Три картошки для Золушки

По-моему, это моя свадьба..
Меня, молоденькую невинную девушку, выдают замуж за красивого состоятельного мужчину, лет сорока пяти.
До этого дня мы никогда не видели друг друга. Я не местная, меня сегодня привезли. И я здесь в первый раз... Такова традиция этой культуры.

Даже моих родителей тут нет. Может быть их вообще у меня нет. По крайней мере, я не чувствую, какой-то близости родства...
И сегодня, я первый раз в обществе моего нового мужа, и среди этих людей.
Я одета в красивое, серебряное платье. Похожее на грузинский народный костюм. Он одет свежо, но гораздо скромнее, чем я- в белую новую рубашку и стального цвета брюки. Я объясняю себе, что это его не первый брак, и вероятно это не может быть пышный праздник. А скорее, что-то похожее, на обычную традиционную вечеринку. Что в его возрасте свадеб не играют. Я вообще не знаю пока, что происходит. Потому, что недавно только приехала, и мне ничего не объяснили. Да, и местный диалект я понимаю, только в общем. Это не мой язык.

Помещение, где мы находимся, большое, но не украшеное. Нет ни цветов, ни подарков  Люди приветствуют меня улыбками, кивками, и каким-то, понимающими взглядами.

Стоп... Это не свадьба!..
Вдруг, я понимаю, что это празднование его, сейчас бы сказали, развода.

В центр большого зала с множеством гостей, розгами, с бранью выталкивают его “старую жену”.

Это женщина лет 36-ти, одетая в подчеркнуто неопрятный костюм. С растрепанными волосами, и краской, на её лице и руках, изображающей какую-то неизлечимую болезнь.

Люди смеются. Обзывают её старой клячей, свиньей, неряхой, развалиной, прокаженной, дурной, не способной родить наследника... и ненасытной стервой.... Некоторые кидаю в нее едой.

Костюмированные стражи разыгрывают избиение её розгами и пинками, пока она валяется по полу, и якобы ревёт.

Женщина прячет своё лицо в пол, потому, что еле сдерживает смех. А по роли, ей положено играть мучения избиенной и умирать от смертельной болезни. Но, даже сквозь весь этот костюм, и комья краски на ее коже и в волосах, видно, что она обладает здоровьем богатой женщины, за которой хорошо ухаживали и ценили..

В какой-то момент, женщина начинает ползти в мою сторону. Играть, что целует мне ноги, и просить сберечь её дочь. -Девочке всего 17 лет! Она ни в чём не виновата! -кричит «Старая жена».

Мне самой, по-ощущениям, меньше,... Лет 15... Но я, кивая, даю согласие.

Женщина кидается в ноги, нашему с ней мужу. И умоляет, теперь, его, о пощаде и снисхождении. Некоторые люди вокруг, начинают просить за нее. Вспоминая всевозможные факты её жизни, и что, в принципе, её есть, за что уважать.

Начинается торг по поводу назначения ей пенсии, до конца её, одинокой теперь, жизни.

Периодически, кто-то из толпы подкидывает новые идеи её заслуг. Как добропорядочной жены, цена её содержания повышается. И, в конечном итоге, нарастает довольно приличная сумма. Все умолкают, идеи заканчиваются.

Женщина, все ещё, играет оскорбленную и униженную. Но видно, что суммой она, на самом деле, более, чем довольна. Ровно, как и люди вокруг, удовлетворены. А некоторые, судя по всему, её родственники, и вовсе, восхищены и завидуют. Кто-то, даже, тихо возмущается. Явно считая, что так много она не заслужила...

Все ещё, причитающую "старую жену" выталкивают из зала. И начинаются развлечения, в виде игр на тему семейного благополучия. А скорее, а-ля ”Как жить дальше, на то, что осталось”...

Люди активно веселятся в разного рода конкурсах с тамадой.

В последней игре, нужно набрать себе побольше картофелин из принесенных мешков. И удерживать их на себе, без участия рук, прыгая, пока играет музыка.
Я знаю эту игру!

По традиции, нужно постараться удержать на себе три картофелины. Как символы Достатка, Здоровья и Согласия в семье.

Но традиция себя изжила, никто не относиться больше к ней серьезно. Люди просто дурачатся, скачут, толкаются, выбивая друг у друга картошку, роняют её и смеются.

Я прыгаю вместе со всеми, но краем глаза слежу за мужем. Который во всю, делает вид, что играет, как все. Но старается скрыть, что у него, все ещё, есть картофелины...

Музыка играет довольно долго, люди запыхались, многие остановились, вспотели. Но музыканты, зная, что это завершающая игра, переходят на какое-то нытье, и потом вдруг, снова громко подрываются в бешаный темп...

Когда музыка, так же, непредсказуемо резко обрывается, весь пол усеян картошкой. Люди смеются, пытаются отдышаться... Несколько человек выходят вперед, и демонстрируют оставшиеся у них картофелины. Один мужчина показывает две, и человек шесть- по одной. Все хлопают. Мой муж стоит среди других людей, которые остались без картофел. Он тоже хлопает, кричит - Браво!..
Потом все расходятся.

Нас провожают к большому дому. Меня заводят внутрь, полу-затемненных комнат. Прислуга молча показывает мне мою. Я захожу туда, и меня оставляют одну.

Прячась за бордовыми бархатными гардинами на окне, я подглядываю за мужем, оставшимся во дворе.

Он, думая, что его не видят, достает
три, среднего размера картофелины, из-за пазухи рубашки. Которые, всё это время прижимал локтем, держа кафтан на согнутой руке.

Он скидывает свои легкие туфли, типа макасин. И суёт в них картошку. Держа своё богатство в руках, босиком уходит. Через большой, покрытый плиткой двор, в другую часть дома.

Я сажусь на кровать с большим балдахином, я устала.
Все утро меня везли в экипаже, в этом красивом, но тяжелом наряде, и сразу «с корабля на бал»...

Я расстегиваю верх платья, и, тоже, достаю три картофелины, упрятанные в стоячий воротник под моими длинными, заплетенными в нитки жемчуга, волосами. Как, и муж, я выбирала картофелины небольшие... Я падаю на кровать, и сую под многочисленные подушки мои: Достаток, Здоровье и Согласие .
И вскоре засыпаю, так ...


....

Следущие дней десять, я провожу в одиночестве.
Я хожу по дому, читаю, гуляю в саду. Мне прислуживает старый евнух в длинном фартуке. Как юбка замотанном, вокруг его полного, сутулого тела... Сперва, я принимала его за бабку. Но потом поняла, что это мужчина. Молча, он приносит мне еду, иногда пишет что-то на бумаге. Я поняла, что он без языка.

Мой муж живет в другой части дома, куда мне нельзя. Иногда я вижу его из большого сада, возвращающегося откуда-то домой.
Его дочь, тоже живёт в этом доме. И другие девочки и женщины. Но отдельно от меня.
Периодически, я вижу их в саду. Они шепчутся обо мне, но они не пытаются сблизиться. И я, тоже.

Мне не нравится его безвкусная дочь, и весь этот маскарад с её матерью. На что ещё, согласны женщины ради денег?

С трудом, я давлю желание превознестись. И свою, нарастающую интеллектуальную гордыню относительно них, выбирая книги для чтения, посложней.

Вообще же, я полностью предоставлена своим пятнадцатилетним фантазиям и догадкам, девушки, не знавшей мужчин, о жизни моего мужа. И очень скоро, они делают свое дело- я заключаю, что он мне интересен...

Я восстанавливаю в памяти его отстраненное спокойствие, и зарождающегося в нем ханжу, скрывающего, как я чувствую, мужчину эмоционального и глубоково. Его стать и сдержанность. В нем тихо бушует магнетизм, человека раскрывающегося не сразу... Только создающего впечатление скромного, или даже застенчивого. Что, сети лишь, самовоспитания, расставленные для других. Заключаю я...

В моих глазах стоит картина мужниного (как быстро я привыкла к этому слову), ставшего мальчишеским вдруг, счастливого лица, когда он доставал свои утаенные картофелины. Я видела его, все ещё, мускулистую грудь, сквозь расстёгнутую сорочку, натянувшуюся на пирамиде его плеч и руках... Как буд-то, оставшись одним, он молодел и перевоплощался в кого-то другого. Темпераментного и живого, тайно существующего в нем.

Периодически я поглядываю туда, где видела мужчину моего, сквозь оливковые деревья, проходящим к дому. Иногда обманываясь шевелением листвы, от подувшего вдруг ветра... Как ловко сознание дорисовывает детали, когда их хочется дорисовать.

Это одиночество здесь, странным образом привязывает меня к нему. Вынуждает думать о нем, вероятно гораздо больше, чем, если бы он был рядом...

Наконец, меня снова одевают для какого-то праздника. Везут в город.

На улице тепло и, по-весеннему, хорошо. Много радостных людей... Мы гуляем в небольшой компании, встречаем каких-то знакомых мужа. Некоторые оценивающе смотрят на меня. За эти дни, по их мнению, я должна была стать женщиной, и ублажать своего мужа, какими-то конкретными ласками в их собственном представлении...
В реальности же, муж, даже сейчас, не обращал на меня никакого внимания. Между тем, как, то и дело, я ловила на себе взгляды. Фантазирующих в своей похоти на счет моего медового месяца, молодых и старых, кобелей.

Проходя по праздничному базару, наша компания, встретила ещё знакомых. Кормилица несёт их мальчика, годика полтора. Женщины тискают хорошенького наследника. Один мужчина, кивнув в мою сторону, саркастично подмигнул моему мужу:
– Новая-то, парня носит уже?.. .
- У меня дочери семнадцать лет. -молча, я тоже съязвила ему в ответ. Пока муж мой, начал с натянутым безразличием разглагольствовать, о том, как много женщин в этом мире, могут это сделать, и, какие ещё его годы.... А люди переглядываться, и закатывать глаза у него за спиной...

Потом о мальчике все забыли, потому, что устремились скорее на площадь, к начавшемуся представлению. Я отстала от всех, и пошла по улице в другую сторону.

Одиночество в толпе, такое знакомое мне.
Похоже, уже много жизней, у меня не было ни друзей, ни родного чувства в семье...

Нет, оно не тяготило меня, я ведь, даже, не знала, как это, когда это не так...

Я вышла к морю. В небе мигала первая звезда. Блики заходящего солнца, танцевали эльфами на воде. Вдали раздавались голоса счастливых людей, доносились обрывки мелодий. А здесь вся грандиозность этой природы, была для меня одной...

Прищурив глаза, я увеличивала искринки танцующих эльфов, и слушала крики чаек... Горячий воздух целовал мои затылок. И тихо спрашивал меня, рожу ли я сына.

Я ответила:
-Рожу... Рожу тому, кто принес домой три картошки.

Воздух развернул меня к себе. В его глазах, снова горела мальчишеская страсть, утаителя картошек... Неспешное солнце закатилось в мои первый поцелуй. И я бы, так хотела его, ещё...

Но, сын разбудил меня.