Первая отрицательная

Он лежал на кровати, ощущая дикую, ни с чем не сравнимую боль за грудиной. Онемевшими пальцами судорожно пытался натянуть на себя одеяло, словно хотел спрятаться от этой раздирающей всю грудь боли, всеми силами пытался унять прерывистое дыхание. Никакие капли и таблетки не помогали. Впервые он испытывал настоящее чувство страха, ощущение безнадежности.
Пожилой седой академик лежал в большой знакомой квартире и догадывался о причине своего состояния. Четвертый инфаркт. Врачи настоятельно убеждали: нужно лечь в стационар обследоваться, подлечиться. Не послушался, да и не мог иначе. Последние испытания строго засекреченного ракетного комплекса проходили с большим трудом, неоднократно переносились. Персонал забыл об отдыхе. Его присутствие было обязательным. И только два дня назад все прошло гладко. Системы комплекса работали исправно, можно было и расслабиться. Поблагодарив всех за выполненную работу и выпив традиционный бокал шампанского, генеральный отпустил всех на отдых. По всей видимости, сказались бессонные ночи, титанический труд, затраченный на решение поставленной, правительством задачи, и сердце не выдержало.
В дверь резко позвонили. Наконец-то приехала, вызванная женой из спец. больницы скорая помощь. Врач кардиологической бригады был знаком. Приветливо поздоровался. За ним стеснительно вошли два молодых фельдшера. Быстро сняли электрокардиограмму. Сомнений в диагнозе не было. После укола дышать стало немного легче, но боль не отпускала. Измеряя давление и слушая сердце, доктор все больше хмурился.  Сердце могло остановиться в любой момент и если подобное  случится, с тем набором лекарств и аппаратуры, которые были в распоряжении бригады скорой помощи, вряд больному можно было чем-то помочь.
Академик был не транспортабелен, но придется рисковать. Времени для раздумий не было.  Чем быстрее госпитализируем, тем больше сохраняется шансов на благоприятный исход.
Аккуратно, на носилках, с капельницей больного донесли до машины. С включенным маяком и сиреной выехали на проспект, и как назло попали в глухую пробку. Весь транспорт  стоял без движения. Понимая всю возложенную на него ответственность, опытный водитель всеми возможными, а порой и невозможными усилиями старался выбраться из скопившегося перед ним бесконечного потока машин. Не смотря на проводимую интенсивную терапию, у больного начало падать давление. Врач понимал, что в таком состоянии до своей больницы живым больного не довезти. Положение становилось критическим и казалось безвыходным, но водитель подсказал, что рядом есть городская больница с хорошей кардиологической реанимацией. До нее по встречной можно добраться минут за семь. Других вариантов нет. Вызвали по рации выездную реанимационную бригаду и «скорая» выехала на встречную полосу движения.
Появление непривычной машины скорой помощи, напичканной спецсигналами,  для персонала обычной городской больницы  было неожиданным, но, оценив ситуацию, больного быстро доставили в реанимационное отделение. Подключили к мониторам, дали кислород и наладили струйное введение лекарственных препаратов в подключичную вену. Казалось, что все необходимое было сделано, но  начатые  реанимационные мероприятия не  привели к желаемому эффекту. Давление было на критических цифрах, пульс прощупывался с трудом. Показатели работы сердца на мониторах ухудшались. Больной впадал в кому. И уже ни для кого не было неожиданностью, когда произошла остановка сердца. Трижды, повышая разряды тока, проводили дефибриляцию, увеличили дозу сердечных препаратов, сделали все возможное и, к всеобщей радости, сердце академика медленно начало восстанавливать свой ритм.  Больной был вовремя выведен из состояния клинической смерти.
Прорвавшись через автомобильные заторы, подъехала вторая  кардиологическая реанимация. Вовремя подоспела дополнительная помощь с резервными лекарственными препаратами и давление удалось окончательно стабилизировать. Самое страшное осталось позади, можно было вздохнуть спокойно.
Только утром следующего дня академик  начал реагировать на окружающих и открыл глаза. Прежней, дикой боли в сердце уже не было, дышалось намного легче. Молоденькая медсестра следила за капельницей. У кровати сидели два солидных доктора, рассматривали  электрокардиограммы и что-то тихо обсуждали. Одного он знал очень хорошо. Друг со школьной скамьи. Профессор медицины, ведущий кардиолог «Кремлевки». На первый взгляд  производил впечатление сердитого, требовательного врача, не признающего никаких чужих мнений. На самом же деле это был добрейшей души человек, спасший, благодаря своему опыту и таланту многих от тяжелого недуга, возвращая к жизни, казалось из безвыходных состояний. Второго доктора он не знал, но что-то в поведении, манере хмурить брови  казалось знакомым и напоминало  далекую-далекую юность.
Увидев, что больной открыл глаза, незнакомый доктор обратился к нему:
– Ну, наконец-то! Здравствуй, Петр. Заставил же ты нас понервничать. Почему, так удивительно смотришь? Не узнаешь? Надеюсь, положительные эмоции тебе не повредят. Вспоминай одноклассников.  Напрягай, напрягай память. - Доктор улыбнулся.
– Иван, Бог ты мой – произнес академик. Сколько же лет прошло. Ванюшка! Вот так встреча. Они были три неразлучных школьных товарища. Двое еще со школьной скамьи бредили медициной. Третий своего будущего не представлял без техники. С профессором-кардиологом, особенно последние годы, по жизненной необходимости периодически приходилось встречаться. А  вот Иван  почему-то не давал о себе знать?
Словно разгадав его мысли, попросив особенно не разговаривать и не нервничать, профессор сказал Петру, что с Иваном они не так часто, но встречаются на разных медицинских симпозиумах и конференциях. Специальность одна – кардиология, только один терапевт, а второй хирург. И вот сейчас все трое встретились. Обстановка далеко не праздничная, но все равно рады видеть друг друга.
Иван пожал Петру руку:
– Про тебя,  о твоих заслугах и открытиях много слышал, а вот повидаться не удавалось, ты же весь засекреченный.
Ивана  перебил профессор и обратился к академику.
– Сидим мы, Петр, и думаем. Оставить тебя здесь или переводить в «Кремлевку»? Начальство настаивает на переводе. Статус у тебя, товарищ академик, особенный, несем мы за тебя большую ответственность. Транспортабельным признать тебя еще рано. Поэтому, посоветовавшись, решили, оставить пока здесь у Ивана, он здесь главный врач и главный кардиолог, ему я доверяю как себе. В помощь оставим круглосуточно дежурить нашего реаниматора. Как только капельница прокапает, сестра сделает тебе укол и, будешь спать. Сон для тебя сейчас главное лекарство. Да, чуть не забыл. Жену твою Марию  успокоил и отпустил домой,  сам понимаешь, посторонним в реанимации находиться запрещено. Привет от тебя передал. Завтра придет твоя ненаглядная Мария. Будешь хорошо себя вести – разрешим свидание. Больше нас так не пугай! Поправляйся потихоньку. Все, что от нас зависит, сделаем. Видеться будем часто. Отдыхай. - Друзья попрощались и вышли из палаты.
Петр лежал и думал о неожиданной встрече.
Молодые годы. Неожиданный отъезд Ивана после выпускного школьного вечера, случайная встреча сегодня. Столько лет не давал о себе знать, а дружили втроем с первого класса – не разлей вода. Может быть, причиной тому было наше общее увлечение  красавицей Марии из параллельного класса. Оба ухаживали за одноклассницей. Знала и она о наших к ней чувствах, но, видно, всем распорядилась судьба. После того, как Иван неожиданно исчез с выпускного вечера, Мария сделала свой выбор и вышла замуж за Петра. За долгие годы совместной жизни  были неразлучны.  Мария была заботливой и верной женой. Только вот детей Бог не дал. Не смогла Маша до конца выносить свою первую беременность, а так ждали мальчика, сыночка, даже имя ему придумали: Толиком хотели назвать. Анатолием Петровичем. Может быть, причиной тому была  работа мужа в оборонке, с постоянными командировками на полигоны. Не всегда условия проживания можно было признать хорошими. Маша часто болела, но никогда мужа не оставляла одного. Случалось командировки были длительными.
Что там говорить, время было не из легких. Рядовой инженер конструкторского бюро, начальник лаборатории, зам. Генерального. Даже будучи пенсионером, в составе правительственных комиссий участвовал во всех космических пусках. У Марии находили какую-то женскую болезнь, требующую длительного лечения в условиях  теплого  климата. Она же это скрывала и продолжала сопровождать мужа во всех командировках. Когда спохватились, уже было поздно, и врачи сказали, что она не сможет иметь детей.
В своих воспоминаниях Петр не заметил, как уснул после сделанного медсестрой укола снотворного.
Перед утренней конференцией профессор зашел к Ивану в кабинет. Свободное время еще было.
– Что скажешь, Иван? Как будем оценивать  перспективы на выздоровление  нашего друга?
– Думаю, скрывать нечего. Петр должен знать о себе всю правду. Четвертый раз испытывать судьбу, риск большой. С другой стороны, все под богом ходим.
–  Может быть, сначала поговорить с Марией - предложил профессор. Как-то подготовить.  Как ты Иван думаешь?
– Можно и поговорить, если спросит, только думаю, сама она все прекрасно понимает, и ничего спрашивать не будет, не захочет лишний раз убеждаться в том, о чем прекрасно осведомлена.
 Наверное, ты прав, – согласился профессор. -  Сколько потребуется, столько и полечим Петра в реанимации.
С тяжелым сердцем покидала больницу Мария. Машину с водителем отпустила, решила пройтись  до дома пешком, тем более было не так далеко. То, что в реанимацию не пустили, не обидело, знала, что не положено. Беспокоило другое. Никогда раньше не было такого нехорошего предчувствия. Не выйдет Петр из больницы. Четвертый инфаркт. Предыдущий случился в командировке на самом дальнем и глухом полигоне. Она всегда была рядом. Сутками сидела у постели, выхаживала. И за врача была и за медсестру. Уже в привычку вошло брать в командировки чемоданчик с самыми необходимыми медикаментами. Петр редко жаловался на боль, мог терпеть, но этот, четвертый, словно все силы отнял. Никогда он так не мучился от нестерпимой боли. Лекарства не помогали. Видела, как силы покидают мужа. Плакала, чувствуя свою беспомощность. Плакала от сознания, как тяжело Петру, и, только когда приехала «скорая», от сердца немного отлегло,  передала мужа в надежные руки. В больнице, куда привезли Петра, она неожиданно встретила Ивана. Узнала сразу. Узнала потому, что все эти годы никогда не забывала.
Годы сильно изменили любимого Ванечку. Поседел, похудел, но все милое и родное осталось. И нахмуренный взгляд, и только его добрая улыбка, от которой у нее всегда замирало сердце. Ничего в памяти не изменили годы.
Как вчера все было. Первая школьная любовь. Два друга за ней ухаживали, да какие, лучшие спортсмены школы, во всех мероприятиях первые, все девчонки в классе, да и не только в классе, завидовали зазнайке Машке. Молодая была, не могла разобраться, кто же больше нравится. К окончанию школы стала задумываться, сравнивать. Иван не просто нравился, Ивана, наверное, любила. Но он все время был таким хмурым, неразговорчивым, а Петька – веселым, добрым. И, когда на выпускном вечере, заведя ее в пустой класс, Иван грубо, как ей показалось, сказал: «Выбирай!», – она назло ему и выбрала. Сквозь навернувшиеся слезы увидела уходящего Ивана, услышала, как хлопнула дверь, и разрыдалась, поняв, что  вернуть его уже не сможет. Но оставался Петька, который так трогательно и мило за ней ухаживал, что первое время считала свой выбор правильным. Только с годами поняла, кого действительно любила по-настоящему. Кто мог бы быть для нее самым близким и родным, кто смог бы по - настоящему сделать ее счастливой. 
Все годы помнила и видела перед глазами только Ванечку. Знала и только себя винила, что поступила опрометчиво, что сломала жизнь и себе и Ивану но, слишком гордой и самолюбивой была первая красавица в школе.  После окончания школы поступила в гуманитарный институт. На третьем курсе вышла замуж за Петра. По специальности так и не работала. Петр быстро становился известным ученым, уже в институте имел много авторских изобретений. Так Мария поменяла свою не очень по тем временам престижную специальность на обязанности жены засекреченного академика. Про Ивана Марии подробно докладывала его младшая сестренка, которая очень переживала разлуку брата с Машей. Это она сказала, что на следующий день после выпускного вечера Иван уехал к родственникам в Сибирь.
Сколько раз Мария писала ему письма. Так и не отправив, носила их в сумочке, а затем складывала в старую коробку из-под обуви. Адрес знала, только никак не могла решиться отправить. Сначала это были, как она их называла, детские письма. В них больше было будничных вопросов, чем чего-то другого. Затем, понимая, что Иван никогда не увидит эти письма, стала вкладывать в строчки всю душу, все свои глубокие чувства, переживания, откровенные мысли и признание в любви. Всю себя доверяла простой бумаге, и на душе становилось легче, словно Ванюшка был рядом и чувствовал ее состояние.
Так из года в год и возила старую перевязанную лентой коробку с письмами по всем «почтовым ящикам», так назывались засекреченные города и полигоны. За всю прожитую жизнь Петра ни разу ни в чем не упрекнула. Вида не показывала, что в сердце  есть другой. Ни Петр, ни кто из близких, не догадывались о настоящих чувствах Марии.
Был бы ребенок, сынок, о котором с Петром так мечтали, может быть, и не было бы этой мучительной боли одиночества. Но Бог не дал, отвернулось от Машеньки материнское счастье вслед за хлопнувшей в пустом классе дверью. Когда сестренка Ивана сообщила о постигшем его несчастье – гибели жены и не родившегося ребенка, находила и в этом свою вину. Считала себя виноватой и в том, что Иван остался одиноким и больше не женился. Замкнулась в себе. С тех пор стала часто ходить в церковь. Рядом  со святыми иконами и в тишине находила для себя успокоение.
С этими своими невеселыми мыслями незаметно дошла до дома. Выходившие во двор окна квартиры были темными. Еще острее почувствовала одиночество в огромной пустой квартире. Никто ее здесь не ждал, и ничто не радовало. Вся жизнь практически прошла, а вспомнить было нечего. Кому и зачем нужно было это самопожертвование? Какой след оставила после себя? Что жила, что не жила. Придаток академика, домработница, прислуга, хуже рабыни. Впервые почувствовала злость на Петра. Что он для нее сделал? Всегда у него на первом месте была эта проклятая работа. Даже когда в командировках жили в гостинице, мог неделю не появиться и не позвонить. Все прощала. Гордилась своим академиком. На душе было гадко. Ужинать не хотелось. Выпила две таблетки снотворного, не раздеваясь, легла на диван, накрылась пледом и через некоторое время погрузилась в тяжелый сон.
Рабочий день в больнице начинался обычно. Длинноволосые санитары-совместители  домывали коридоры. Окна настежь. Морозный воздух, прорываясь в помещение, клубился у подоконников, словно не желая своей свежестью вступать в единоборство с застоявшимся, впитавшим в себя ругань и стоны, запахи лекарств, и многое-многое другое, чем наполняются за сутки коридоры и кабинеты приемных отделений скоропомощных больниц. Беспрерывно хлопали входные двери. На смену заканчивающей дежурство бригаде в помятых халатах, с отросшей за ночь щетиной, с синевой усталости на лицах, заступала бригада с ярким румянцем морозного утра на щеках, с юмором, с полным запасом энергии и бодрости.
Традиционный порядок устанавливается на утренней конференции. Эти «пятиминутки» всегда напоминают далекое детство, когда мальчики и девочки в пионерских галстуках очень серьезно, с полным чувством ответственности и верой в необходимость происходящего, четко произносят: «Рапорт сдал!». «Рапорт принял!».
Когда ведущий конференцию устраивает  разнос кому-то из сдающих дежурство, в рядах приступающих к нему прослеживается общее веселье и слышатся смешки. Как правило, речь касается обследования принятых больных и невыполнения очередной  новой инструкции. Чаще попадает новичкам: - почему перед операцией сделан этот анализ, а не другой, почему тот, а не этот, но уже у другого больного примерно в аналогичной ситуации. Пришедшие веселятся, зная, что подобное повторится с ними на следующее утро. Но бывает, когда в зале наступает мертвая тишина. Когда разбирается случай, который принято называть короткой фразой: «медицина оказалась бессильной». Тогда озабоченность появляется на лицах всех присутствующих. Не принимаются оправдания, что «скорая» бросила и уехала, ничего толком не объяснив, что куда-то пропал санитар вместе с каталкой, что долго провозились в рентгене и не смогли вовремя поднять больного в операционную. На общий суд выносится квалификация и оперативность дежурной бригады.
Все присутствующие понимают степень возложенной на них ответственности.
Когда говорят, что вытягивая больного, казалось из безысходного состояния, врач отдает ему частицу собственного здоровья, это не вымысел и не высокие слова. После сложной, изнуряющей физически и морально операции, хирург обязательно присядет отдохнуть. И нет никаких мыслей, только навалившаяся камнем усталость,  внутренняя гордость за себя, чувство причастности  к материализованному понятию жизнь. Но это все с собой, все в себе и не передашь это чувство словами. Подойди в эту минуту к нему с банальным вопросом: «Доктор! Что  Вы испытываете, вернув больному  жизнь»? Доктор пошлет так, что навсегда отпадет охота заглядывать в нутро. И будет тысячу раз прав, потому, что не каждому дано соприкоснуться с той гранью, где соседствуют жизнь и смерть, где жизнь на волоске. Здесь действительно титанический труд и от бога. Осмыслить можно, сказать трудно. Кто-то из великих правильно сказал, что мысли переложенные в слова – хромые мысли.
Конференция закончена. Зал быстро пустеет.
Обмен новостями на коротком совместном перекуре дополняет информацию о прошедшем дежурстве. Дежурная смена расходится по домам, восстанавливать  утраченный за сутки гемоглобин. Свежая бригада приступает к своим обязанностям.
В это время в больнице  наступает затишье, нарушавшееся только скрипом тележек, развозивших больным завтрак и голосами из радиоприемников, знакомивших лежачих и ходячих с новостями по стране и погодой за окном. Этот период временного затишья, (не запланировано) отводится для того, чтобы разобраться в существующей обстановке. Доделывать за ушедшей бригадой приходится много. Листы обследований и назначений у поступивших еще далеко не заполнены отметками о выполнении. Предстоит кого-то заново выслушать, так как предъявляемые  утром жалобы уже отличаются от первоначальных. Кто-то просит разрешения позвонить домой, так как в больницу попал из гостей и только сегодня по проявляющимся проблескам сознания начинает оценивать окружающую обстановку. Таких за дежурство поступает не мало, называют их по-разному и всегда метко, но по истории болезни они больные. Только вот поступили в состоянии…, а раз больные, то помощь им будет оказываться, не взирая на состояние.
Кое-кто из врачей выражали свое недовольство. Ворчи не ворчи, а работать надо. Ворчат в основном по привычке, не зло. Все прекрасно знают, что дежурства бывают разные и нередко больница бывает, похожа на сортировочную площадку эвакопункта. Кому-то по тяжести состояния приходится оказывать помощь в первую очередь, кому-то придется несколько подождать, т.к. у каждого члена бригады по две руки и по одной голове и сколько не отзванивай в центропункт с просьбой дать передышку, «скорые» все везут и везут. Город окончательно просыпается, начинает впитывать в себя все катаклизмы магнитных бурь, транспортных аварий, бурных взаимоотношений нередко заканчивающихся прибытием милиции и вызовом «скорой».
Домой из больницы Иван пришел поздно. Достал из бара початую бутылку армянского коньяка, выпил большую рюмку, закусил долькой лимона. Коньяк был настоящий, марочный. Кто-то из благодарных больных подарил. Немного посидев и перекурив, налил вторую рюмку. Давно себя не помнил таким растерянным. Знал и верил, что рано или поздно встретит Марию, только никак не думал, что в такой ситуации.
Словно вчера, в подробностях, помнил тот выпускной вечер. Всю жизнь не мог простить себе глупой мальчишеской выходки. Разве так признаются в любви к девушке? Выбирай! Как он мог так поступить. Сколько было в душе тепла, когда думал о Марии, сколько хотелось  сказать ей добрых и нежных слов. Сколько бессонных ночей провел в мечтах, что будут вместе. И вдруг резкое: «Выбирай!» А может, тогда и не мог иначе поступить? Не мог видеть, как она смеялась над шутками всегда веселого, жизнерадостного друга Петьки, а его не замечала. Понял, что был третьим лишним? На следующий день, ни с кем не попрощавшись, уехал в далекий сибирский город к родственникам готовиться к поступлению в медицинский институт. Поступил легко, с первого раза. Все свободное время отдавал учебе. Многие девчонки на курсе желали познакомиться со скромным симпатичным парнем, только думал он об одной, и ни с кем ее сравнивать не получалось, да и не хотелось.
После окончания медицинского института распределился в глухую поселковую больницу, а было предложение остаться в институте и заниматься научной работой. Отказался. В больнице был единственным и долгожданным хирургом. До него всех больных, кого нужно было оперировать, на вертолете отправляли в районную больницу. Из-за частой в этих местах непогоды вертолет приходилось ждать сутками. Связь с районом была только по единственной старой рации. При больнице Иван и жил в небольшом отведенном для персонала домике. На удивление, больничка хорошо была оснащена хирургическими инструментами и оборудованием. Что еще нужно было молодому, горящему желанием оперировать хирургу? Начинал с небольших операций, постепенно переходил  к все более сложным. Да и ситуации случались, когда медлить было нельзя. То медведь кого-то в тайге помнет, то бензопилой поранятся.
Сибиряки – народ простой, быстро полюбили доктора Ивана, относились с почтением. А молоденькая медсестра Любаша была без памяти в него влюблена. Чуть раньше него приехала также по распределению, быстро всему научилась, и была Ивану незаменимой помощницей. На операциях помогала, больные не могли на нее нарадоваться. Перевязки, уколы, процедуры – все качественно и все всегда вовремя. Когда только успевала. Не мог этого не заметить Иван, так как сам был таким же.
Ежедневное общение незаметно переросло во что-то большее. Иван никогда не забывал Машу, но и жизнь требовала своего. Любаша переехала к Ивану, и они расписались. Жители поселка были только рады: значит, полюбившийся доктор останется здесь надолго, может, и навсегда. Любаша от любви вся сияла, и не было, наверное, никого счастливее ее на всем белом свете. По ночам же нередко плакала, чем очень пугала Ивана.
Однажды объяснила:
– Глупенький мой. Что я в жизни видела? Родители в тайге пропали, совсем еще маленькой была. Полуголодная, серая жизнь в детском доме. Когда в медучилище училась, лишнего платья, туфель не было, чтоб с девчатами на танцы сходить. И вдруг такое большое, заботливое и нежное счастье рядом. Поэтому и не могу удержать радостных слез, не могу поверить, что это не сон.
Квартира, в которой жил Иван, с приходом Любаши из холостяцкой превратилась в очень уютную, семейную. Купили новую мебель. На окнах висели красивые занавески, полы были устланы самоткаными половиками. Подарками на свадьбу односельчане просто завалили. Если раньше Иван долго засиживался на работе, особенно не спешил в пустую квартиру, то сейчас все свободное время старался побыть с женой. А как вкусно Любаша научилась готовить! Охотники снабжали мясом, больные несли банками соленья, грибы, ягоды. Вначале Иван отказывался, но затем понял, что все это – знак благодарности за его работу.
Жизнь протекала размеренно, пока не случилось то, чего никто не мог ожидать. Любаша была на восьмом месяце беременности. Беременность протекала тяжело:  плод был крупным, замучил токсикоз. Иван чувствовал, как ей тяжело, уговаривал лечь на сохранение в районную больницу. Но разве могла Любаша уехать от мужа? О каких днях разлуки могла идти речь, когда минуты не могла прожить без него, с ума сходила, когда Ивана вызывали к тяжелому больному и ему, нередко приходилось ночевать вне дома. 
У Любы начались преждевременные роды, Ивана не было: накануне срочно вызвали на дальнюю заимку, где рысь сильно порвала охотника. Вызванный из района вертолет на удивление прилетел быстро. Осмотрев Любашу, акушерка определила, что срочно нужна операция – кесарево сечение. Времени на раздумья и ожидание Ивана не было. Нужно было спасать ребенка. Когда вылетели в район, разыгралась сильная метель. Молодой пилот сбился с маршрута.
Пурга бушевала неделю. Только на девятый день трудных поисков нашли разбившийся в сопках вертолет.
Вспоминать о том, что увидел Иван на месте катастрофы вертолета, было страшно. Замерзшая Люба была как живая, только очень, очень бледная. Никто не выжил в той аварии. Иван безумно страдал, запил по-черному. Никого не хотел видеть. Чувствовал дикую душевную и физическую боль, словно длинные, холодные лопасти вертолета  на куски разрывали его тело и разбрасывали над тайгой.
В поселке все переживали за доктора, старались как-то ему помочь. Охотники привезли из стойбища старую шаманку. Своими отварами и заклинаниями она и вернула к жизни доктора Ивана.
Когда начал потихоньку приходить в себя, случайно посмотрел в висевшее на стене зеркало. С отсутствующим взглядом на Ивана смотрел незнакомый, обросший и седой, старый чужой человек. Жить не хотелось, на сердце была пустота. Автоматически ходил в больницу, выполнял несложную работу. Операций делать не мог. Руки не слушались. Не мог успокоить и душевную боль. И на работе, и дома каждая мелочь напоминала ему о жене и не родившемся ребенке. Больше так продолжаться не могло. Чуть руки на себя не наложил, как вдруг неожиданно, из медицинского института, где он учился, прислали срочный вызов с приглашением на учебу в аспирантуру. Только через несколько лет Иван узнал, чья это была помощь. Для него это был единственный выход из сложившейся ситуации. Единственное спасение от горького одиночества.
 Новость, что доктор Иван уезжает, быстро облетела  поселок. Местные жители  любили доктора, не могли спокойно наблюдать, как мучается человек, и простили ему отъезд. На сборы много времени не ушло. Всего-то чемодан самых необходимых вещей. Сходил на могилку попрощаться с Любашей и с тяжелым сердцем покинул ставшие уже родными места.
Годы учебы в аспирантуре пролетели незаметно. Свободного времени практически не было, да он его и не искал. Много оперировал, выходные просиживал в медицинской библиотеке, от лишних дежурств не отказывался.
 Боль от потери близких ему людей постепенно притуплялась. Каждый год навещал могилку своих родных. В поселковой больнице работал новый хирург. Отзывались о нем хорошо, да и Иван в свои приезды не раз помогал ему на операциях.
Защита кандидатской прошла досрочно и, как  высказались многие, на высоком уровне. Ивану было предложено переехать в Москву и продолжить научную работу уже в столице.
Получив направление в Москву, Иван узнал, что своим спасением  обязан школьному другу и очень известному в научных кругах профессору – кардиологу. Его же, в свою очередь, попросила помочь Ивану поступить в аспирантуру и перевестись в Москву не кто иная, как первая школьная любовь - Машенька.  Об этом Ивану рассказал профессор, когда они сидели в ресторане и вспоминали молодые годы. Их третий друг Петр, муж Марии, стал академиком, большим специалистом в исследовании космоса. Ивану предложили должность заведующего отделением кардиохирургии в одной из специализированных городских больниц, а друг предложил продолжить совместно научную работу по кардиологии. И снова Иван целиком и полностью отдался любимой работе. Защитил докторскую диссертацию и был назначен главным врачом кардиологической больницы.
Появление Петра в больнице для Ивана было полной неожиданностью. Да и невозможно было в этом полуживом грузном человеке узнать того молодого, бесшабашного Петьку с полными карманами всевозможных диодов, триодов и других, только ему понятных очень важных деталей.
На больничной койке лежал переживший клиническую смерть и четвертый инфаркт тяжелый больной – ученый с мировым именем. Встретив случайно на улице, не узнал бы, а сопровождавшую Петра жену узнал сразу. Это была она, Машенька, его первая любовь. И словно не было этих долгих лет разлуки. Годы внешне изменили Машу, но Иван ничего этого не замечал, только по привычке, или от неожиданной встречи еще больше хмурил брови.
Так с воспоминаниями Иван просидел до раннего утра за столом с практически не тронутой бутылкой коньяка. Ложиться спать  было уже поздно. Попив чая заспешил в больницу.
На следующий день профессора с докладом о состоянии здоровья академика вызвал к себе главный врач спец. больницы. В первую очередь его интересовало состояние здоровья академика, причины его госпитализации  в городскую больницу и возможные сроки перевода. К ответам на заданные вопросы профессор был готов.
-В ближайшие дни о переводе академика в спец. больницу, учитывая тяжесть его состояния и по причине не транспортабельности, не может быть и речи.
Четвертый обширный инфаркт указывал на крайне неблагоприятный прогноз. В любой момент может наступить повторная остановка сердца. Больной очень слаб. Окрепнет, можно будет думать и о переводе.
Главный врач согласился. Уточнили дальнейшую тактику лечения и наблюдения за больным.
После доклада главному врачу «Кремлевки», профессор вызвал служебную машину и поехал в больницу навестить Петра. В больнице ему доложили, что Иван на работу пришел рано утром и сейчас находится у академика в реанимации.
В приемном покое профессор увидел жену Петра, поздоровался с ней и высказал удивление, почему Иван не пригласил ее в свой кабинет.  Почему-то покраснев, Маша сказала, что Иван ее, видимо, не заметил, а сама она решила его не отвлекать. Может это и правильно. Профессор знал о дружбе Марии с Иваном  в школьные годы, об их разрыве, о том, что Мария предпочла ему Петра, но прошло столько времени, и какое это теперь имеет значение, когда их друг находится в таком тяжелом состоянии.
У кровати Петра в реанимации профессор встретил Ивана. Поздоровались. Одного взгляда на показатели мониторов хватило, чтобы оценить состояние больного как крайне тяжелое. Все назначения выполнялись, и оставалось только ждать и надеяться на благополучный исход. Все решало время.
– Там Маша в приемном отделении, позови ее к себе в кабинет – предложил Ивану профессор. - Надо поговорить.
Иван попросил медсестру проводить жену академика в свой кабинет. Настроение испортилось. Что он может ей сказать и как ее встретит? Но опасения и тревога его были напрасны. С Марией в основном разговаривал профессор. Честно и откровенно рассказал о состоянии Петра. Все сказанное Мария, на первый взгляд, восприняла спокойно, сказала, что все понимает и успокаивать ее нет необходимости, только попросила разрешения повидать Петра. Профессор заверил, что, как только Петр проснется, ее к нему проводят. Не проронив больше ни слова и не взглянув на Ивана, Мария вышла из кабинета.
Через некоторое время Петр проснулся, и жене разрешили его навестить. Мария рассчитывала увидеть разбитого тяжелой болезнью мужа. Петр, наоборот, совсем не изменился. Широко улыбнулся, увидев жену, и как, дома, по привычке спросил, скоро ли подадут геркулесовую кашу. Его привычка есть по утрам геркулесовую кашу, заставила и Машу улыбнуться, и сразу стало как-то по-домашнему. Куда-то подевались ее вчерашние сомнения.  Все мысли сосредоточились на  муже.
– Здравствуй, дорогой. Ты здесь не залежался? Что говорят врачи? Когда домой отпустят? – как бы шутя, сказала Мария.
– Думаю, быстро не отпустят – Петр тяжело задышал.
-Силы неравны. Видела Ивана? Они с профессором за одно, сговорились. Все время шепчутся, хмурятся. Что-то против меня задумали.
– Петь, ну хватит шутить. Видел бы ты себя вчера? Если б не Иван, распрощался бы ты навсегда со своей геркулесовой кашей.
– Машенька, все я понимаю, и огромное спасибо моим друзьям. Только от судьбы не спрячешься. Но мы унывать не собираемся и еще поживем… поживем.
Последнее «поживем», Петр произнес как-то тихо, потом побледнел и, совсем тяжело задышал. Находящийся поблизости врач  попросил Марию срочно выйти из палаты.
Прошел месяц пребывания Петра в реанимационном отделении. Собравшийся консилиум решил, что кризис миновал. Все показатели работы сердца более или менее стабилизировались на тех уровнях, которые соответствовали тяжести перенесенного инфаркта. Больного можно было переводить в отделение. Узнав про решение консилиума, Петр попросил лечащего врача пригласить профессора и Ивана. Долго ждать не пришлось. Иван пришел первым, за ним энергичной походкой вошел профессор. С ходу начал:
– Петр, будем переводиться. Твое и мое руководство давно настаивают на переводе в спец. больницу.
– Вы присядьте и спокойно, без эмоций, уделите мне несколько минут – перебил профессора Петр.
- Давайте начистоту, и, надеюсь, ни обманывать, ни вселять в меня несбыточные надежды на полное выздоровление вы не будете. Лучше вас никто не сможет оценить и спрогнозировать мое положение, поэтому я и пригласил вас. Мы взрослые люди, друзья и знакомы не первый день. Я должен знать, сколько мне осталось в этой жизни дней или часов. Никакой грех вы на себя не берете и никакую врачебную тайну не раскрываете. Я так считаю: больной должен знать, что его ждет в будущем или в ближайшем будущем, тем более, мы друзья и не должны что-то скрывать друг от друга.
– Все правильно – сказал профессор. - Ты, Петр,  имеешь полное право знать о состоянии своего здоровья, но задачу  нам задал далеко не простую. Человек ты государственный, и без разрешения соответствующих служб вести с тобой откровенные разговоры нельзя, да мы и не боги судьбу предсказывать. Сам пойми. Не только должности, головы полететь могут. Особо церемониться не будут. Профессор явно волновался и высказывался обтекаемо.
– Ты, товарищ дорогой, пропитался насквозь этим государственным духом, – невесело заметил Петр: – живешь по принципу, прежде чем упасть, соломку подстели. Впрочем, понять тебя можно. Не хочешь говорить – не говори. Пусть Иван скажет. Я лечусь в простой городской больнице, и вести вам себя со мной надо просто.
– Хорошо, возьму ответственность на себя, – сказал Иван, – так как считаю, что действительно говорить больным надо в любом состоянии только правду, и имеют они на это полное право. Тебе разрешили вставать и даже прогуливаться по палате. Все это указывает на положительные результаты лечения, но состояние твое оценивается все равно как тяжелое, тяжелое в плане прогноза. Последний инфаркт по площади поражения сердечной мышцы был самым обширным, да и предыдущие простыми не назовешь. Поэтому следующего инфаркта уже не будет, ему просто не на чем развиваться. Остановка сердца может произойти в любое время. Через месяц, через год, а может через день, сказать трудно. Пока ты в больнице всегда можно вовремя поддержать, помочь твоему сердцу. Выйдешь из больницы – никто никакой гарантии, в плане оказания экстренной помощи, дать не сможет. Вот такая тебе неприятная и горькая правда.
– Спасибо, Иван. Мне после твоих слов даже как-то легче стало. А к тебе, профессор, у меня большая личная просьба:
- Поговори там с кем надо. Никуда из этой больницы я переезжать не буду, Пусть переводят в отделение здесь. Одноместная палата не нужна. Хочу пообщаться с такими же больными, побыть не государственным, а обычным человеком. Так своему руководству и передай. Я думаю, особых возражений не будет,  на работу я вернуться уже не смогу. Да мало кто и верит в мое возвращение. Государству мы нужны, пока здоровы и работоспособны. Так что решение мое окончательное и жизнь надо воспринимать такой, какая она есть.
После обеда, как Петр и просил, его перевели в четырехместную палату кардиологического отделения. Пустая кровать  была у окна, рядом с ней стояло бесформенное сооружение, которое во все времена называлось в больницах прикроватной тумбочкой и  имело огромную вместительную возможность.  К палате относился отдельный  душ и туалет. В других палатах таких удобств не было: они  располагались в конце коридора.
 Петр собрался познакомиться с соседями по палате, но они его опередили.
– Вот и академик пожаловал.
«Академиком» его называли и в реанимации: так всем было проще. Звание академик заменяло ему в больнице фамилию, имя и отчество. Он не обижался и быстро привык. Академик  так академик.
 – С утра тебя ждем. Койка тебе освободилась хорошая, у окна. Дедок на ней лежал, только не долго, все больше молчал, так  молча, сегодня ночью и помер. Сказали место не занимать, академик из реанимации должен поступить, так что с прибытием.
  Обо всем об этом рассказал лежащий напротив сосед. Добавил, что в больнице лежит со вторым инфарктом.
                «Катафалк» у окна и убогая палата  не особенно обрадовали. Может, зря остался, может, не следовало отказываться от привилегий. Но сам  же решил, что жизнь  надо принимать такой, какая она есть. Ладно, поживем – увидим, время покажет.
Второй сосед по палате был не молод, но из той категории людей, у которых возраст определить очень сложно. Маленького росточка и все время суетится, вскочит – сядет и что-то бормочет себе под нос. Лежал он в больнице, как сказал сам, с шариками, которые по жилкам бегают, тромбами по-научному называются.
Третий сосед был степенный мужчина средних лет, работал водителем автобуса. Его обследовали по поводу болей в сердце, одышки и отеков. Готовился к исследованию сосудов сердца. Такое исследование было знакомо. Называется коронарография. Когда после  третьего инфаркта  проводили коронарографию, врачи Петру сказали, что его мышцу сердца питает одна сохранившаяся более менее артерия и называется она вдовьей. Потому вдовьей, что если затромбируется, то жена сразу станет вдовой. Вот так иногда врачи шутят.
Позвонили на ужин. Давали холодную перловую кашу, кусочек хлеба с маслом и сколько хочешь горячего крепко заваренного, вполне приличного чая из больших алюминиевых чайников.
После ужина надо книжечку почитать и на боковую. Но оказалось, тут так не принято. На тумбочке соседа, у которого по жилкам тромбы бегают, появилась плоская бутылочка с коньяком. «Два инфаркта» уже резал на доске сало. В тарелочке  лежала  картошка с солеными огурчиками. Третий сосед достал стаканы и плеснул в каждый по равной дозе.
В голове плохо укладывалось. Все тяжелые сердечные больные, выпивать категорически противопоказано. Коньяк наверняка паленый. Закусывать салом с солеными огурцами - это просто неприлично. Как академик не отказывался, а пригубить уговорили. Дерганый сосед после первого стакана  дергаться перестал, только блаженно улыбался. Начались разговоры по душам. Первым слово взял самый  старший, тот, которого готовили к коронарографии.
– Ты вот, наверное, шибко умный, если тебя академиком прозвали. Наверное, хорошо учился. Объясни нам бестолковым. Мы академий не заканчивали, но кое-что кумекаем. Раньше медицина была бесплатной, а сейчас за  лечение должна платить страховая компания. Мне предстоит серьезное обследование, после которого не исключается операция, и врачи заранее предупредили, что за операцию надо заплатить много тысяч рублей или долларов, которые я ни разу и в глаза не видел.  Посчитал, что если года три–четыре ничего не кушать всей семье и ничего не покупать, то скопить такую сумму возможно, можно даже перезанять. А для чего страховая медицина? Сдать баночку мочи на анализ и сделать бесплатно флюорографию?      –Окружающие молча кивали головами.
- Или вот еще объясни? При рождении второго ребенка дают денег на дальнейшую его учебу. Значит и учеба из бесплатной превратилась в платную? Если учить на эти деньги  второго ребенка, то первому остается всю жизнь коров пасти? Можно вложить эти деньги в жилье  или копить к пенсии – тогда в семье будет два пастуха?
 Но Петра уже не проведешь. Пока лежал в больнице всего насмотрелся. На провокационные вопросы уже не поддавался. Знаем мы этих грамотеев с их подковырками.
– Ответ, мужики, простой. Ничего объяснять вам  не надо. Все проще простого. Телевизор надо регулярно смотреть. Там на заседаниях правительства и думы каждый день министры и депутаты как вот и мы в палате, друг другу подобные вопросы задают, подробно друг другу разъясняют и всем все становится понятно. Что понятно и кому понятно добавлять не стану.
               – А ведь, действительно, телевизор давно не смотрели и газеты не читаем. Вразумил ты нас, академик. Лежим здесь, с утра до вечера в домино режемся и не знаем, что в стране делается. А жизнь – то оказывается все скачками, скачками.
Петр подумал, мать честная, как же легко надурить русского мужика. С приватизацией, монетизацией, с финансовыми пирамидами, ваучерами.  Все народ стерпит.
Проговорили долго. Из разговоров многое, на что раньше не обращал внимания, для самого было неожиданным. Заснул сразу. Так крепко, без сновидений, давно не спал. Соседи утром сказали, что храпел, как паровоз, но говорили без обиды, так как и сами достойно посапывали. С тромбами в жилках, потирая руки, сообщил, что на вечер уже заказал. Жена должна привезти. Как всегда, сам с собой заговорил и как бы себя же спросил:
- А что академик? Проставляться когда будет?
Точно чудик не по профилю лечится. Ничего не поделаешь. Традиции нарушать нельзя. Кого-то придется попросить принести бутылочку чего-нибудь приличного? Словно уловив чужие мысли, опять сам с собой заговорил тромбированный.
-Проще всего санитару денег дать, добавить ему на пиво, и он обеспечит все в лучшем виде.
Дни летели незаметно. Днем капельницы с процедурами, вечером сто граммов с разговорами. Время подходило к выписке. Петр уже не был в больнице такой важной фигурой, как бы сравнялся с окружающими. Профессор практически не приезжал, только звонил. Каждый день Петра посещали жена и Иван, по долгу службы.
Поговорить с Машей Иван так ни разу и не смог, а может, сам избегал разговора. При встречах только здоровались.
При очередном обходе Иван предупредил, что ближайший консилиум должен определить срок выписки Петра из больницы. Это сообщение было несколько неожиданным, т.к. за время пребывания в больнице Петр привык и к обстановке и к окружающим.
Находясь раньше на лечении в «Кремлевке», всегда лежал в одноместной палате со всеми удобствами,  в обслуживание входил даже выбор меню на следующий день, где икра и всевозможные деликатесы были обычным явлением, Петр всегда просился домой и уговаривал врачей выписать его пораньше. Здесь же жиденькие супчики с капустой без мяса и на второе кусочек мяса из супчика с непромытыми макаронами уплетались за милую душу. То, что приносила Маша из продуктов, всей палатой сметалось со стола в один момент. Петр похудел и даже посвежел, животик уже как раньше не выпирал. Это отмечали все окружающие. В то же время хотелось домой в привычную обстановку. Хотелось посидеть за рабочим столом, хотя о каком рабочем столе может идти речь, когда ему уже сообщили, что подготовлены бумаги о присвоении очередного звания «Заслуженный пенсионер». Просили написать книгу мемуаров. Какие, к черту, мемуары, когда всю жизнь перед глазами на бумаге были одни чертежи, формулы и расчеты!
В один из дней, перед выпиской Петра из больницы, в кабинет к Ивану робко постучали. Иван одним из первых приходил на работу, и такой ранний визит неизвестного его несколько удивил. Кто бы это мог быть?              Спросив разрешения, в кабинет зашла Мария. Это было еще более неожиданным,  в то же время оба ждали этой встречи и знали, что она должна непременно состояться. Справившись с волнением, Иван предложил Маше присесть в кресло. Они долго, молча смотрели друг на друга. С годами оба сильно изменились, постарели, но это были прежние Машенька и Ванечка. Первой заговорила Маша:
– Ванечка! Я очень долго ждала этой встречи. Ждала и боялась. Судьба подарила нам возможность увидеть друг друга. Я очень волнуюсь и, может, что-то не то говорю, надеюсь, ты меня поймешь? Все эти годы ты всегда был рядом. Много воды утекло после нашей последней встречи. Молодые были и чересчур гордые. Упустили свое счастье.
Извини, Вань, что я как бы и за тебя говорю с  уверенностью, что и ты так думаешь?
В глазах Маши стояли слезы. Голос от волнения срывался. Иван не мог больше сдержаться. Руководствуясь каким-то порывом, он подошел к Маше, поднял ее с кресла и нежно обнял. Слова уже были не нужны. В этом объятье была прежняя, только окрепшая с годами любовь двух уже пожилых людей. И не было долгих лет разлуки, другой, отдельной друг от друга жизни. Были только он и она.
– Ванечка, а ты весь седой. – Маша как в молодости взъерошила волосы Ивана. – Ты прости меня Ванечка. Хочу подарить тебе самое дорогое, что накопилось у меня за все эти годы. С этими словами Маша достала из сумки коробку из-под обуви, крепко перевязанную лентой.
– Что здесь, – спросил Иван.
– Домой придешь, откроешь. Всю жизнь берегла я эту коробку и только недавно поняла, что все, что в ней лежит, принадлежит тебе. Пойду я, Ванечка. Устала. Что-то ноги не держат. Бог даст – свидимся.
Маша наклонила голову Ивана к себе, крепко поцеловала в губы и вышла из кабинета. Дверь за ней закрылась.
-И ты меня прости, Машенька, – сказал Иван, когда в кабинете уже никого не было.
Петру провели консилиум и разрешили готовиться к выписке. На душе у него было тревожно и неспокойно. Уснул только под утро, и через некоторое время его разбудил сосед по палате:
– Академик, проснись! Ты так стонал во сне. Приснилось чего?
 -Приснилось. Сын приснился, Толик. Отправили его однажды летом на загородную дачу с детским садиком, чтоб побегал на природе с ребятишками. Через пару дней позвонил директрисе узнать, как дела, спросить про Толика. Оказывается, он ни с кем из сверстников не общается, совсем не кушает.
Спрячется в кустиках с маленьким плюшевым мишкой в руках и тихо плачет. Воспитательница не знает, что с ним делать. Собирались в Москву нам звонить.
Работы было много, но душа болела, и на следующий день  выехал к сыну за город.
Дети играли на площадке, но Толика различить средь них не мог. Решил его позвать:
-Толик! Толик!
В стороне от ребят, на скамейке за кустиками, спрятался сынок, вот он встал, секунду растерянно постоял, огляделся, определяя, кто его зовет, увидел отца и со всех ног побежал к нему. Не добежав несколько метров, вдруг присел и виновато сказал:
–  Папка, я нечаянно описался, ты не заругаешься?
– Милый ты мой! Кровинушка ты моя! Едем домой к маме.
Лицо Толика засияло таким счастьем. В это время его и разбудил сосед. Наверное, плакал во сне.
В глазах Петра была такая безмерная тоска. После всего услышанного в палате воцарилась мертвая тишина. Все знали, что детей у академика не было.
Как всегда, рано утром первым Петра навестил Иван. Сразу определил, что настроение у друга неважное. Проверил пульс, давление, послушал сердце. Кажется, все было в порядке. Немного пульс частил.
– Вань, выпиши меня домой пораньше, – попросился Петр. –  Как - то тяжело мне здесь стало, и Маша уже устала навещать меня. Вот сны тяжелые снятся.
Прекрасно понимая состояние Петра, Иван сказал, что сегодня подготовит все документы к выписке и завтра он будет дома.
После ухода Ивана сосед с шариками-роликами в мозгах начал намекать об отходняке. Окружающие, оказались поумней и велели ему заткнуться.
                День прошел в еще большей тоске. Петр пытался заснуть, но сон не шел. Ближе к полуночи в коридоре послышался шум, хлопали двери. Петр вышел в коридор. Обычно дремавшие в это время на посту медицинские сестры спешно перебирали истории болезни. Спросил у знакомой медсестры, что произошло и почему так все суетятся? В ответ услышал, что по «скорой» в больницу поступил в тяжелом состоянии молодой парнишка с ножевым ранением в область сердца. Парень только  на днях пришел из армии и гулял вечером со своей девушкой в парке. К ним пристали хулиганы, оскорбительно выражались в адрес девчонки. Завязалась драка. Парнишка был не из слабых, но кто-то из нападавших подло ударил его в грудь ножом, и все разбежались. «Скорая» доставила парня уже без сознания от большой потери крови. Сейчас его оперирует лучшая бригада больницы вместе с главным врачом. Всю имеющуюся в запасе кровь перелили, но ее оказалось мало, уж очень редкая группа. Первая, с отрицательным резус-фактором. Заказ на центральную станцию переливания сделали, но когда привезут? Если парню срочно не сделать переливание крови, он умрет. Всем сестрам было приказано срочно пересмотреть истории всех больных и найти подходящего донора с редкой группой крови, но такого человека в больнице среди больных и  персонала не оказалось.
Всю эту информацию медсестра выпалила Петру на одном дыхании. Группа крови действительно была редкая, редкая потому, что никакую другую кровь раненому переливать было нельзя. Первая отрицательная. Именно такая группа крови была у Петра, но никто, даже и подумать не мог использовать его в качестве донора. Не задумываясь, Петр попросил медсестру проводить его до операционной и вызвать Ивана. На это ушло не более минуты. Иван вышел к нему из операционной. Никогда Петр не видел его таким беспомощным.
– Иван, Я все знаю, – начал Петр. – Парень погибает на операционном столе. Ты сделал все возможное, но большая кровопотеря всю твою работу сводит к нулю. Слушай меня внимательно и думай только о том, что я тебе скажу, думай только о этом как спасти этого мальчишку.
Ты знаешь, у меня именно такая группа крови, которая сейчас вам так нужна. Я согласен дать кровь и даже подготовил расписку, что делаю это добровольно. - Про расписку Петр соврал, время для нее не было, но звучало это убедительно.
                -Ваня, пожалуйста, прими мою помощь. Парень должен жить.
Иван посмотрел на Петра впервые не нахмуренным, а потеплевшим взглядом.
– Спасибо тебе, друг, но это невозможно, ты даже не представляешь, какие могут быть последствия.  Для тебя это переливание крови может оказаться смертельным.
Из операционной выглянул взволнованный анестезиолог и выкрикнул: «Мы его теряем!».
Иван от беспомощности как-то нелепо развел руками. Петр, сам не ожидая от себя такой резкости, закричал: «Но ведь ты же на моем месте поступил бы точно так же. Не теряй времени! Мы должны его спасти»!
Ни минуты больше не раздумывая, Иван приказал срочно начать прямое переливание крови. Все решали секунды.
 Анестезиолог с операционной сестрой мгновенно приступили к прямому переливанию. Уже достаточно было перелито крови и, боясь ввести Петра в кому, Иван велел прекратить переливание. Операционная бригада с волнением и надеждой смотрела на монитор. И вдруг красная точечка на экране монитора, показывающая работу раненого сердца парнишки, ожила, становилась ярче, увереннее, побежала вычерчивать свои кривые, словно говоря окружающим: «Делайте свое дело, добрые люди. Я вас больше не подведу».
Иван наклонился к Петру и сообщил, что он спас жизнь парню по имени Анатолий. У друга на глазах выступили слезы.
– Спасибо тебе, Вань. Это же мой сыночек. Наш Толик. Я его нашел. Машу, Машу скорее позовите. Я чувствую,  она здесь. Мне необходимо успеть, ей сообщить - уже еле слышно прошептал Петр и начал терять сознание.
               Обессиленный и опустошенный, Иван вышел в приемное отделение сообщить родителям Анатолия, что их сын будет жить.
В пустом, в эти предутренние часы, и непривычно тихом приемном покое больницы, обнявшись, стояли родители парня. Женщина плакала, Мужчина из последних сил сдерживал себя. И вдруг за ними Иван увидел Машу. Что заставило ее прийти в больницу в такой ранний час? Он видел, что у нее нет сил, совсем нет сил, подняться со стула, на котором она сидела.
 Глаза ее светились. В них  светилась молодость, светилась гордость за Петра, за Ивана.
                За окном наступал рассвет нового дня.