Александр Дюма, Роман о Виолетте - 2. Часть 30

– Постарайся описать Шарлотту такими словами, которыми бы ты описывал девушку, в которую влюблён по уши, – предложила Виви.

– Для чего это делать? – спросил я.

– Ты должен убедить читателей в том, что Атос, д’Артаньян, Фельтон и другие мужчины, которые влюблялись в Миледи, не были безумны, – ответила Виолетта. – Можешь ты заставить своих читателей влюбиться в Шарлотту при первом знакомстве с ней? Так, чтобы читатель согласился с этими мужчинами, что не влюбиться в неё было невозможно! Я бы советовала тебе, чтобы и Арамис, и Портос тоже бы почувствовали что-то наподобие влюблённости при первой встрече с ней. Только тогда твои слова о том, что она – сама сатана, были бы убедительными, а сама мысль о том, что очаровательная красотка, сводящая с ума всякого, кто её повстречает, была бы одновременно и жуткой, и очаровательной. Необходимо вызывать сильные эмоции у читателей. Тогда они не просто будут наслаждаться твоей книгой, они будут зависимыми от неё! Они будут ожидать с нетерпением продолжения, а если продолжения не последуют, они пойдут штурмом на издательство, требуя, чтобы вышла новая книга о приключении мушкетёров!

– Поздно, я уже написал в третьей книги трилогии, что все мои герои, кроме Арамиса, погибли, – ответил я.

– Это ничего, – возразила Виолетта. – Ты можешь писать книги о том, что делали мушкетёры до первого романа, а также то, чем они занимались между первым и вторым романом, и между вторым и третьим, а также то, чем занимался Арамис после окончания третьего романа, удалось ли ему стать снова епископом, или, быть может, даже кардиналом? У тебя множество возможностей! Опиши, как влюбился герцог Бекингем в Миледи, когда встретил её на балу, на том самом балу, на котором она срезала у него два подвеска из двенадцати! Ведь наверняка она использовала все свои чары. Она была обворожительна, очаровательна! Он пожелал сделать её своей любовницей, и она дала ему понять, что это возможно. Он потерял всякую бдительность, и в результате она смогла это сделать!

– Но Бекингем не мог влюбиться в Миледи, поскольку в то время он был влюблён в Королеву Анну! – возразил я.

–  Какая ерунда! – ответила со смехом Виви.  – Не думала, что услышу такую глупость от мужчины! Да разве же влюблённость помешает мужчине пожелать другую женщину, когда та, которую он любит, далека, недоступна, ещё более недоступна, чем Луна, так как на Луну, во всяком случае, можно смотреть и любоваться ей, а Королева Анна была потеряна для Бекингема навсегда, лишь её портрет мог передать ему её застывший образ, при условии, что сходство было достаточным.

– Но любовь не допускает прочих увлечений, – солгал я, поскольку по собственному опыту знал, что Виви права, меня лишь огорчало то, что она считает, что все мужчины таковы, и, следовательно, причисляет к ветреным мужчинам и меня, чего я категорически не желал.

Нам не так обидно, когда про нас распространяют нелепые слухи, как то, что иногда про нас кто-то узнаёт истинную правду. Это намного опасней, и это унижает наше достоинство, поскольку нам нечего возразить, а если даже мы и станем возражать, то будем неубедительны, и, главное, мы в этом случае не верим сами себе. А быть неблагородным в собственных глазах просто невыносимо! Очень тяжело не иметь возможности обманываться относительно самого себя в своих собственных глазах. Так что подобные разоблачения со стороны той, которую хотелось бы убедить в своей искреннейшей любви и в своём чрезвычайном постоянстве я воспринимал болезненно, как это ощущал бы любой мужчина на моём месте.

– Напомню тебе, милый, что герцог Бекингем был женат в ту самую пору, когда он объяснялся в любви Королеве Анне, – сказала с изрядным ехидством Виви. – Кроме того, у него были кое-какие отношения с Королём Карлом Английским, как и с его отцом в своё время.

– Мне не нравится, что ты осведомлена обо всех этих безобразиях и говоришь об этих гадостях так спокойно, будто бы это – самое обычное дело, – сказал я с вполне понятным раздражением.

– Что же ты хочешь, милый? – спросила Виви. – Ведь это – Англия!

– Ну да, это страна совершенно дикая, – согласился я.

– Исключительно дикая, – подтвердила Виви. – Почти как Франция. Эта островная монархия настолько дикая, что её Короли вели себя в точности, как Генрих Третий и как Людовик Тринадцатый! А ещё настолько дикая, что в ней отрубали голову королевским особам – Карлу Первому и Марии Стюард! Совсем как во Франции, где отрубили голову Людовику Шестнадцатому и Марии-Антуанетте!

– Оставим политику и вернёмся к Миледи, – сказал я. – Итак, ты желаешь, чтобы я описал её так, словно сам был влюблён в неё? Но разве я умею это делать? Когда любишь, все слова кажутся недостаточными, всякое описание тускло, любое сравнение лишь оскорбляет предмет любви, который ты дерзаешь с чем-то или с кем-то сравнивать!

– Ну тогда опиши её, хотя бы, как ты описывал Диану де Монсоро, или другую какую-нибудь положительную героиню одной из твоих многочисленных романтических книг, – предложила Виви.

– Я постараюсь, – сказал я. – Итак, Шарлотта де Бейль. Совсем юная девушка, которой было в ту пору шестнадцать, но на вид ей можно было дать и пятнадцать, и даже четырнадцать лет.

– Отлично, продолжай! – поощрила меня Виви.

–  Природа словно бы постаралась соединить в ней всю красоту, которая только может соединиться в одном создании, – продолжал я, внимательно разглядывая Виолетту. – Если бы Амур, сын Венеры, был девочкой, и если бы он выглядел на пятнадцать лет, то и он не был бы столь прекрасен, как была прекрасна Шарлотта. Роскошные белокурые волосы локонами спускались по её плечам, и когда открытое платье позволяло этим волосам касаться не только её нежной шеи, но также и её плеч совершенной формы, любой мужчина позавидовал бы этим волосам, которые имели возможность постоянно ласкать эти нежные плечи.

– Красочно, – поддержала меня Виви.

– Её высокий округлый идеальной формы лоб не только вызывал восторг, но и заставлял предположить, что в этой головке с очаровательными кудрявыми волосами достаточно ума, чтобы стать интереснейшей собеседницей не только для ровесниц, но и для умудрённых жизнью зрелых мужей, в чём они могли бы легко убедиться, если бы вступили в беседу с ней, – добавил я.

– Для чего ты делаешь комплименты уму, не завершив описание внешности? – спросила Виви. – Не отвлекайся от описания того, как она выглядела. 

– Большие голубые глаза, длинные ресницы, которые можно сравнить с миндалевидными глазами газели, тонкие выразительные брови, чей изгиб придавал её лицу выражение игривой заинтересованности, соединённой с чрезвычайной доверчивостью к собеседнику, заставлял любого, кто смотрел на неё, верить в то, что он приятен и интересен ей, что он будет выслушан со вниманием и благосклонностью. При всём том, её ангельское лицо удивительным образом производило впечатление детскости и наивности, чистоты и природной нежности. Её аккуратный носик, слегка припухлые губы, идеальной формы овал лица, всё это столь идеально сочеталось в ней, что притягивало взгляды не только мужчин, но и женщин. Даже те обиженные судьбой некрасивые женщины, которые ненавидели всех красавиц, не могли питать к ней недобрых чувств, а, напротив, проникались к ней полным доверием, симпатией и сочувствием. Невозможно было не захотеть приблизиться к ней, и если уж не притронуться, то хотя бы вдыхать аромат её лёгких волос и лицезреть её нежную кожу.

– Включил, наконец, фантазию, дорогой? – одобрительно спросила Виви. – Продолжай же!

– И впрямь от неё исходил тончайший аромат, – продолжал я. – Она неуловимо тонко пахла жасмином, или сиренью, или розой, точнее ничем в точности из всего перечисленного, но всем перечисленным понемногу, а, быть может, чем-то ещё более притягательным, подобно тому, как запахи сосновой хвои, апельсина, свежеразрезанного арбуза и растаявшего под солнцем снега создают какое-то фантастическое ощущение праздника, свежести, чистоты. Я не берусь описать аромат её тела, но могу лишь настаивать на нём, что он сводит с ума.

– Милый! – воскликнула Виолетта. – Почему ты так пристально смотришь на меня? Мне кажется, ты решил меня обмануть и вместо того, чтобы дать волю фантазии, попросту описываешь мой портрет? Да ещё и ароматы! Ведь это – кёльнская вода, которую ты мне купил!

– Ты сама виновата, – возразил я. – Ты велела мне описать девушку, которую я бы мог полюбить на всю жизнь, так какого же ты хочешь описания от меня, кроме того, чтобы я описал тебя во всех подробностях? Другие варианты я попросту отвергаю!

– Ах вот как? – весело воскликнула Виви. – Тогда продолжай! Но что ты будешь делать после того, как опишешь мою фигуру, мои руки и ноги?

– Я потребую от тебя предъявить мне всё остальное, чтобы я мог создать наиболее точный и подробный портрет! – сказал я.

– Но ведь ты не собираешься живописать картину купающейся Сюзанны и подглядывающей за ней старцев? – спросила Виви. – Ты не собираешься описывать картину из античных сюжетов, в которых женщины и, в особенности, богини, считали, что красота их тела – лучшая одежда для них, и другой попросту не требуется? В трилогии о мушкетёрах не могут наличествовать детальные описания тела Миледи! Ведь этот цикл не любовный, а авантюрный!

– А кто говорит об изменении трилогии о мушкетёрах? – возразил я. – Мы говорим о дополнительных главах или о дополнительной книге, и жанр этого произведения может быть любой! В том числе и любовный!

– В твоём возрасте писать любовные романы уже поздно, – возразила Виви.

– А быть героем одного их таких романов не поздно? – спросил я. – По нашим с тобой отношениям я бы этого не сказал!

– Будь героем любовного романа сколько хочешь, я, как ты заметил, только за, но издатель не примет такой роман от тебя, а читатели засмеют или предадут тебя анафеме! – ответила Виви.

– В таком случае я сохраню эти описания для другого романа, в котором опишу наши с тобой отношения, – сказал я. – Я назову его «Роман о Виолетте».

– Для нового романа в наших отношениях недостаточно событий, – возразила Виви.

– Зато в них с избытком чувств и чувственных отношений! – настаивал я.

– Ну давай, дорогой, продолжай своё описание моей внешности, – сказала Виолетта и хитро улыбнулась. – Точнее, внешности Шарлотты для твоей новой книги.

– Кожа Шарлотты была такой нежной и прозрачной, что когда свет падал на её лицо сбоку, казалось, что она светится изнутри, – продолжил я.

Виолетта села боком к окну, чтобы я мог проверить, насколько точны мои описания. Это меня побудило продолжить мои описания.

– Её очаровательная головка отвлекала взгляд об совершенной шеи и восхитительных плеч, но не навсегда, – продолжал я. – Отдавая дань совершенству её лица вы бы уже не могли не полюбоваться и всем остальным. Девичья шея без единой морщинки словно бы приглашала полюбоваться и точёными плечами, которые могли бы составить гордость резцу Праксителя или мифического Пигмалиона, создавшего совершенное творение из мрамора, в которое он сам же и влюбился.

Глядя на Виолетту, я понимал, что если бы я сотворил такое чудо из мрамора, я бы тоже умолял всех богов всех религий и концессий оживить её, чтобы я мог любить её не только взглядом. На счастье, Виолетта была живой, а не каменной! Как же я был ей за это благодарен!

– Ну что ж, плечи как плечи! – решила пококетничать Виви.  – Ничего особенного!

Она провела рукой по своим обнажённым плечам, и я, глядя на неё, почувствовал некоторую дрожь, словно бы это не её рука, а моя нежно трогала её плечи. 

– Знаю, что вас, мужчин, интересуют вовсе не плечи, а то, что ниже, – продолжала Виви.

– Ошибаешься, нас интересует всё вместе, – возразил я. – Знаешь ли, моя дорогая, всякому мужчине хочется посмотреть на грудь и ниже, в особенности, если ему нравится лицо, хотя ведь красота груди вовсе не обязательно связана с красотой лица! Но таковы мы все! Для нас грудь и живот обладательницы соблазнительного личика намного желанней, чем те же атрибуты женщины, не блещущей красотой лица. 

– И по этой причине вы приписываете несравненную красоту груди если её обладательница может похвастаться симпатичным лицом? – скорее провозгласила, нежели спросила Виолетта.

– Мы не лжём, потому что и сами так ощущаем, – ответил я.

– Ну что ж, продолжай описывать остальное, – сказала Виолетта и скинула свой халатик, вознаградив мой взор уже знакомым мне, но ещё более любимым, чем прежде, прекрасным видом.