Почему через сердечко

Помню: ноябрь-месяц. Такой, знаете, тревожный анабиоз. Ночью - подмораживает, днем – оттаивает. Туда-сюда, герой труда.
Если выйти погулять утром в парк, палые листья жестко подморожены. Идешь по ним, а они, хулиганы, оглушительно хрустят, как чипсы.
А если идешь по ним днем, ближе к вечеру, – хлюпают, вроде густого киселя.
И кора деревьев: утром – стальная, вся в зеленоватых искрах изморози, а днем, опять же ближе к вечеру, – тусклая намокшая картонка, и пахнет так же, намокшей картонкой.
Я люблю этот чипсово-кисельный, искристо-картонный ноябрь.
Конечно, как у потомственного гипертоника, у меня башка дуреет от этих кенгуриных прыжков температуры и давления. Ходишь - то со здоровым гипертоническим румянцем во всю рязанскую рожу, то со стыдливой предынсультной алостью. Но ничего, живем пока. Хрустим палыми листьями и нюхаем мокрую кору. Потому что все это, извините за предынсультный пафос, – какой-никакой пропуск в Вечность. Это вам не какой-нибудь бренный фейсбук, запрещенный в России, или, прости, Господи, еще более бренный Трамп, пока у нас не запрещенный. Как и Шольц. Кстати, всем хочу напомнить, что Шольц – это секретарь Мюллера в «Семнадцати мгновениях весны». Вот уж фильм на вечность. Согласитесь, пикантное совпадение.
Нет, тут, в парке, все намного серьезнее, тут, как у Бориса Пастернака, «дышит почва и судьба».
Но все это – сопливая, как среднестатистическая осенняя эмгэушная студентка, лирика.
Намедни я вышел в парк прогуляться после трех пар с сопливыми студентками, которые меня на этот раз просветили на предмет того, что «Капитал» написал Ленин, а законы Хаммурапи – Конфуций. Пошел проветриться в парк я ближе к вечеру. Прочавкал часок по палому киселю, сел отдохнуть на скамеечку на детской площадке.
На соседней скамеечке – папа лет тридцати пяти и его сын лет одиннадцати. Очень похожие: носики-утики и общая розовость, совсем не инсультная, а скорее – здоровая, советско-пионерская.
Сидят, ведут философскую беседу.
Сын:
 - Пап?..
 - Чего?
 - Пап?..
 - Ну чего папкаешь?..
 - Пап?..
 - О, Господи!..
 - Господи, пап, любит, чтоб по три раза все делали. Нам на «Разговорах о важном» в понедельник Кристина Валентиновна рассказывала. Так в традиционной религиозности положено. Чтоб стала святость, надо, чтоб три раза повторить.
 - Ладно, согласен… Давай, излагай вопрос.
 - Пап?..
 - Ты для экономии – сразу три раза давай. Понял?
 - Понял… Классная игра. Пап-пап-пап?..
 - Что-что-что, сын-сын-сын?
 - Прикольно-прикольно-прикольно, пап-пап-пап…
 - Ладно, меняем код доступа.
Папа встал, воздел руки к небу:
 - О, Боги Универсальной Логики и Нетленных Традиционных Ценностей, я, скудоумный московский разносчик пиццы с окладом в сто сорок тысяч рублей Аркадий Хламоедов, заклинаю вас всеми пиццами мира, будь они прокляты, и которые я разношу по восемнадцать часов в сутки, всей моей нищенской недвижимостью и всей моей неприличной зарплатой: дозвольте моему сыну Семе Хламоедову не повторять все по три раза. И да произнесет он слово один раз, о, боги, – и зачтется ему за три!.. Аминь!
 - Аминь, пап… Они там услышали? Теперь раз за три?..
 - Да, сынок. Услышали. Раз за три. Давай…
 - Пап, первый вопрос, а почему самолеты летают, они ведь железные. Железо ведь тяжелее неба.
 - Ну, там… аэродинамика и все такое…
 - А что такое иродинамика?
 - Это вам потом на физике расскажут…
 - Ну, это когда будет?.. В девятом классе? Уже после Путина. В Конце Света. Конец Света я не хочу ждать. Ты мне сейчас объясни…
Аркадий Хламоедов на какое-то время задумался. Потом:
 - Ну, аэродинамика – фундаментальный закон физики. Объяснить его трудно… Если попроще… понимаешь… аэродинамика – это когда небо любит самолеты. Понимаешь? Любит – и разрешает летать. Понимаешь?
 - Да, пап, понимаю. Это примерно, как мама меня любит - и разрешает играть в Бравл Старз, а ты – маму любишь, и разрешаешь ей жрать белевскую пастилу по три пачки в день. Несмотря на то, что у нее попа, как ты вчера сказал, папа, – «два десантных парашюта»… Да, пап?
 - Примерно так, сынок…
 - Хотя мама у нас – нЕпись…
 - О, Господи, что это еще такое?..
 - Эн Пи Си, пап. Неиграбельный персонаж в играх. Наша мама вообще не про игры… Она в игры не играет. Эн пи си - это по-английски, пап, тебе не понять…
 - Да куда уж… Да… С мамой пойди поиграй, откусит что-нибудь – не приклеишь…
 - Пап?..
 - Что?
 - Фундаментальный вопрос.
 - Давай.
 - Можно?
 - Можно.
 - А у сосиски есть душа?
 - О, Господи…Вряд ли, сынок. У сосиски вряд ли есть душа. Сосиска ведь неживая.
  - Экскьюз ми, пап. Сосиска – это прошлая коровка или хрюшка. А нам на «Разговорах о важном» Кристина Валентиновна в понедельник говорила, что весь мир пронанизан…
 - Пронизан…
 - Ну да, пронизан этим, как его… духом. Да, пап?
 - Да, сынок.
 - Значит, у сосиски есть душа, пап?
 - Значит, есть, сын.
 - Принято, пап.
Какое-то время Аркадий и Семен Хламоедовы молчали. Потом сын Хламоедов задумчиво спросил:
 - Пап, а демократия есть?
 - Ну, у тебя и вопросы, сынок…
 - Нам на «Разговорах о важном» Кристина Валентиновна в понедельник сказала, что демократия в словосочетании с традиционными ценностями…
 - В сочетании…
 - В сочетании… пронизАет…
 - Пронизывает…
 - Пронизывает всю нашу бытиЮ.
- Бытие.
- Окей. Это правильно, пап?
 - Наверное, сынок…
 - А тогда скажи мне, пап, как правильно, демократично, писать «почему» - вместе, раздельно или через черточку? А, пап? Тут, пап, полная демократия, как эту «почему» писать… А, пап?
Папа встал, снова воздел руки к небу:
 - О, боги, скажите мне, как пишется слово «почему»?..
Папа-Хламоедов взял паузу. Сын-Хламоедов:
 - Ну, пап, что боги говорят?
Аркадий Хламоедов, после мхатовской паузы:
 - Боги говорят, что «почему» пишется через сердечко… Как и все в этом мире, сынок…
 - Принято, пап…
Я взял свои скандинавские палки и, удовлетворенный, по уже начинающему превращаться в чипсы киселю побрел домой.