Успешная авантюра Декарта

      Думаю, всякий цивилизованный человек на вопрос, что он знает об идеях Сократа, в первую очередь приведет фразу древнего мудреца: «Я знаю только то, что ничего не знаю». На подобный вопрос о Декарте мы наверняка услышим: «Я мыслю – значит, существую».  Для тех, кто окажется в затруднении продолжить, напомню из словаря:
    «Рене; Дека;рт (31 марта 1596 — 11 февраля 1650) — французский философ, математик и естествоиспытатель; один из основоположников философии Нового времени, создатель аналитической геометрии, одна из ключевых фигур научной революции. Его называют «отцом философии Нового времени», поскольку он заложил основы континентального рационализма XVII века, который развили Спиноза и Лейбниц. Рост рационализма раннего Нового времени оказал огромное и глубокое влияние на современную западную мысль».
      Насчет влияния, «огромного и глубокого», тут спору нет. Считается, что Декарт изменил отношение к рациональному мышлению, которое в христианском средневековье представлялось источником своеволия, соблазнов, заблуждений, сомнений, и вообще причиной «первородного греха». Декарт превратил мышление в источник достоверных знаний и инструмент постижения истины. Это проложило дорогу научному познанию.
    В философии формула «Я мыслю – значит, существую» легла краеугольным камнем в основу многих учений, где мышлению и сознанию отдается приоритет над духовно-творческой сферой ума, то есть разумом человека. В частности, из этой формулы, как из икринки рыба, развилось  учение экзистенциализма, философии существования. Это подтверждает мысль о том, что идеи содержат в себе генезис развития, который определяет необходимость соответствующих идей. Так что, когда Платон говорит об эйдосах, как об идеальных образах сущностей, обитающих в высших сферах, то он не прав, полагая, будто этого достаточно для их воплощения в материальных объектах. Ведь для такого воплощения необходимо изрядное количество других идей и условий для реализации проекта. Например, идеи птицы вовсе недостаточно для создания существа с крыльями. Для сотворения птицы необходимы идеи яйца, идеи пера, идеи зерна, идеи гнезда и т. д.  Притом, вряд ли идея птицы найдет свое воплощение на Луне, где нет условий для полета в воздухе.
      Для появления доктрины Декарта в ХУ11 веке сложились необходимые исторические условия, когда средневековье и ренессанс сменил период Нового времени, ознаменованный реформацией, религиозными войнами, контрреформацией и научной революцией. Так что, Декарту оставалось только создать учение, соответствующее духу времени. Между тем, дух времени требовал изменение отношение к науке, а значит, и к мышлению. И когда Декарт объявил свое «Cogito ergo sum», стало ясно, что чувственность и духовность отнюдь не определяют сущности человека. Кстати, это очень понравилось философам. Ведь кто, как не они, более всех мыслят. Соответственно, они-то и представляют ту часть человечества, которая более всего достойна существования.
      Свое учение Декарт изложил в сочинении: «Рассуждение о методе».
     К чести автора, его «Рассуждения» не представляют трудностей для чтения и понимания, и даже напоминают труды Платона,  что в свое время добавило им популярности. По этому поводу Энтони Кенни заметил: «Идеи Декарта так прозрачны, что могут быть написаны на открытке, и так глубоки, что изменили философию на века».
     Однако, имея дело с философией, никогда нельзя знать, чем обернется иная «прозрачная идея». Ведь как сказал М. Монтень: «В начале всякой философии лежит удивление, ее развитием является исследование, ее концом — незнание».


2
      Как известно, «всякое зерно падши в землю дает всходы», но «не каждое зерно пригодно для выпечки хлеба». Вот и в философии развитие идеи вовсе не означает, что эта идея – дитя истинна.
      Впрочем, Декарт предваряет свое сочинение тезисом: «Возможно, я ошибаюсь и то, что принимаю за золото и алмаз, не более чем крупицы меди и стекла».
      Замечание, конечно, похвальное, и как будто, свидетельствует о скромности и здравомыслии автора. Кроме того, Декарт явно знает цену тщеславию и пишет:
      «Он (иной философ) тем больше тщеславится своими идеями, чем дальше они от здравого смысла, так как в этом случае ему приходиться потратить больше ума и искусства, чтобы попытаться сделать их правдоподобными».
    Надо полагать, себя Декарт не считал тщеславным. Но я, право, не знаю, что лучше:  тщеславие как естественное желание человека получить себе наивысшую оценку, или самомнение как переоценка собственных достоинств. Последнее не менее свойственно философам, чем первое, поскольку философы обычно претендуют на знание истины, которая по общему признанию является тайной жизни. Впрочем, проникнуть в эту тайну, по мнению Декарта, еще никому не удавалось. Кроме самого Декарта, конечно.
       «О философии скажу одно, - пишет Декарт. - В течение многих веков она разрабатывается превосходнейшими умами и, несмотря на это, в ней доныне нет положения, которое не служило бы предметом споров и, следовательно, не было бы сомнительным».
        Сам же Декарт, как вы понимаете, исключает свое учения из ряда столь сомнительных.
      «Мало-помалу я освободился от многих ошибок, которые могут заслонить естественный свет и сделать нас менее способными внимать голосу разума, - повествует Декарт. - Я не мог выбрать никого, чьи мнения я должен был бы предпочесть мнениям других, и оказался как бы вынужденным сам стать своим руководителем».
    Чтобы достигнуть такой независимости, Декарту пришлось изобрести собственный метод открытия истин, где первым пунктом является правило:
    «Никогда не принимать за истинное ничего, что я не признал бы таковым с очевидностью, и что представляется моему уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению».
        Правило, конечно, хорошее, но боюсь, что похожим методом пользуется любой сумасшедший, который не сомневается, что он, например, Наполеон. Тем не менее, по заверению Декарта, его метод оказался весьма эффективен. И он сообщает:
        «Открывая каждый день при помощи моего метода некоторые, на мой взгляд, достаточно важные истины, обыкновенно неизвестные другим людям, я не только нашел средство в короткое время удовлетворительно решить все главные трудности, обычно трактуемые в философии, но и подметил также достоверные законы, которые Бог установил в природе. Потом, рассматривая следствие этих законов, я, как мне кажется, открыл многие истины, более полезные и более важные, чем все прежде изученное мною и даже чем то, что я надеялся изучить».   
      Ну вот, что я вам говорил о самомнении!? Видите, Декарт полагает, что открыл самые полезные и важные истины. И он не собирается скрывать их от человечества, если, конечно, за это не придется жариться на костре, по примеру Джордано Бруно. Говорят, Декарт опасался такой перспективы, и потому даже хотел сжечь некоторые из своих сочинений. Но он этого не сделал, и благодаря этому, мы читаем:
      «Поскольку чувства нас иногда обманывают, я счел нужным допустить, что нет ни одной вещи, которая была бы такова, какой она нам представляется… Принимая во внимание, что любое представление, которое мы имеем в бодрствующем состоянии, может явиться нам и во сне, не будучи действительностью, я решился представить себе, что все когда-либо приходившее мне на ум не более истинно, чем видения моих снов. Но я тотчас обратил внимание на то, что в это самое время, когда я склонялся к мысли об иллюзорности всего на свете, было необходимо, чтобы я сам, таким образом рассуждающий, действительно существовал. И заметив, что истина «Я мыслю, следовательно, я существую» столь тверда и верна, что самые сумасбродные предположения скептиков не могут ее поколебать, я заключил, что могу без опасений принять ее за первый принцип искомой мною философии».

3.
    Держите меня семеро, но я не могу подавить в себе желание подражать повествованию Декарта, которое мне почему-то напоминает авантюрный роман. Примерно в таком духе мог бы излагать свои приключения какой-нибудь мореплаватель, затеявший авантюрное путешествие с целью открытия новых земель.
    Так вот, после того, как мне стало понятно, что формула «kogito ergo sum» является отправной, и значит, критической точкой всего  учения Декарта, что-то во мне взбунтовалось и не позволяло  принять эту формулу без возражения.
        «Но почему такое внимание к мышлению?» - недоумевал я. Разве нет более существенного признака жизни? Почему нельзя было сказать: «Я дышу – значит, существую» или «Я испытываю боль, я страдаю – значит, я еще жив?» Если все дело в сомнениях, свойственных мышлению, то почему бы не усомниться в собственных сомнениях, как предлагал Паскаль, критикуя Декарта?
      Допустим, я вижу дерево, но сомневаюсь, что это дерево. Но тогда что же я вижу, и главное, вижу ли я вообще? А если я ничего не вижу, то не стоит ли усомниться в том, что я живу? И что, если сомневаюсь вовсе не я? Ведь я-то точно вижу дерево. Значит, во мне сомневается кто-то другой? А я? Где и что тогда я? Вот и скажите теперь, могут ли подобные сомнения служить доказательством того, что я существую, или что существую именно я, а не какой-то спятивший тип, обитающий во мне?
    И вообще, почему это Декарт решил, что сомнения и мышление – птенцы одного гнезды? Мышление, конечно, является плодом страхов и сомнений первобытного человека. Но из этого следует, что сомнения, питаемые страхами, появились, прежде, чем человек научился делать логические выводы. Животные тоже умеют сомневаться. Предложите любой чужой собаке косточку, и почти наверняка она, прежде, чем взять ее выкажет некоторые колебания.
        Сомнение – это чувство, чувство неуверенности в правильном решении, чувство недоверия к реальности, к знаниям. Это чувство может быть осознано человеком, а затем осмыслено, но основания для сомнений отнюдь не вытекают из логики решения задачи. Я же не говорю: «Дважды два – четыре, следовательно, я сомневаюсь». Сомнение, скорее, иррационально и принадлежит сфере интуиции. Очевидно, у интуиции есть повод опасаться неверных выводов. Да вот, и сам я сомневаюсь в истинности формулы Декарта, прежде всего, интуитивно.
     Вместе с тем я понимал, что идея о мышлении как о признаке существования принадлежит великому уму. Ведь Декарт является автором аналитической геометрии, без которой немыслима наша цивилизациях с ее компьютерами и спутниками. Однако в формуле Декарта сомневались многие мыслители. Пробуя на зуб каждое слово в его тезисе, они то приходили к мысли, что прежде, чем мыслить, необходимо существовать, то вопрошали: «что значит существовать, и возможно ли мыслить после смерти?» А, например, Джорж Беркли писал: «Для меня совершенно непонятно, как можно говорить об абсолютном существовании вещей без их отношения к тому, что их кто-либо воспринимает? Существовать — значит быть воспринимаемым».
      Однако, отставим на время мой карикатурный пафос и заметим, что эта формула Декарта не совсем его. Точнее совсем не его. Вот, выдержка из статьи, опубликованной на сайте «Православие ру»:
      «И в труде «О граде Божием», а также и в других, например, в «О Троице», «Христианская наука», написанных им в 40–50-летнем возрасте, на рубеже IV–V веков, Августин Блаженный постоянно задает вопрос: «А что, если скептики и здесь мне возразят? А что, если скажут, допустим, что и в истинах математики, и в истинах логики все равно мы можем сомневаться? Вот тогда я им отвечу так: если я сомневаюсь во всем, то я ведь не сомневаюсь в том, что я сомневаюсь во всем. Следовательно, чтобы сомневаться во всем, нужно существовать. А с другой стороны, чтобы сомневаться во всем, нужно мыслить. Поэтому мы приходим к выводу, что если я во всем сомневаюсь, то я, во-первых, не сомневаюсь в том, что я сомневаюсь. Я не сомневаюсь в том, что я мыслю. Я не сомневаюсь в том, что я существую. А к тому же я не сомневаюсь, что я люблю свое существование и свое мышление.
    В XVII веке  Рене Декарт выскажет знаменитую мысль: «Я мыслю, следовательно, я существую». Точнее, скажет именно так же, как Августин: если я во всем сомневаюсь, то я не сомневаюсь в том, что я мыслю, следовательно, я существую. Многие будут упрекать Декарта: это чистый плагиат, хотя бы сослался на Августина приличия ради!..»
       Как видите, здесь уже попахивает не только тщеславием и самомнением, но и откровенным жульничеством. Однако как в это поверить?  Великий философ, ученый, ключевая фигура… и вдруг такое! Не иначе черт попутал. А ведь и впрямь без потусторонних сил здесь не обошлось.
       Известно, например, что осенью 1619 г. в местечке Нейбурге под Ульмом двадцатитрехлетний офицер Рене Декарт несколько дней пребывал  в состоянии необычного духовного подъема, в результате чего  ему в трех снах открылись «замечательные основы науки» (mirabilis Scientiae fundamenta). По заверению Декарта сам Бог указал ему дорогу к истине. Между прочим, в сверхъестественном источнике полученного откровения Декарт никогда не сомневался. А ведь это странно. Мог бы усомниться, хотя бы по привычке. Ведь известно, что дьявол большой лжец и лицедей. И возможно ли, чтобы, будучи офицером и мушкетером, принимавшим участие в сражениях, Декарт оказался более всех других достойным внимания Бога?

4.
    Впрочем, так ли уж незыблема формула Августина, как полагает Декарт?
    Тем, кто знаком с нашей «креативной философией», известно, что мышление является лишь инструментом разума. И тогда как разум представляет собой логос, построенный на креативных принципах творческой энергии, присущих душе, мышление подчиняется логике и законам диалектики, свойственных материи.
    Страхи и сомнения, которые в свое время породили мышление, сродни ошибкам, сущность которых – ничто. Поэтому мышление мы часто называем «генератором сомнений», где властвует  закон «отрицание отрицания», который в идеале должен приводить познание  в точку «ничто», когда в руках человека остается прах одних сомнений. А ведь Декарт и приходит к своей формуле через сомнения. По сути, он начинает и развертывает свое учение из точки «ничто». И это вполне в духе Декарта, который ввел в математику систему координат с нулевой точкой отсчета. Впрочем, во времена Декарта практически все философы полагали, что Бог сотворил мир из ничего. Но интересно, что сам Декарт не верил в возможность возникновения чего либо из «ничто». Вот и мы, разумные люди, конечно, не верим в такой фокус, поскольку знаем, что мир сотворен из энергии, но из уважения к Декарту, давайте не будем мелочиться, и обдумаем достоверность  его тезиса, исходя из простого здравомыслия.
    Допустим, я говорю: «Формула Декарта неверна, поскольку вода тяжелее воздуха». Думаю, вас такая мысль несколько обескуражит. Вы, наверняка возразите мне, мол, что за бред вы несете? А я вам отвечу:
     - Это я так мыслю.
     - Ну, какая же это мысль? – возопите вы. -  Здесь нет никакой логики и, вообще, смысла!»
    То есть, вы не готовы признать мою мысль продуктом мышления. Она для вас  «ничто», и значит, согласно формуле Декарта я для вас не существую, я – пустое место. Да и сам для себя я с такой логикой вряд ли способен осознавать себя и обитать в природе. Я просто не смогу приспособиться к внешней среде и буду ею отторгнут, как нечто чуждое и нежизнеспособное.
      Отсюда следует, что не всякое мышление тождественно существованию. И даже наоборот, иное мышление равноценно отчуждению человека от своей сущности и от самого бытия.
      Тогда какое же мышление следует признать собственно мышлением? Наверное, то, в котором нет логических погрешностей, не нарушены причинно-следственные связи, и где используются подлинные знания. Но разве существует такое правильное мышление? Быть может, мышление философов является таковым? Однако сам же Декарт свидетельствует:
    «Принимая во внимание, сколько относительно одного и того же предмета может быть разных мнений, поддерживаемых учеными людьми, тогда как истинным среди этих мнений может быть только одно, я стал считать ложным почти всё, что было не более чем правдоподобным… Хотя логика в самом деле содержит немало очень верных и хороших правил, однако к ним примешано столько вредных и излишних, что отделить их от этих последних почти так же трудно, как извлечь Диану или Минерву из куска необработанного мрамора».
      То есть, мы должны признать, что даже мышление великих умов не исключает ошибок. Но сущность ошибки – ничто. Это всего лишь отсутствие подлинных знаний и правильных решений. Следовательно, ложные выводы на самом деле – есть самое настоящее ничто. И тогда получается, что высказанная мною мысль ничем не хуже умозаключений философов, допускающих ошибки в своих рассуждениях. Соответственно, их подлинное существование также следует поставить под сомнение.
     Наверное, наиболее правильно мыслить в ключе математической логики. Но будет ли это показателем существования самого мыслящего. Ведь правильное решение существует само по себе. Мыслитель в этом случае, является всего лишь передаточным звеном, исполнителем ответа на задачу. Примерно так механическое пианино озвучивает заданные ноты. Притом тут практически исключаются сомнения. «Дважды два – четыре»  существует само по себе и не зависит от того существую я или нет. И, скорее уж, в полном смысле как личность я в этом случае не существую. Ведь тут непонятно, кто я такой, чем я отличаюсь от других?  Быть может, я – тот школьник, кто решал эту задачу в первом классе, или я - это голова «профессора Доуэля»? Благодаря мышлению, иного человека можно убедить и в том, что он – гений, и в том, что он – полное ничтожество, то есть, его «Я» зависит от хода рассуждений, и от того же, очевидно, зависит степень его существования, которая может приближаться к нулю.
      Добавим к этому еще одно соображение. Мышление – это, прежде всего, работа с информацией, которая хранится в памяти разума человека. Без разума мышление – ничто. Соответственно, всякая информация – это всегда консервы прошлого, того, чего в сиюминутной реальности уже нет. А то, что осталось в прошлом, находится за пределами бытия, и потому есть самое настоящее «ничто». Отсюда следует, что когда мы мыслим, то наше мышление находится в плену прошлого, подобно мухе застрявшей паутине. Можем ли мы в этом случае говорить о своем подлинном существовании в сиюминутной реальности? Во всяком случае, о нашем сознании мы этого сказать не можем. Эту мысль подтверждает феномен, когда вы после долгих размышлений, вдруг обретаете свежий взгляд на мир, как после отсутствия в нем. Но тогда есть сомнение по поводу нашего существовании в  момент раздумий.
    Между прочим, компьютер тоже мыслит. Он проделывает логические операции практически без ошибок быстрее и лучше, чем человек. При этом он, конечно, существует. Но существует не как человек. Отсюда получается, что человек отличается от компьютера тем, что ошибается и сомневается. И значит, мыслить по-человечески означает ошибаться и сомневаться. Очень возможно, что только в этом случае у человека сохраняются признаки его личности.
      «Мыслю – значит сомневаюсь». Вот к какому выводу мы приходим при развитии идеи Августина-Декарта. То есть, мы вернулись в исходную точку, где мышление заставляет нас сомневаться даже в том, что мы живем. И, пожалуй, это естественный результат наших рассуждений. Ведь без разума мышление – «ничто, которое ничтожит».

5.
    Однако не будем лукавить. Мы же знаем, что философы обычно не отделяют разум от мышления. И хотя любому ребенку известно, что животные вполне разумны, и порой даже разумнее человека, ученые называют человека «Homo sapiens, когда правильнее назвать человека «un uomo politico», «человек мыслящий». Похоже, Декарт был в плену стародавнего заблуждения о том, что чувства не имеют отношения к разуму. Но тогда как быть с его фразой: «Человек – это мыслящий разум»? Ведь это означает, что бывает разум немыслящий. Казалось бы, на этом основании Декарт должен признать животных разумными тварями. Но вот, что он нам сообщает:
    «Сороки и попугаи могут произносить слова, как и мы, но не могут, однако, говорить, как мы, т. е. показывая, что они мыслят то, что говорят, тогда как люди, родившиеся глухонемыми и лишенные, подобно животным, органов, служащих другим людям для речи, обыкновенно сами изобретают некоторые знаки, которыми объясняются. Это свидетельствует не только о том, что животные менее одарены разумом, чем люди, но и о том, что они вовсе его не имеют».
      Отсюда ясно, что под разумом Декарт понимает только мышление. Но Декарт все-таки философ и не настолько наивен, чтобы думать, будто рассудок – это только логические операции и способы работы с информацией. Поэтому он говорит:
      «Мышление включает чувства, ощущения, умственные образы. Мышление – соединение всех ментальных процессов. Все движения воли, ума воображения и чувств – это мысль. Мыслящая вещь понимает и постигает, но иное – выносить суждение».
        Он даже говорит о двух уровнях разумения: уровень «интуитивного постижения» и уровень «вынесения суждения». Интуитивное постижение он отождествляет с  восприятием, а вынесение суждения, по его мнению, зависит, от воли. И тут он, как будто, на правильном пути. Мышление, действительно, способно подчинять себе волю как приводной ремень всех действий человека. Но Декарт делает волю определяющей инстанцией решений. По его мнению, сказать, что дерево существует – это акт воли. И значит, воля ответственна за ошибки человека. При этом он говорит:
     «Свобода воли – образ божий в человеке. Человек ошибается при вынесении суждения, тут или ошибка, продиктованная волей или прирост знаний. Эта свобода избирающая, сознательная». 
         Казалось бы, у нас есть  повод отнести «сомнения» в область «интуитивного постижения», но похоже, Декарт скорее согласится приписать сомнения воле, чем чувствам, которые считал произведением тела.
        Так что, если со времен Платона считалось, что человек – это некая духовная сила и тело, то у Декарта человек – тело и мышление. Если вам это кажется не принципиальным, то позвольте вам напомнить, что душа дарована человеку Богом, а мышление у Адама появилось, после знакомства со Змеем Искусителем.
       Между прочим, как и Платон, Декарт относится к телу без особого почтения, говоря:
      ««Мы – это не тело. Тело – это не я. Я только мысль. Суть человека - не образование, не накапливание знаний, а мышление само по себе».
       Кстати, фразу "Тело - это не Я" в свое время изрек греческий теолог Ориген. Он, конечно, под "Я" подразумевал разумную душу, или разум, который, как известно, может существовать без мышления. Но Декарт не стесняется распорядиться классической фразой по-своему. Без лишних сомнений, он ставит мышление во главу бытия и даже над самим бытием.
       «Из того, что я сомневался в истине других предметов, ясно и несомненно следовало, что я существую, - сообщает Декарт. – А если бы я перестал мыслить, то, хотя бы все остальное, что я когда-либо себе представлял, и было истинным, все же не было основания для заключения о том, что я существую. Из этого я узнал, что я – субстанция, вся сущность, или природа, которой состоит в мышлении, и которая для своего бытия не нуждается ни в каком месте и не зависит ни от какой материальной вещи».
        Вот вам ложь мышления во всей его отчужденности и гордыни. Оно, как будто, ни отчего не зависит, а значит, и возникло из ничего. Для здравомыслящего человека такая мысль кажется нелепой. Ведь ясно же, что мышление невозможно без объектов осмысления, которые, между прочим, и формируют само мышление с его понятиями, представлениями и алгоритмами решений. Притом Декарт вовсе не отрицает реалии действительности. Но логика развития идеи сомнений (релятивизма) приводит его к выводу о сомнительности всего, и значит, реальность может быть совсем иной или ее может совсем не быть.
        Вместе с тем, чтобы сомневаться, необходимо что-то познать и научиться хотя бы сомневаться. Притом сами сомнения должны быть несомненными, иначе неизвестно сомневаешься ты или это что-то другое.
      Очевидно, одним из фундаментальных свойств мышления является стремление к математической  законченности, к мертвящему абсолюту. И это неудивительно, поскольку абсолют, в своей сущности, и есть ничто. Ничего более совершенного, чем ничто, не существует. Эту мысль, как будто, доказывает сам Декарт, говоря:
    «Раз я сомневаюсь, значит, мое бытие не вполне совершенно, ибо я вполне ясно различал, что полное постижение – это нечто большее, чем сомнение, я стал искать, откуда я приобрел способность мыслить о чем-нибудь более совершенном, чем я сам, и понял со всей очевидностью, что это должно прийти от чего-либо по природе действительно более совершенного».
      Как вам нравится эта фраза: «полное постижение – это нечто большее, чем сомнение»? Разумеется, большее. И даже, как будто, прямо противоположное. Но это только на первый взгляд. Ведь, если сомнения в сущности своей – есть ничто, то полное познание вообще невозможно, хотя бы потому, что «все течет, все изменяется», притом в каждое мгновение.  Так что, тут неизвестно, что и в каком смысле больше: «полное постижение» или «сомнение»?
      По здравому разумению, идея совершенства следует из простого сопоставления лучшего и худшего.  Математическая логика, которая является идеалом мышления, как раз и начинается с понятия большего и меньшего. Поэтому логика подсказывает нам возможность наивысшего, абсолютного знания. То есть, представление о совершенстве формирует наше мышление, а вовсе не какая-то потусторонняя сущность. Впрочем, почему бы не признать само мышление потусторонней сущностью.  Что же касается сомнения, то оно, как я уже говорил, находится в сфере разума. Ведь само мышление не сомневается. Но зато мышление начинается с ничто страхов и сомнений. И в этом существо его диалектики.
     С другой же стороны, мы знаем, что логос разума также стремится к идеалу красоты, но этот идеал заключается в гармонии. Поэтому красота безотносительна и зависит от способности субъекта  воспринимать прекрасное. Так что, понятие о совершенстве не обязательно следует из осознания человеком своей ущербности или сомнений. Но это совершенство сущностно отличается от мертвого абсолюта, вычисленного логикой.
      Впрочем, идея о том, будто представление о совершенстве дано человеку кем-то свыше тоже не является открытием Декарта. Она принадлежит Сократу, или Платону. Но, как видно из текста, Декарт об этом скромно умалчивает.
      Зато теперь понятно, куда ведет мышление нашего выдающегося плагиатора. Вопреки уверениям Гегеля, здравый смысл нам подсказывает, что из «ничто» не может получиться нечто. Но наверняка, «ничто» способно порождать «ничто». Поэтому мышление, которое философы любят представлять в чистом виде, хотя в природе «чистого мышления» не бывает, закономерно приводит к понятию  совершенства и абсолюта, существующие лишь как абстракция. Этот ход мысли Декарта мы и наблюдаем в следующих его рассуждениях:
      «Поскольку неприемлемо допускать, чтобы более совершенное было следствием менее совершенного, как и предполагать возникновение какой-либо вещи из ничего, то я не мог сам ее (идею совершенства) создать. Таким образом, оставалось допустить, что эта идея была вложена в меня тем, чья природа совершеннее моей и кто соединяет в себе все совершенства, доступные моему воображению,– одним словом, Богом».
      Как видите, все в этом утверждении сомнительно и  спорно, кроме мысли о том, что «ничего нельзя создать из «ничто». Но как раз это и отрицает Декарт, утверждая, что  все «несовершенное следует из совершенного», чем в идеале является «ничто». Так Декарт одним махом зачеркивает возможность эволюции в природе, когда из примитивных организмов развиваются высокоорганизованные, а также и само познание, которое, как известно, начинается с азов. Между тем, сам Декарт, не смотря на свои несовершенства, позволяет себе открывать истины. Правда, тут он ссылается на помощь Бога. Но тогда каков же Бог Декарта?

6.
    «Бог – учит Декарт, - совершеннейшее существо – есть, или существует, по меньшей мере, настолько же достоверно, насколько достоверно геометрическое доказательство».
        По нашему мнению, таким совершенством обладает «ничто». Но у Декарта это, конечно, мышление. Притом мышление, которому против ожидания не свойственно абсолютное сомнение, а наоборот, этому мышлению присуще совершенное всеведение. Разумеется, такому богу не свойственны ложные «чувства, ощущения и умственные образы», которыми питается мышление самого Декарта.
    «Для того чтобы познать природу Бога насколько мне это доступно, - пишет Декарт, - мне оставалось только рассмотреть все, о чем я имею представление, с точки зрения того, является ли обладание ими совершенством или нет, и я обрел бы уверенность в том, что все то, что носит признаки несовершенства, в нем отсутствует, а все совершенное находится в нем. Таким образом, я видел, что у него не может быть сомнений, непостоянства, грусти и тому подобных чувств, отсутствие которых радовало бы меня».
    Такой, лишенный всех чувств, Бог вряд ли способен любить или ненавидеть столь несовершенного человека. Но тогда в чем же так уж совершенен бог Декарта? При отсутствии всяких вредных и ложных чувств, а значит, очень возможно, и тела, он, очевидно, представляет собой ту же субстанцию, из которой состоит мышление самого Декарта. Но, если вы помните, сам же Декарт утверждает, что «мышление  включает чувства, ощущения, умственные образы». Получается, что без этих атрибутов бог Декарта – есть «чистое мышление». Но тогда как представить себе совершенство чистого мышления? Ведь наше мышление, например, во многом зависит от количества знаний, полученных нами из опыта и других источников, в том числе, из ощущений. Откуда же у бога взялись все эти сведения до того, как он все создал? Остается предположить, что он взял их из ничего, и притом до того, как начал мыслить. Но и в этом случае остается вопрос, в чем совершенство его мышления? Быть может в быстроте обработки информации? Тогда она должна быть мгновенной. Но разве совершенство мышления заключается в скорости решений? Тогда следует допустить, что бог Декарта знает абсолютно все. Но разве возможно знать абсолютно все, особенно в условиях, когда бог сам абсолютно все и создает? То есть, если он совершенен, то он бесконечно изобретателен, и придумывает все больше и больше, и то, что он знает в данное мгновение, в следующее уже не знает, а едва узнает, его осеняет следующая идея, и он снова экспериментирует и конструирует.  Это напоминает известный парадокс, где загадывается, может ли бог создать такой камень, который не сможет поднять сам. Этот парадокс решается просто. Бог способен создать такой камень, но этот камень он будет создавать вечно. Так что, у него не останется времени его поднять. Вот, и у нас получается, что бог Декарта не может мыслить. Оно и понятно, чего же еще можно ждать от «ничто».
      Впрочем, сам Декарт утверждает, что для реализации своего совершенства богу достаточно было изобрести основные физические законы. Поэтому Бог Декарту представляется, вроде часовщика, создавшего механизм, которым является природа и человек. И так же, как часовщику, нет нужды участвовать работе часов, так и Богу нет необходимости заведовать процессами бытия.
      Так Декарт приходит к идеи деизма. Напомню из словаря:
    «Деи;зм — религиозно-философское направление, признающее существование Бога и сотворение мира им же, но отрицающее большинство сверхъестественных и мистических явлений. Большинство деистов полагают, что Бог после сотворения мира не вмешивается в полагание событий; другие деисты считают, что Бог всё же влияет на события, но не управляет ими полностью».
      Возможно, Декарт самостоятельно пришел к деизму, но имея дело с нашим любителем сомнений, стоит заглянуть в словарь, где сообщается:
    «Идеи деизма связаны с концепцией естественной религии, сформулированной Жаном Боденом в произведении «Беседа семерых о сокровенных тайнах возвышенных вещей» в 1593 году. Первым документом деизма считается сочинение «Трактат об истине…» Э. Герберта Чербери (1624)».
      Думается, Декарт вполне мог ознакомиться с этим трактатом.
      Ну, а разобравшись с сущностью бога, притом, как видно, с его же, бога, подсказки, Декарт сообщает:
     «Что касается мыслей о многих других вещах, находящихся вне меня,– о небе, Земле, свете, тепле и тысяче других, то я не так затруднялся ответить, откуда они явились».

7.
      И Декарту понятно, например, что мир материален.
       «Материя – это движущаяся протяженность», - объясняет он.
        Эта «протяженность», по мнению Декарта, имеет длину ширину и глубину, бесконечна, состоит из корпускул, мельчайших частиц, бесконечно делимых и взаимодействующих между собой. По-моему, даже в ХУ11 веке в этой идеи не было ничего нового. Правда Декарту почему-то понадобилось заявить, будто природа материи исключает пустоты, содержанием которых является «ничто». То есть, он не оставляет места дьяволу, тому «ничто», которое по мнению теологов «ничтожит». Отчего же так категорично и сурово? А может быть, как раз оттого, что теперь место ничто во главе бытия. Однако это не изменяет природу "ничто", и значит, даже там оно отсутствует. Может, потому на вопрос некоего кальвиниста о том, где находится Бог, Декарт ответил: «Нигде». Говорят, что после этого Декарта стали называть «Нигдей».
      Впрочем, некоторые исследователи творчества Декарта находят в его трудах признаки пантеизма.  На эту мысль наталкивает, например, утверждение Декарта о том, что в отличие от «конечного» человеческого мышления мышление бога «бесконечно». Правда, лично я не понимаю, как мышление может быть бесконечным. Во всяком случае, ясно, что Декарт говорит о существовании двух субстанций: «протяженности» и «мышления». Это как раз то, что опровергал Спиноза, говоря, что двух субстанций не может быть.
      Тем не менее, решив вопрос  субстанции, Декарт берется открыть законы физики. Он, например, понимает, что, если материя – движущаяся протяженность, то она должна сохранять свое движение. Так логика подсказывает ему идею закона сохранения энергии, закона прямолинейного движения, и закон действия и противодействия. В этом, ему, разумеется, помогает его научный метод. Правда, кое-что из его открытий  историки науки приписывают стараниям Галилея, а кое в каких картезианских идеях усомнился Ньютон, говоря: «мы гипотез не измышляем».
     Особенно, Ньютону не нравилась гравитационная теория Декарта, где он объяснял земное тяготение вихревым движением тонкой материи, или эфира вокруг планеты. Кстати эта вихревая модель могла бы объяснить условия образования элементарных частиц, как это делаем мы в нашей "креативной философии", но признание энергии подлинной субстанцией посягало бы на его веру во всевластие мышления. Этого не допускало само мышление Декарта.
      Тут следует заметить, что, чем дальше Декарт развивает свое учение, тем больше возникает сомнений в его приверженности методу открытия истин. Так, например, отделив от тела человека его мышление, он фактически поставил их по разные стороны разума. Это потребовало объяснение того, как независимая от тела субстанция мышления, взаимодействует с протяженностью? Говорят, этим вопросом заинтересовалась принцесса Фальтцкая. Тогда Декарт ей пояснил, что это происходит по средствам некой «шишковидной железы». Думаю, Декарт не был уверен в существовании такого органа, поскольку в других случаях он ссылался на посредничество Бога, или души, которую он, разумеется, представлял тоже мыслящей сущностью. Вот, что он об этом говорит:
      «Затем я описал разумную душу и показал, что ее никак нельзя получить из свойств материи, как все прочее, но что она должна быть особо создана, и недостаточно, чтобы она помещалась в человеческом теле, как кормчий на своем корабле, только разве затем, чтобы двигать его члены; необходимо, чтобы она была теснее соединена и связана с телом, чтобы возбудить чувства и желания, подобные нашим, и таким образом создать настоящего человека. Тогда как, зная, сколь наши души отличны от душ животных, гораздо легче понять доводы, доказывающие, что наша душа имеет природу, совершенно независимую от тела, и, следовательно, не подвержена смерти одновременно с ним. А поскольку не видно других причин, которые могли бы ее уничтожить, то, естественно, из этого складывается заключение о ее бессмертии».
    Аким образом, Декарт как будто не отрицает того, что душа в человеке присутствует и даже «возбуждает чувства и желания». Идея такой разумной души известна еще от Платона. Но понимая разумность как умение мыслить, Декарт не отделяет душу от мышления, делая их единой субстанцией. Как ни странно, в результате этой операции по склеиванию души и мышления идея Декарта приобретает наглядную достоверность. Ведь согласитесь,  мышление позволяет нашей душе существовать в пространстве мысли, хотя бы, например, в форме литературных произведений, что несомненно является модусом бессмертия. Правда, как я уже не раз напоминал, без разума мышление – ничто. Оно является дополнением разума. И именно логос разума, а вовсе не само мышление или воля принимает конечные решения. Поэтому художественные произведения - заслуга не столько мышления, сколько разума.
    Когда Декарт говорит о мышлении, то он говорит лишь о результате деятельности разума. Точно так же, он мог бы говорить о листьях, которые невозможны без самого дерева, но поскольку листья существуют, дерево подразумевается.
8.
      Словом, главная ошибка Декарта состоит в том, что он плохо себе представлял разницу между мышлением и разумом. Отсюда вся путаница и все противоречия в его учении. Между тем, сущностью разума в нашей "креативной философии" признается творчество. В этом случае мышление является инструментом такого творчества, как  скрипка для музыканта. Без скрипача
скрипка мертва. Но и не всякий скрипач способен извлекать из своего инструмента красивую музыку. Иную музыку лучше не слышать. Точно также не всякий продукт мышления следует считать достойным существования. С этих позиций гораздо справедливее звучит фраза: «Я творю прекрасное – значит я существую».
    Для того, чтобы мысль была красивой, очевидно, необходимы некоторые условия в логосе разума. Думаю, такими условиями является гармония. Эта гармония может нарушаться, в том числе и мышлением, когда мышление привносит ошибки в структуру логоса. Подобные ошибки способны внести и ложные философские учения. Ведь как сказал Марк Туллий Цицерон: «Философия – культура души».

9.
   Мне кажется, я привел достаточно доказательств того, что воззрения Декарта во многом ошибочны. Но, по-моему, эти ошибки слишком очевидны для великого ума. Скорее, в своем учение Декарт преследовал определенную цель, которую ему указывало его собственное мышление. Примерно так Христофору Колумбу мерещились берега Индии, которые он пытался достичь путем, подсказанным ему географом Паоло Тасканелли. Как мы знаем, во время путешествия Колумбу пришлось укротить множество своих сомнений в правильности столь рискованного маршрута. Но  авантюра Колумба оказалась вполне успешной. Кстати, Новое Время в котором Декарт создавал научные труды, известно в истории своим духом авантюризма. И очень возможно, что именно этот дух наполнял паруса вдохновения Декарта, обещая ему «Terra incognita» новых открытий в науке. По общему признанию таковое открытие состоялось. Но на самом деле Декарт открыл то, чего не хотел. Абсолютизировав мышление и отождествив его с сомнениями, Декарт  показал диалектичность рассудка и его тяготение отрицать разум. Я думаю, это и было новым и важным словом в философии.