Жизнь прожить гл 10 Пленум готовности к севу

Гл. 10                ПЛЕНУМ ГОТОВНОСТИ К СЕВУ.                05. 44г.               
Каждую весну, даже в самые тяжелые фронтовые годы, Иван Пантелеевич помнил твердо- сев и уборочную без пленума райкома начать нельзя, будь ты хоть трижды гением агрономии и преданнейшим и авторитетнейшим членом партии. Это было как последнее наставление учителя ученику, перед выходом в самостоятельную жизнь. Хотя, в этом случае, чаще ученик был грамотнее учителя. Кто- то из председателей терпеливо ждал этой команды- она помогала перекинуть часть ответственности за просчеты на районную власть, (хотя виноватыми при неурожае все равно оставались руководители хозяйств), но большинство опытных колхозных предводителей нервничали из- за упускаемых сроков. Ответственность ответственностью, а урожай во многом, напрямую, зависел от них.
В этот раз пленум созвали еще позднее обычного. Не понимающие причин затяжки, председатели уже с неделю обивали порог райкома, но принять их было некому- первый все эти дни не вылезал из областного центра. Ходили разные слухи, разговоры, но, точно ни кто не знал причин. Наконец дата пленума была определена и в назначенное утро у двери райкома начал собираться руководящий люд района. Иван Пантелеевич, чтоб не опоздать, встал в этот день пораньше обычного и пришел одним из первых. Но в сторонке от двери гуртовались, тихо перешептываясь, несколько женщин- председателей, а у порога уже дымил самосадом вожак соседнего «Коммунара», охраняемый бронью, Веревкин. Веселовский колхоз «Маевка» считался одним из самых ближних к райцентру и  шел в передовиках. «Коммунар», что подступал своими полями с южной стороны, словно прятался за маёвцами – все обиды и неприятности доставались им только после активных соседей. Но, так получалось, и слава в «Маевке» задерживалась.
-Что- то передовики нынче припозднились?- съязвил он подавая руку Ивану Пантелеевичу. Тот словно не заметил иронию:
-По погоде- то, нам не здесь быть, но хоть бы завтра собраться в поле.
Неожиданно Веревкин посерьезнел:
-А мое сердце чует, кто- то нынче будет толковать не об севе. Только что, прямо перед твоим приходом, подъехал «воронок», кажется  из елецкого НКВД, шофер знакомый. Вон, за углом стоит.- Испытующе посмотрел на собеседника.
Ивана Пантелеевича это сообщение неприятно кольнуло, но он решил не выдавать волнения:
-У каждого своя работа.

Стр.25
Он понимал, весть о прошлом его вызове особистом наверняка разошлась по району, тем более, об этом должен знать сосед. Но, он боялся как раз не этого. Неужели синепогонник сегодня примчался  снова по его душу? Понятно дураку, что сегодня говорить не о севе, а о чем- то другом- просто преступление. Но вот им- то, как раз, ни чего запретного нет.
Стали подходить другие руководители колхозов- кто так- же, пешачком, кто подгромыхал на повозке, а один, фронтовик- с деревянным протезом вместо правой ноги, председатель, самого 
дальнего, хотя и не совсем благополучного колхоза, и на рессорной пролетке. Другие с завистью поглядывали на шикарный экипаж.
Веревкин снова не удержался слегка поддеть Ивана Пантелеевича:
-Вот ты, товарищ Бобров в передовиках, как известно,  ходишь, орден обещали, а вот такой пролеточкой - то еще не обзавелся, что ж так?
Но Иван Пантелеевич знал, что у товарища Веревкина и лошади- то нет.  Потому, устав от тонкой критики соседа, он так же тонко поддел и его:
-Я пролеточку тебе, Веревкин, подарю, а себе лучше заместо ордена хорошую кобылку выпрошу.
-Да… Кобылки- то нынче в цене.- Только и нашел, что сказать собеседник. Наконец пригласили на заседание. Гул прокуренных голосов сразу притих, как только загудел топот сапог по тесному коридору, ведущему в зал, украшенному военными плакатами и портретом Сталина над столом президиума. Погремели стулья и скамейки, и в зале установилась полная тишина, словно минута молчания. Десятки уставших глаз из зала устремились к столу, накрытому красным сукном, где уже сидели несколько человек. В центре- побледневший, и с виду, не выспавшийся, секретарь райкома, сбоку, строгий офицер НКВД. С противоположного края стола, словно боясь чего- то, пристроился незнакомый седой старичок в круглых очках, с толстой тетрадью. 
Секретарь встал, посмотрел в зал, ища кого- то глазами.  Было очень заметно, как он нервничал. Посеревшее лицо выражало то ли злобу, то ли огорчение. Офицер, нетерпеливо, что- то довольно громко, шикнул ему и первый заговорил.
-Товарищи. По устоявшейся традиции, мы должны начать наш очередной пленум с информации о положении на фронте. Но, в основном вам она знакома, и ситуация требует иного. Я коротко объявлю повестку дня, и затем, будем разбирать вопросы.- Он приостановился, всматриваясь в сукно стола. В зале стали переглядываться. Первый  еще больше нахмурился и продолжил- Значит так: по первому вопросу, по предложению товарища из области, будем говорить о чистоте рядов- тут он снова замялся, кашлянул в кулак и продолжил- нашей партии. В оставшееся время злободневные вопросы, посвященные сегодняшнему севу. Ну а теперь представляю слово Якову Исакиевичу Штейерману- и сгорбившись, опустив глаза, сел.
Офицер нетерпеливо поднялся, поправил гимнастерку, отчего, сиротливо висевшая на ней медаль, уныло бренькнула, и сразу пошел в атаку. Сначала критиканул предыдущего оратора, за излишнюю сентиментальность, призвал к бдительности, попутно процитировав по этому поводу вождя, и указав, на требование военного положения страны. И в заключении первой части своей речи медленно подытожил:
-А теперь то, ради чего мы здесь собрались.
В зале повисла тяжелейшая тишина. У кого- то с колен упала на пол фуражка и осталась неподнятой. В следующий момент, совсем некстати, с улицы донеслось разбуженное пьянящим воздухом весны, конское ржание. Зал невольно зашевелился. Но это уже не могло остановить «закусившего удила» оратора.
-В наши ряды затесался враг!- он резанул маленькой, пухлой ручкой по воздуху, показывая свою решимость и положение и как бы, отсекая плохое от хорошего. После этих слов весь зал сжался, будто его накрыли подушкой и затем на нее сели. И ни кто не хотел освободиться от душного плена, только бы не услышать следующие слова, не узнать, в чей адрес они сказаны, так как уже каждый нутром ощущал себя тем, единственным, «затесавшимся».
Исключением из всех составлял только Иван Пантелеевич. Он был спокоен. Он все понял. «Да, вот отчего больше недели его не трогали. Все у них уже было решено. И скорей всего, от этого же,

Стр.26
Володька не просыхает, и теперь вместе с женой прячут от народа и него глаза. Подловили где- то, малого. Заставили  сказать такое, отчего парню теперь не показаться на люди. Таю жалко,  лучшая  ее подруга спасовала, да и одна с ребенком останется.»
Неожиданно глаза Ивана Пантелеевича и офицера встретились, как два путника на узеньком бревнышке через ручей. Кто сильней, кому отступать? О вежливости речь не шла. Иван Пантелеевич смотрел, не мигая, и вдруг склонил голову и улыбнулся в колючие, крысиные глаза офицера. Тот неожиданно отвернулся и сел. Он привык, когда его боятся. Улыбка же сбила его с толку.
 Но майор был опытным психологом. Он понял, зал не должен увидеть его секундную слабость, иначе можно  упустить ниточку, держащую зал в подвешенном состоянии. И зал еще не рухнул, не рассыпался от одной улыбки, которую пока мало кто видел,  зал еще не знает ни чего, а значит, все впереди. Надо было заполнить паузу- и это он умел. Налил полстакана воды, медленно выпил, откашлялся. Этого времени хватило, что б пришло спокойствие, и мысли расположились в нужном порядке. Теперь он вставать не стал, только резким движением выбросил указательный палец вперед, в сторону зала и почти выкрикнул, так, что зал, снова пришел в завороженное состояние:
-Сейчас, когда наша Советская Родина, под руководством славной коммунистической партии и лично товарища Сталина- тут он задержал речь в ожидании, и в зале опомнившись, как один, все встали и долго аплодировали, и только, после этого, оратор продолжил - с невероятными усилиями ведет победоносную освободительную войну против фашистской нечисти, в нашем обществе находится отдельные личности, которые под прикрытием партийного билета и своего фронтового прошлого- после этих слов часть присутствующих облегченно вздохнула, и уже слегка снисходительно дослушала начальную часть речи майора- вершат свои преступные дела.
Секунду передохнув, окинув, при этом, злым взглядом сидящих в зале, майор не спешил раскрывать все карты. Он, наконец, почувствовал настоящий азарт, и все больше распалял публику, как распаляет тореадор быка, прежде чем уставшего, и вконец одураченного, сразит наповал его своей острой рапирой.
-Теперь уже, фактически, на основе свидетельских показаний, доказана антинародная, антигосударственная деятельность, так называемого, руководителя, который так и не понял пагубность своих действий для всей страны, для нашей великой Красной Армии. И, сами представьте: какой пример он подавал подчиненным ему колхозникам.- Вот только теперь майор понял- самое время сразить, поэтому, для большей убедительности и эффекта, даже вышел из- за стола.- Кроме того, я должен спросить и у вас, всего вашего районного ядра коммунистов: как, на ваших глазах, при вашем попустительстве, произошло превращение члена наших рядов в государственного преступника, разбазаривающего хлеб, государственное добро, в то время, когда он критически необходим фронту?
Но дальше продвигать идею «спросить со всех за одного» майор не стал. Ему достаточно было реакции зала «глаза в пол», к тому же, ответчик  найден, и сейчас он его раскроет. Все! Шансов у врага нет, он будет сражен лихо, одним ударом опытной руки!
Уже многие в зале, устав от догадок поняли, о ком идет разговор, и искоса, кто с сожалением, а кто с напускным упреком, как бы оправдываясь, перед этим главным судьей вселенной, в чине майора, поглядывали на Ивана Пантелеевича. Майор это тоже заметил, и удачно, как ему показалось, вплел эту ниточку в общую канву своей сногсшибательной речи.
-Да! Вы верно определили, это он, тот самый Бобров!- майор даже прогнулся, с такой силой, с упором на последние слова, он выбросил руку в зал.
В этот момент Иван Пантелеевич конечно не мог знать, что он уже состоит в том списке, который заложен в плане бесплатных и безропотных тружеников его страны, называемых репрессированными. Только ему стало жаль и  одураченный зал, особенно друга- секретаря, который был готов провалиться сквозь пол прокуренного райкома, жаль не начавшуюся посевную, и своих колхозников, особенно стало жаль  Таю с Марусей и Антонину с Володькой. О последнем подумал: «А неплохой парень мог получиться».
На какое- то мгновение оратор замолчал, то ли от усталости, то ли от недостатка свежих мыслей и в сковывающей тишине хорошо были слышны скрип пера, да равнодушное сопение усердного старичка, фиксировавшего оголтелую «мудрость» своего молодого шефа. 
Стр.27
По лицу майора расплылось блаженное удовольствие от сделанного дела- он с большим смыслом шевелил бровями, разглядывая свои кулаки, ладони, ногти на них. Оставалась лишь маленькая формальность, и майор умело ее отыграл:
-Разве есть место таким отщепенцам в рядах нашей славной Коммунистической партии?- И медленно повернувшись, всем корпусом, уставился на руководителя района.
Иван Пантелеевич увидел, как после этих слов еще более помрачнел лицом и еще более ссутулился секретарь. Он понимал, что ситуация для него сейчас критическая. И видимо, предыдущая неделя потрепала ему порядочно нервы. Они знали друг друга не один год, все самые трудные годы войны. Секретарь понимал, что вытаскивать тыл, и кормить фронт, таким, как Иван Пантелеевич, и именно на них опираться  ему. Но здесь он был уже бессилен. Система отлаженного механизма работала без сбоев, подминая и перемалывая обреченных. Не глядя в зал, первый тихо произнес:
-Кто за то, что бы исключить из членов партии товарища Боброва?
Теперь майор крысиными глазками, исподлобья, рыскал по залу, а Иван Пантелеевич взглянул на портрет вождя, но тот смотрел куда- то вверх и в сторону, ему было не до Боброва, он смотрел в будущее. Для майора же этот молчаливый диалог не был помехой, главное теперь решалось в зале. И зал не подвел его. То тут, то там, рваной цепочкой, зал заполнился поднятыми руками.
-Прекрасно.- Майор прихлопнул розовыми ручками, потер их, словно обмывая, и высокомерно обратился теперь к Ивану Пантелеевичу:
-Для проведения надлежащих действий, товарищ Бобров, я вас должен сопроводить в следственный изолятор. Прошу.- И он показал рукой на выход... И уже уходя, кивнул секретарю- Продолжайте!