Глава 12. Дайте жалобную книгу

«Хоть бы взял ты с неё корыто,
Наше-то совсем раскололось».
Александр Пушкин, «Сказка о рыбаке и рыбке».

В субботу на церковное общение собрались семь человек, - Бобылка, Марья Михайловна, Татьяна Борисовна, Нина Андреевна, Славик, Владимир Ильич Худолеев и перс Вася из Самарканда.
- А где Вика? – спросил Худолеев.
- В гареме под замком.
Инне уже осточертели эти тупые шутки о бесправной восточной женщине. Да эта гнусавая посвободнее любой московитки  будет!
Нина Андреевна позвала их с Марьей Михайловной на автобус, но та вдруг ответила резко:
- Не хочу!
А когда толстуха ушла:
- Инночка, пошли со мной на автобус. Я заплачу за тебя.
На остановке Марья Михайловна разоткровенничалась:
- Я просто не хотела с ней ехать.
- И я тоже. Она странно себя ведёт: зазывает, а на меня всё время руками машет: «Не подходи ко мне!»
Инна знала, конечно, в чём дело: она ведь нечистая!
- Совсем, что ли, дура? Да все они здесь такие! Верующие!
- Верующие ублюдки, - решилась Инна.
- Нина Андреевна, она же мастером на химзаводе работала, вот и командует!
- Да как же она тогда до своих лет дожила, и цветущая такая, сдобная? У девяноста процентов бывших работников – рак. Эх, жалко, что Янов умер, я бы спросила у него про эту толстуху. Хотя ему уже восемьдесят семь лет было бы, столько не живут… А вдова-то его жива!
- Нина Андреевна необразованная.
- И я такая же.
- Но ты ведь закончила институт? – удивилась Марья Михайловна.
- Нет, никому не нужный колледж, который снова стал техникумом. А уж как там учили, страшно вспомнить! А эту бабку хорошо ещё учили!
- Но тебя с ней не сравнить, ты много читаешь…
В автобусе Марья Михайловна сказала:
- Ты, Инночка, присаживайся, а я постою. Мне так легче.
Народу было мало, и Марья Михайловна стала рядом с Инной, обняв вертикальную штангу. Из-под платка выбивались короткие платиновые волосы.
- А где мы сейчас едем? – не поняла Инна.
- «Мосэнерго».
Бобылка всегда уезжала отсюда на московских, а сегодня пришёл двадцать четвёртый. Он проезжал колледж, заходил на станцию Щёлочь, и уже оттуда взлетал на путепровод и спускался под мост. Зато обратно он шёл мимо мечети, где до этого не останавливался.
- У Нины Андреевны я снимала комнату, - сказала Марья Михайловна. – Именно она привела меня в эту церковь. Смущённо так пригласила. И я сказала: «Если к детям Божьим, то пойду, а больше не в какую!» Пришла туда 6 сентября 2013 года, а 13-го уже покаялась. Только у Нины Андреевны так тяжело было жить! Вторую комнату занимала Василиса, татарка, - такая противная! Представь себе, Инночка, у неё на кухне всего две конфорки!
- У одной нашей родственницы так было, - сказала Инна. – Меня это так пугало. У нас – три конфорки, но там всё необычно было, накат вместо обоев, вода до пятого этажа не доходила. А у кого-то во Флягино я даже пять видела!
- Так вот, Инночка, - продолжала Марья Михайловна, - я приезжаю с работы, у Василисы всё кипит, а мне даже чаю согреть негде! А у меня диабет, меня уже всю колотит! Тогда я просто взяла, и освободила себе одну конфорку!
Они сошли у собора, и Марья Михайловна попросила её проводить.
- Вот её окна, - показала она на старый белый дом.
Здесь были очень маленькие форточки, узкие прямоугольнички вверху и посередине. Конечно, сейчас большинство старых причудливых рам обратились в ПВХ.
- И тогда я просто решила от Нины Андреевны уйти, хотя она меня не выгоняла! Я была уверена, что всё у меня будет хорошо. Пришла в церковь, радостная, что от неё ухожу, а мне бабки говорят: «Да что ты переживаешь, вон у Юлии Александровны квартира пустует!»
Так значит, Марья Михайловна живёт у Батраковой! А Инна-то думала, что она просто соседка!
- А мать её где? Умерла?
- Нет, её старшая дочь забрала к себе. И я так довольна теперь, Инночка, так довольна. Я тоже снимаю там комнату, но большую, и я там одна. Я живу у неё с 20 сентября. Мне очень нравится хозяйка, Юлия Александровна. Единственный её недостаток, что она – очень вспыльчивая.
Это Батракова-то? Так ведь она – сама доброта!
- Нина-то Андреевна так удивилась тогда, она не верила, что я от неё уйду. А тут её как раз внучка из квартиры выгнала, вот ей моя комната как раз и пригодилась!
- А разве она там не живёт? В том доме, где прокуратура? Мы с ней как-то вышли от Валеры вместе, и она пошла к дороге, и я решила, что она просто не хочет, чтобы я видела, где она живёт.
- Она подписала квартиру одной из внучек, хотя церковь ей говорила, что не надо так делать. Ой, Инночка, какая же у неё внучка противная, а дочь какая противная! (Её-то хотели переселить на Вьюнок, туда, где крысы).
- Крысы бы ею полакомились! Надо же, сколько у неё жилья! И никто не отнимает!
- Да у неё только эта квартира и была, остальное – дочери. Комнату она армяшке этому сдаёт.
- То-то он и жаловался ей, что в квартире холодно! Я ещё удивилась: почему у них такие разговоры!
- А внучка Нина Андреевна тогда сказала: «Всё, иди куда хочешь, мне рожать нужно!» А другая шлюха подзаборная, в четырнадцать лет уехала кататься по стране с мужиками! Сейчас живёт с нерусским. Ребёнка раньше старшей сестры родила, и в роддоме бросила!
- Тогда почему её не отлучат, раз у неё такие родственники!
- Так они же – неверующие, и не имеют к нашей церкви никакого отношения.
- Но раз уж она не смогла их воспитать, значит, плохая христианка. А сколько ей лет?
- Восемьдесят.
- А фамилия?
- Забыла. Пётр Константинович тебе юбку какую-то купил. Я ему говорю: не спешите, не надо, пусть сначала она померит!
Эх, хороший, видно, он человек, этот старец, но лучше купил бы он сапоги! А то молдаванка Света ходит в красивых кожаных, а любовница Вована – в замшевых, а она, Инна, в опорках!
- Инночка, в этой церкви, наверное, всего десять человек верующих. Там нельзя никому доверять. Но есть люди, которые могут тебе помочь. Тот же Пётр Константинович. Вот мне нравится Светлана Михайловна…
- Да, она простая, - вяло согласилась Инна. – А Света Мишина?
- Она – очень надменная. Считает себя самой красивой в церкви. Ей сорок пять лет, а ты посмотри на неё! Что я, что она! А какой я была в сорок пять лет! Она же в пятнадцать лет родила, как все эти молдаванки! А Анжела – из молдавских цыган. Ты заметила, что ни Миша, ни Света, ни Денис, ни Ваня, ни Анетта, когда приветствуются, никогда к ней не подходят? Потому что она не их!
- Так в церкви-то не должно быть национальных перегородок.
- Анжела очень больна. Она как-то пришла на молитвенное, плакала, но ей никто так и не помог. И тогда я отдала ей последние четыреста рублей. Сказала: «Возьми, сестра, если тебе это как-то поможет!» «Верующие»! Да кто в этой церкви верующий, только мы с тобой! Всё, Инночка, до завтра, сестричка!
Дома Таня метала громы и молнии. С «фаберличкой» она помирилась и забрала свой заказ без дополнительной платы. А прогневала её парикмахерша.
- Представляете, Инночка, Ленка сходила к этой цирюльке, и она запросила с неё три тысячи рублей!!! «Да я, да я училась у самого Зверева!» Нет, ну что за наглость? На дому – всегда дешевле! Это парикмахерские – они платят аренду! Вот у меня аренда – двадцать пять тысяч! Она с неё ещё полторы тысячи хотела содрать за укладку, но Ленка сказала: «Не надо, я всё равно приду домой и голову вымою!»
И Инна вспомнила, как когда-то давно видела объявление, что в этом доме, единственной высотке на её улице, стригут на дому.
- Я сегодня ещё шубу забрала из химчистки. А сапог зимних я никогда не ношу, они слишком тяжёлые. Я беру осенние на размер больше и надеваю шерстяной носок!
***
Вот уже месяц прошёл, а сдвигов никаких не было. Разве только, что иногда Воровка упорно пыталась начать с ней, Инной, разговор.
И в воскресенье Инна приехала пораньше.
Всё надо было сделать, пока никого не было. и Инна поднялась на второй этаж, и спросила у той самой девочки, любезно проводившей её тогда из коридора:
- А где можно оставить записки о молитвенных нуждах?
- Вон видите, на том столе лежит специальная тетрадка.
Инна умела писать изменёнными почерками. То-то она Стерлядкина в своё время дурила! Писала статьи буквами раздельными и слитными, почерком старческим бисерным, размашистым… Компьютер с принтером – роскошь! А уж гонорар куда-нибудь на Вебмани – из области фантастики!
Конечно, почерковед бы её разоблачил, но Инна хвалёной службе безопасности рынка, которой её запугивал Стерлядкин, оказалась не по зубам. И однажды Инна заметила, что её выдуманный почерк стал точно таким же, каким был во втором классе. Ведь письмо зависит от работы мозга, а как она, Инна, его переключит?
И сестра Инна отчеркнула в «книге жалоб и предложений» прошлого писарчука, и вывела детским почерком, взяв за ручки все буковки, что для её мозга было прямо-таки болезненно:
«Пусть воровка покается и вернёт всё то, что украла!»
Она хотела написать «шлюха и воровка», учитывая Мишу и Серёжу, но не решилась.
Инну не волновало, что её все видят. Она отчеркнула свою провокацию, и написала уже для приличия своим обычным почерком:
«Помолимся за здоровье сестры Марьи Михайловны, за её доброту и отзывчивость!»
Нижние хвостики буковок, как мечи, бритвы и ножи, «б» цепляется за верхние клеточки, как усик гороха за нитку, «м» закручиваются в спирали. Никакого тебе ни верхнего, ни нижнего соединения, что она, маленькая что ли?
Правда, вышло всё совсем не так, как Инна планировала. Да и что мы можем знать наперёд?
Вован сегодня был в превосходном настроении, и ласково вёл свой конферанс.
- Ну-ка, какой сегодня праздник? – обратился он к пастве, как к детям. – Правильно, воскресенье.
Брат Василий прочитал псалом в самом начале, брат Славик спел под гитару. Брат Владимир Ильич подготовил проповедь о Нероне:
- Если задуматься, то отчего в Древнем Риме были такие страшные гонения? Ведь Римская империя очень лояльно относилась к любым верованиям. Надо было просто подписать бумагу о своей лояльности к римскому императору, а там уж верь в своего Иисуса, сколько хочешь! Но из-за этого и возникали все проблемы.
Здесь всегда читалось по две проповеди, но Инна ни у кого больше не была, и сравнивать ей было не с чем.
И вот настало время молитвенных нужд.
- Рувим просит помолиться за тётю Асю, которая что-то украла. Я не знаю, кто такая тётя Ася, и что она там украла, но давайте все вместе помолимся, ребёнок написал!
Тётя Ася явно ничего не крала. Вышло, как в Простоквашине, коллективная заявка: то лапы ломит, то хвост отваливается.
Первый блин скомкался, ладно. Попробуем через неделю.
После обеда Инна тупо застряла на семинаре, который брат Худолеев, словно нарочно, посвятил «Прощению и помилованию». Также остались Ольга Михайловна, Татьяна Борисовна, Нина Андреевна, Дьяконова и Марта Даниловна, - одни старицы. У Валеры было молодёжное общение, но Инну туда не приглашали.
Когда Инна шла по трассе, рядом с ней гостеприимно остановился японский микроавтобус с правым рулём. Брат Валера любезно принял её в свой салон.
Он вёз старую гвардию и Нинелькину внучку восьми лет одну, без взрослых.
- Значит, ваш дом идёт под снос? – спрашивал он Илону. – А в городе вам квартиру не дадут?
Что за дом, в деревне? Где папа с мамой? Или другая бабушка?
У стариц же было отличное настроение.
- Что-то Инночка наша молчит…
- Да она у нас неразговорчивая.
У Ольги Михайловны тоже всегда было прекрасное настроение.
Вечером Герман спал, Инна сидела в кухне. И стало ей вдруг до того невыносимо тяжело, и она подумала: скорей бы пришли люди!
Вскоре и правда пришли, Таня и Урак.