Бегущий Орел! глава 1

 Джеймс Уиллард Шульц

БЕГУЩИЙ ОРЁЛ ДЕВУШКА ВОИН

Виктор Агафонов(перевод).

ПОСВЯЩЕНИЕ
   «С искренним одобрением моего народа индейцев племени черноногих я посвящаю эту книгу Мэри Робертс Рейнхарт , второй женщине достойной носить древнее и благородное имя воина индейцев племени черноногих, имя это Питамакан, означает Бегущий Орёл. И это имя принадлежит ей по праву, ибо она была под варварским огнём на фронте во Франции, и мы так же не можем забыть о её неустанных усилиях в Вашингтоне направленных на пользу нашего народа, благодаря которым, она спасла многих наших людей от голодной смерти в снегах, зимой 1915 – 16 годов.
   Питамакан, мы молим Солнце, чтобы оно даровало тебе долгую и счастливую жизнь»
                Апикуни
  Резервация племени черноногих, Монтана.
                20-е февраля 1919 года




ГЛАВА 1.
Отаки, моя почти сестра объявляет о своей независимости.

     О, боги! Придайте ясности моему рассудку, и укрепите мою память, чтобы я смог рассказать историю моего друга, той, кто стала девственной женщиной – воином  нашего племени, и за свою храбрость получила право носить мужское имя. О, Солнце! О, Те, Кто в Вышине над нами! Ты, Мать Земля! И вы, Живущие в Глубине вод! Освежите мою память! Помогите мне рассказать эту историю правдиво!
     В дни юности её имя было Отаки, а меня в те юные годы звали несколько странно звучащим для уха белого человека именем – Ап-Ах. Так случилось, что мы родились в один день и старый знахарь-шаман, давший нам наши первые детские имена, рассказал, что у него был сон-видение, в котором он видел, бегущую жёлтую ласку и с нею рядом бежала белая ласка. И поэтому он нарёк её Жёлтой Женщиной Лаской, а мне он дал имя Белая Ласка.
     Мы оба принадлежали к клану Короткие Шкуры племени пикуни великого народа черноногих. И куда бы ни перекочёвывал наш клан, на стоянках, оокова – так на нашем языке мы называем свои жилища, которые вы белые называете палатками, или наманер племени, сиу которых мы называем «Перерезающие Горло» – типи, так вот палатка – оокова родителей Отаки, всегда стояла рядом с нашей палаткой с северной стороны. На стоянках в большом племенном круге палатки клана Коротких Шкур всегда стояли с восточной стороны ближе всего к восходящему солнцу. Рядом с палатками нашего клана с северной стороны всегда стояли палатки клана Жарящих Спинной Жир, а с юга ставили свои оокова люди клана, который назывался Никогда не Смеющиеся. У Отаки в своё время появились две сестры и два брата, но прежде чем они родились, мы с Отаки уже стали близкими друзьями и называли друг друга – почти сестра и почти брат. Я же, был единственным ребёнком в нашей семье.
      Вот первое моё воспоминание, связанное с Отаки, которое я ясно помню. Мы играли на берегу небольшого, но быстрого ручья, и она упала в воду, быстрое течение подхватило и понесло её. Сам я ничем не мог помочь своей подружке, однако крик, поднятый мной, привлёк внимание наших матерей, они прибежали на берег и успели выхватить Отаки из кружившего её водоворота, однако прошло довольно много времени, и она уже почти утонула!
     Наши отцы были великими охотниками, а наши матери, были хорошими хозяйками наших жилищ – оокова, и заботливыми хранительницами домашнего очага. Из всего мяса, добываемого на охоте нашими отцами, кроме самых жирных кусков, которые приготавливались и поедались сразу, наши матери делали пеммикан, они сушили мясо в больших количествах, высушенное мясо перетирали в порошок, а затем смешивали его с сушёными и так же перетёртыми ягодами и топлёным жиром. Приготовленный пемикан, наши бережливые хозяйки сохраняли прозапас для тех времён, когда охота окажется, не столь удачной, и охотники не смогут добыть свежего мяса вдосталь. Так же, на всё зимние луны, у нас было припасено много сушеных ягод, и полные парфлеши  сладких засушенных корней камаса. Да, обе наши семьи были богаты, наши отцы владели табунами по две сотни лошадей у каждого. Все члены наших семей носили хорошую повседневную одежду, была у нас и праздничная одежда, искусно украшенная вышивкой из бисера, и цветных игл дикобраза, бахромой и шкурками ласки, так же у нас было много мягких и тёплых покрывал для наших постелей. Каждую весну наши матери шили из самых мягких шкур бизонов новые покрышки для наших палаток, а старые отдавали старикам, о которых некому было заботиться или более бедным семьям нашего племени.
     Я помню день, когда, с другими мальчиками моего возраста, от восьми до десяти зим отроду, я пускал тупые без наконечников стрелы в большую глыбу грязи, которую мы слепили на берегу реки. К нам подошла Отаки и попросила, чтобы мы дали ей лук и стрелы, она хотела испытать, сможет ли она попасть в цель. Один из мальчиков сказал ей, что девочки не должны стрелять из лука, а должны играть со своими куклами.
     — Куклы! Я ненавижу их! — Закричала Отаки и бросила куклу, которую она держала в руках, в реку. Мы же, были настолько поражёны её неожиданным поступком, что удивлённо уставились на Отаки, и никто не сказал ей ни слова, поскольку все мы видели, что она была очень расстроена и сердита. Вслед за этим Отаки отвернулась от нас и побежала домой. Она плакала и, не оглядываясь, набегу бросала нам упрёки, в том, что мы оказались такими «вредными жадинами». И мне, стало, ужасно жаль, что я не дал Отаки пострелять из моего лука.
     Вечером того же дня я со своими родителями пришёл в гости в палатку её отца, которого звали Утреннее Перо. Отаки, подошла к отцу и, взобравшись к нему на колени, сказала:
     — Отец мой, пожалейте меня! Сделайте для меня хороший лук и несколько стрел!   
     Утреннее Перо и мой отец, долго и громко смеялись, услышав от Отаки такие слова, а женщины, её мать и моя, воскликнули: “Kyaй-йо! Кто когда-либо слышал о девочке, желающей получить лук и стрелы!”
     Отаки, спрятала своё лицо на груди отца, но скоро отстранилась от него, чтобы смотреть прямо в его глаза, и, положив руки на шею Утреннего Пера, сказала: "Отец, да я хочу этого! Будьте же щедры! Сделайте лук и стрелы для меня! "
     — Не сходи с ума, дочка! Играй со своей куклой! Я сделаю ещё одну, и тогда у тебя будет две, — сказала её мать.
     — Не хочу я больше ни каких кукол! А ту, что была у меня, я выбросила в реку! — Воскликнула Отаки, и женщины снова сдавленно произнесли: «Ку-аи-йо!» — и в знак великого удивления хлопнули себя ладонями по губам.
      Но мужчины, только громко рассмеялись, засмеялся вместе с ними и я, а затем, Утреннее Перо, погладил девочку по спине и сказал: «Ну, ну, дочь моя, только не плачь, ты, конечно же, должна иметь свой собственный лук и стрелы!»
     Отаки тут же засмеялась и захлопала в ладоши, а потом подошла и села рядом со мной.
     — Ты, слышал, что сказал мой отец? — Сказала она. — У меня будут собственные лук и стрелы! Мы с тобой пойдём на охоту вместе, Ап-ах.
     Я ничего ей не ответил. Я боялся, что мои друзья мальчишки не позволят  ей охотиться с нами. Но я очень любил Отаки. Я не мог бы больше думать о ней и заботиться, даже если бы она была моей настоящей родной сестрой. И я мысленно решил, что всё равно несмотря ни на что, буду иногда брать её с собой на охоту.
     Пообещав Отаки лук и стелы, её отец сказал так же, что у его дочери должно быть настоящее подходящее ей по силам оружие, а не детская игрушка. Так же Утреннее Перо заявил, что по вечерам, когда он будет возвращаться с охоты в свою палатку, то сразу, как только закончит вечернюю трапезу, он будет делать для Отаки лук и стрелы. Если только в этот день он не будет приглашён в чью-нибудь палатку, чтобы выкурить трубку, или к нему самому не придут в гости другие мужчины.
     Для изготовления лука  у него была припасена хорошо выдержанная древесина ясеня, срезанная у порогов реки Миссури немного ниже впадения в её воды устья Лосиной реки. Вот из этой заготовки Утреннее Перо и начал делать лук для Отаки. С самого начала, я наблюдал за его работой, и понимал, что это будет прекрасное оружие, на много лучшее, чем мой по сути своей игрушечный лук. Утреннее Перо был одним из лучших в нашем селении мастеров по изготовлению луков. Наконец, я не выдержал и тоже попросил отца Отаки сделать такой же лук и для меня, а чтобы возместить его усилия и потраченное время, я со своей стороны пообещал пасти его табун, и ухаживать за лошадьми семьи Утреннего Пера, насколько это было по силам мальчику моего возраста.
     С неописуемым словами интересом, Отаки и я наблюдали за изготовлением наших будущих луков; неспешное аккуратное выстругивание, сменялось осторожным соскабливанием слоёв древесины, перемежаясь с постоянными пробами на изгиб, делалось это для того, чтобы подогнать каждый лук под силы его будущего владельца. Мой лук, конечно же, был более тугим и тяжёлым. Когда выстругивание луков было завершено, из бизоньих копыт сварили клей, и наклеили на заготовки, полосы буйволовых сухожилий, как на самые настоящие охотничьи и боевые луки.
     Отаки и я хранили изготовление для нас этих замечательных луков в великой тайне от наших приятелей. Мы хотели преподнести им большой сюрприз и в полной мере насладиться их удивлением и завистью в тот момент, когда мы с Отаки появимся перед ними с нашими собственными настоящими боевыми луками. Отаки к тому времени уже перестала играть с девочками, и всегда держась около меня, она стала членом нашей мальчишеской ватаги. Отаки могла бегать и плавать не хуже многих из наших мальчишек. Одним из наших любимых развлечений, было изготовление из глины фигурок разных животных. Спустившись с глинистого берега на небольшой пляж, мы проводили бессчётное время за вылепливанием зверушек. Отаки всегда лепила фигурки лошадей, вставляя им в шею и ноги для стройности и устойчивости веточки ивы. И нужно сказать, что в отличие от всех сделанных нами глиняных животных, вылепленные ей фигурки были больше всего похожи на живых лошадей. Изо дня в день наши глиняные стада лошадей, бизонов, антилоп, снежных баранов большерогов и других животных увеличивались, пока они не покрыли большую часть берега на небольшом островке, расположенном напротив нашего лагеря. Наконец глиняный табун Отаки достиг сотни лошадок. Когда она слепила сотую лошадку, она поставила её, как вожака впереди всего табуна, а на последнюю в табуне фигурку Отаки посадила фигурку человечка, словно погоняющего лошадей.   
      — Это я, — объявила она нам.  — Когда-нибудь у меня будет столько же лошадей, и все они будут захвачены у врагов. Когда я достаточно вырасту, я отправлюсь на войну!
     Такое заявление со стороны девочки, показалось очень забавным и все за-смеялись. Некоторые из мальчишек издевались над Отаки, некоторые так смеялись, что даже упали на землю и продолжали хохотать, ухватившись за бока и катаясь по земле. Другие плакали от смеха, отпуская разные шутки в адрес расхрабрившейся девчонки. Но она ни разу не улыбнулась: «Смейтесь, смейтесь если хотите, — сказала она им, — Но придёт день, и смеяться буду я!»
     Думаю, что я был единственным из мальчишек, бывших в тот час на берегу, кто действительно верил, что всё так и будет, как сказала Отаки.
     Наши луки были уже закончены, и работа теперь шла над стрелами к ним. И вот наконец-то однажды вечером наши отцы завершили и эту работу, сделав нам по две затуплённые стрелы для охоты на птиц, скрывающихся среди листвы на ветках деревьев, и ещё по две стрелы с острыми наконечниками позволявшими охотится на скачущих в траве кроликов, способные пронзить их пушистые шкурки. И луки и стрелы были красиво украшены. Следующим утром, с луками, на которые уже была натянута тетива и стрелами в руках мы выбежали из наших палаток и направились к ватаге мальчишек собравшейся на речном берегу. Они уже слепили большой ком глины и пускали в него стрелы.
     — Посмотрите, что у нас есть! — Кричали мы, сжимая луки и стрелы в руках, и на бегу размахивая ими над головой.
     Мальчики окружили нас и с любопытством, внимательно рассматривали наши с Отаки луки со стрелами, издавая время от времени восхищённые восклицания. И вдруг мальчишка из клана Никогда не Смеющихся, с криком: «Такие вещи не для девчонок!» — Выхватил из рук Отаки и лук и стрелы. Она закричала от внезапной обиды, а я, отбросив свой лук в сторону, набросился на обидчика моей почти сестры. Сбив его с ног я, прижал противника к земле, и начал колотить его, что было сил, пока он не закричал от боли и страха, взывая о помощи. Однако, среди собравшихся на берегу мальчишек, больше никого не было из его клана Никогда не Смеющихся, а среди наших мальчиков у Волчьих Глаз, так звали этого мальчишку, друзей не было. И когда я, наконец, отпустил его, он с криками и жалобами побежал плакать домой к палаткам своего клана.
     А наша компания принялась по очереди стрелять в глиняную глыбу, и с самого начала Отаки показала, что она станет хорошим стрелком. Она правильно держала лук и без долгих колебаний выстрелила свои стрелы в глиняный ком, и уже четвертая,  выпущенная ей стрела, попала в цель. Мы все дружно закричали, приветствуя её удачу, и с этого момента Отаки стала равноправным членом нашей мальчишеской ватаги, и я, и все остальные мальчишки стали относиться к ней как мальчику. И это, как раз и было то, чего она так хотела.
     Нам было тогда где-то по десять – двенадцать зим от роду, но скорее всего двенадцать. Мы быстро росли и взрослели, становясь по прохождению каждой новой зимы сильнее, выше, и всегда сохраняли стройную и гордую осанку. Отаки стала красивой девушкой высокой и стройной, как палаточный шест. У неё было прелестное личико, большие мягкие и выразительные глаза, а длинные и пышные волосы даже будучи заплетёнными в две толстые косы ниспадали до самых её коленей. Её небольшие и изящные кисти рук надёжно служили своей хозяйке, уверенно и легко натягивая тетиву лука и отправляя стрелы в цель, а маленькие, аккуратные ступни ног быстро и без устали несли свою хозяйку в беге. Отаки всегда была красиво одета в безупречно сшитые платья из тонко выделанных оленьих шкур и красиво украшенные вышивкой мокасины. Её мать заботилась о внешнем виде дочери, пока Отаки не стала достаточно взрослой, чтобы заботиться о себе сама. Я даже не подозревал до этого насколько девушки и женщины аккуратны и скрупулёзны, во всём, что касается их внешнего вида, и моя почти сестра Отаки в этом была ничуть не хуже других женщин.
     В ту пору, когда наступило наше четырнадцатое лето, мы стали ходить на охоту с нашими отцами и помогать им в разделке туш животных добытых на охоте. В такие моменты, рабочее платье Отаки, было покрыто пятнами от свежих и застарелых брызг крови и жира, однако она сразу же по возвращению в лагерь, переодевалась в чистую одежду. Кроме того, Отаки купалась и мылась в реке, как и все мужчины, и мальчики нашего народа. Летом и в любое время года, и даже зимой, если не было открытой воды, вырубив во льду полынью, каждый наш мужчина, невзирая на возраст, будь-то старик или младенец мылись по утрам в реке после пробуждения от сна. Это делало наших мужчин крепкими и закалёнными, и позволяло им долго охотиться на равнинах, даже в самую морозную пору совершенно не страдая от холода. Наши женщины и девочки, тёплое время года купались в водных потоках днём в укромных местах, а зимой они очищали своё тело в палатках потельнях. Но не такова была Отаки. У неё было специально сшитое короткое платье для купания, и даже в самую холодную пору она отправлялась со своим отцом купаться на реку. И нужно сказать, я любил смотреть, как она это делала.
     Как-то летом, у Отаки случилась большая ссора с её матерью. Это произошло однажды вечером, когда обе наши семьи сидели на полянке между наших палаток, и наблюдали, как яркие краски заката сменялись сгущающимися в долине глубокими тенями наступающей ночи. Я и Отаки вместе с нашими отцами уходящий день провели на охоте и очень устали, мы добыли столько мяса, что нам пришлось возвращаться домой пешком, а обильно навьюченных нашей добычей лошадей пришлось вести шагом в поводу.
     Ни что не предвещало неприятностей, но вдруг мать Отаки, неожиданно резко и даже сердито воскликнула: «Эй, девушка, ты мне нужна! Настало для тебя время учиться женской работе. Хватит уже бездельничать, и скакать по округе изображая охотника. Завтра я начинаю дубить бизоньи шкуры, нам нужна новая покрышка для нашей палатки, и ты будешь работать со мной».
     Вскинувшись, словно её хлестнули плетью, Отаки так же резко ответила матери: «Скребок и швейное шило не для меня! Мои сёстры немногим младше меня, вот их и учите домашней работе и тому, как убираться в оокова, а я продолжу помогать моему отцу».
     — Бесстыжая, ленивая неженка, девочка-мальчик!  — Закричала её мать. — А я говорю, что ты будешь работать в палатке, как положено девушке!
     — Я хочу быть мальчиком, и мне очень жаль, что я родилась не мальчиком, — ответила матери Отаки. — И уж если я не могу быть мальчиком, я могу, по крайней мере, делать работу мальчика! Я не буду выделывать шкуры, и делать другую домашнюю работу, я буду и впредь помогать моему от-цу!
     Мать Отаки вскочила на ноги с криком: «Моя дочь заявляет мне, что она будет делать, а что не будет делать! Сейчас я покажу ей, кто тут решает, какую работу она будет делать в этой палатке! — С этими словами она бросилась к куче дров сложенной у входа в жилище, и, схватив из неё палку величиной с мою руку, побежала к Отаки.
     — Женщина, остановись! Стой на месте! Брось эту палку! — Буквально взревел Утреннее Перо, и его жена, как громом поражённая замерла, глядя на мужа, а палка выпала из её опустившейся руки.
     — А теперь, слушайте! — Продолжил он более спокойно, но всё же решительным голосом: «Я слышал уже достаточно, и скажу вам  — хватит ссориться! Я буду решать, чем будет заниматься моя дочь, и я буду говорить, что ей делать. Сейчас она хорошо помогает мне, и я хочу, чтобы она и далее продолжала помогать мне пасти наших лошадей и ходить со мной на охоту. Когда наши сыновья подрастут и станут достаточно взрослыми, чтобы помогать мне, вот тогда возможно и настанет для Отаки время приобщиться к домашней женской работе в палатке».
     — Но пасти табун лошадей, ходить на охоту, и разъезжать по округе верхом, как делает она, неподходящее для девушки занятие. Место дочери рядом с матерью. В лагере и так уже ходят разговоры, что она какая-то дикая. — Попыталась возразить мать.
     — Пусть говорят! Они просто завидуют! Любой из этих говорунов был бы только рад иметь такую замечательную дочь! И хватит об этом! Просто запомните, что Отаки будет и далее помогать мне, — подвёл черту в разговоре Утреннее Перо, а его жена, повернулась и плача удалилась в палатку. Спустя небольшое время, Отаки пошла вслед за матерью и помирилась с ней, и уже чуть позже этим же вечером они разговаривали и вместе смеялись, а ссора была забыта.
     В тот год с наступлением месяца Падающих Листьев наше племя откочевало к пискан – бизоньей ловушке у реки Два Талисмана, чтобы выследить и заманить в неё бизонов нагулявших за лето жир, поскольку пришла пора сделать запасы мяса и жира на зиму. В это время года бизоны накапливают наибольшее количество жира, и погода ещё достаточно тёплая и сухая для сушки запасаемого мяса.
     Возможно, вам тоже довелось видеть эту ловушку – пискан, как мы её называем на своём языке. Она начинается на вершине высокой скалы и состоит из двух расходящихся в стороны и сбегающих к подножию утёса линий состоящих из каменных насыпей и стоящих торчком скал и валунов. Под крутым обрывом утёса, прямо под почти сходящимися друг с другом линиями насыпей, находился большой загон, сооружённый из брёвен и наваленных камней и валунов, он имел форму полукруга упирающегося своими концами в стену скалы, которая составляла его заднюю часть.
     Наблюдатели занимали свой пост на вершине утёса каждое утро перед рассветом и находились там до заката, и если бы они заметили на равнине стадо бизонов, приближающееся к широкому устью ловушки, один из них должен был спешно спуститься вниз и сообщить зазывателю бизонов об их приближении. Гонец должен был так же призвать людей племени срочно собраться и спрятаться за каменными насыпями. Зазыватель бизонов тем вре-менем отправлялся навстречу стаду, чтобы попытаться заманить стадо в широкое устье V-образной ловушки. Мало, очень мало было людей способных совершить такое дело. Это всегда были мужчины, обладающие большой духовной и магической силой, которые верно служили богам, и боги благоволили им. Никогда такие зазыватели бизонов не пытались вызвать стадо без длительного предварительного поста и долгих молитв и заклинаний.
     И вот наступило утро, когда наблюдатели сообщили, что стадо бизонов приблизилось к ловушке и остановилось в месте благоприятном для начала ритуала заманивания. Наши люди поспешили занять свои места за скальными насыпями. С того места где лежал я, мне была видна Отаки и её младшие братья и сёстры, которые прятались за третьей от меня грудой камней располагавшейся выше по склону утёса и ближе к обрыву. Вскоре, чтобы начать свою работу мимо нас проехал зазыватель бизонов, он сидел на маленькой гнедой лошадке и был облачён в большую бизонью шкуру, наброшенную на плечи его плечи мехом наружу, и покрывавшую круп и бока его лошади.
     Вдалеке на холме, как раз напротив устья ловушки мы могли видеть стадо бизонов количеством где-то голов в триста, одни животные паслись, другие лежали в траве, а некоторые старые быки стояли на месте и, опустив свои большие лохматые головы, дремали в полусне продолжая жевать свою травяную жвачку. Зазыватель, распластавшись на спине своей лошадки, медленно ехал по направлению к стаду, большая бизонья шкура скрывала его и почти всю его лошадь, и издалека они и впрямь были похожи на пасущегося бизона. Когда он приблизился к стаду, некоторые из быков вдруг подняли головы и уставились на неожиданного пришельца, но сходство зазывателя и его лошади с настоящим бизоном обмануло их и быки, приняв его за одного из них, вскоре перестали следить за ним, и снова принялись пастись. Всё ближе и ближе подъезжал к стаду зазыватель, пока не стал, уверен в том, что животные смогут услышать его голос, и тогда он развернул своего коня и стал издавать свой специальный зов — никто не знал, что это за звуки, так как зазыватель хранил их в полном секрете. Продолжая издавать свой призыв, зазыватель принудил свою лошадь совершить несколько скачков, а затем стал пятиться прочь от стада. Быки вновь подняли головы и опять стали наблюдать за этим странным, как им казалось бизоном, затем они приблизились к продолжавшему свои магические действия зазывателю на несколько шагов, остановились, и стали его внимательно разглядывать. Лежавшие в траве бизоны, поднялись на ноги и так же стали смотреть на зазывателя, и вскоре некоторые коровы сначала шагом, а затем и рысцой последовали за пятящимся и брыкающимся странным животным, и вскоре они уже бежали за ним все, ускоряя свой бег. Вслед за ними и другие бизоны сорвались с места, и с мычанием помчалось за убегающими коровами стремясь поддержать, как им казалось оказавшихся в беде сородичей, возможно, они подумали, что убегающие коровы с телятами подверглись нападению волков и нуждаются в защите всего стада.
     Всё быстрее и быстрее скакал укрывшийся под бизоньей шкурой зазыватель, всё глубже словно в разверстую пасть, заводя бегущее за ним стадо в устье V-образной ловушки. Скатившись с холма, и сходу миновав лощину, стадо, стало волной накатывать на утес, проносясь между каменными насыпями западни. И как только стадо промчалось мимо первых каменных куч, спрятавшиеся за ними люди поднялись и начали кричать и размахивать одеялами. Это, конечно же испугало бизонов, задние животные, всё сильнее стали напирать на бегущих впереди, а те, в свою очередь, при попытке свернуть направо или налево, тут же натыкались на кричащих и размахивающих одеялами и накидками людей. Таким образом, у бизонов оставался только один путь – прямо вперёд.
     Зазыватель, в скорости свернул вправо за каменную насыпь, и, спешившись, привязал свою лошадку к дереву, его работа была окончена. Теперь скрывавшимся за насыпями людям только и оставалось, что пугая бизонов не давать им свернуть в сторону, и направлять их на вершину утёса к обрыву.
     Впереди стада теперь бежала большая старая буйволица. Возможно, она уже попадала в подобную ситуацию, и ей даже удалось спастись. Во всяком случае, она казалось, знала, что их ждёт впереди, и продолжала метаться из стороны в сторону от одной линии каменных насыпей к другой, и каждый раз отворачивала в сторону от кричащих загонщиков. И в какую бы сторону она не поворачивала, всё стадо как привязанное следовало за ней. Эта корова была опасна, если бы вдруг ей хватило смелости прорваться сквозь линию загонщиков, то множество людей было бы растоптано насмерть следовавшим за ней стадом.
     И вот, наконец, она, решилась бросить вызов колышущейся и вопящей стене из одеял и кожаных накидок. Чтобы прорваться сквозь линию загонщиков бизониха повернулась в сторону насыпи, за которой прятались мы, и на-правилась вперёд и влево, прямо к тому месту, где скрывались за камнями Отаки и её братья и сёстры. Дети были слишком испуганы, чтобы встать на-встречу страшным буйволам, и начать кричать и размахивать одеялами — Отаки же, как она позже рассказывала, вдруг стало больно и обидно от мысли, что от неё самой, и от её братьев и сестёр, через какие-то мгновения не останется ничего кроме, кровавой кучи растоптанной плоти. Но с храбростью отчаяния, она решила спасти своих младших сестёр и братьев. Выскочив из-за насыпи, Отаки побежала прямо навстречу корове и всему мчавшемуся на неё стаду. «Вернись! Поверни и беги на север!» — кричали ей со всех сторон, но наши голоса тонули в грохоте и скрежете сотен копыт и рогов. Буйволица и за ней всё стадо бежали, не сворачивая прямо на Отаки, а она остановилась и словно оружие сжимала в своих девичьих руках одеяло из бизоньей шкуры. В тот миг, когда коровьи рога должны были вот-вот вонзиться в её тело, Отаки быстро отскочила вправо, а своё одеяло она ловко набросила на лохматую голову проносившейся мимо её левого бока бизонихи. Ослеплённая корова, встала на дыбы и упала, а затем вскочила и стала, кружась на месте и мотая головой, прыгать и брыкаться, пытаясь освободиться от ослепившего её одеяла, а бежавшее за ней стадо испуганное её прыжками и криками загонщиков свернуло в сторону, и вновь помчались между каменных насыпей. Когда, наконец, буйволице удалось сбросить с головы одеяло, она поняла, что осталась одна, и тогда она бросилась догонять убегающее стадо. Мы же, как только бизоны пронеслись мимо, выскочили из-за скал и, продолжая кричать и размахивать одеялами, бросились за ними, гоня стадо на вершину утёса прямо к обрыву. Бегущие сзади бизоны, всё сильнее напирали на тех, кто бежал впереди. И если даже поначалу, впереди бегущие животные, пытались остановиться на краю обрыва, их попросту сталкивали вниз следующие за ними бизоны, то потом в облаках густой пыли поднятой копытами, уже никто не смог бы разглядеть край обрыва, и бизоны слепо неслись навстречу смерти у подножия утёса. Те животные, которые падали на туши своих собратьев и не погибли от падения, оказались запертыми в большом загоне под скалой, со стен которого их поражали пули и стрелы охотников. Кровавая работа забоя и разделки бизоньих туш растянулась на весь день. Когда же, наконец-то, наступил вечер, весь лагерь был красным от развешенных повсюду на просушку длинных полос мяса, они были нанизаны на длинные верёвки растянутые между поставленными вертикально и скрещенными вверху шестами от травуа, и даже на ветвях деревьев и на кустах.
     А вокруг палатки Утреннего Пера не смолкали восторженные возгласы и обсуждения случившегося на охоте происшествия. Все только и говорили об Отаки, и храбрости проявленной ей в столкновении со старой бизонихой. Она спасла свою семью и многих других людей от верной смерти, и развернула бизонье стадо к обрыву. Более чем когда-либо до этого дня, её отец гордился своей дочерью, и все мы члены клана Коротких Шкур, да, и все остальные члены племени гордились ею. Она совершила то, что не забудется никогда! Она сделала себе имя! Мы остались у бизоньей ловушки – пискан возле реки Двух Талисманов более чем на целую луну, и зазыватель бизонов заманил в неё ещё раз в два раза больше буйволов, чем во время первой охоты. Второе заманивание прошло, без каких либо трудностей, зазыватель, вновь заманил стадо между каменных изгородей, и мы обратили бизонов в паническое бегство между скал к вершине утёса и обрыву. В результате этих двух удачных заманиваний, мы сделали большой запас мяса, и когда мы покидали это место, на каждую палатку приходилось по три, а то и по четыре лошади навьюченных тюками с сушёным мясом, жиром, и парфлешами наполненными пемиканом приготовленным из перетёртого сушёного мяса, костного мозга и жира.
     Форт Бентон в те дни ещё не был построен. В нашей стране в те времена было два торговых поста белых людей, а именно – большая фактория Красных Курток, которая стояла на севере у Большой Реки, и форт Длинных Ножей, стоявший возле устья Лосиной Реки в том месте, где она впадает в нашу Большую Реку . Вот к этому форту Длинных Ножей, мы и прибыли, чтобы обменять добытые нашими охотниками шкурки бобров на ружья, порох и пули, табак и чай, шерстяные одеяла и прочие товары белых людей. В те дни белые торговцы ещё не покупали шкуры бизонов; бобёр, бобёр и только бобёр, только бобровые шкурки их тогда интересовали, ну и ещё зимние шкуры волков, это было всё, что они хотели.
     Когда мы пришли к форту Длинных Ножей, оказалось, что вкруг него рас-положились лагеря ассинибойнов, ворон-кроу и янктонаев-отрезателей голов, все наши заклятые враги как нарочно собрались там. Едва мы разбили свой лагерь и установили свои палатки, как предводитель белых торговцев, и наш большой друг, которого мы звали Большим Ножом , потому, что он всегда носил на поясе очень большой нож в металлических ножнах, созвал на большой совет вождей всех четырёх племён. На этом совете, он, заставил вождей пообещать сохранять мир в форте и возле него, во время торговли, и даже дольше – на всё, то время, когда племена будут возвращаться в свои земли и охотничьи угодья. Все вожди с готовностью согласились с ним и пообещали, что так и поступят, но мы-то знали чего стоят слова наших врагов. Они были достаточно миролюбивы, пока все племенные лагеря располагались вокруг форта, в пределах досягаемости его больших пушек. Но стоило только нам отправиться к своим охотничьим угодьям, как они сразу же пошлют свои военные отряды вслед за нами, чтобы преследовать нас, нападать на небольшие группы наших охотников, и пытаться угнать наших лошадей.
     Мы закончили наши торговые дела, так быстро, как это только было возможно, и на десятый день, распродав последние бобровые шкурки, собрали все наши вещи, и, свернув лагерь, отправились на запад по той же тропе, что и пришли к форту Длинных Ножей. В нашем лагере тогда насчитывалось девять сотен палаток, а проживали в них около сорока пяти сотен человек. В пути нашу кочевую колону сзади прикрывали отряды воинов, высылавшие разведчиков в далёкий тыл, разведчики так же высылались и вперёд и на фланги, чтобы разведать путь и в случае обнаружения следующих за нами вражеских военных отрядов успеть вовремя, предупредить весь наш перекочёвывавший лагерь. Двигались мы в постоянной готовности разместить женщин и детей внутри круга воинов и, приняв бой, дать отпор любому врагу. До времени разведчики не обнаруживали признаков того, что за нами кто-нибудь следит, но по ночам мы всё же держали всех лошадей внутри лагерного круга, а рано утром под усиленной охраной позволяли им пастись и насыщаться, пока лагерь сворачивался перед дневным переходом. Так мы, не встречая врагов, продвигались несколько дней пока не достигли верховьев Ручья Посередине  - потока протекающего между горами Медвежьей Лапы и Волчьими Горами  и впадающего в Большую Реку (Миссури) напротив Коровьего острова. К этому времени мы уже решили, что никто из наших врагов не собирается преследовать наше племя, или нападать на нас. Приближалась зима, а в это время года военные отряды редко выходили в рейды. В верховьях этого ручья было прекрасное место для долговременной зимней стоянки. Наши палатки стояли под прикрытием тополиной рощи, там было много сухих отмерших ветвей деревьев, а значит много топлива для наших костров. Подножия гор были полны дичи всех видов, оленей, лосей и антилоп, а равнины были черны от пасущихся на них бизоньих стад. Все животные кроме старых быков были всё ещё жирны, и мы охотились и убили столько животных, сколько нам требовалось для пропитания, приберегая ранее запасённое сушёное мясо и бизоний жир для голодных дней в конце зимы и ранней весны. Выше в горах на каменистых склонах паслись стада снежных баранов большерогов, и однажды утром Утреннее Перо, мой отец Онистайна , Отаки и я, пошли в горы, чтобы поохотиться на них. Мы хотели добыть несколько шкур снежных баранов для изготовления одежды, шкура большерога лучше всего подходила для этой цели, так как она очень тонкая, и после выделки может сравниться с мягкой тканью белых людей.
     Мы кликнули наших собак и, вскочив на лошадей, поехали в горы настолько высоко, как только могли взобраться наши кони, а затем, когда подъём стал настолько крутым, что кони уже не могли идти дальше, мы привязав их к деревьям, и продолжили подниматься на гору пешком. Вскоре после того, как закончился лес, росший на склоне горы, мы увидели около двадцати большерогов пасущихся в узком проходе между скал. Наши собаки бросились вперёд, а снежные бараны поскакали к вершине горы и сгрудились на небольшом скальном выступе, где собаки не могли их достать. Мы также стали взбираться вверх, и подойдя довольно близко к скале, на которой жались друг к другу, большероги, мой отец, а вслед за ним и Утреннее Перо начали стрелять по снежным баранам. После каждого их выстрела одно из животных подскакивало и, упав со скалы, кубарем катилось вниз по склону, где я и Отаки удерживали наших собак, чтобы они своими зубами не порвали шкуры убитых баранов. Нам с Отаки казалось очень забавным, то, как кувыркались и подскакивали, падая вниз туши убитых животных, и мы с нетерпением ждали нового выстрела. Но количество большерогов на скальном вы-ступе всё уменьшалось, и когда их осталось всего семь, один из них, невзирая на бешеный лай рвущихся со сворок собак, спрыгнул со скалы и помчался вниз по склону горы, пробежав какое-то расстояние вниз, он резко развернулся и поскакал к вершине. За ним последовали и остальные большероги, а затем за убегающими снежными баранами помчались и отпущенные со сворок собаки, и вскоре все они скрылись за скалами.
     — Хорошо, пусть побегают, мы добыли уже достаточно для одного дня, — сказал мой отец, и все мы занялись снятием шкур и разделкой туш убитых большерогов, а вскоре набегавшись по горам за ловкими и быстрыми снежными баранами, вернулись и наши собаки. Бросив собакам, бараньи потроха мы увязали в плотные пакеты из бараньих шкур лучшие куски мяса, навьючили ими оставленных внизу лошадей, и стали пешком спускаться с горы вниз. С полян то и дело открывавшихся среди леса покрывавшего склон горы мы могли разглядеть дымки, поднимавшиеся над верхушками палаток в нашем лагере. Достигнув подножья  горы, мы ещё раз, поудобнее переложи-ли тюки с мясом и шкурами на спинах лошадей, а затем и сами взобрались на них сверху и отправились домой. Отягощённые большим грузом наши лошади шли медленным шагом, мы были очень довольны удачной охотой и погодой, для начала зимы день выдался довольно тёплым. Мой отец и Утреннее Перо запели военную песню Носящих Волосы на Пробор, и Отаки, а за ней и я стали им тихонько подпевать. Отаки, не имела права петь военные песни, так как женщинам это запрещалось, но наши отцы посмотрели на неё и рассмеялись, а потом предложили продолжать пение. И вот, мы ехали, все вместе, громко пели и были счастливыми и беспечными, никто из нас не думал об опасности, и вдруг, с лева из заросшего кустарником оврага грохнули ружейные выстрелы. Пули засвистели вокруг нас, и мы увидели, как к нам бежит, стреляя на ходу, и громко выкрикивая боевые кличи – вражеский военный отряд!