не чья-то, а просто моя?
Любимая, спи... Ничего не попишешь,
Но знай, что не винен я в этой вине.
Прости меня - слышишь? - люби меня - слышишь? 
Хотя бы во сне, хотя бы во сне!
Любимая, спи... Мы на шаре земном,
свирепо летящем, грозящем взорваться,
и надо обняться, чтоб вниз не сорваться,
А если сорваться - сорваться вдвоём».
(Е. Евтушенко. 1956.)

… Но было, к сожалению, всего лишь через два года после свадьбы в отношениях двух талантливых молодых людей уже такое, что о былой «элегии любви» совсем не намекало. Они однажды ночью одновременно подъехали к своему дому на разных такси, и Белла будничным голосом попросила у мужа разменять ей десятку. Какая там «элегия»? Они с самого начала совместной жизни жили, как «на минном поле». Белла долгое время терпеливо старалась сохранить их романтические чувства, какие они оба испытывали в начале отношений.

Когда, по словам Евтушенко, он первый раз явился домой глубоко за полночь, его молодая жена не показала обиды, а радостно бросилась навстречу и накормила ужином. Во второй раз она встретила его равнодушным видом в постели с книжкой в руках и бигуди на голове. Вот об этом он так и написал:

 Много слов говорил умудренных,
много гладил тебя по плечу,
а ты плакала, словно ребенок,
что тебя полюбить не хочу.
И рванулась ты к ливню и к ветру,
как остаться тебя ни просил.
Черный зонт то тянул тебя кверху,
То, захлопавши, вбок относил.
И как будто оно опустело,
погруженное в забытьё,
Это детское тонкое тело,
Это хрупкое тело твоё.
И кричали вокруг водостоки,
словно криком кричал белый свет:
«Мы жестоки, жестоки, жестоки,
и за это пощады нам нет».
Все жестоко - и крыши, и стены,
и над городом неспроста
телевизорные антенны,
 как распятия без Христа…
(Е. Евтушенко. 1957.)

…И что ей было ему на это ответить?

«А был ты мне ни друг, ни недруг.
Но вот бревно. Под ним река.
В реке, в ее ноябрьских недрах,
займется пламенем рука.
«А глубоко?» - «Попробуй смеряй!»
- Смеюсь, зубами лист беру
И говорю: - «Ты парень смелый!
- Пройдись по этому бревну!»
Ого - тревоги выраженье
в твоей руке. Дрожит рука.
 Ресниц густое ворошенье
над замиранием зрачка.
 А я иду (сначала боком),
- о, поскорей бы, поскорей!
- над темным холодом, над бойким
озябшим ходом пескарей,
А ты проходишь по перрону,
закрыв лицо воротником,
и тлеющую папиросу
 в снегу кончаешь каблуком».
(Б. Ахмадулина.1958.)

…Конечно, «парень» по бревну не пошел. А зашагал прочь «по перрону, закрыв лицо воротником».
Но ведь и Белла через два года после развода вышла снова замуж «по любви». Так почему же она бросает вослед давно отгоревшей любви такие вот «выплаканные сердцем» слова:

О, мой застенчивый герой,
ты ловко избежал позора.
Как долго я играла роль,
не опираясь на партнера!

К проклятой помощи твоей
я не прибегнула ни разу.
Среди кулис, среди теней
ты спасся, незаметный глазу.

Но в этом сраме и бреду
я шла пред публикой жестокой -
все на беду, все на виду,
все в этой роли одинокой.

О, как ты гоготал, партер!
Ты не прощал мне очевидность
бесстыжую моих потерь,
моей улыбки безобидность.

И жадно шли твои стада
напиться из моей печали.
Одна, одна - среди стыда
стою с упавшими плечами.

Но опрометчивой толпе
герой действительный не виден.
Герой, как боязно тебе!
Не бойся, я тебя не выдам.

Вся наша роль - моя лишь роль.
Я проиграла в ней жестоко.
Вся наша боль - моя лишь боль.
Но сколько боли. Сколько. Сколько.

Ахмадулина и это стихотворение (как и «Прощание») датирует  1960-1961 годами.

И снова вызывает удивление - почему «одна среди стыда»? Мы ведь очень хорошо знаем, с каким обожанием относились к ней (потому что она однозначно входила в шумно почитаемую тогдашней  молодёжью когорту «поэтов-шестидесятников») любители поэзии. Почему и с какой стати и за год до этого она опять пишет стихотворение о каком-то никогда ею неведомом одиночестве?

По улице моей который год
звучат шаги - мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.
Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.
Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.
О, одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.
Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.
Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.
Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и - мудрая - я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.
И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.
И вот тогда - из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.

Скорее всего, это был тот самый период жизни Ахмадулиной, когда её под надуманным предлогом (а на самом деле - за какие-то резкие разногласия с преподавателями) исключили из Литературного института. Самым удивительным было то, что никто (ни её влиятельные друзья, ни даже бывший муж) не помогли ей тогда избежать этого. И пускай тот эпизод с её нелепым исключением оказался, в конце концов (как и должно было быть  при её уже тогда публичной известности), кратковременным недоразумением, осадок-то, наверное, в душе поэтессы остался. Ведь как иначе объяснить её горький упрёк: «К предательству таинственная страсть, друзья мои, туманит ваши очи».

...А что Евтушенко? По его словам, когда он вернулся из той своей злополучной поездки в Сибирь, то с трудом узнал Беллу: у неё была короткая стрижка вместо косы, ярко-красный лак, сигарета в руках, отсутствующий взгляд. На столе дымился кофе, стоял коньяк, на кухне сидели незнакомые гости. Ему казалось, что расставание сможет исцелить их обоих. Но когда он чуть позже появился у неё посреди ночи, сжимая в руке так любимый ею ананас, Белла попросту не открыла ему дверь. Как сказал позже сам Евтушенко: «Наша любовь не умерла - она перестала быть».

Он забрал свои вещи и переехал в крошечную комнатушку над знаменитым Елисеевским гастрономом на Тверской. По словам поэта, «входящим в неё женщинам нельзя было избежать тахты, и через пару месяцев я чуть не рехнулся от карусели, которую сам себе устроил». Кстати, о том тяжелом периоде Евтушенко потом написал известные строчки: «Со мною вот, что происходит».

…Да, это был странный период жизни Ахмадулиной. Странный - потому что съехавший от неё после развода Евтушенко, собирая в своей маленькой квартирке всех своих многочисленных друзей, всегда был рад видеть и её.

«Это было у меня дома, - вспоминал он о знакомстве своей бывшей жены с писателем Ю. Нагибиным, -  Мы с Беллой уже разошлись, но время от времени продолжали встречаться. В тот день в гостях у меня был джазист Боря Рыжков, он играл, а Юра сидел и не мог оторваться от лица Беллы. Я сразу понял, что между ними что-то произойдет...».

Да, «что-то» произошло. Но почему-то выказывющая на людях нежность и заботу к своему новому супругу Ахмадулина исподволь грустит о своей первой увлечённости:

Твой дом, не ведая беды,
Меня встречал и в щеку чмокал.
Как будто рыба из воды
Сервиз выглядывал из стекол.
И пёс выскакивал ко мне,
как галка, маленький, орущий,
и в беззащитном всеоружии
торчали кактусы в окне.
От неурядиц всей земли
я шла озябшим делегатом,
и дом смотрел в глаза мои
и добрым был и деликатным.
Все сговорились: пёс забыл,
с кем он играл, и гвоздик малый
не ведал, кто его забил,
и мне давал ответ туманный.
Так были зеркала пусты,
как будто выпал снег и стаял.
Припомнить не могли цветы,
кто их в стакан гранёный ставил...
О, дом чужой! О, милый дом!
Прощай! Прошу тебя о малом:
Не будь так добр. Не будь так добр!
Не утешай меня обманом.
(Б.Ахмадулина. 1959)

...А потом пишет ещё интимнее:

Нежность

Так ощутима эта нежность,
вещественных полна примет.
И нежность обретает внешность
и воплощается в предмет.
Старинной вазою зелёной
вдруг станет на краю стола,
и ты склонишься удивлённый
над чистым омутом стекла.
Встревожится квартира ваша,
и будут все поражены.
- Откуда появилась ваза? -
ты строго спросишь у жены.
- И антиквар какую плату
спросил? О, не кори жену,
то просто я смеюсь и плачу
и в отдалении живу.
И слёзы мои так стеклянны,
так их паденья тяжелы,
они звенят, как бы стаканы,
разбитые средь тишины.
За то, что мне тебя не видно,
а видно - так на полчаса,
я безобидно и невинно
свершаю эти чудеса.
Вдруг облаком тебя покроет,
как в горних высях повелось.
Ты закричишь: - Мне нет покою!
Откуда облако взялось?
Но суеверно, как крестьянин,
не бойся, «чур» не говори -
то нежности моей кристаллы
осели на плечи твои.
Я так немудрено и нежно
наколдовала в стороне,
и вот образовалось нечто,
напоминая обо мне.
Но по привычке добрых бестий,
опять играя в эту власть,
я сохраню тебя от бедствий
и тем себя утешу всласть.
Прощай! И занимайся делом!
Забудется игра моя.
Но сказки твоим малым детям
останутся после меня.
(Б.Ахмадулина. 1959)

…Белла Ахмадулина была замужем четыре раза. С 1955 по 1958 годы её мужем был Евгений Евтушенко. С 1959 по 1968 годы она жила в браке с писателем Юрием Нагибиным, став его пятой женой. В 1973 году в браке с Эльдаром Кулиевым, сыном балкарского поэта Кайсына Кулиева, родила дочь Елизавету. Этот брак был неожиданным для всех, кто Беллу знал, и каким-то «взбалмошным». Потому она уже на следующий год вышла замуж в четвёртый раз - за театрального художника Бориса Мессерера.
Первые два мужа, личности творческие, естественно оставили после себя воспоминания о личной жизни, в которых немало места было отведено отношениям с Ахмадулиной. Но если Ю.Нагибин в опубликованных накануне своей смерти «Дневниках» о Белле ничего светлого вспомнить не мог, то Е.Евтушенко в своих многочисленных интервью искренне раскаивался за свой с ней разрыв.
…И было ему в чём каяться. Ведь даже после почти восьми лет после развода он (почему-то публично) ясно дал своей бывшей жене понять, что в их разрыве своей вины не чувствует:

Я разлюбил тебя... Банальная развязка.
Банальная, как жизнь, банальная, как смерть.
Я оборву струну жестокого романса,
Гитару пополам - к чему ломать комедь!

Лишь не понять щенку - лохматому уродцу,
Чего ты так мудришь, чего я так мудрю.
Его впущу к себе - он в дверь твою скребётся,
А впустишь ты его - скребётся в дверь  мою.

Пожалуй, можно так с ума сойти, метаясь...
Сентиментальный пёс, ты попросту юнец.
Но не позволю я себе сентиментальность.
Как пытку продолжать - затягивать конец.

Сентиментальным быть не слабость - преступленье,
Когда размякнешь вновь, наобещаешь вновь.
И пробуешь, кряхтя, поставить представленье
С названием тупым «Спасённая любовь».

Спасать любовь пора уже в самом начале
От пылких «никогда!», от детских «навсегда!».
«Не надо обещать!» - нам поезда кричали,
«Не надо обещать!» - мычали провода.

Надломленность ветвей и неба задымленность
Предупреждали нас, зазнавшихся невежд,
Что полный оптимизм - есть неосведомленность,
Что без больших надежд - надёжней  для  надежд.

Гуманней трезвым быть и трезво взвесить звенья,
Допрежь чем их надеть, - таков закон вериг.
Не обещать небес, но дать хотя бы землю.
До гроба не сулить, но дать хотя бы миг.

Гуманней не твердить «люблю...», когда ты любишь.
Как тяжело потом из этих самых уст
Услышать звук пустой, враньё, насмешку, грубость,
И ложно полный мир предстанет ложно пуст.

Не надо обещать... Любовь - неисполнимость.
Зачем же под обман вести, как под венец?
Виденье хорошо, пока не испарилось.
Гуманней не любить, когда потом - конец.

Скулит наш бедный пёс до умопомраченья,
То лапой в дверь мою, то в дверь твою скребя.
За то, что разлюбил, я не прошу прощенья.
Прости меня за то, что я любил тебя.
 (Е. Евтушенко. 1966)

…Но почему так резко и так грубо? Почему «За то, что разлюбил, я не прошу прощенья»? Почему «Прости меня за то, что я любил тебя»? Он этого потом так и не объяснил. Он просто был необъяснимо несправедлив порой по отношению к любимой им (и это светлое чувство он пронесёт всю жизнь) женщине. Он по прошествии многих лет так говорил о своей бывшей жене:

«До сих пор, когда вижу ее вблизи или издали, или просто слышу ее голос, мне хочется плакать… С Беллой ощущение чуда возникло еще до встречи с ней. В 1955 году я прочел её стихотворение, напечатанное в «Октябре». От рифмы десятиклассницы «березень» - «бережен» я обомлел. Когда же увидел Беллу воочию, ощущение чуда усилилось. А услышал голос, и он меня совершенно заворожил. Она слепляла фразы из слов так легко, будто считывала их с воздуха. Она ошеломляла, словно случайно залетевшая райская птица, хотя носила дешевенький костюмчик фабрики «Большевичка» и комсомольский значок на груди.

…Никакой ущербности, цифирной «вторости» ни я, ни Белла в себе не замечали. Иногда она писала лучше меня, иногда я лучше нее. Мы вместе делали переводы грузинских поэтов. Но там все нерасцепимо. Договоры обычно выписывали на меня. В нашей семье добывания денег Белла почти не касалась. Я был на несколько сотен плохих стихов впереди Беллы, ибо оказался вынужден с ранней юности зарабатывать ими. Но ее я сразу защитил от унижения - халтурить.

… Мне было больно читать «Дневник» Нагибина. Назвавший Беллу лживой  он налгал на самого себя. Белла оказалась недоступна его пониманию, ибо её талант где-то втайне раздражал его своей изначальной чистотой, несмотря на болезненные взаимоотношения с алкоголем, впадания в неостановимую порой высокопарность «валяния в грязи». Белла им всем не чета. Душа её оставалась в неприкосновенности.

… Не надо цепляться за призраки ссор. Я никогда не оскорблял Беллу... Она вообще самый благородный человек. Белла брала эту жизнь очень достойно. Несчастно, изломанно, но достойно... Я воспитан в пушкинском понимании любви, так же, как Белла. Любовь не имеет отношения к мстительному чувству собственности. Я не мог мстить Белле, а она - мне. Наша любовь осталась в стихах и останется в нас дольше нашей жизни.

…Как видим, Е.Евтушенко вину свою перед Ахмадулиной признавал. А она даже после разрыва с ним находила в себе силы писать такие пронзительные строчки:

Из глубины моих невзгод
молюсь о милом человеке.
Пусть будет счастлив в этот год,
и в следующий, и вовеки.
Я, не сумевшая постичь
простого таинства удачи,
беду к нему не допустить
стараюсь так или иначе.
И не на радость же себе,
загородив его плечами,
ему и всей его семье
желаю миновать печали.
Пусть будет счастлив и богат.
Под бременем наград высоких
пусть подымает свой бокал
во здравие гостей весёлых,
не ведая, как наугад
я билась головою оземь,
молясь о нем - средь неудач,
мне отведённых в эту осень.

… А это значит, что и Б.Ахмадулина искренне считала, что «Наша любовь осталась в стихах и останется в нас дольше нашей жизни.