Лампадовна о шнурках, горячем привете и молебне

               
        Утро. Шесть, без двух минуток. Звонок. От кого? Конечно, от Лампадовны, человека на редкость простодушного. Порой думается, ну чем же не ребёнок – всё оттого, что душа её нараспашку. как открытая книга: читай про печали и радости дней минувших и нынешних.
        Беру трубку, а там – «…Славься, Отечество наше свободное,..дружбы народов
надёжный оплот…партия Ленина – сила народная…красному знамени …будем всегда
беззаветно верны… Славься, Отечество…» неизменное контральто  Лонгины ( голос
явно обхитрил её же собственные годы – молодой, сильный). 
        Мелькнула мысль: вот кому надо отдать сцену. Такие голоса – воистину народные, сметут с подмостков в бездонную мусорную корзину нынешнюю толпу, бесстыдную, безголосую, скачущую по сцене, неведомо что орущую, но не поющую.
Ещё и особей по полу различить сложно…  Правда, появились две телестранички, где изредка можно в удовольствие послушать поистине диво-голоса, прописанные природой. Но ведущий своей рвотной фонетикой отвращает. Горько – до стыдобы: радио, телевидение должны учить культуре речи. А ныне оттуда – валом  бормотание,  чуждая нам иностранщина да ослиное «э-э… и…а, и…а, э…э…э».   

 – С началом дня тебя, Лампадовна, ещё и под Гимн – как-то сразу на душе стало
   спокойнее: время-то тревожное… Только поёшь отчего-то Старый, Советский.      

 – Тревожное. Отчего пою Старый? Я же – советская. Верю: вернётся Старый и будет 
   звучать, как прежде. Потому поутру и пою как молитву. А «… прости нам долги
   наши, как мы прощаем должникам нашим» – это  уж на ночь, чтоб не ожесточиться 
   «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины», – 
   неспешно размышляла  вслух Лонгина.               

 – А что, мечтам преследование не грозит. Бывает, как в сказке, мечта волшебной
   явью вдруг предстаёт – да и на пьедестал. Голос у тебя на диво молодой, к тому
   же свежи ещё следы и твоей былой красоты … ныне кое-что поправить несложно …         

 – Увы! Красота ведь – что королева. Тоже недолго  правит… И только фотографии 
   хранят былую молодость.  Вот и моя «королева» сдалась  фотоархиву, куда я всё
   реже заглядываю. Предчувствие заката что ли, – с грустинкой в голосе неспешно
   рассуждала Лампадовна.   

 – Лонгина, не смей про «закат». Перед ним, говорят, навязчивы воспоминания о 
   далёком детстве.   

 – … Они и тревожат моё сердце.  Сквозь серую пелену вижу своё детство: оттого   
   серое, что оно было окутано холодом сиротства и голода, что несла война почти
   в каждый дом. В наш – тоже…
   А мы, детвора, ещё не совсем понимали потерю отцов на войне: не помнили их,
   поскольку к 41-му успели только родиться. Но знали одно: немцы – это враги,
   что и врезалось в сознание на всю жизнь. 
   Как дети всех времён, играли, начиная с весёлых считалочек. Вот одна из них:
                На Луне жил звездочёт.
                Он планетам вёл подсчёт:
                Меркурий – раз, 
                Венера – два-с,               
                Три – Земля,       
                Четыре – Марс,         
                Пять – Юпитер,      
                Шесть – Сатурн,   
                Семь – Уран, восьмой Нептун. 
    
   Умная считалочка: помогла потом понять Астрономию.
   Годам к десяти игры как-то сами собой закончились. Мы повзрослели – и в
 работу:
  грядки полоть, сено маленькими грабельцами загребать – всё помощь взрослым. 
  Любили свою деревню, речку Картас под горой, ключи, бьющие из-под пригорков,
  никакими духами не заменимый аромат полевой клубники на каждом угоре…
  Это был наш дом, где всё своё, родное, и казалось, вечное. Вот только это
  «вечное» наши вороги враз развалили – горечь по сию пору…    

 – Для начала молния бьёт по высоким деревьям. 

 – Ты о чём? Я – про «своё, родное», а ты – про какие-то «высокие деревья"... -
   в явном недоумении спросила Лонгина.
   
 – И я про то же, наше родное, Советское, как молодое дерево, взмывающее в
   высоту. Оно было бельмом на глазу у западников, грабителей-капиталистов.
   Вот и ударили (не без помощи здешних предателей), чтобы выпотрошить землю
   нашу. Да заодно напрочь изничтожить понятие «русский народ». Гитлеризм – в
   действии. 

 –  А что нам мешает сейчас поднять в небо два – три авиаотряда? Наши СОКОЛЫ 
    вмиг превратят в щепу да в камешки порты, туннели, аэродромы, рельсы – шпалы, 
    бункеры. И – точка всей «перемоге»  без злободжонов, олфошулеров да макарон.
    Жуков бы точно с этого начал…
    Ан нет, жалеем. Мы же не как они, «партнёры» (духу нету воздержаться от
    русской многоэтажной комбинации непотребных слов…).
    Русские своим милосердием дивят мир, спасая страны от голода, вытаскивая
    целые народы из колониальных ям, списывая миллиарды долгов бедному
    континенту, да и не только ему одному… –  волнуясь, выдавала свои мысли
    Лампадовна.   

 –  Народ наш такой. Видать, Небо поручило именно ему на Земле милосердствовать. 
    Живёт с милостью даже к врагам, оттого, наверно, и непобедим.
    У словаков есть притча: «Если человек стоит на коленях, это не значит, что
    именно перед вами он встал на колени. Возможно, он просто завязывает шнурки…»       
    У всякого мыслящего человека непременно возникает вопрос: «Завязывает шнурки»
    на ботинках, чтобы ЧТО?
    А чтобы встать с колен, во весь рост встать.  И, покрепче завязав шнурки (в
    походе комфорт ногам архиважен), заявить недругам, поставившим его на колени:
    « Вот он – я, готов за себя постоять. Вот ряд моих целей и условия: с 1 - !0.
    Торг неуместен!»   

  – Долго же мы эти шнурки завязывали – тридцать лет, и забугорью  показалось,
    что колени наши уже вовек не разогнутся. Застыли – что у покойника. Опять
    ошиблись наши «партнёры», как не раз бывало в истории. Усиленно «зовут» нас
    навестить обком за Атлантикой, а Бранденбургские ворота просто требуют нас
    «в гости».
    Но нам всё некогда да недосуг по гостям-то: много работы с «мовой». Как с ней
    сладим – ботинки обновим. Тогда уж требовательным «приглашениям» можно внять,
    если те не поостынут. А можно и просто «горячий привет» отправить… –
    продолжала мыслить вслух Лампадовна.      

  – Можно и «горячий», как гостя отправить. Ответ… Спалим планету. А ЧЕЛОВЕКИ
    ещё не сработали такой экспресс, чтобы оставшимся в живых двуногим единицам
    махнуть в другую галактику, хотя бы нашего Млечного Пути. Не светит двуногим 
    новая планета.
    Так что не стоит рубить последний сук, на котором ещё сидят земляне. Чтобы не 
    лишить какой-никакой жизни каждого. От бела света добровольно-то редко кто
    отказывается…


  – Выходит, будем ждать, пока нас «срубят»… Так они, вороги, уже в нашей
    горнице. Вовсю орудуют незачехлёнными «топорами»… – гневно возразила Лонгина.      

  – Зачехлим – и в доменную печь. Чтобы наше тысячелетнее древо вечно красила 
    изумрудная крона. Так быть должно, так и будет, Лампадовна, болящая твоя
    душа.   

  – Ладно-то всё у тебя получается. Я как на молебне отстояла, послушав тебя.
   Успокоилась, – прощаясь, заключила Лонгина.   

                10.11.2024 г.