Еще я верю отцу

(Из не вошедшего в книгу «Мне.ru»)

Еще я верю отцу, потому что отчетливо помню один день в моей жизни. Это был далеко не поздний вечер, но уже то сомнительное время, когда всё население страны делилось на семитов и антисемитов. То есть, на тех, кто успел купить спиртное до закрытия магазинов, до семи (19.00) – семитов, и тех, кто не успел этого сделать – антисемитов, в связи с чем и буквально во всём обвинявших евреев.

Я как раз закончил долгий и нудный перевод документации молочных сепараторов и для того, чтобы проветрить голову от фитингов, патрубков и прочей требухи, связанной с производством молока и сопутствующих продуктов, вышел на улицу подышать свежим воздухом и абстрагироваться вроде бы как от ненужных знаний. Но не прошел я и десяти шагов, как натолкнулся на своего приятеля Д, который шагал в сторону помойки и нес в направлении, источающих зловонный запах контейнеров, целую охапку строительного мусора, из которой гроздьями свисали куски старых обоев, газетной подложки и обломки ссохшихся плинтусов со следами побелки.
- Куда идешь? – спросил Д, дверь в квартиру которого не закрывалась на ключ ни днем ни ночью, и этот вопрос не давал мне покоя долгое время, ровно столько же, сколько Д не давал на него ответа. «А кого мне боятся?» - лишь однажды ответил он, когда я пустился в пространные рассуждения о том, каково это спать ночью считай с открытой дверью.

О том, что это могло быть не только характеристикой, но и возможным ответом, причем, более чем конкретным, мне не приходило в голову в силу скудных знаний о другом мире, о котором я, известное дело, мог иметь лишь смутные представления и знал только одно - в нем у всех были проблемы с законом. Пока же я просто перемолвился с Д несколькими словами, и мы сошлись с ним на том, что день был трудным и было бы неплохо чего-нибудь выпить, но время поджимает и до семи вечера осталось всего ничего.

- Пойдем, поднимемся, я тебе дам ключи от машины, и ты быстренько сгоняешь на гору, может быть, еще успеешь чего-нибудь купить.

Я немедленно согласился, хотя прав на вождение автомобиля у меня еще не было, но сама возможность отличиться перед старшими товарищами давала дополнительный импульс, и я тотчас сел за руль шестерки, в которой на задней панели были набросаны какие-то видеокассеты и что-то еще.. Туда же я закинул свою кожаную куртку, потому что было еще тепло, а куртку я брал на случай, если придется изрядно припоздниться. Рядом со мной на переднем сиденье взгромоздился мой друг Антон, который учил меня ездить на машине, и который в тот вечер был также не прочь разделить нашу компанию.

Когда мы подъехали к магазину, до его закрытия оставалось всего десять минут и толпа страждущих, осаждавшая вход, заметно нервничала: после семи водку можно будет купить только у таксистов, и то за двойную, а то и тройную цену. Споры о том, кто где стоял, нередко переходили в потасовки, а один из них и вовсе перешел все правовые границы: мужики били друг друга по голове здоровенными «огнетушителями» из-под «Агдама», кровь из разбитых голов заливала кирпичную, абрикосового цвета стену магазина с лаконичной вывеской «ВИНО», и стекала причудливыми струями на пыльный асфальт. Стоявшие рядом два милиционера предпочитали не вмешиваться, и отвернувшись смотрели в другую сторону.

Я поставил машину недалеко от этой стены, и не без труда протиснулся в помещение магазина. Никакой водки давно уже не было. Были раскуплены, никогда не пользовавшиеся особым спросом, кубинский светлый и темный ром, чехословацкая «Бехеровка», о лечебных свойствах которой и настоящей стоимости за пределами совка, мало кто догадывался из настоящих алкашей, египетский, с вытяжкой из женьшеня и зверобоя бальзам «Абу-Симбел» и красное, очень кислое алжирское вино, прозванное в народе «чернилами». Оставалось ровно десять бутылок портвейна.

Девятым в очереди стоял мой знакомый по кличке Жуф, живший в доме по соседству, и служивший в седьмом управлении ГКБ. Жуф предложил мне встать перед ним, но я сразу отказался воспользоваться этим широким жестом, потому что увиденное на улице произвело на меня сильное впечатление, к тому же, оттуда продолжали доноситься ругательства и звон разбитого стекла. Я остался стоять рядом, ловя на себе внимательные отслеживающие взгляды из очереди. «Одна бутылка в одни руки!» - напомнила продавщица заведенный порядок и, приосанившись гордо поправила словно залежавшийся без дела в лифчике большой бюст, про который ходили легенды. То она торопилась на автобус, и когда бежала к остановке размахивала им так, что выбила себе зуб, то из-за него не заметила лежавший на дороге кирпич, и навернулась так, что магазин весь день не работал, то просто чуть не придушила им бесцеремонного покупателя, прилюдно пошутившего про женское богатство: «На одну сиську ляжешь, другой укроешься».

Как и следовало ожидать, Жуф взял предпоследнюю бутылку «Золотистого» 0,7. Не выходя из помещения, он открыл её зубами, сделал большой глоток и протянул пузырь мне: «Прими, ежели горит!»

- Спасибо, Жуф, но я за рулем, - отказался я, тем не менее, оценив его предложение, и сделав акцент на последнем слове.

- Как хочешь, - сказал он, и тут же отпил из бутылки еще, после чего спрятал её за пазуху и мы стали пробираться обратно к выходу.

- Всё, лавочка закрывается! – торжественно объявила продавщица, и за нашими спинами раздался страшный гул тех, кто потерял в этот вечер последнюю надежду.

- Что, совсем ничего-ничего? - спросил кто-то из очереди, напомнившую в миг обмякшую анаконду.

- Совсем! – и продавщица демонстративно хлопнула деревянным прилавком так, что с её ногтей чуть было не слетели остатки облупленного маникюра.

«Это евреи во всем виноваты»! - раздался чей-то истошный вопль. Антисемиты, матерясь и сплёвывая на пол, нехотя покидали помещение.
Рубилово во дворе магазина закончилось и оба, измазанных кровью бойца, притулились у стены, свесив головы на бок. Один из них держался за окровавленную голову обеими руками и время от времени раскачивался из стороны в сторону.
Менты по прежнему не обращали на них никакого внимания и ждали, казалось бы, только меня.

- Предъявите ваше водительское удостоверение, - сказал один из них, когда я сел за руль.
- У меня нет прав, - спокойно ответил я.
- Кому принадлежит машина? – спросил он.
- Это машина моего друга, - также невозмутимо ответил я.
- Его? - мент кивнул в сторону Антона, который курил, сидя на переднем пассажирском сиденье.
- Нет, не его.
- Почему вы пьяный за рулем? – буквально накинулся на меня второй.
- Я абсолютно трезв и давно не употреблял спиртные напитки.
- А это мы сейчас в отделении разберемся, - тоном, не терпящим возражений, сказал мент и вырвал у меня из рук ключи от машины.
- Проследуем вместе с нами!

Антон остался сидеть на своем месте, а я со вторым ментом занял место на заднем сиденье.
- Что это за кассеты? – поинтересовался он, пока мы ехали в отделение.
- Откуда я знаю, машина-то не моя. Скорее всего, какое-нибудь кино, потому что музыку хозяин не очень любит.
- А вот у нас есть информация, что эти кассеты вчера были украдены вместе с видеомагнитофоном, - процедил мент. Так что будем разбираться.

Я чуть было не подпрыгнул на месте: «Что за бред вы несете!»
- Ну, вот сейчас посидишь в обезьяннике, подумаешь, вспомнишь, поймешь, кто из нас несет бред, - сказал мент с гадкой улыбкой и стал выходить из машины у отделения, которое располагалось буквально в двух шагах от винного магазина.
- Ни в каком обезьяннике я сидеть не собираюсь, - решительно заявил я, - я вообще не понимаю на каком основании меня задержали.
- Ничего, сейчас поймешь. И с этими словами в помещение вошел бомжеватого вида человек, который начал робко рассказывать мне о том, что вчера они выпивали с приятелем и к ним кто-то заходил в квартиру, но они уже не помнят кто, а только знают, что видеомагнитофон и кассеты пропали.
 
- Я буду жаловаться! – сказал я ментам. Вы мне так просто ничего не пришьете. Разговаривать буду только с Яном.
- Каким таким Яном? - заметно заволновались менты.
- Начальником вашего отделения.

На какое-то время в воздухе повисла неловкая пауза. Я знал Яна, потому что он соседствовал с моей дальней родственницей тетей Зиной, которая иногда приглашала меня на чай или забрать ненужные ей книги и журналы. Однажды в коридоре я  столкнулся с немногословным и суровым Яном, чинно раскланялся с ним и вот этим ограничилось все наше знакомство. Но в тот момент «степень доступа» не имела значения. Я понимал, что я попал в беду, причем самым нелепым образом, и надо что-то немедленно делать, поэтому попросил Антона сбегать к Д, к Яну и к моему отцу, который был как раз дома, чтобы объяснить ему ситуацию и попросить о помощи.

Каково же было мое удивление, когда через, показавшийся мне целой вечностью час, в отделение прибежал запыхавшийся Антон, и я поначалу подумал, что остальные идут следом, просто не считают нужным торопиться.

- Ну, вот слушай, - сказал он, - Яна нет дома, Д подойдет попозже, только переоденется.
- А батя, что батя, когда он придет? Что он делает?
- Он сидит в кресле и читает газеты.
- Ну, и?
- Сказал, что никуда идти не собирается. Тебе велел передать, что, как попал в ментовку, так сам пусть оттуда и выбирается.

Я впал в ступор и продолжал сидеть в коридоре на черном обшарпанном стуле, уткнувшись взглядом в выкрашенную наполовину в грязный синий цвет стену. Я решительно не знал, что мне делать. Я знал только одно - отец действительно не придет.

А менты мне уже подсовывали составленные протоколы, но категорический отказ подписывать сказки окончательно пошатнули их веру в успех предприятия, и они неожиданно отпустили меня на все четыре стороны, пробурчав вслед какую-то ахинею.

Смеркалось, но домой идти не хотелось. Я надел куртку и стал бесцельно прохаживаться вокруг собственного дома. На первом этаже подъезда, где жил Ян, шло безудержное веселье. Малина у карманника Митрича разгоралась пышным цветом. Звучала музыка и громкие голоса, делили женщин и вещи. Через какое-то время, не обращая внимания на бурное веселье соседей по подъезду, домой вернулся Ян. Я видел его коренастую приземистую фигуру и сосредоточенный взгляд, точно такой же, какой у него был всегда в будни, праздники и выходные. Еще через несколько дней мне встретился Жуф. Я рассказал ему эту историю.

Жуф помотал головой: «Попался бы ты в другом районе, тебе крышка!»