Кузнец кн2 ч4 гл7

Глава 7. Эйнар
     У меня было нехорошо на душе. С утра известно, Сигню пришло время родить. Я знал. Весь терем, да весь Сонборг знал это. Всё должно быть хорошо, она легко вынашивала бремя. И Ганна говорила и Хубава была уверена, но почему я с самого этого момента, как узнал, что она рожает, почему я испытываю чувство страха. Неясного, но всепобеждающего. Это не нормальное беспокойство, что владеет сейчас всеми. Нет, это настоящий страх. Откуда он?..
      Во время утренней трапезы, Сигурд объяснил всем отсутствие Сигню:
       — Свана Сигню погрузилась в труды, целью и результатом которых, станет наш наследник, – он говорил так витиевато нарочно, так требовала традиция.
      Радостные возгласы приближённых алаев, под сверканье улыбки будущего отца, и породили этот глупый, ничем не объяснимый страх в моей душе. Что вызвало его? Что вообще породило его, будто гидру, вдруг зашевелившуюся во мне?..
      Все разошлись, заниматься своими делами, всё должно идти своим чередом, как всегда, будто ничего особенного не происходит, чтобы не привлекать злых духов, которые могут повредить матери и младенцу в этот момент, самый ответственный и важный. Момент прихода нового человека в старый мир. Только повитухам да их помощникам положено быть занятыми этим. Всё тихо, всё буднично. Только когда всё благополучно завершится, можно будет радоваться и праздновать. А сейчас даже говорить об этом нельзя. Поэтому и Сигурд выразился так витиевато и странно. Нельзя сказать о дроттнинг: рожает. Это не простая женщина. И ребёнок – это наследник Свеи. Наследник, которого ждут уже восемь лет…

     …Восемь лет назад ровно в этот день я и услышал Сигнин смех… Ровно в этот день. Сколько всего произошло за эти годы. Мог я предполагать тогда? Да я даже себя таким как теперь ещё не чувствовал… Сколько испытаний. Сколько побед. Сколько труда. Только за последние полгода, сколько мы всего сделали!
     Объезжая по заведённой традиции мои йорды, я вижу, как они изменились, как много сделано всего. Я не был в других землях полтора года из-за Чумных запретов, снятых только прошедшим летом.
     Снова оживала торговля, потекли по дорогам поезда с товарами, сразу снизились цены, радостные улыбки всё чаще встречались мне. Чаще, чем тогда, когда я бывал в этих городах, в этих фортах, которые почти уже города тоже, старанием своих жителей.
     Детей теперь народилось по всей Свее втрое против прошлых лет. Будто природа сама навёрстывала то, что отобрала чумой. Даже Норборн начал подниматься. Пока форты тут только-только начали строить, взамен сожжённых. Деревни были ещё только из тех, что остались невредимы тогда. Но появилось несколько хуторов, которые вполне в будущем смогут стать деревнями. Словом, даже здесь в сожжённом чумой и Золотой Сотней йорде, жизнь пробивала себе дорогу.
     Как много ещё надо сделать, мы только в начале пути, наши люди только-только почувствовали уверенность и силу в своих собственных руках. Но достоинство развернуло их плечи, подняло головы, зажгло глаза. Труд в почёте. Безделье, праздность и почивание на достигнутом богатстве во всех вызывают отторжение и презрение. Да и не стало таких в Свее, кто жил бы, только пользуясь и не делая ничего. Дети с раннего возраста учатся работе: это ученье в школах и помощь родителям и старшим.
       Скука – это стыдно. Скуке места нет в растущей стране. Никто не признается, что скучает, такому сразу найдут дело. А дел много.
     Мало, где имеются системы водопроводов, как это сделано в Сонборге. Но рядом с Сонборгом большая мощная река, которая, вращая колёса водозаборной вечной мельницы поставляет воду в систему желобов и труб, катящихся по всему Сонборгу, в каждый дом. Да, Сонборг расположен идеально для этого, ниже на местности и вода течёт как благодать Богов круглый год из наших труб и кранов, прекращаясь только в зимние морозы, сковывающие реку.
       Не везде можно было так построить форт, чтобы обеспечить его водопроводом. Мало, где города были построены так, как Сонборг. Но мозговитых людей оказалось много в моей стране и образование оживляет умы. Стали придумывать способы, которые вычитывали в греческих и римских книгах, записках  наших мореходов, прочитывая которые, мы с Сигню отдавали переписчикам, находя множество интереснейших сведений, новых знаний, увиденных нашими людьми в далёких странах. А некоторые придумывали совершенно новые вещи, которых ещё не было нигде. Например, придумали подогревать воду в клепсидре, что прикреплена на стене Библиотеки, заодно освещая её, так, что теперь эти вечные часы действовали и во время зимней стужи, видные всему городу, потому, что Библиотека – самое высокое здание в Сонборге.
      Наблюдения за звёздами испокон веков велись на наших землях, теперь же появились несколько учёных юношей начавших вести систематические записи своих наблюдений. То же стали делать и с погодой, приростом количества зверья и птиц в лесах и рыбы в реках и озёрах. Древние вечные знания соединяли с новыми.
      Много чего ещё изобрели умельцы и продолжали приходить чуть ли не каждый день с новыми идеями. Никому не было отказа в помощи, я считаю, что нет ничего ценнее человеческой мысли, животворящей и преобразующей мир вокруг нас.
      И Боги благоволили нам, нашей земле. Особенно после побеждённой в прошлом году чумы. Большую радость доставляли мне эти поездки. Хотя Сигню в этот год редко ездила со мной. Я сам просил её беречься. Она и свои обычные лекарские поездки, остановленные чумными запретами, совершала куда реже в этот год, уступая моим просьбам и ещё потому, что обученные ими лекари тоже кое-что могли и не было необходимости дроттнинг теперь нестись в любой конец йорда, а то и страны, чтобы вылечить особенно мудрёную болезнь. Но совсем без неё не обходились всё же.
     Вот и четыре дня всего как она приехала с Хубавой из Грёнавара, где заболели ребятишки… Мы чуть не поссорились из-за этой поездки. Я сердился, что она так мало дорожит своим чревом ради здоровья чужих детей. Но Сигню как всегда умела разоружить меня:
      — Разве могут быть чужие дети, Сигурд? — она улыбнулась мягко, из её глаз лился такой неизъяснимый свет, что я слышал именно то, что она говорила: не может быть чужих детей, дети – это ценность, которую любить и пестовать должно каждому и всем вместе. – Как и старики, дети для нас с стобой общие в Свее. Старики, знающие историю и секреты профессий, хитрости, любое простое дело превращающие в волшебство, видевшие воочию то, чего мы не застали…
     Этой ночью, почувствовав происходящее в себе, она тихо обняла меня: «Ты только не волнуйся, милый, роды приспели…» Я хотел делать что-то, звать кого-то, но она не позволила, даже встать не дала: «Время ещё есть. Полежи со мной, не один час пройдёт…»
     Чувствуя её спокойную уверенность, я обнял её и мы заснули даже. Но и утром, уже чувствуя что-то позначительнее ночного, она ничем не показала беспокойства или страха. И я думаю теперь, правда уверена была или просто  хотела, чтобы я был уверен и спокоен? Ответа у меня нет. Она только долго обняла меня и поцеловала горячо, даже страстно ставшим горячим ртом, я чувствовал её объятия, нашего сына в её животе, чьи толчки и озорные брыкания я так привык ощущать, обнимая её. И в глазах столько огня и света, столько любви.
       Я видел, как она пошла в баню. Я это видел из окошка моей келейки… Что же, многие женщины рожают в бане, всем это известно. С ней Ганна, а за ней я увидел и Хубаву, переваливающуюся как обычно своим мягким телом. Сигню же даже сейчас шла очень легко, ровно, будто и не было большого живота, будто он и не тяготит её…

     …И я увидел, как они пошли в баню. И мне не нравится это. Почему? Так много благополучных здоровых родов происходит в бане, чего я напугался? Чего я вообще пугаюсь сегодня? Просто от того, что не могу не тревожиться?..
      Я пошёл к себе, лёг на постель. Надо отвлечься, тогда я пойму, это тревога, которая что-то значит или простое беспокойство?..
     … лето. Мы ушли в лес, что вокруг озера. Сигню подарила мне сегодня красивый кинжал, который купила при мне на рынке у торговца иноземным товаром. Рукоятка была украшена филигранью, а навершие – крупной ярко-голубой бирюзой.
       — Почему ты подарила мне кинжал?
       — Не знаю. Хотелось сделать тебе подарок. А в теперешнее время оружие – лучшее, что можно дарить друг другу.
       — Ты всё же думаешь… — я посмотрел на неё.
      Она обернулась, улыбаясь:
       — Я знаю. Ньорд готовит поход на Свею, — она остановилась, расстегнула ворот, отодвинув от шеи немного: – Давай присядем, жарко.
       — Как можно пойти на Свею? Асбин и вся Свея…
       — Я не стратег, Никтагёль. Но… — она села на траву, спиной к дереву. – Как затравливают медведя, например...
      Распахнула ворот теперь пошире, рубашки нет на ней, только это тонкое платье. Побледнела, что-то.
       — Дурно тебе? – я сел рядом.
       — Жара… и крови мало, наверное, стало, надо бы попить для этого… — Её головка сама скатилась на моё плечо. Мягкое прикосновение волос, аромат их… Я  наклонил лицо немного, чтобы касаться её. Но, чувствую, она клонится немного безвольно, я её обнял, поняв, что обморок, положил голову себе на колени. Спит ещё мало, вот что. В заботах как всегда. Будто и не в бремени. Могла бы позволить себе…
      Она задремала, а я наслаждался этим моментом близости, другая запрещена мне ею. Но по-мужски ли это, вдруг подумалось мне…
       Может быть… пусть оттолкнёт, ударит, может быть... Но я буду знать. Что нежеланен, что… Я наклонился, обвивая её руками, скользя ладонью по пополневшей груди, к шее, к лицу, повернув его к себе, я поцеловал её губы… вначале нерешительно, но её рот приоткрылся немного, впуская мой поцелуй, больше, она обняла меня, притягивая к себе, выдохнула на мою щёку… Я вознёсся будто над землёй и не так, как когда я умер, нет. Теперь я парил не один…
       Но она остановилась… Приложив ладонь к моему лицу, отодвинула меня, открыла глаза и не пустила ближе, тепло и свет в её лице, она любит меня… не сказала ничего, но дальше этого поцелуя, украденного мной, она  не пустит. Я знал, и знала она, грань так тонка, но перейти её, и всё – мы не сможем вернуться назад никогда. Перешли однажды, поэтому так сложно теперь...
      И я знаю почему, я знаю, что она могла отпустить себя лишь однажды, когда смерть шла по пятам за ней и она чувствовала её холод. Когда нечего уже было терять. 
      Но от Смерти увёл её не я. Увёл тот, кто всё для неё. Кто сильнее меня, кто лучше, кто растворён в её крови, кто жизнью, ещё одной жизнью поселился в ней. Мне не победить его. Но я и не хочу его победить, её любовь к нему – это часть её, побеждать, изгонять его – это разрушать её…
      Если бы я мог существовать в её жизни, в её сердце вместе с ним… Но так не бывает, сердце не делится на части, оно только бьётся.
    Я не хотел разбить её сердце, быть её болью. Пусть лучше моё сердце рвётся, пусть истекает кровью, пусть сновиденья с теми часами, что мы были вдвоём, изводят меня каждую ночь. Она всё же рядом со мной. И она любит меня. И я это знаю. Разве это не счастье? У меня не было его, этого счастья ещё несколько лет назад, а теперь у меня есть столько…Сколько большинству и не приходится почувствовать…
    …Не надо ей в баню, вот что!.. Не надо, погибнет… Перегреется, истечёт кровью… Не её, не её это способ так рожать!
  У меня едва сердце не зашлось от ясности этой мысли…
 
    — Да ты что, Боян! Очумел! – побелела Хубава, преграждая мне путь.
    — Уводите её отсюда! Уводите! Нельзя ей здесь! – кричу я. – Ганна!
       Ганна обенулась, я увидел в одной рубашке Сигню на полке, она будто пьяна:
       — Не-ет… здесь хорошо, не больно…  Никтагёль… — голос затих и глаза утекли под веки, ресницы тенями на щёки…
        — Что ж вы! Э-эх, тётки…— я бросился к ней, на руки её, обмякшую,  мокрую от пота, прижал к себе, поднимая с полка. Она обняла меня, прижимаясь ко мне. Я услышал, как бьётся её сердце, как быстро, как неполно уже…
       — Ты что творишь-то?! Оставь её, куда ты?! Безумец, куда?.. — Хубава попыталась не дать мне выйти.
       — Кровью изойдёт… дуры! Нельзя ей здесь!
      И видимо достало силы во мне, в моём голосе, потому что Хубава отступила, пропуская меня, но побежала вслед:
       — Холод, куда ты!
       — Ей надо на холод! Перегрели уже, не чуете ничего!..

       …Я увидел, как к бане, где была Сигню, опрометью бросился Боян, раздетый, в одной рубашке, волосы по ветру. Я вздрогнул, почувствовав тревогу, что-то неладно. И когда через минуту он вышел с Сигню на руках, а Ганна и растерянная Хубава за ними, моё сердце и вовсе остановилось, так страшно мне стало. Мне показалось, он от меня уносит её…
     Я бросился вон из келейки. Наша спальня, куда вход закрыт всякому… Я влетел почти вслед за ними, Боян держал Сигню на руках, пока, челядные готовили ложе… Он обернулся ко мне, улыбнулся немного:
       — Хорошо всё будет, Сигурд. Теперь всё хорошо.
       В его глазах, в его лице, во всём его облике, в том, как он держал её, столько уверенности и силы, что я мгновенно заполнился ими тоже. Да, хорошо всё будет…
        Я вышел вон, Боян через несколько мгновений тоже выщел и закрыл дверь за собой, увидел меня, изумительный свет в его лице.
       — Ещё часа два, не меньше, — сказал он, и я верю, он знает…
       — Спасибо, Боян, — ответил я.
       — Мне? – удивился он, улыбаясь. – Пойдём отсюда, конунг, я новых песен тебе спою, призовём в терем добрые силы, пусть помогут им… Пусть ей помогут.
       …Я услышала голос Бояна, плывущий вокруг меня, будто я в реке и боль меньше…
      — А ведь прав он, Боян-то… Ещё четверть часа, кровотечения было бы не избежать, угробили бы касатку нашу, — удивлённо проговорила Ганна, осматривая Сигню, устроенную уже на ложе, как положено. – Как он узнал-то?..
      — Как… Ясно как. Как всегда. Как зверь. Как узнал, что она умерла и что жива… Это ж Боян, кто ещё Сигню так чувствует…
      Ганна смотрела на меня, будто хотела понять, что я знаю. Но ничего я не знаю, Ганна, не наша с тобой это тайна, не наших умов дело… Давай поможем родиться сыну Сигниному, внуку Лады. Теперь хорошо всё будет…

        …И родился прекрасный ребёнок. Будто и не я родила его, хотя помню и буду помнить каждый миг этого дня. Но едва он отделился от моего тела, едва я услышала его победоносный радостный крик, как весь мир сразу стал иным. Совсем новым. Теперь в этом мире появился мой сын. Твой сын, Сигурд. Наш с тобой сын…
 
    …Как ликовал Сонборг! Как праздновала вся Свея! Такой великой радости не было даже в дни празднования объединения… Этого ребёнка, этого прекрасного мальчика ждала вся страна восемь лет. Теперь сила Свеи не только в сегодняшнем дне, теперь она устремлена в будущее, и то, что процветание будет не только преувеличиваться, но и существовать вечно, вошла во все умы.
      Что делает нас вечными?.. Это пришло к нам.
      На Бенемнинге (имянаречении) гордый отец, конунг Свеи назвал своего первенца, своего наследника, Эйнаром, вызвав одобрение и приветствие во всех, кто присутствовал на площади Сонборга в тот не по-осеннему солнечный и тёплый день…