Солдат Васька. 1

Памяти моего деда Лалаева
Сергея Артемовича, фронтового
сапожника.



1.
Как говорится  –  хуже  нет ждать да догонять, но догонять всё-таки лучше. Старшина,  его младший брат  Лосев и старик Лукич  возвращались после госпиталя в свою часть, а проще сказать – догоняли своих.

Они шли по деревне, вернее, по тому, что от неё осталось. Справа и слева виднелись остовы сгоревших изб да почерневшие обугленные печи. На фоне закатного неба эти чёрные силуэты казались особенно зловещими и жуткими. В воздухе до сих пор стоял тяжёлый запах гари.
         
Жителей нигде не было. У околицы скособочился подбитый танк. На его башне выделялся черный с белой обводкой крест. В одном из полусгоревших дворов стояла оставленная фашистами полевая кухня. Видать, пришлось драпать в спешном порядке!

Они обошли деревню, но так никого и не  встретили.

– Вот что сволочи наделали, фашисты проклятые! Пропади они пропадом, ироды, – в сердцах сказал старик-солдат.

Был конец мая,  а жара стояла,  как в июле.  Вечерело.  Солнце стремительно спускалось за кромку леса.

– Привал, – скомандовал старшина, – дальше не пойдём.

–  Чо уж, заночуем, всё едино сегодня своих уже не догнать, – ответил старик Лукич и скинул вещмешок.

–Да-а-а – протянул старшина, оглядевшись, – хорошо же их наши шандарахнули. Теперь здесь фрицев за десять верст не сыскать.

– А слышь, старшой, вон сараюшка. Какая-никакая, всё ж крыша, – кивнул головой Лукич на уцелевшую чудом приземистую хибарку.

Они расположились на полуистлевшем сене, развязали вещмешки, достали консервы и хлеб, и стали перекусывать.

– Эх, скорее бы до своих добраться! Вот ведь, всего-то на чуть-чуть не поспели, – вздохнул старшина, – догоняй теперь! А всё ты, Лосев! Приспичило тебя, с медсестричками попрощаться, стоял сколько, лясы точил.

– А сам-то, – буркнул Лосев, – кто с фельдшером да механиком спирт всю ночь глушил, а утром его не добудиться было.

– А это тактический ход был! Я уже с механиком договорился, с ветерком бы на полуторке до своих домчались! А не шлёпали бы пёхом, пехота.

– А что ж тогда шлёпаем-то? Конечно, договариваться-то не с механиком и фельдшером надо было, им-то что! Они сегодня по закону после смены дрыхнут, и в ус не дуют. Умные люди с шофёром договариваются!

– Вот сам бы и договорился, раз такой умный, – проворчал старшина, – и вообще, разговорчики не по уставу. Как со старшим по званию разговариваешь! Под трибунал захотел?

– Ага, «старшим по званию», – снова буркнул Лосев, – как сто грамм фронтовых отдать, так братишка, а как правду сказал, так со «старшим по званию».

– Ох, ты у меня сейчас договоришься, ох, договоришься, я не в трибунал, я… матери всё напишу!

– Пиши, пиши, так она тебе и поверит!               

– Вот ведь вляпался! Ладно бы только в один госпиталь, так ещё и в роту одну с братцем угодил, – вздохнул старшина, – никакой, даже маломальской субординации.

– Это я вляпался! – тут же парировал Лосев.

– Да ладно вам, – примирительно сказал Лукич, – хватит. Спать давайте, а то ведь я завтра ни свет, ни заря подниму. А вставать не будете, вицей отхожу как старший по возрасту, по-отечески, стало быть, и на звания не посмотрю.

– Да-а, ты Лукич можешь, тебе по возрасту положено. Ладно, спать. Если с рассветом выйдем, своих нагоним. Времени у нас ещё сутки в запасе.               

В сарае повисла непривычная тишина. В ночи стрекотали кузнечики и назойливо звенели комары, но бойцы спали, сморённые долгим жарким днём.

На рассвете Лукич проснулся от непонятного скрипучего звука, он прислушался. Звук смолк, но через некоторое время возобновился. Это был надсадный требовательный крик, точнее писк, переходящий в скрипение. Лукич снова прислушался, крик не прекращался.

И тут он услышал шёпот старшины.
– Лукич, а Лукич. Слышишь, животное какое-то ревёт.

– Да это никак кот, – также шёпотом ответил Лукич.

– Да откуда ж тут коту взяться. Что-то я не видел в деревне ни кошек, ни собак, ни даже воробьёв.

– Вот и я не приметил. Всех проклятые фрицы извели, но сдается мне, что это кот. Вернее даже, по голосу-то, котёнок, – и старик тихонько покискал.

Звук прекратился, но через мгновение начался с новой силой.

– Похоже, где-то рядом. Может, застрял где котишко, вылезти не может. Пойду, поищу.

– Погоди, я тоже. Всё равно теперь уж не уснуть, – сказал старшина.   

Они выбрались из сарая и обошли его несколько раз. Потом обшарили внутри сарая. Звук то стихал, то начинался с новой силой. Старшина вскарабкался под крышу и опять услыхал этот голос. Теперь сомнения не осталось, это было мяуканье.

– Похоже, здесь, – сообщил он Лукичу и почти сразу же наткнулся на то, что искал.
На соломенной трухе лежала вытянувшись мёртвая кошка с запёкшейся на боку кровью. Рядом с ней три маленьких трупика котят, а среди них ползал и кричал такой же маленький и изможденный котёнок.

– Ах ты, бедолага, – сказал старшина и, забрав котенка, спустился вниз.

– Во, Лукич, какой найдёныш. Кошку, фрицы то ли специально подстрелили, то ли сама под шальную пулю попала. До гнезда, правда, добралась. Там, около котят и кончилась. Котята тоже того, а этот вот живёхонек, видать крепче других оказался.

Лукич достал из вещмешка краюху хлеба, откусил кусочек и тщательно пережевал, затем подтолкнул к мордочке котёнка это месиво, но котёнок не стал есть.

– Ну, тогда сделаем по-другому, – сказал старик.

Он взял валяющуюся рядом банку из-под консервов, пригнул её острые края и плеснул из фляжки немного воды. Перемешал разжёванный хлеб с водой в кашицу и сунул туда мордочку котёнка. Котёнок, зачихал, заотфыркивался.

– Ну, давай ешь, – сказал Лукич, – уже совсем большой котяра. Вон и глазки уже открылись, а есть всё ещё не умеешь. У нас здесь сосок для тебя нет, – и он снова пригнул голову котёнка к кашице.

Котёнок замотал головой, но потом, видимо разобрал вкус и захлёбываясь, давясь и чавкая начал жадно лакать.

– Вот так и учат вас, несмышлёнышей, – засмеялся Лукич, – ну ладно, хватит на пока, потом ещё свою пайку получишь. А теперяча погрейся чуток, вздремни.

И Лукич собрался, было посадить котенка за пазуху. Но проснувшийся Лосев, до этого момента во все глаза смотревший на происходящее, взмолился:

– Слышь, Лукич, дай кота подержать. Сто лет кошек не видел!

– Да держи, жалко, что ли, – и Лукич протянул котёнка Лосеву. Лосев прижал котёнка к себе и зажмурился:

– Урчит! Такой малявка, а уже урчать умеет! Я сейчас сам с ним заурчу.

– Ладно, собираться пора. Через пять минут уходим, – сказал старшина.

Они завязали вещмешки, взяли автоматы и были готовы к выходу. Лукич забрал котенка у Лосева и посадил его за пазуху.

– Стоп, а это ещё что такое?! Ты его, что, с собой?

– А куда ж его девать? Он же, как дитё малое, один-то помрёт. Уж лучше тогда совсем забирать не надо было. А так… в руках подержал, выбросить уже не смогу.

– Да ты что старик. Тебя же за нарушения устава…

– Ну, Серёга, ну давай, возьмем кота, кому он помешает, – заканючил Лосев.

– Во-первых, не Серёга, а товарищ старшина, во-вторых, если начальство узнает…

– А ты не говори ничего начальству, старшина, оно и не узнает. Да и в уставе насчёт котов ничего не говорится, – засмеялся Лукич.

– Ну и хитрец же ты, старик, ладно, как нибудь выпутаемся, мне и самому его жалко. Ну, пошли, что ли.

К полудню они были у своих. Встретили их, как водится, радостно. Сообщили последние новости, рассказали о потерях, порасспросили не видали ли кого знакомого в госпитале.

А потом и дело для каждого нашлось. Старшина к своим обязанностям приступил.
Лосев, как обычно, тем солдатам, что с грамотой не очень в ладах были, на привалах письма домой писал или читал вслух «Красную Звезду» с «Известиями».
А Лукича прямо таки завалили работой. Пришлось сапожницкий инструмент в первый же день достать, и не покладая рук латать сапоги.

– Ты, Лукич, самый главный человек в нашем полку! Главнее повара будешь. Без каши обойтись можно, а вот без удобных да ладных сапог никак нельзя! Без них солдату совсем погибель.


2.

Уже два месяца на фронте было затишье и если бы не знать, что война, дни были вполне мирные.

Лукич с Лосевым не смотря на разницу в возрасте, сдружились крепко. Лукич уже и раньше Лосева ненароком опекал, а в полевом госпитале Лосеву совсем заместо отца стал, перед старшиной заступался, но и уму-разуму учил.

– Ты, Петруша, на старшину-то не серчай, брат ведь он тебе родной. А то, что попадает тебе порой от него, так это за дело. Добра он тебе желает, от пули бережёт.

Старшина на правах старшего брата строжил Лосева, спуску ему не давал. Лосев-то супротив него совсем мальцом был, только-только шестнадцать исполнилось.

Да и на фронт Лосев попал, прямо скажем, обманным путем. Мать, с её институтом, да и с Лосевым тоже, должны были эвакуировать в глубокий тыл. Вот Лосев и подсуетился. Явился в военкомат, и два года себе прибавил, а штабному некогда перепроверять было. И Лосев отправился на фронт добровольцем.

Каково же было удивление Лосева-старшего, когда более полугода назад он увидел у себя в роте родного братца, которому надлежало ещё за партой сидеть. Это, само собой, была полнейшая случайность, что младший попал в роту к старшему, но, тем не менее, случилось именно так.

Брат-старшина прекрасно знал истинный возраст Лосева, но не выдал. Он понимал: отправь сейчас Лосева в тыл, всё равно сбежит на фронт. Так что, остался Лосев в полку, но брат, конечно, как старший по званию и по возрасту песочил его почём свет, воспитывал одним словом.

Но, когда во время наступления началась рукопашная и старшина увидел, как на Лосева прёт с ножом огромный немец, он, не раздумывая, бросился и закрыл мальчишку собой. И угодил в полевой госпиталь.

Лосев тогда плакал и умолял Небеса, чтобы брат в живых остался. А через день в тот же госпиталь Лосева с Лукичом доставили, их взрывной волной накрыло.

Строгий был старшина. Братцу младшему спуску не давал, ни на передовой, ни в госпитале. А вот гляди-ка ж, разрешил котёнка с собой забрать.

Теперь у всех троих была общая тайна. Лосев для этой «тайны» выпросил на кухне сухого молока и вытаскивал из своей каши кусочки тушёнки. Старшина тоже всячески подкармливал малыша, но главной мамой-кормилицей был всё-таки Лукич. Именно у Лукича за пазухой спал котёнок большую часть времени.

Но малыш подрастал, теперь он постоянно норовил вырваться на свободу. Он не мог больше сидеть под шинелью Лукича. И в один прекрасный момент солдаты узнали о нём. Лукич не стал вдаваться в подробности, просто сказал:

– Да вот, покорменка нашёл, Васькой зовут.

– Не мог раньше сказать, – обиделись некоторые, – мы бы его тоже кормить стали.

– Да как-то не догадался. Да и подумал, а вдруг скажут: «старик совсем в детство впал».

– Да что ж ты, Лукич, о нас так плохо подумал. Что мы, не люди что ли? Понимаем поди-ко, что не забавы ради его подобрал. А вообще, ты молодец, Лукич, кот, он дом напоминает.

– Простите меня, мужики, не хотел вас обидеть. А не показывал его, так там и смотреть то ещё не на что было, комок шерсти.

Тогда Лосев сказал:

– Одно боязно, как бы начальство не узнало.

– Не боись, Петруша, не узнает. Да если лейтенант и узнает, что будет? Он понимающий.
Животное не обидит.

С этой поры Васька стал всеобщим любимцем. Рос он быстро, и к осени наверстал всё, что не добрал во младенчестве. Теперь это был крупный полосатый котёнок, серо-бежевого оттенка.

– Ну, у тебя Васька и масть! – смеялись солдаты, – военно-полевая раскраска! Защитная! Боевой кот растёт!

Васька и на самом деле был боевым. Лосев научил его некоторым командам. Солдаты только диву давались, когда кот по команде ложился и полз, припадая к земле, а потом по команде «пуф» вскакивал и молниеносно бросался на цель, выпуская при этом все свои когти.

Был у них и сигнал опасности, обыкновенное «кш», при этом звуке кот стремглав мчался к Лукичу и прятался старику за пазуху. А уж на «кс» котёнок со всех ног припускал к Лукичу или Лосеву, знал – перепадёт что-то вкусненькое.

Кот стал для солдат весёлым забавным товарищем и одновременно символом дома. Его можно было взять на руки, прижать к себе, погладить, почесать за ушком, посидеть, уткнувшись носом в его мягкую шерсть.

Кот был со всеми ласков, словно бы понимал, как нужен он этим людям. Но любил всё ж таки одного Лукича. Где бы ни бродил Васька, вечером всё равно появлялся около Лукича и забирался старику под бок. Когда шли куда-либо маршем, кот сидел у старика на плече, или забирался на своё привычное место – за пазуху. Так же он поступал и в случае опасности.

Командиры догадывались о существовании непоставленного на довольствие иждивенца, но делали вид, что ничего не замечают. А потом и вовсе удостоились чести его лицезреть.

Кот как к себе домой заходил в командирскую землянку и располагался в самом тёплом месте у печки или на топчане ротного. Он уже давно понял, что здесь ему может перепасть что-нибудь вкусненькое.

Ротный Климов относился к Ваське очень тепло, угощал консервами и частенько брал кота на руки. Лейтенант Зорин тоже к котёнку очень проникся и не упускал случая побаловать любимца. Однажды раздобыл где-то чеплашку настоящего молока, притащил и сунул её Лосеву с приказанием немедленно реализовать коту. Лосев поил кота молоком, потом представил, как лейтенант тайком доит чью-то заблудившуюся корову, и дико расхохотался.

3.
Стоял январь сорок третьего, холодный и ветреный. В конце декабря в одном из боёв много человек полегло. Погиб и ротный. Новость о том, что будет новый ротный по фамилии Крысулин, принёс кашевар.

– Прислали откуда-то. Каким вот новый-то окажется… Да-а, таких как наш Климов был, поискать… дуща...– вздохнул он.

– А там с другой фамилией никого не было? – осторожно поинтересовался Лосев.

– А что тебе фамилия? Фамилия как фамилия, главное, чтобы человек понимающий был.

– Да так, какая-то она не такая, – уклончиво ответил Лосев, – ладно, поживём–увидим.

Увидели уже через час.

Роту построили, начальство представило нового ротного и ушло, оставив роту с новым командиром. Крысулин обходил строй, оценивающе оглядывая каждого бойца, и под его взглядом многим становилось не по себе. Вдруг Крысулин остановился напротив Лукича и удивленно приподнял брови.

– Кто такой! Почему одет не по уставу!

– Рядовой Иванов, товарищ капитан. Одет по уставу.

– Это говоришь по уставу? С каких это пор на шинелях меховые воротники заведены?

И капитан ткнул пальцем в торчащий из под отворота шинели Лукича, кошачий хвост.

– Это не воротник, товарищ капитан. Это хвост.

– Хвост? Чей же это хвост, позвольте узнать?

– Да кота нашего, Васьки.

– Значит кота… А собаки у вас случаем нет, или скажем коровы? – растянул в улыбке губы Крысулин.

– Никак нет, товарищ капитан, не обзавелись ещё, – улыбнулся в ответ Лукич.

– Молчать! – рявкнул Крысулин, – разговорчики в строю! Безобразие! Распустились совсем! Какие-то коты, собаки! Вы ещё слона заведите!

– И заведём! Тигра!– раздался вдруг голос.

– Это кто тут такой разговорчивый? Шаг вперёд!

– Рядовой Лосев!

– Издеваетесь, рядовой.

– Никак, нет! – физиономия Лосева была абсолютно серьёзна и выражала туповатую невозмутимость, – люди говорят, фашисты теперь, на наших тигров напускают. Вот и мы своего тигра заведём!

– А-а, так ты о танках, – протянул новый ротный, – да будет вам известно, товарищи бойцы, «тигры» это новые фашистские танки.

– А мы думали настоящие! – не моргнув глазом, выпалил Лосев, – хотели Ваську до размеров тигра подкормить и…

– Отставить! Это что за транжирование государственных средств! В то время, когда вся страна из последних сил героически сражается с врагом, голодает, но отправляет на фронт последний кусок хлеба, у нас здесь неучтённые коты едят армейское довольствие.

– Вы хотите сказать, товарищ капитан, что наш кот объел всю армию?! Я думаю, наша армия достаточна сильна, чтобы не почувствовать нанесённого котом ущерба…
Лосев не успел договорить.

– Отставить! Слушай мою команду! Кота с территории подразделения убрать! О выполнении доложить! – скомандовал Крысулин, – разойтись!

Но солдаты стояли как вкопанные.

– Как же так, товарищ капитан? – растерянно спросил Лосев, – куда же его девать, кот же пропадёт один.

– Может, оставим кота, товарищ капитан, не кому же он не мешает, даже наоборот. Вон и капитан Климов ничего против кота не имел, – обратился к Крысулину старшина.

– Капитан Климов вас распустил! Кот подрывает дисциплину. Это нарушение устава. Как раздобыли игрушку, так и избавляйтесь. Вы, Лосев, исполняйте приказ. Об исполнении доложить лично мне.

– Это не игрушка, товарищ капитан. Это живое существо, – громко и серьёзно сказал ротный балагур Ступенчиков.

– Я кота бросать на погибель не буду. И стрелять в него тоже не буду. Пусть это кто-то другой делает, – покачал головой Лосев.

– Нельзя так, товарищ капитан, не по-людски это. Мы же не фашисты, какие, слабых да беззащитных убивать. У нас в роте никто этого не сделает, – сказал Лукич.

– А кто сказал, что убивать! – заорал Крысулин. – я приказал избавиться от кота, а не убивать. Вон, хотя бы в деревню унесите!

– Здесь поблизости нет деревень, – сказал кто-то из строя.

– Да что вам кот-то сделал? Кому он мешает? – раздались голоса.

– Товарищ капитан, давайте оставим кота. Не надо обижать солдат. Они к нему очень привязаны, – тихонько попросил капитана лейтенант Зорин.

– Неподчинение приказу! Да я вас всех под трибунал! И вас, лейтенант! Распустили роту! Чёрт знает, что творится!

– Лукич, дай кота, – старшина подошёл к старику и вытащил Ваську на свет. Потом повернулся к капитану:

– Есть, убрать кота! – и быстро направился в сторону леса.

– Разойтись! – скомандовал капитан, и, развернувшись, зашагал прочь.

На фронте нельзя быть вредным. Жёстким, суровым, требовательным, это одно. Это понятно, потому что война, потому что нельзя иначе. Но вредным… Нет, нельзя. И буквоедом тоже. Потому что рядом с тобой люди с их горестями и радостями, потому что эти люди в любую минуту могут погибнуть. И нельзя их лишать на фронте безобидных маленьких радостей. Потому как, ежеминутно, ежесекундно их подкарауливает шальная пуля, шальной осколок. Бац и нет человека. Ты его обидел, а он погиб. Это очень хорошо понимал погибший ротный товарищ Климов.

Но, не Крысулин.

Огорошенные таким поворотом дела, недовольные бойцы обступили Лукича и Лосева.

– Ладно, Лукич, ты очень-то не убивайся, что теперь поделаешь.

– Да-а, познакомились с начальничком!

– Крысы кошек не жалуют, – протянул Ступенчиков.

– А Серега-то! Он, что совсем с ума сошел, брат называется! – негодовал Лосев.

– Ты, Петруша, на брата не обижайся, он приказ выполняет. Он-то ослушаться не может, старшина всё-таки.

Старшина появился часа через два, нырнул в землянку и оттуда поманил Лукича.

– Бери свое имущество, – сказал он, протягивая Лукичу Ваську, – а вот сюда будешь его запихивать в случае опасности.

И старшина кивнул на плетёную корзину в углу землянки.

– Сам что ли плёл? – поинтересовался Лукич, откидывая крышку корзины и осматривая её изнутри.

– Ага, – кивнул старшина, – жалко кота.

Вот теперь кот по настоящему стал «тайной», но всё тайное...

Через несколько дней капитан Крысулин, зайдя в свою землянку, обнаружил сидящего на столе кота. Кот с наглым урчанием приговаривал кусок колбасы, вытащенной из промасленной газетки.

Крысулин оторопел от возмущения, а потом, взревев, бросился на кота. Кот не дожидаясь продолжения, с колбасой в зубах выскользнул из-под рук Крысулина, и, выскочив из командирской землянки, помчался прямиком к группе солдат расположившихся неподалёку. Знал куда бежать, стервец!

В землянке стоял острый резкий запах. Кот, до сей поры никогда не пакостивший в землянках, на этот раз, судя по всему, очень усердно потрудился. И пометил всё, что можно было пометить. Крысулин принюхался. Особенно сильный «аромат» исходил от его топчана и парадных сапог.

Рота была в спешном порядке построена, но ничего кроме издевательского «никак нет» и «ничего не знаю, никого не видел» Крысулин добиться не сумел. Все в голос твердили, что даже не подозревают, откуда вдруг снова взялся кот.

– Да вы его гоните–не гоните, всё едино обратно придёт, – лениво резюмировал один из солдат.

– Слушай мою команду! Кота убрать! О выполнении доложить! Да не так, как в прошлый раз.

Солдаты стояли молча, и, кажется, не торопились выполнять приказ.
Вдруг один из них, нахальный и весёлый Ступенчиков повел носом и громко спросил:
– У кого это такой ароматный одеколон? Очень, очень своеобразный запах!

И все почувствовали, как несёт кошачьим духом. Крысулин прекрасно понял намёк, но постарался остаться невозмутимым.

– Иванов! Выйти из строя!

– Слушаюсь! – старик Лукич сделал шаг вперед.

– Я вижу, хозяин кота не спешит выполнять приказ командира. Исключительно из уважения к старческим сединам я не отдаю тебя, солдат, под трибунал, а перевожу в другую часть.

– Как же так, товарищ командир, – раздались голоса, – Лукича нельзя в другую часть. Лукич единственный сапожник.

– Разговорчики! Хотите оставить Иванова – убирайте кота, – и Крысулин направился к землянке.

Старшина нагнал Крысулина. Следом за ним бежал Ступенчиков.

– Товарищ капитан, нельзя переводить Иванова. Солдатам без него совсем погибель, сапоги рвутся постоянно, а латать не каждый может. Сами понимаете, удобные сапоги большое подспорье в бою.

– Приказы не обсуждаются.

– Ну, товарищ капитан, я никогда ни за кого не просил, а за Лукича прошу.

– Да что он, единственный сапожник что ли? Другого пришлют.

– Такого как Лукич, нет, – возразил старшина, – он ведь не только чинить, он и шить умеет.

– А давайте, товарищ капитан, Лукич вам сапоги сошьёт, такие ловкие, что ни у одного интенданта не сыскать. Ну, вот на спор, что за сутки сошьёт, –вмешался Ступенчиков.
Крысулин покосился на свои «душистые» сапоги и повернулся к Ступенчикову.

– На спор? За сутки? Хорошо, на что спорим?

– А на кота! – выпалил Ступенчиков, – если Лукич справится, то кот останется в роте, ну, а на нет и суда нет.

– Хорошо, идёт, – согласился вдруг Крысулин, – сутки и ни одной минутой больше.

Они стояли в глухой обороне. Периодически шли перестрелки, артобстрелы, вылазки в тыл, но наступления всё не было. Солдаты были рады хотя бы какому-то развлечению. Мероприятие назначили на завтра.

В тот же вечер старшина по каким-то своим каналам раздобыл для сапог большой кусок хорошо выделанного хрома, а весь остальной сапожнический припас был у Лукича. Вечером Лукич навощил дратву, приготовил колодки, наточил сапожные ножи и шило.

С рассветом явился Крысулин, Лукич снял мерку. И время пошло. Лукич работал спокойно и споро. И когда Лосев притащил ему котелок с кашей, старик даже выкроил минутку на то, чтобы перекусить. В следующий раз Лукич отвлёкся лишь когда стемнело, чтобы зажечь свечку.

Незадолго до назначенного срока у землянки Лукича столпилась едва ли не вся рота. Был здесь и Крысулин.

– Время ещё не вышло, – важно изрёк показавшийся из землянки Лосев.

– Ну, что, как там? Успевает? Справится? – неслось со всех сторон. Крысулин нетерпеливо поглядывал на часы. Минутная стрелка неумолимо приближалась к намеченному сроку. Лукич с сапогами не появлялся.

– Ну, всё. Время! Проиграл старик! – сказал Крысулин и решительно направился к землянке.

– Что здесь происходит!? – раздалось в тот же миг.

И все увидели подошедшего комдива в сопровождении комбата и офицеров.

– А-а, спор! – отозвался из-за плеча Ступенчиков.

Он единственный не оглянулся на подошедших, а продолжал заглядывать в землянку.

– Что за спор? – нахмурился комдив.

– Да, ничего особенного. Старшина с капитаном поспорили, что если Лукич сошьёт за сутки сапоги, то кот останется, – также, не оглянувшись, продолжал Ступенчиков.

– Ничего не понял. Какой кот? Какие сапоги? – удивился комдив, – очень любопытно.

Он вопросительно взглянул на комбата, затем повернулся к Крысулину.

– Товарищ капитан, потрудитесь объяснить, о каком споре идет речь.

При этих словах Ступенчиков обернулся, ойкнул, козырнул и поспешно втёрся в толпу солдат.

Капитан Крысулин вытянулся перед комдивом и уже открыл, было, рот, как с криком «Ура!», размахивая сапогами, из землянки выскочил Лосев. Следом, с уставшим, но довольным лицом на свет выбрался старик Лукич.

– Наша взяла! – заорал Ступенчиков, подбрасывая вверх ушанку, потом обратился к комдиву, – извините, товарищ комдив, но наша же взяла!

Комдив повернулся к старшине.

– Товарищ старшина, доложите обстановку. Вы здесь кажется единственный здравомыслящий человек.

Старшина козырнул.

– Товарищ комдив, у нас есть кот, которого товарищ капитан приказал списать из наших рядов. Не по уставу, говорит. Ну, тогда мы и поспорили с капитаном, что если рядовой Иванов сошьёт за сутки сапоги, то кот останется с нами.

– Ну и как? Сшил? – полюбопытствовал комдив.

– Сшил! – просиял старшина.

– А сапоги-то хоть хорошие получились?

– Вот смотрите сами, товарищ комдив, – сказал Лукич, протягивая комдиву добротные хромовые сапоги.

Комдив повертел сапоги в руках, помял голенище, сунул в них руку, чтобы ощутить каковы они изнутри.

– Да, хороши, хороши, нечего сказать. Да ты, старик – мастер! – покачал в восхищении головой комдив, – за сутки, говоришь, сшил? А ещё такие сможешь? Конечно не за сутки, дольше.

– Смогу, товарищ комдив.

– Ну ладно! – засмеялся комдив, – после войны сошьёшь мне такие же. Значит, ты и есть хозяин кота? А кот-то хоть хороший?

– Хороший. Вот таким котеночком, его нашли, тоже от войны пострадавший.

– Ну, показывайте своего кота.

Лосев притащил кота. Комдив взял его на руки, почесал за ушком и погладил. Кот сразу же замурлыкал и стал ластиться.

– Да, хороший кот, ласковый.

– А знаете, товарищ комдив, какой он боевой! Можно его оставить? Лукич-то ведь спор выиграл.

– Ну, раз выиграл – оставляйте. Слово держать надо, товарищ капитан, – повернулся комдив к Крысулину.

– Ну, живи, кот! – комдив ещё раз погладил кота, передал его Лукичу и ушёл, не сказав больше ни слова.


4.


Время на войне мчится по своим, лишь ему ведомым, законам.

С того момента, как Ваську оставили в роте Лосев немного подрос и окреп, превратился в заправского солдата. Но ростом вот, да и комплекцией далеко ему было до старшего брата. Невысокий такой, худенький, хотя и жилистый. Наряди Лосева в штатскую одежду, и он вполне сходил за парнишку-подростка. Да в общем-то, он и оставался пока ещё подростком. Но в солдатской форме, конечно, был вояка хоть куда.

К коту Лосев был привязан по-прежнему. Кот за это время  очень вырос. Крупный, сильный, мускулистый. Настоящий БКП – боевой кот пехоты, как называли его бойцы. Как и раньше, на привалах и после боёв он был отдушиной для солдат.

Состав роты за прошедшее время, конечно, изменился. На смену погибшим пришли другие бойцы, но все они сразу же проникались к четырехлапому любимцу глубоким расположением.

Самым страшным днём для Лосева был первый день наступления два месяца назад. В тот день геройски пали многие из его роты. Лосева же, хотя он за чужие спины, само собой, не прятался, едва зацепило. Он даже в санчасть после боя не пошел. Не до того ему было. Спать после того боя Лосев долго не мог, всё думалось и думалось. Как только он закрывал глаза, сразу же во всех деталях всплывали картины боя.

Высота была укреплена дзотами, а перед ней тянулись вражеские траншеи, усеянные пулеметными точками и опутанные колючей проволокой. В центре траншей и по флангам тоже находились дзоты. И взять эти позиции нужно было в лоб, После массированной артподготовки их роте предстояло ринуться в атаку и выбить фашистов из укреплений. Это была их задача на этом участке фронта.

После сигнала красой ракеты, они бежали к вражеским позициям, беспрерывно строча из автоматов, а по ним из фашистских траншей молотили пулеметы и безостановочно лупили автоматы. С визгом пролетали мины, выпущенные из вражеских минометов.

Атака была стремительной и яростной. От автоматных очередей и разрывов у Лосева заложило уши. Он видел, как, стреляя из автоматов, бежали вперёд его товарищи, и некоторые вдруг падали, словно наткнувшись на невидимую преграду. Он видел бегущего впереди лейтенанта Зорина. Зорин размахивал автоматом и что-то кричал, показывая вперёд, но что, Лосев не мог разобрать. В какой-то момент он увидел бегущего рядом старшину, тот хлопнул Лосева по плечу и вырвался вперёд. Чуть позади Лосева строчил на бегу из автомата старик Лукич.

И Лосев бежал вместе со всеми, и вместе со всеми стрелял, стрелял, стрелял. Солдаты рвались вперёд, стреляли и падали, сражённые вражеским огнём. И вот уже вражеские траншеи. Видны нацеленные в упор дула автоматов, и различимы лица фашистов.

Они влетели на вражеские позиции на одном дыхании. Их стремительный бросок опрокинул оборону противника. Завязалась рукопашная. В ход пошли ножи и штыки. Это было месиво из орущих, рычащих, дерущихся тел.

Всё это Лосев помнил уже урывками. Он только увидел бросившегося на него фашиста, и почувствовал резкую боль в предплечье. Удар фашистского ножа пришелся вскользь, но Лосев на какую-то долю секунды замешкался и увидел над собой во второй раз занесённый нож.

А потом, чья-то рука перехватила руку фашиста, и Лосеву бросилось в глаза искажённое яростью лицо брата.

В следующее мгновение враг рухнул на дно окопа сражённый страшным ударом. Но в тот же миг брат медленно стал оседать вниз. Он успел глянуть на Лосева, словно хотел убедиться, что с тем всё в порядке. Потом голова старшины дёрнулась, из уголка рта полилась кровь, и он замер с открытыми, смотрящими в упор на Лосева, глазами. Из спины брата торчала рукоятка ножа. На это раз нож достиг своей цели.

Лосев дико заорал и бросился на фашиста, напавшего на старшину сзади. Фашист видимо струхнул, увидев перекошенное яростью лицо Лосева. Вместо того, чтобы защищаться, фриц вдруг прислонился спиной к бортику, сполз на дно траншеи и закрыл голову руками.

Не помня себя, Лосев разрядил в фашиста весь остававшийся запас патронов. Фашист давно уже распрощался с жизнью, а Лосев не мог остановиться, ему казалось, что он строчит целую вечность.

Он пришел в себя, оттого, что кто-то тряс его за плечо. Это был Ступенчиков. Рядом в молчании стояли другие бойцы. Лосев оглянулся. По полю, то здесь, то там витали дымки. Санитары уносили раненых. Было тихо, неимоверно тихо, так тихо, что Лосев подумал сначала, что он оглох. Потом он услышал голос Ступенчикова.
–
Всё, – сказал Ступенчиков, – наша взяла.
Но радости в его голосе не было слышно.

Лосев сидел около старшины, уткнувшись носом в колени. Он не мог плакать. Он просто отрешённо сидел, потом встал, выбрался из траншеи и пошёл по округе.

Убитых и раненых было много. Около раненых копошились санитары, уносили их в тыл. Лосев бродил по недавнему месту боя как неприкаянный. Ступенчиков следовал за ним неотступно.

– Где Лукич? – спросил вдруг Лосев, и сам не узнал своего голоса. Голос был сиплый и какой-то надтреснутый.

– Не знаю, последний раз я видел его в атаке, – ответил Ступенчиков.

Потом они нашли Лукича. Он лежал недалеко от траншеи. Лежал так, как будто бы всё ещё продолжал бежать. В руке его был зажат автомат.

Рядом с Лукичом сидел кот Васька и беззвучно открывал рот. Ступенчиков молча положил руку на плечо Лосеву.

И Лосев заплакал. Нет, не в голос. Он просто стоял над Лукичом, а из глаз его текли слёзы. Он не знал о ком плачет. Он плакал о брате. Он плакал о Лукиче. Он плакал обо всех, погибших в этом бою.

– Вот ведь как бывает, – послышалось за спиной, – сколько людей полегло и хозяин погиб, а кот жив.

Лосев оглянулся. Рядом с ним стоял комбат, лейтенант Зорин и ещё какие-то офицеры. Комбат вдруг обнял Лосева и прижал к груди.

– Ты поплачь-поплачь, мальчик, – сказал он, – легче станет.

Но слёзы у Лосева уже высохли. Он молча козырнул командиру. Взял на руки кота и серьёзно посмотрел комбату в глаза.

– Молодец! – сказал комбат и в сопровождении офицеров пошёл дальше по взятым позициям.

Гибель старшины и старика Лукича стали для Лосева страшной потерей. Только теперь Лосев до конца понял, что значил для него брат. Строгий старшина, не дававший ему спуску, в минуту крайней опасности, так же, как и год назад, вновь принял удар на себя. Брат, который подарил ему вторую жизнь. Помнил он и Лукича, его мудрость и рассудительную неспешную речь.

Лосеву так не хватало Лукича и старшины. Единственное утешение, Крысулина перевели в другую часть. Конечно, грустить-то долго некогда было, бои шли за боями, Лосев лез в самое пекло, но его, словно что-то хранило.

Кот в первое время искал Лукича, потом привык к его отсутствию. Теперь, он по пятам ходил за Лосевым и в случае опасности, запрыгивал Лосеву на плечо или прятался за пазуху. А Лосев очень сдружился со Ступенчиковым.


Продолжение http://proza.ru/2024/11/11/486