МАЯК. Эпилог

Эпилог

Вчера был обычный ноябрьский вечер. Темнеть начинало уже в восьмом часу, но ничего кардинально отличительного от представлений, что заложили мне пенаты мои, не наблюдалось. Снег окружил лаской и укутывал в тот вечер гуляющую по скверу пару молодых людей. С момента описанных событий прошло уже около семи лет, предсказание Маяка не стало существенным поворотом в жизни каждого ныне живущего и теперь о нём, кажется, и вовсе все забыли, а большая часть людей в общем-то и не думала, и не знала о его возможном влиянии на человека. Человек…
Это звучит гордо… Че-ло-век. Сатин возможно даже и прав бы был, если б гордость не была грехом человеческим, но в наше время даже таким термином, как в Бурсе нормальной педагогикой, не оперируют. У нас теперь ликвидно слово «паллиатив». Живём мы, живём и даже не знаем, что в слове этом заключена вся наша жизнь, в которой проблемы и перекрываются паллиативами, подобно вуали, закрывающей проблему внешности. Такими же паллиативами, скорее всего, пользовалась и эта, если даже их союз не был им самим.
Я стал невольным свидетелем всех терзаний, поселившихся в Кимберли, и теперь моим долгом я считаю рассказать о развязке, о том, к чему привело прочтение дневников этих двух. Мне нравится, что Ким даже не могла и на секунду предположить, что Итан мог ей просто солгать, мог найти другую музу, пассию. Да и невозможно это было, так как в его цикличность ветреность никак не могла входить, ибо, будучи зависимым от партнёра настолько сильно, она возникнуть не могла. Но всё-таки мне интересно было, почему он не описал, как мог в одной из попыток всё-таки прийти заранее в комнату управления и не допустить в неё Оливера, почему на самом деле он отказал тогда Эмберли и почему он просто не остался, например, в том же лесу. Пусть за ним и объявили розыск, да никто даже предположить не мог его примерное место нахождения. Я верно отметил, когда писал, что возможно далеко не всё здесь истина в последней инстанции.
Лёгкие насыпи уже переполошили пустынные дороги, хождение по которым предоставлялось на пары замужних аль влюблённых пар. Это не было нечто сверх науки мира сего, чтобы не понять любовную наклонность и желание прочувствовать её через освещённый фонарями романтизм, воспроизведённый красками осени.
Я тогда был один. Шёл я по скверу и хожу из-за того, что работа моя находится по тому маршруту, что пролегает через такое интимное место. В отличие от вечера утром здесь не так уж и много пар, но даже бывает, иной раз проходя мимо и слушая музыку, переглянуться с парой человек в седьмом часу утра.
Даже как-то странно это описывать. Но я просто хочу сказать то, что, сколько я здесь ни ходил, я никогда не подумал бы о… Вчерашней ситуации. Сквер располагался в месте, по обе стороны которого находились кабаки и ночлежки, третья сторона перекрыта забором из-за ремонтных работ, и четвёртая ведёт к моему жилому комплексу. Из окна моей квартиры сквера не видно. Оно выходит не туда.
Мне даже неинтересно было наблюдать уже за всеми драмами, что там происходят.
Один день парень извиняется перед девушкой своей (оба очень молоды на вид, объясняет их поведение и желание, например, девушки получить долю свою любовного внимания), молит у неё, чуть не плача о снисхождении и понимании, когда та наигранно брезгливо оттягивает руки свои, однако с мыслями о том, что он будет продолжать к ним тянутся. И он тянется, так как, по видимости, зависит и от её внимания тоже, понимая, что если она не уходит, то значит хочет именно того, что он делает. Или же делает он это для своей какой-то выгоды. Неплатонические отношения именно с целью получения тела никто не отменял.
А в другой день этот же парень пришёл, спокойно погрустил с несколько минут, возможно о расставании с ней, да больше я никогда их и не видал здесь. Когда видишь подобное каждый день, уже не хочется иметь похожего и понимаешь, что в такие отношения вступать ну никак не хочется, пусть и герои этой истории поначалу состояли именно в таких. Но это… Не знаю, взаимоотношения Ким и Итана были милыми, в них было много понимания, что сейчас явно страдает в нашем поколении.
Я начал уже забывать некоторые моменты этой фабулы, не могу действительно пересказать в краткой форме и запомнились мне лишь основные события, но именно поэтому мне и пришлось несколько раз перечитать собственные записи после вчерашнего случая, который так и не даёт мне покоя. Меня перекрывает мыслями о том, очевидцем чего я смог стать второй раз в своей жизни, как будто бы судьба свела меня снова с главной героиней и не отпускает, чтобы я продолжал писать о ней. Итак, пора рассказать:
— Не правда ли звёздное небо сегодня прекрасно? – Донёсся до меня тонкий женственный альт откуда-то спереди. Даже слушая музыку, я не смог не вспомнить обладателя его, что сподвигло меня сразу отыскать глазами спереди меня идущую пару.
То была Ким и… Какой-то молодой человек. Он молчал и пристально вглядывался то в дрожащую руку свою, державшую Ким, то непосредственно в глаза ей. Будучи выше её, взгляд, полный сомнений и стеснения, глупо считывался с него, как с лицевой стороны какой-нибудь книги, повёрнутой ко мне профилем. Он не сразу нашёлся с ответом, но после некоторых раздумий соизволил ответить низким баритоном:
— Наверное… Не люблю поднимать голову… Сил много тратит вглядываться в небо. – Девушка отвернулась от него, смотря в даль на приближавшийся к ним кабак.
— Знала, что так ответишь. – Сказала она полушёпотом. Услышал, так как уже успел подобраться ближе, разгребая, подобно сугробу, идущих мне навстречу людей. Человек же этот продолжал смотреть только на неё.
— Это плохо? – Ким улыбнулась, но одарить его своим взглядом не пожелала.
— Тебе бы лишь в чертежи заглядывать да в ленты. И не более. Поэтому не знаю. Мог бы поддержать и мои интересы. Было бы намного красивее с твоей стороны, как со стороны любящего и заботливого молодого человека.
Я прочувствовал эти слова. В них уже не было и доли чувств, что возникают при высокопарном обмене интересами. Она уже рассматривала его не как собственно человека, а как человека с собственной ролью, что предоставлена была ему ей. Она другими словами – хотела, чтобы он ей хоть немного соответствовал, если уж она и позволила быть ему с ней рядом. Это осознание прошло по нашим с ним сердцам бритвою, мы оба потупили взгляд.
— Откуда в тебе это? – Спросил после минутного двустороннего молчания. Тут она наконец посмотрела на него и спросила:
— О чём это ты?
— Откуда в тебе такой холод? Что вдруг переменилось?
— Звёзды. Ищи ответ в небе. – Парень посмотрел вверх, но на небе он так и не смог разобрать ни созвездие Вороны, ни Чаши, ни Змеи. Он бездумно смотрел, наверное, пытаясь сопоставить расположение звёзд с каким-нибудь словом, но то было бредом. От того, ничего не найдя сверху, он опять пал к её глазам своими. Девушка тяжело выдохнула и опять отвернулась.
— Почему ты ещё держишь мою руку, если не понимаешь зачем смотреть на звёзды? Ты даже не был обязан что-то придумывать, лишь сложить два плюс два, коли видишь такое разнообразие… Точек, пронизывающих небеса. – Он молча отпустил её руку, развернулся. Ким остановилась, чтобы проводить его взглядом. Он сунул руки в боковые карманы и пошёл прочь, оставив её совсем одну в такой прохладный предзимний и таинственный вечер.
Наши с ней взгляды наконец пересеклись.
Лишь на пару мгновений, идущих годами. Она сразу, повторив действия парня, сложила руки в карманы. Пусть и уверенно, однако в ней чувствовалось смущение от произошедшего одиночества. Я подошёл и ткнул её указательным пальцем в плечо. Это далось мне очень тяжело, так как ранее, когда моей возможностью созерцать воплощение Ким было лишь подслушивание из соседней комнаты, мне не приходилось иметь с ней личного общения. Теперь же я был уверен в правильности моих действий. Она обернулась и внимательно начала освещать ясным взором мой испытывающий настрой.
— Вы одни? Далеко, наверное, до дома, да и ночлежки проходить не хочется в одиночестве гордом? – Право, я не знал, куда она переехала. Мне не была известна судьба Кимберли во все эти семь долгих лет.
— Да… — Она была не уверенна. Не знала, стоит ли довериться. Но что-то ей подсказывало, что хуже от того не станет. – Если вы не торопитесь, то можете провести до дома? Буду благодарна. – Не захотев слушать мой ответ, оставив его мне, она развернулась и пошла неспешным шагом к выходу из сквера.
— Послушайте… — Я продолжил, встав справа от неё. – Можно поинтересоваться у вас; кем был для вас этот молодой человек, с которым вы только разошлись?
— Вы очень долго говорите, соблюдая излишний этикет. Мы вряд ли больше встретимся, поэтому обращайся ко мне просто – Ким. – Она наигранно выдохнула. – Я не знаю. Кто это был. Просто человек очередной, мной непонятый.
Она с укором на меня посмотрела, поэтому посчитал, что стоит немного норовить.
— Это созвездия Ворона, Чаши и Змея… Аполлонские вороны… — Я посмотрел в небо в ожидании её ответа, ибо историю эту я знал лишь из-за упоминания её Итаном. Конечно, и Ким её знала… У неё было много времени всё обдумать.
— А откуда… — Хотела начать копать к истине Ким, но получилось у неё, ускорив темп, поскользнуться на новообразовавшемся льду. Это было мило, но перехода к более жестокому продолжению падения – приземлению я не допустил. Подхватил аккурат за талию и с неким прононсом на французский манер (не выговаривая букву «р») спросил:
— По вечерам осторожно нужно рассматривать дорогу – не звёзды. – Я улыбнулся, дав понять, что это не более чем шутка. Она также улыбнулась, приняв устойчивое положение.
— Всё-таки скажи… — Мы замедлились. – Откуда ты знаешь про античную историю этих созвездий? В наше время таки почти никто не увлекается и по тебе нельзя сказать, мол, юный астролог. – Мы обменялись пытливыми взглядами, уже проходя мимо ночлежки. Она вела меня в нужную сторону, я старался идти туда, куда она меня ведёт. Это принесло мне проблем только с возвращением обратно домой. Но пока не суть.
— Я мало знаю: что я слышал, то я знаю. – Посчитал, что пока рано. Она не должна сразу знать, откуда я взял то, что я сказал ей, поэтому самым действенным способом, чтобы и не солгать, и не сказать правды – было вуалирование.
Мы ещё немного прошли молча. Не могли найти, что можно сказать после такого ответа. Последнее слово я сказал тоном, требующим объяснения. Сказал так, как будто чувствовал её, как бы прочувствовав вопрос Ким наверняка. Мне хотелось прямо сейчас начать дискуссировать с ней по поводу Итана, но я не мог. Сколько бы вариантов о начале этого разговора я не прикидывал, все мне казались неверными. Не теми, с которыми можно было работать. Но, подходя к дому её и видя её желание заворачивать и прощаться, я посмотрел на неё, она – на меня.
— Как поживает Космоцветок? – Наконец решился я зайти из дальнего далёко.
Её глаза загорелись алым и им же вспыхнули щёки, лицо её переменилось. Теперь из ныне принцессы, что ко всем холодна, показалась та же беззаботная и стеснительная девочка, подавленная и убитая принцессой. Которая так или иначе старалась помочь ей. Ей же было лучше перестать чувствовать что-либо. Зная историю эту, становились явны эти перемены в ней. Явны были и попытки её поменяться, стать другим человеком, но даже спустя столько много времени прошлое душило и изнывало в унисон с неопределённым её будущим. Она с трепетом сжала руки и заговорила низенько и тихо:
— Откуда?
— Семь лет назад… Подслушал, как ты читала дневники мужа. Когда ты ушла прогуляться – я был рядом и слушал. Когда ты продолжала читать – я был рядом. Всё то время я был рядом. Каждую упавшую слезу я слышал и ронял их временем одним с тобой и, сидя в соседней комнате вашего дома, моя душа не знала, каково ей, ежели не мог сдержаться…
— Это ужасно…
— Это было необходимо. Я часто проходил мимо дома вашего и даже предположить не мог, какая фабула для написания может предстать передо мной. Я не решался открывать дневники несколько месяцев после первого осмотра дома, потому что было предельно понятно, что предназначались они не для меня. И когда в один из дней я наконец увидел тебя, то понял, что мне нужно делать. Это не было видением Маяка, нет, я посчитал, что мне нужно быть тогда рядом. И не знаю; чувствовала ты моё присутствие или нет. Уверен, что ты была погружена совсем в другое. Сразу узнав голос твой, я устыдился парня, с которым ты была. Он совсем различен, тебе он даже нужен не был, потому как астролог и инженер имеют худшую совместимость, да и видно по тебе, что даже спустя семь лет ты отнюдь не готова к тому, чтобы принять относительно твоего мировоззрения новую главу жизни своей. Ты похожа на спрятанную за холодом Зину Засекину, ваш манер, любовь – вы похожи всем и, подобно ей, ты не смогла оставить того мальчика у фонтана. Жалеешь о том, что когда-то отпустила и потеряла его, хотя если он решился не писать тебе сразу о проблеме Маяка, то мог и соврать в некоторых моментах, чтобы лишний раз не волновать тебя и после смерти. Сколько бы я не рассуждал, не думал об этом, всегда приходил к тому, что ты заслужила именно такой судьбы… Твоя любовь безмолвная заслужила ухода подобного. Элегии посвящать мне дальше не хочется, я понимаю тебя и потому, что ты молчишь, я уверен, что говорю твои мысли. Нарратив, посвящённый тебе после стольких лет дум. И, если тебе есть, что сказать, я всё ещё здесь.
Ким стояла ни живая ни мёртвая. Румянец нежный её лица продолжал разрезать своей яркостью белоснежность вокруг, даже спрятавшись за вуалью подступившей вечерней тьмы. Она с упоением слушала меня, её глаза бегали, не зная куда же им наконец деться, а руки с каждой секундой сжимались всё сильнее. Она хотела начать говорить со мной. Хотела начать оправдываться. Но каждым следующим словом я прерывал её вновь подоспевшую к уходящему поезду времени мысль. Кончив, что желал ей высказать по всему надуманному, уже собрался, взял себя в свои грязные и потные руки и намеревался покинуть её, оставив отныне наедине с собой. Пошёл в противоположном от неё направлении, не зная куда, ведь всё время разговора я наблюдал только за тем, как она ведёт себя в присутствии человека, знающего и её понимающего. Но мой рукав был крепко-накрепко сдавлен с приложенной силой: Ким тупила взгляд и старалась остановить меня и без сопротивления я стал помыкать её прихоти. Остановился. Но разворачивается не стал.
— Приходи завтра… Сюда… В это же время… Я не ответила на вопрос твой…
Пролепетала девушка и засеменила к себе в подъезд. Я посмотрел на время. Было уже полдевятого. Этим мне и нравится осень, зима и весна. Уже в такое время всё насущное, важное для человека отходит на второй план. Оно экзистенциально в едином моменте отображается внутри человека, вскрывая его душу картами в покере, и всё, что молчало, скрывалось и таило, остаётся раскрытым на столе, лёжа рубашками в стол.
Я полюбил такие моменты.
Я вернулся домой поздно: около двенадцати часов. Забавно я включил музыку и старался найти дорогу обратно, ведь не был ведомым, как ранее, доколе шли мы на пару. По пути я встретился с ночлежкой, на зло судьбой повеял не тот поворот – и вот я выхожу отнюдь не в нужно мне место. Под рельсотроном расположившиеся беспризорные бараки и несметное количество гаражей детерминировали моё дальнейшее движение. Я заметил, что, коли речь заходит о столице -ии, то вечно упоминалось мной только различие дома Ким и Итана между всем существовавшим. Но это было не так. По всей столице расположено множество микрорайонов, в которых живут обыкновение заблудшие души баров нижних этажей шаттлов. Такая стратификация была взята из правды, что окружала людей повсеместно. Это не было нововведением, это было искажённым и испорченным отражением того, что было реально.
И вот я нахожусь в таком месте. В округе свет, подаваемый благословением высшей касты нашего общества, а также костры, разгорячённые горем в металлических бочках. Музыка не давала мне услышать обращение позади, но оно мне и не было нужно. Желая как можно скорее избавить это место от своего присутствия, я развернулся и был вынужден слегка отойти в сторону. Буду честен сказав, что ожидал нападения на свою персону в таком эстетическом месте, поэтому, выбив у человека во тьме нечто, находившееся в руках того, решил, чтоб не накликать себе проблем, просто убежать. Тактика оказалась действенной, и я снова оказался перед той самой ночлежкой. Не пропуская поныне нужный поворот, я в скором времени оказался дома.
Дома меня приятно встретил недопитый фужер, заполненный импортным вином, что завлекало и поманивало меня к немедленному желанию примкнуть к прозаседавшимся, прильнув к столу. Но с порога, разувшись, стал рыскать по шкафам с целью отыскать старые записи «Маяка». И вот. Они были в самом экстраординарном из всевозможных мест, существующих в моей квартире – накапливали пыль сверху шкафа, готовые в любой момент напомнить мне о своём некогда ликвидном использовании и существовании.
И, решив дополнить антипреамбулой свои записи, хочу сообщить, что с нетерпением жду сегодняшней встречи с главной эпической героиней этого романа! Как же я рад, что теперь способен расставить без точки над «и» и указать на следствие того, что произошло! Но пока… Меня волнует только судьба Космоцветка… Но что-то мне подсказывает, что она незавидна…
Впрочем, это лишь мои суждения, ничем не подкреплённые…
Скоро я уснул. Сон был полон горечи, словно горло першит органоном мыслей, бартером сомнений и снисходящих на ум предубеждений. Сны редко мне запоминаются, да даже никогда, поэтому на то, что будет его пересказ – можно не надеяться. Проснувшись, я имел желание записать его, но, помимо смутного образа Ким, более ничему не нашлось места в моей памяти. Эту направленность ежечасных забвений я давно стал отслеживать, ведь, перечитывая вчерашние заметки, вспомнить никак не мог, почему я начал речь с человеческих пороков.
Но как же я полюбил ноябрь! Только дайте мне возможность гулять в ноябрьские вечера без толку! В эти зарождающие зиму, так похожие на неё, последние недели осени! В них столько нераскрытого… Как я уже говорил: оно не имеет пролонгированного эффекта, это чувство наступает вне зависимости от состояния твоего и наступает исключительно, право, по своей воле, оно не зависит от чувств других, не зависит от твоих чувств, а только привносит собою новые оттенки белого света, лучей, падающих с фонарей… Этот пейзаж так стал мне близок, но в столице -ии мест, где бы можно было прожить эти описанные чувства, есть не так уж и много: сквер да с поддельной целью выезда из города – за ним, где-нибудь на опушках лесов и полях по вечерам под зиянием Луны и её вниманием к твоей одинокой половине, которой иногда бывает так мало, но для жизни, которая мне присуща – которой вполне достаточно. Такие места дают понять, что нет смысла в благоверном взыскании с политики государства теорий заговора, нет смысла в смерти и нет смысла в любви – всё наступает и всё кончается. Может, это и не тот эпилог, который положительно бы влиял на восприятие общей фабулы, так как далеко я уже отошёл от неё, но именно эти мысли преследовали меня повсеместно в каждом действии, напоминая мне фрагменты сна, что сразу сжигались отрывистыми воспоминаниями о позавчерашнем свидании. Как же всё-таки было глупо вчера сидеть в офисе отдела бухгалтерии и подсчитывать эти циферки, когда уже давно понял (семь лет назад!), что хочешь писать, желаешь писать и можешь… Хочешь ноябрь – а по бумагам – знойное лето!
В седьмом часу я был свободен от бумажной волокиты и жаждал встречи, как воздуха, аж дыхание моё перехватывала мысль, что через три часа я снова увижу её и смогу узнать, что же делалось с ней все эти семь лет…
Целых три часа… Не знаю, как я прожил вчерашний день…
Когда вернулся домой, сразу же принялся за написание экспозиции, отчеркнув линией позапрошлый день, но далее упоминания сна дело моё не пошло, от чего я отложил всё в сторону, оделся и покинул обитель свою уже в восьмом часу. Я пришёл к её дому и стал дожидаться, когда подъездная дверь наконец откроется и меня пустят внутрь…
В таком положении я провёл ещё с получасу, пытаясь подобрать слова, как я это делаю по своему обычаю, чтоб не показаться совсем уж неинтересным собеседником. Но это пустяки, так как, чтобы из меня слова лились рекой, — это нужен повод и тема, которых так часто не хватает в моей жизни… Часто не с кем мне поговорить, найти общий язык в принципе ни с кем не удаётся, из-за чего слова, изрекаемые мной, становятся узко направлены на либо высмеивание, либо деловитость… Скукота.
Но вот. Прошло дополнительно 30 минут. Уже совсем стемнело, хоть глаз наружу выкинь, но я упорно сидел и дождался её. За это время с музыкой мы много успели осмотреть падающих снежинок, прожили резкое похолодание из-за поднявшегося ветра, устремлявшегося своим потоком прямо в моё лицо, и созерцание пепла от жизни моей, что музыка сожгла (Да, слова Георгия Иванова, но так они подошли, что не упомянуть ну не мог).
Ким возвращалась с прогулки; поверх комбинезона она надела лёгкую куртку, обула ботфорты, наделала макияж с крайне выразительными стрелками и выглядела достаточно вульгарно для такого позднего по ноябрьским счетам времени суток. Но не мне её было судить, смысла не было. Сначала она прошла мимо, пройдя из-за моей спины к подъездной двери. Сам я сначала не понял, что произошло, но, когда она потянулась запястьем к домовой панели, перехватил её руку. Сопротивления не встретил, из-за чего сразу же отпустил.
— В порядке вещей так обращаться с девушками? Действительно, мол, нынешнее племя… — Этот обиженно наигранный тон её был легко уловим. Понять, что она шутит – не было никаких проблем, из-за чего я легко улыбнулся.
— А нечего мелькать, как неоднообразные дни. – Она потупила взгляд на запястье правой руки, за которое я ухватился, и пару раз протёрла его большим пальцем.
— Твоя правда. Я думала встретить тебя в назначенное время, а не за час до него. – Говорила так, словно точно знала о том, что я явлюсь в обязательном порядке! Что за безобразие-то… Но всё-таки в этом что-то было.
— Лучше расскажи, откуда ты вернулась.
— История кроткая и сентиментальная. Наверное, как тебе нравится… – Она улыбнулась, игриво оскалившись, мне в глаза. – Следующим утром я съезжаю из этой квартиры. Связано это с тем, что до работы моей нынешней идти около часа. Я это терпеть не намерена. Возможности у меня просто пройтись по этим местам больше не будет. Вот. Использовала.
— Ну да… – Я посмотрел в сторону от Ким. Она проследила за тем, куда я смотрю, но, ничего примечательного там не заметив, повернулась вновь к моему лицу.
— Предлагаю завершить наш предподъездный диалог и пройти внутрь. Я понимаю, что ты, скорее всего, сейчас дописываешь мою… Нашу с Итаном историю, поэтому получишь ответы на все вопросы, которые тебе будут интересны… – Когда она открыла дверь и перешла порог, добавила: — Много думала об этом…
— Как нога? Не сильно тогда провалилась на лестнице? – Я шёл позади, ведомый ею.
— Чт… – Видимо, сначала даже и не вспомнила, как треснула доска под её ногой ещё в самом начале. – Нет… Отделалась испугом и не более… Не ожидала, что дом окажется настолько стар, чтобы не выдержать меня на лестнице… Не ожидала, что ты помнишь…
— Жалко тебя стало, но ты в принципе забыла про это, прикоснувшись к дневникам и письму.
— Я, наверное, последний человек, которого стоит жалеть.
Дальше мы поднимались в молчании. Дом не был оборудован лифтом, пришлось пешком добираться до пятого этажа, что было, скорее всего, ещё одной причиной её скорого съезда отсюда. Я не мог сообразить, что именно повлияло на это высказывание. Моя вчерашняя рацея или же какие-то её думы и (или) установки, сформировавшиеся за семь долгих лет. Я, конечно, понимал, что мог срубить лишнего с плеча, но этого явно было бы мало, чтобы так начать отзываться о себе.
Второй вариант правдивее прозвучал.
Мои холодные руки были в оцепенении прикованы к низам карманов. Правая медленно сжималась и с таким же усердием разжималась, взгляд был строг и надменен. Предчувствовал, что ничего прелестного в будущем из-под пера об этом визите не выйдет и всё во мне говорило бы наблюдавшим со стороны о нежелании волочить ноги далее вверх, продвигаясь по лестничной площадке, отражающей гулом томные шаги мои, однако, влекомый сладострастным парфюмом, я продолжал идти. Как то бывает – резкое понимание приводит к столь же резко радикальным изменениям в отношении к окружению. Так и о моём отношении к Кимберли вполне можно было выразиться.
Мы поднялись. Дрожащую правую руку она поднесла к двери, и та открылась, вытаращившись на нас по другую сторону рожей тьмы, окутывающий и свет площадки и меня с Ким. Но девушка уверенно шагнула внутрь, приглашая меня одной оставшейся видимой рукой. Закрыл за собой дверь.
Включив свет, квартира оказалась неизменна её принципам семилетней давности: всё те же компактность и миниатюрность преобладали в ней, в прихожей, помимо вещей, в которых она вернулась, и различных пар обуви, не было ничего. Только ручка находилась под зеркалом стенки. Из преамбулы квартиры ещё не было видно гостиной, думаю, ждал я её тогда больше всего.
Разулся, застал включение света по всей квартире и поравнялся с намеченным мне путём Ким – эшафотом, ведущим в гостиную, являвшей собой и спальную, и рабочую комнату: так уж заведено у людей, не признающих коморок погабаритнее.
— Скажи свой знак зодиака… – Попросила она, когда мы уселись рядом друг с другом. У неё была одна софа серого фасона, против неё находился стол и стенка с книгами, газетами, папками с документами. Другую часть комнаты занимала широкая, однако одноместная кровать. Из-за света в гостевой заметить я не мог на тот момент отсутствующего сияния Космоцветка. Приметить этот момент старался, но не мог.
— Для чего?
— Метод знакомства своенравный.
— Козерог.
— Ты сразу понял, что Итан не сможет изменить своё предопределение и предопределение всех остальных?
— Думал, что это было логично. – Она немного замялась после этого ответа, вновь провела указательным и средним пальцами по кисти и улыбнулась, сказав:
— Я – рак. Козероги всегда склонны к пониманию метафизического проявления судьбы. Вам понятны её законы и неизменность первоначальным планам. Понятно, насколько та бывает безжалостна, и какие методы она выбирает для воплощения задуманного в наши земные реалии… Вы готовы её принять, мол, она и есть ваше всё…
— Тем, что мы стараемся её понять и принять, козероги обязаны только своей проницательности. Без неё не было бы возможно какого-либо нашего… Она поддаётся анализу отнюдь не везде, а в экзистенциальные моменты, связанные с пониманием не её методов, а паллиативов людей, что замешаны в очередной игре метафизики с естеством.
— Наверное, ты прав… – Мы не пересекались, векторы наших взгляд не интерферировались. Она смотрела на выход в лоджию, находившийся позади кровати.
— Ну а как же иначе? В этом деле я человек увлечённый и заинтересованный… Давно понял я, что каждый человек детерминирован, однако никто судьбе своей не внемлет и принимать её не хочет. – Мною были встречены тихие всхлипы, отражённые смальтой покрывшихся инеем стёкол лоджии.
Кимберли поднялась с софы. Ракам, должно быть, тяжело даётся со временем понять тему, над которой я слегка порассуждал (хотя на примере одной Ким – судить не представляется возможным), но они импульсивны и выглядят странно, когда пытаются эту черту свою скрыть. Сокрытие импульсивности выглядит даже в какой-то степени мило. Ну и прах с этими знаками зодиака – не Астролог я! Лишь пытался понять, почему Ким приписала мне черты чуть ли не пророка, но отрицать я не стал. Решил свести к более приземленной форме её утверждение.
Далее она прошла к окну, дабы раздвинуть жалюзи, хранившие за собой вазу без воды и находившийся в ней Космоцветок. Ким нависла над ним, как дым над Помпеей, я остался на дне, как житель Атлантиды. По-разному мы переживали этот момент: Ким, начиная дрожать и принимая готовность рыдать, я, подавляя интерес, но размораживая сердце. Всё-таки та добилась, чего хотела, и отошла. Сначала думалось мне о спекуляции: ну как цветок, существовавший за счёт энергии людей, превратился в тот же стебель розы, подаренной Итаном, да только размеров побольше!
Потом понял, что меня будет ждать монолог, сразу как её руки, дрожа, снова крепко сплелись в подобие жеста молитвенного.
— О моей доле… В эти семь лет… После дневников я решилась вернуться к своей повести. Я посчитала, что смогу, написав её, мол, отпустить Итана… Это было глупо, по-детски глупо и не имело смысла, потому что возвращение к ней только усугубило моё и без этого шаткое сознание. Мне стало тяжело дышать, а каждое утро грудь вздымалась только от мысли о том, что мне придётся продолжать её писать. Из-за этого процесс никак не продвигался, и я скоро оставила её. Как и в переносном, так и в прямом смысле – оставила в старой квартире и уже не смогу вспомнить навскидку и пары строк. Мне помогали родители Итана, но и те в скором времени отреклись от моего существования… Как будто бы меня для них никогда и не существовало! – Она опрокинула вазу на пол, та вдребезги разбилась, а стебель, раненый тысячами осколков, излил последние остатки воды, словно истекая кровью. Она села перед ним на коленки, которые также пронзило множество частиц некогда красивой крохотной фаянсовой вазы. Я решил не вмешиваться. Сидел и продолжал смотреть на Ким с софы. – Я стала учиться на работах Итана… Поступила в ВУЗ Астрологии имени П****, где его научные статьи, его работы так прекрасно подходили, словно и были методическим материалом всех четырёх лет обучения. Ни дня вдова мужа своего не могла забыть, а теперь, получив образование, она просто искала похожих на него, думая, что тем самым тоже сможет получить хоть долечку! Хоть долечку того, что люди зовут «счастьем»! Я несколько раз переезжала из-за учёбы, из-за страха и, в конце концов, из-за нежелания привыкать к тем местам, что приносят мне только страдания… Но как к ним не привыкнуть, если ко всему миру как к боле привыкаешь! Таскала я везде с собой Космоцветок, он видел, читал меня и, всматриваясь в его некогда величественные лепестки… — Она подняла его с пола и положила стебель на раскрытые ладони свои. – Он всматривался ко мне в душу. Я хотела полюбить себя как Итана, но молчанием своим, как ты сказал, уход моей любви стал рефреном. Подобно Итану, любовь к себе покинула меня. До того момента цветок был красив и нежен, он каждый новый день дарил мне чувства, заложенные в нём моим Итаном, но они кончились тогда, когда я стала воспринимать их как данность. Мои терзания, моя боль и моя любовь погубили их всех и теперь осталась одна я, ничем не связанная, но такая испуганная. В лирике я стала находить отражение этим переживаниям, но цветок больше не цвёл, начал увядать и умер прямо у меня на глазах. Ещё ни один цветок не жил долго в руках моих… Мне только искусственные цветы дарить и не больше, чтобы не разочароваться в моей любви к ним! Стихи и теперь связывают мои возможности высказаться, ведь дневник я оставила вместе с повестью и, когда прошло уже целых семь лет… – За всё время на этом моменте она впервые посмотрела на меня. Горючие слёзы её ошпарили мою душу. – Да, я даже не заметила этих семи лет! После этих семи лет я никак не изменилась, всё осталось прежним, и я вхожу в это «всё»! Я теперь не знаю, кем являюсь, зачем являюсь куда-то и зачем являюсь к кому-то! В этом больше нет никакого смысла… «Отпущение» оказалось заточением.
Софа наконец была мной покинута. Я склонился над плачущей девочкой, прошептал ей на ухо: «Ты любила Итана. Ум и сердце не в ладу», получил потерянный и непонимающий взгляд, такой пристальный с расширенными от удивления зрачками, наблюдающими с неописуемым испугом. Стебель был поставлен в другую вазу, взятую из стенки в той же гостиной. Я же, замечая, как каждая секунда моего пребывания в близости с Ким начинает сжигать её изнутри, поспешно покинул квартиру.
И всё это было вчера.

Конец.