Необычный диалог или таежная шиза

                               
Вспышка нестерпимо белого света  и вслед за ней страшный громоподобный удар опрокинул тишину ночи. Тайга отозвалась перекатами грома, отражающимися от соседних хребтов, треском падающих деревьев, всепоглощающим гулом. И эта какофония звуков, порожденных катастрофой, заполонила собой и землю, и небо. Вспышка света была недолгой, каких-то две-три секунды, но после нее ночь уже не смогла зачернить все вокруг, как было прежде. Звезды на небе стали не такими яркими, а небо налилось каким-то молочным цветом. В верховьях левого притока Тазы, откуда и налетел этот вихрь света и звука, небо стало наливаться краснотой. Горела тайга.
 
Чувство непоправимой утраты овладело всем моим существом. Одна мысль заполонила мое сознание – катастрофа! Это конец. Я остался один. И никто ничего не узнает! Как самонадеянно и глупо все произошло. Господи! Но как же так? Ведь этого не должно было случиться. Все было заранее предусмотрено,  рассчитано на основании многолетнего опыта.
Сжав голову ладонями я опустился на ствол упавшего дерева. «Что теперь делать, – прошептал я сам себе, – что делать? Откуда-то извне в голову вкралась другая мысль:  «А что, собственно говоря, происходит? Кто этот человек, сидящий на стволе поверженного дерева? Это я или кто-то другой? Если это кто-то другой, тогда где же я?

Голова стала тяжелой, нестерпимо потянуло на сон. «Нужно хорошенько отдохнуть, выспаться. Ведь не зря люди говорят, что утро вечера мудренее. Спать, спать». Вокруг поплыли  клубы тумана, постепенно поглощая деревья, кусты и меня самого.
Проснулся я от громкого лая собаки. По многолетней привычке рука автоматически потянулась к ружью, которое всегда во время таежных ночевок у костра лежало у меня под боком. Охватив его холодный ствол рукою, я окончательно проснулся. Костер давно погас, и спину холодило утренним морозцем. Мой охотничий друг и напарник Ловкий азартно лаял метрах в ста ниже по ключу, возле которого я и ночевал. Солнце уже где-то близилось к горизонту, чтобы выглянуть из-за него и согреть все и всех своими лучами. Небо было чистым и кое-какие звезды еще продолжали гореть в его светлеющей голубизне.

Сев на настил из тонких жердочек, укрытых пихтовыми лапками, я сгреб палкой остатки кострища на середину, и быстро раздул огонь. Вскоре жаркое пламя отогнало от меня противный озноб, и я смог спокойно  просмотреть крону кедра, на которую так старательно лаял Ловкий. Но дерево было в расцвете сил, и густая крона скрывала неизвестно кого: то ли соболя, то ли белку, а может быть, и глухаря. Захватив ружье, я пошел на лайку. Собака, услышав меня, залаяла еще азартнее. Глухарь, а в кроне прятался именно он, не выдержал нарушения таежного покоя со стороны собаки  и приближающегося человека, сорвался со своего укрытия и черной тенью замелькал среди деревьев, спасая свою жизнь.

Я невольно вскинул ружье, но в последний момент удержался от выстрела. Лишних пять-шесть килограммов веса для меня были ни к чему – ведь еды у нас было еще достаточно. Ловкий рванулся вслед за птицей, но вскоре возвратился обратно.
– Что, не догнал? – погладил я по голове Ловкого, и он довольно прикрыл глаза – мой сотоварищ по охоте явно был не прочь, чтобы эта процедура продолжалась как можно дольше. – Хороший собачка, хороший, приговаривал я, как бы извиняясь при этом, что упустил такой лакомый кусок.

Возвратившись к костру, мы с Ловким позавтракали тем, что  было у меня в походном мешке, и вскоре, приторочив мешок на панягу и забросив ее за плечи, я пошел  вверх по склону на юго-восток, поднимаясь с долины Мандыдуя на водораздел с Тазой. Здесь по старым гарям, затянувшимся уже густым березняком, есть хорошо натоптанная тропа к зимовью, которое лет десять тому назад было нами построено на небольшом ключе. Этот ключ являлся притоком Тазы и брал свое начало из громадного калтуса,– так у нас называют большие  верховые болота среди пока еще нетронутой человеком тайги.  К этому зимовью я и должен был дойти вчера, Но немного не рассчитал, и ночь застала меня в ключах Мандыдуя – небольшой реки с удивительно прозрачной и холодной даже в июльскую жару водой.

Впрочем, как ты не рассчитывай, таежная тропа всегда способна подбросить тебе нечто такое, что все твои расчеты окажутся напрасными. Хотя вчера главной помехой для меня, моего хода, оказалась головная боль, которая неожиданно овладела мною, не давая уснуть у костра, заставляя ворочаться с боку на бок. Но даже когда я, наконец, уснул, меня одолели какие-то нелепые сны, которые закончились падением какого-то небесного тела на левом берегу в верховьев таежной речки Таза. Вспышка и грохот от этой катастрофы были в моем сознании настолько отчетливыми, что проснувшись, я стал искать в ночном небе зарево от лесного пожара и поверженные взрывной волной деревья. Не обнаружив ни того ни другого, я с облегчением вздохнул. И вот теперь привычно перешагивая через замшелые стволы давно упавших деревьев, я невольно улыбался про себя, сравнивая их со стволами недавно поверженных сосен и кедров, которые видел во сне.

До тропы было еще километра полтора, если идти напрямую через одну из голых сопок, которые маячили впереди. Когда-то, лет пятнадцать тому назад, мне пришлось побывать на вершине одной их этих сопок. Вид оттуда открывался замечательный. Хорошо просматривались долины  Мандыдуя и Тазы, и даже водораздел рек Тазы и Чукши. Еще тогда я заметил, что в том районе нельзя пользоваться компасом, поскольку  его стрелка смотрела куда угодно, но только не на север или на юг. Мне тогда пришлось уходить оттуда в довольно сильную метель. Я пошел по пологому склону на юго-запад, но через некоторое время компас снова приводил меня туда же, откуда я и уходил. Поняв чудачества компаса, я спрятал его в карман куртки и пошел вниз по пологому склону. Минут через двадцать хода компас начинал работать правильно, из чего я пришел к выводу, что где-то там располагается подземная кладовая железной руды.

День обещался быть хорошим: высокое небо, солнце, чистый воздух и никаких забот – что может быть прекраснее этого настоящего чувства свободы и единства с природой.  Нет, я совершенно не понимаю тех людей, которые заполучив отпуск в летнее время, проводят его в толкотне по вокзалам, аэропортам и гостиницам. По его окончании потом недели две приходят в себя и все же говорят, что прекрасно провели эти дни. Толи здесь, в тайге, осенью! Никаких тебе очередей в гостиницы или столовые.  Везде все свободно. Хочешь отдохнуть, поспать – пожалуйста. Разводи костер, стели себе постель и отдыхай под любым деревом, лишь бы рядом была вода. Захотел чайку испить – в любой момент можешь исполнить свое желание у любого ключика. Это ли не сервис высшего класса?  И главное, никогда не возникает даже мысли написать на кого-то жалобу за плохое обслуживание.

Размышляя подобным образом, я незаметно поднялся на уже знакомую мне сопку и, сбросив с плеч панягу, присел на нее, чтобы перевести дух – укатала сивку крутая горка. Вроде бы, и не так уж и высокая эта горка, но спина становится мокрой, пока доберешься до ее вершины. Вид с нее открывался, как я уже упоминал ранее, великолепный. Площадь старой гари покрылась молодыми деревцами, которые еще не скрывали собой элементов рельефа, и вся ее территория в северо-восточном направлении просматривалась  почти до самого горизонта, контрастно подчеркиваемого темной стеной тайги по правому берегу Тазы. На юге горизонт закрывал гребень хребта Кедрового, северная покать которого уже была укрыта темнохвойным молодняком, возрастам около семидесяти лет. На запад с видимым уклоном уходила долина Мандыдуя. Все притоки этой реки выдавали свое местоположение  темными полосами елей и пихтачей.

Внизу в стороне от моего хода показался Ловкий. Махами он пересек мой невидимый след и тут же резко изменил направление своего бега, взяв курс прямо на меня. Через минуту он уже растянулся на брюхе прямо у моих ног. Несмотря на небольшой морозец ему было жарко от бега в своей уже зимней шубе. Вокруг стояла такая тишина, какая может быть только в тайге в безветренную погоду. Она ощущается человеком, в данном случае мною, как нечто реально существующее. По-видимому, от нее у меня даже слегка закружилась голова – как будто мне недоставало городского шума и копоти.
«Нужно идти дальше», – подумал я, но эта мысль почему-то не сработала, и двигаться пока что совершенно не хотелось. Умиротворенность и покой  овладели мною, и я невольно прикрыл глаза.  Громкий лай собаки рядом вернул меня к действительности. Ловкий стоял возле меня и лаял мне прямо в лицо.

– Чего это ты? – удивился я, не понимая, что происходит. Ловкий залаял совсем по-другому, радостно, и лизнул меня прямо в щеку. Я отстранил его рукой и встал. В природе за это время произошли какие-то изменения. Солнце пригревало как и прежде, но что-то было не так. Я глянул на часы и вздрогнул – они показывали совсем не то время, которое ожидал увидеть я. На них часовая стрелка подбиралась к цифре три.

– Фу ты, дьявольщина, – чертыхнулся я, недоуменно рассматривая стрелку часов. Часы показывали время совсем не то, которое должно было быть.  Солнце тоже значительно перешло южную горбину Западного хребта. «Чудеса какие-то, – подумал я. – Неужели я уснул? – наконец, осенило меня. – Вот так дела. Такого со мной никогда не случалось, чтобы я даже задремал в тайге во время отдыха. Получается, что я проспал, сидя на паняге и прислонившись спиной к стволу дерева почти три часа, и неизвестно, сколько бы я еще спал, не разбуди меня собака». В порядке благодарности я погладил Ловкого по голове, забросил панягу за спину и поспешил на юго-восток, с намерением выйти на тропу еще по старой гари.
 
Идти вниз было легко, несмотря на преграждавшие мне путь обугленные стволы деревьев. Но этот неурочный сон в осенний день оставил после себя чувство тяжести в голове и какой-то неуверенности в себе. В чем она заключалась, мне было непонятно, но что она затаилась во мне, это я понимал. Стараясь больше не думать о происшедшем, я стал прикидывать свой дальнейший маршрут. Вопрос заключался в том, успею ли я до вечера  дойти до базы, до которой  предстояло преодолеть еще  десяток километров. Только тогда я мог быть уверенным, что до своего основного лесного жилища к вечеру следующего дня я доберусь точно.

Ловкий, бежавший впереди, вдруг резко рванул в сторону и скрылся в осиннике, который густо разросся слева от направления моего хода. Я остановился в ожидании дальнейших событий. В следующую минуту в осиннике раздался треск ломающихся сучьев, что свидетельствовало о том, что мы спугнули сохатого, который устроил себе лежанку в том осиннике. Зверь уходил вниз по склону в направлении ворот, так мы прозвали небольшое ущелье, между двумя стыкующимися хребтинами, через которые звери обычно и убегали в сторону поймы Тазы. Зная это, мы иногда отоваривали здесь лицензии на зверя, добывая его притом без помощи собак.

Отозвав обратно Ловкого, я прибавил шаг, и минут через двадцать оказался на тропе, которую мы часто использовали, а потому она было не только хорошо натоптана, но и расчищена. Преодолев ключ, тропа поворачивала вправо на девяносто градусов и дальше пролегала по старому кедрачу, под пологом которого обильно росла черника. Этот год был на редкость урожайным, и кустики черничника были обильно усыпаны крупными черными ягодами, уже, можно сказать перезрелыми, но еще достаточно прочно держащимися за веточки. 
 
Около часа я шел по старому кедрачу и вот, наконец, среди подлеска из молодых кедров и пихт показалась темная крыша зимовушки-времянки, которую когда-то срубили в этом месте так называемые варяги, охотники без определенных охотничьих угодий, а потому шатающиеся по чужим. Зимовье встретило меня сыростью и запахом прелого тряпья. Место для нее в свое время эти самые варяги выбрали довольно неудачное – сырое и хмурое. Громадные кедры и пихты подступали к нему почти вплотную, скрывая его от посторонних глаз, но и не давая солнцу прогреть его даже в июле месяце. Останавливаться в нем на ночевку мне абсолютно не хотелось. Уж лучше устроить ночуйку на каком-нибудь ключе в сосновом бору, чем дышать этой затхлой сыростью.

Еще около  часа я шел по тропе, ведущей к базе, окончательной цели моего сегодняшнего похода. Но я уже понимал, что добраться  туда засветло мне не удастся. Тем более, что две болотины, с темной грязно-бурой водой, которые поджидали меня впереди, преодолеть трудно и в светлое время суток. А посему я принял решение заночевать на небольшом ключе, протекающим в довольно углубленном русле, ориентированном с севера на юг. Здесь легко было найти место для ночуйки, защищенное от ветра. Проблем с сухими дровами не было, и вскоре яркий костер запылал в наступающих сумерках.
 
Устроив для себя настил из жердочек, я прикрыл его пихтовым лапником, и вот временный лагерь для ночевки был готов. Поужинав, я устроился  на своей лежанке и приготовился отправиться в царство Морфея, тем более, что усталость, несмотря на полуденный незапланированный роздых, стала снова меня одолевать. Ловкий устроил себе лежанку под большой елью на противоположной стороне костра. Скрестив передние лапы перед собою, он положил на них голову и, как мне, кажется, внимательно всматривался  в мелькающие языки пламени костра. О чем при этом собака думает, людям неведомо. Но для человека есть что-то гипнотическое в хаотичной пляске языков огня, придающей человеку уверенность даже среди дикой природы, заполненной различными превратностями  между жизнью и смертью. Постепенно какая-то нереальность происходящего вокруг стала заполнять мое сознание, отодвигая куда-то и костер, и весь прошедший день, и глухую тишину тайги. Перед глазами снова возник образ сидящего на валежине человека, охватившего в отчаянье голову руками. На его лице зримо проступали тоска и  боль от  утраты чего-то важного, сравнимого с самой жизнью, не оставив там место ничему другому. В это мгновение сон окончательно одолел меня, и уже не какой-то другой человек, а я сам сидел на упавшем дереве, и голову заполонила только одна мысль:  «Что же теперь делать? Что делать?» 

Вокруг простиралась зловещая тьма, полная шорохов невидимой жизни. Совсем рядом резко прокричал филин, и его пронзительный голос заставил меня сбросить оцепенение. «Нет, так дело не пойдет. Раскисать, значит погубить все дело, ради которого затрачено столько времени  и сил. В первую очередь нужно реально посмотреть на все происшедшее и составить хоть какой-то план дальнейших действий, чтобы заполучить возможность именно действовать в определенном направлении, а не сидеть здесь, в таежной глубинке, предаваясь отчаянью».

Наступило утро, но предрассветные сумерки тянулись дольше обычного из-за плотного дыма от горевшей тайги. Поскольку погода была безветренной, то дым растекался по распадкам белыми языками, заставляя все живое в тревоге покидать обжитые места. Человек, так и просидевший остаток ночи на валежине, поднялся и стал собирать рюкзак. Теперь я видел его как бы со стороны.  В его четких движениях сквозила уверенность, свидетельствующая о принятии какого-то решения. От былой растерянности не осталось и следа. Подойдя к ключу, он стал умывать лицо, черпая прозрачную холодную воду одной рукой, а второй придерживаясь за тонкий стволик молодой березки. В колеблющемся водном зеркале отражалось его лицо. Рассмотрев себя в этом зеркале, человек потрогал свои давно небритые щеки, вздохнул и, выпрямившись, отшагнул от ручья. Вскоре его фигура исчезла среди деревьев, обступающих в тайге все, даже само время. С верховьев Тазы по-прежнему ползли плотные клубы белесого дыма – таежный пожар набирал силу.

Я проснулся еще до восхода солнца. Все мои сновидения уплыли в какую-то туманную неразбериху, лишь  в голове изредка звучал голос того человека, которого я хорошо рассмотрел во сне.
– Что за чертовщина? – удивился я. – Как будто мне динамик в голову вставили. Я даже слегка пристукнул ладонью себя по лбу, что бы избавиться от этого непонятного говорения.

– Прости меня, Адам, – неожиданно обратился ко мне этот неизвестно чей голос. – Тебе придется на некоторое время смириться с моим присутствием в твоей голове, в твоем сознании. Ты только не пугайся этого. Я не нарушу твое эго, поместив рядом с ним эго свое.

– Не пугайся! – почти закричал я. – Как это можно не испугаться, став шизофреником да еще в глухой тайге! Ты кто такой и почему ты вселился в меня? Каким образом и на каком основании?! Почему я должен слушать твой голос и как это возможно, что ты говоришь во мне?

– Адам, я готовил тебя к этому посредством внедрения  в твое сознание всего происшедшего со мной в виде сновидений. Ты помнишь взрыв и горящую тайгу? Ведь это все было три года тому назад на самом деле, а нынче я только ретранслировал те свои ощущения в твое сознание, готовил, так сказать, тебя к сотрудничеству со мной. Ведь ты сегодня являешься моей единственной возможностью выбраться из этой таежной глуши, и по этой причине тебе придется смириться с моим присутствием в твоем сознании. Ты уж прости меня, Адам, но у меня не было иного выбора.  А слышишь ты мой голос по одной единственной причине – все мы мыслим образами и словами, все. Тебе придется смириться с этим. Кстати, при общении со мной можешь называть меня Тэго.

– Шут с тобой, Тэго ты или Мего, – раздраженно ответил я своему незримому собеседнику. – Во-первых, скажи мне, кто ты такой и каким это образом ты умудрился забраться в мою голову? И чем мне это, в конечном счете, угрожает? И потом, как долго ты будешь истязать меня своим присутствием?

– Ну, что ж, начну по порядку, – немного помолчав, продолжил наш мысленный разговор Тэго.  – Возможно, ты уже догадался, что я не человек, а   всего лишь его духовная сущность. Почему я здесь, я расскажу тебе немного позже. Главное, ты успокойся, поскольку присутствие моего эго в твоей голове ничем тебе не угрожает. Кстати, знаешь ли ты что такое эго человека?

– Ну, слышал где-то, что так называют  самоощущение человека,  так сказать, человеческое «Я».

 – Все верно. Иначе это называется душой. Когда рождается младенец, в его геноме  уже активирована та часть, которая обеспечивает организму его физиологическое выживание. Та часть генома, которая делает человека человеком при соответствующем воздействии окружающей среды, активируется в организме ребенка несколько позже. После смерти любого человека его эго воспаряет в мир сотворения. Оно находится в нем определенное время, а потом снова внедряется в тело младенца неизвестно где, как это определит господин случай. Но почти каждому человеку хотелось бы появиться снова на той планете, где он прожил свою предыдущую жизнь и такая возможность у всех имеется, правда сохраняется она не так уж и долго.
 
– Из твоих слов можно понять, что ты являешься инопланетянином,  – неожиданно для себя и вполне спокойно заявил я.

– Ты правильно понял, Адам. Но я продолжу. Если человек не воспользуется своей возможностью за определенный период времени, довольно короткий, то куда потом забросит его тот самый господин случай никому не известно.  На той горе, где тебя одолел дневной сон, имеется гравитационно-магнитная линза, которая устроена нами с целью хранения в ней эго наших умерших колонистов, поскольку  эта гора или сопка по-вашему, находится вблизи нашего космодрома. Все мы хотели бы возродиться вновь к жизни на своей родной планете и перемещение эго каждого из бывших колонистов на нашем корабле уже ранее осуществлялось.

– Ладно, это я понять могу, а вот каким образом там оказалось твое эго до меня не доходит, – снова покачал головой я. – Ведь ты же еще недавно, как я понимаю, был живым человеком – обладал телом. Почему ты решил вселиться в меня?

– Ты не поверишь, Адам, но недалеко от этой сопки меня сломал медведь, – с явным смущением заявил Тэго.

– Во как, – удивился я. – Подкараулил что ли?

– А шут его знает, но появился он в двух метрах от меня и ничего путного я уже предпринять не смог. Убить его я убил, но с той травмой позвоночника, которую он мне нанес, выйти из тайги я уже не смог бы. Вот и пришлось мне заканчивать свой жизненный путь на вашей планете под той линзой, которую мы устроили для наших сотоварищей. Только свое эго я не стал вводить внутрь линзы, а задержал его под ней, в надежде, что кто-то из людей в течение  ближайших пяти лет окажется в этом месте. И как видишь, я не просчитался.

– Интересно, но что-то я на этой самой сопке никаких останков человека не видел, – выразил я свое недоумение словам Тэго.

– Все объясняется очень просто, – ответил на мой скрытый вопрос Тэго, – за эти три года там похозяйничали две рассомахи – растащили по таежным углам даже кости медведя.
– Ладно, это я понял. Но чем все-таки угрожает мне твое присутствие во мне, в моем мозгу?

– Я попробую объяснить тебе первопричину моего появления не только в твоем организме, но и здесь, на планете Земля.

– Ну что ж, излагай. Я слушаю.

– Адам, желательно меня не перебивать, – предупредил меня Тэго. – Если что-то будет неясным, уточним позже. Итак, я являюсь представителем гуманоидов одной из планет желтой звезды Рони, что находится в окрестностях звезды, именуемой вами Сириусом. Наша цивилизация когда-то охватывала многие звездные системы  нашей галактики. Наше развитие было стремительным и всепроникающим. Мы открыли возможность перехода от бесконечно большого к бесконечно малому, и благодаря этому мы получили возможность покорять пространство и время. Ничто в обозримом будущем не предвещало нам беды. Кто мог угрожать нам, обладателям самого могущественного и быстродействующего разума среди всех  форм его существования? Но оказывается, беда была заложена в нас самих.

Открытие принципа геномного наследования знаний повлекло за собой абсолютную стагнацию, которая привела к резкому увеличению среди нас немотивированной самоликвидации. Наша могущественная цивилизация стала распадаться на изолированные островки, которые сокращались подобно вашей шагреневой коже, и исчезали друг за другом. Мы очень долго искали первопричину нашего угасания. Никто не мог поверить, что всему виной явились гены наследования знаний. Но когда мы это поняли, было слишком поздно. Никто не мог решиться на возврат к прежнему принципу приобретения знаний. Ведь это означало обречь своих потомков начинать все с нуля наравне со всеми, и тем самым, резко сократить продолжительность их жизни. Кто мог согласиться на такое?

В этом и была заключена вся безнадежность сложившейся ситуации, в которую мы загнали сами себя. И вот тогда на собрании старейшин  было принято решение о колонизации иных планет в отдаленных звездных системах, отобранными представителями  нашего разума по жребию. Этот выбор пал на Землю, на которой условия жизни мало чем отличались от таковых у нас.  После этого на Землю было направлено несколько пар колонистов, размещенных на различных материках планеты. Они должны были обеспечить выживание своего потомства в изоляции среди буйства жизни на земле, еще не одухотворенной светом разума. В последующем, никто из членов наших экспедиций не имел права устанавливать контакты с потомками колонистов, чтобы неосторожным вмешательством не нарушить чистоту эксперимента. Но это не значит, что все было пущено на самотек и мы не следили за развитием наших колоний. Изредка для ускорения процесса становления человека человеком мы были вынуждены подбрасывать новоявленным людям идеи, которые бы помогали им в духовном развитии в сторону совершенства. Это всегда делалось в виде пророчеств никого ни к чему не обязывающих, но эти пророчества вносили в умы и сердца  людей серьезные потрясения.

Почему же я нарушил запрет, и посвящаю тебя в суть нашего эксперимента? На то имеются две серьезные причины. Одна из них заключена в вас самих. На определенном этапе развития у человечества ложные ценности стали играть не вспомогательную роль, а  приобрели главенствующее значение и тем самым поставили вашу маленькую цивилизацию на грань самоуничтожения. Необходимо срочно  предпринять меры по противодействию этому гибельному процессу.

Вторая причина заключена в повышенном интересе к вам со стороны разума системы Эпсилона, которая обнаружила землян  при исследовании распространения иных цивилизаций. У нас возникли серьезные опасения, что наш эксперимент прервется из-за их вмешательства в вашу жизнь. Хотя по этому поводу у нас с ними имеется договоренность о нашем приоритете на земле, но многочисленные появления на ней так называемых НЛО свидетельствует, что доверять цивилизации Эпсилона нельзя. Мы против их вмешательства в земные дела еще и потому, что знаем о потенциальных возможностях землян, которые сегодня уже несравненно выше, чем у иных цивилизаций. Ведь вы являетесь плотью от плоти нашей цивилизации. Но в настоящее время еще рано делать окончательные выводы, поскольку имеются некоторые неясности с окончательным результатом нашего вмешательства в геном человека. Пока мы опасаемся  посвящать ваших ученых во все тонкости поставленного эксперимента, что способно привести к дестабилизации вашего общества и как следствие  непредсказуемости дальнейшей его эволюции. И самое страшное для нас, как и для вас, возможность повторения нашей ошибки при вмешательстве в ваш геном. Пока что мы не уверены, что наша трагедия не есть результат какой-то ошибки при нашем же вмешательстве в свой геном. А что если это закономерный результат эволюции разума? Слишком мрачные выводы следуют из всего этого.

Теперь о вещах более конкретных. Уже много лет я нахожусь на планете Земля. При этом я никогда не предпринимал никаких действий, способных  повлечь за собой какие-то отклонения от естественного хода эволюции человеческого общества. На земле я последний из посвященных в суть  настоящего эксперимента. Все остальные уже скончались в силу своего возраста. Но и моя жизнь уже близится к концу. Благодаря навеянным мною в твое сознание сновидений, ты, должно быть, уже понял, что мой корабль, оставленный на околосолнечной орбите  должен был приземлиться здесь, среди тайги на нашем законсервированном космодроме.  У меня нет резервного корабля и нет времени дожидаться  очередной экспедиции, которая, несомненно, прибудет на землю в соответствии с разработанным ранее графиком. Но до ее прибытия должно пройти еще чуть более сотни лет. Но времени нет ни у вас, ни у меня, хотя и по разным причинам. Обстоятельства складываются так, что требуется срочное вмешательство в развитее вашей цивилизации. Поэтому, я  вынужден взять весь риск и ответственность за возможные катастрофические потрясения в вашей цивилизации на себя. Слишком большие надежды мы возлагали на землян, которые, как я вижу, не совсем оправдались. Вы точно также как и мы, проявили несдержанность при обращении со знаниями, только у вас она носит несколько иной  характер.
Теперь о том, что непосредственно  касается тебя. Ты, по-видимому, знаешь, коль учился в университете на биофаке, что мозг человека до сих пор является для вас тайной за семи печатями, несмотря на то, что вы знаете его устройство, знаете какой отдел мозга за что отвечает. Знаете также, что основой жизни являются белки, которые состоят из аминокислот, и что только два процента ДНК человека занимаются именно регулированием производства белков, а остальные девяносто восемь процентов генов  ответственны за что-то другое, а потому получили у вас название мусорных генов.  И хотя в так называемом мусоре вами уже открыто много чего, связанного с работой генома именно человека, а не только реликтов далекого прошлого, когда человек еще только становился человеком, разобраться во всех тонкостях этой громадной составляющей  генома пока еще вам не по силам. Да и для нас, жителей нашей планеты,  еще много неясного во всем многообразии генома человека, но одно мы поняли уже давно – там запрятаны не только большие возможности, но и большая опасность, с чем мы и столкнулись сами.

Насколько мне известно, некоторые ваши ученые пришли к заключению, что эго человека,  его «я» является чем-то внешним по отношению к физиологической сущности человека. И это является фундаментальным открытием на пути исследования сущности человека. Но одновременно это есть один из порогов, переступив который вы можете завтра оказаться перед очень сложным выбором, способным направить вашу цивилизацию на гибельный путь, по которому в свое время пошли и мы. Уже сегодня ваши ученые заинтересовались возможностью продления жизни человека посредством вмешательства в геном, что  является самой большой угрозой для вашего существования.

– Тэго, все, что ты рассказал мне понятно – прервал повествование инопланетянина я. – На данный момент меня больше всего интересует мое собственное существование, а не существование человечества. Как отразится на мне твое внедрение в мое сознание?

– Никаких серьезных неудобств это тебе не доставит, – твердо заявил Тэго. – Я не буду касаться твоего подсознания в той его части, которая отвечает за физиологию твоего тела, поскольку она для меня не совсем доступна и, более того, способна  перегрузить мое эго и погубить нас обоих. В отношении же срока моего присутствия в твоей голове, он недолог – как только ты выйдешь из этой глуши в город, я тут же покину тебя.

– Что, переселишься в кого-то другого? –  С облегчением поинтересовался я.
 
– Не совсем так, но это не должно тебя интересовать, – ответил Тэго, что сильно мне не понравилось, поскольку я почувствовал в его словах скрытое ко мне пренебрежение.

– Ну, хорошо, – снова мотнул головой я, забывая, что Тэго этого все равно не видит. – Теперь, как я понимаю, я должен позабыть об охоте, и топать домой, в город?

– Желательно так, но ты можешь завершить свои неотложные дела здесь, прежде чем направиться домой.

– Нет уж, – не согласился я. – Продуктов у меня в рюкзаке достаточно – на пару дней хватит. Так что домой я пойду прямо отсюда. Надеюсь, что моему ходу ты мешать не будешь, а то я как-то слышал, что при раздвоении личности от шизофрении человек может оказаться недееспособным, не сможет решить по какой тропе и в какую сторону ему шагать.

– Обожди, Адам, ведь я тебе битый час толковал, что у тебя никакая не шизофрения, а обыкновенное диссоативное расстройство, которое бывает у человека при получении им определенной травмы.  Мое вселение в твой мозг и есть эта самая травма, последствия которой тут же исчезнут, как только мое эго удалится из тебя. После этого ты забудешь обо мне навсегда, и будешь жить, как жил прежде. Единственное, что тебя будет беспокоить, так это причина твоего раннего выхода из тайги. Но мы что-нибудь с тобой придумаем – времени у нас для этого еще предостаточно.
 
– Ну, хорошо. В путь так в путь, – снова мотнул головой я, подводя тем самым итоги необычного разговора как бы с самим сбой. – Только ты, Тэго, не сбивай мне шаг своим вмешательством в мои размышления. Я привык, путешествуя по лесным тропам, думать о всякой всячине, в том числе и о высоких материях.
 
– Во как, – удивился Тэго.

– А что здесь такого? Вот, допустим, я не понимаю смысла жизни человеческой, если не допускать существования Бога. Но это чересчур высоко. Я даже не совсем понимаю, хотя в прошлом штудировал физику в институте, как происходит волновое движение в космосе, если там царит пустота? Вот когда волны распространяются по воде – понятно. А кто их переносит в космосе?

– Глубоко копаешь, – рассмеялся Тэго. – Но космос это совсем не пустота. Там много чего имеется. Но мне твой вопрос понятен и я тебя сейчас своим ответом несколько ошарашу.

– Только не очень, – рассмеялся. – А то дорогу из тайги позабуду.

– Так вот, дорогой мой Адам, вселенная, которую,  как я понимаю, ты отождествляешь с космосом, представляет собой сетку из ничего, в которой заключено все.

– Не понял!

– Я так и думал. Но я тебе приведу один пример, в котором это самое «ничто» не только фигурирует, но и является одним из основополагающих факторов. С кажи мне, пожалуйста, что такое в математике ноль?

– Ноль есть ноль, в смысле ничто, пустое место.

– А ты не задумывался,  откуда он взялся и какие последствия от его применения?

– Наверно китайцы придумали? – предположил я. – у них же цивилизация самая древняя. Они уже по океану плавали, когда будущие европейские  мореходы еще в пещерах жили. А по морю-океану плавать без расчетов нельзя, а то приплывешь неизвестно куда.

– Это верно,  но официально, если верить письменным источникам, ноль придумали индусы в виде обыкновенной точки. А в сегодняшний ноль его превратили арабы. В Европе же он вошел в обиход  и получил название нуля только в начале второго тысячелетия. Но я не об этом. Ноль – это почти тоже самое, что и «ничто» в сетке вселенной. Без нуля не было бы плюсовых и минусовых единиц, а значит, не было бы и математики с ее очень сложными формулами, при помощи которых люди познают мир, пытаются познать вселенную. Так и в сетке вселенной, в этом самом «ничто» заключено и творящее начало  сложного, и его разрушение вследствие так называемой энтропии. Из всего этого напрашивается вывод, что в ней, в «ничто», так называемой сетки,  заключена энергия во всем  разнообразии. О ее размерах невозможно говорить, как и о размерах самого большого и самого малого чисел, если к ним добавлять нули. Эта энергия, предположительно, в результате квантово-гравитационного воздействия вырывается из сетки, в результате чего и произошел большой взрыв, сотворивший нашу вселенную.

– Был большой взрыв или это всего лишь придумки ученых, – резюмировал информацию Тэго  я, –  этот вопрос будет обсуждаться, наверно,  бесконечно – ведь поставить подобный эксперимент по созданию новой вселенной мы не можем.

– Это ты правильно подметил, – согласился со мной Тэго, – хотя кое-какие сдвиги в этом направлении уже имеются, и рождение вселенной из ничего благодаря квантово-гравитационному воздействию на эту самую сетку, усиленно обсуждаются многими учеными. Более того, даже планируют ставить опыты с использованием самых современных устройств, типа адронного коллайдера в ЦЕРНЕ.
Некоторое время мы шли молча. Не знаю, о чем думал Тэго, а меня одолевали мысли о том, не является ли этот Тэго посланником самого дьявола, прикидывающегося инопланетянином.  Если это так, то зачем тогда ему я? Ведь он сам может сотворить что угодно без помощи какого-то человека. Наше затянувшееся молчание нарушил Тэго:
– Кстати, Адам, как я понимаю, ты занимаешься промысловой охотой уже много лет. Так?

– Верно. Почти четверть века.

– Объясни мне, пожалуйста, почему ты это делаешь? Ведь охота связана с убийством животных. Ты это делаешь ради денег или ради чего-то другого?

– Н-да, – передернул плечами я. – Вопросик так вопросик. Раньше, лет этак десяток тому назад, деньги, которые я получал за пушнину, были далеко не лишними. А вот теперь все как-то изменилось. Добываю пушнину не ради денег, а ради того, чтобы мои охотничьи угодья сохранились за мной. Привык я к ним не меньше, чем к родному дому. Даже когда выхожу на центральную улицу нашего города, которая протянулась от моего дома в северном направлении и, как бы,  упирается в хребет Пихтовый, у меня в сознании тут же возникает образ Западного хребта в моих охотничьих угодьях, и на душе становится светло и даже как бы празднично.

– Вон оно как, – уважительно  отозвался на мой монолог Тэго. – Любить природу это должно быть присуще каждому человеку. Только вот одно мне не совсем понятно: таежные просторы ты любишь, а вот их население как-то не очень.

– Ну, уж так устроена жизнь на нашей планете, – заявил я – чтобы выжить мы должны употреблять в пищу других тварей. К тому же мы этим самым как бы регулируем их численность. Иначе они бы все равно перемерли от каких-нибудь эпидемий. Да и к тому же мы… – продолжать я не стал, поскольку впереди тропа стала взбираться на крутой отрог того самого Западного хребта, который олицетворялся в моем сознании с моими охотничьими угодьями. Отвлекаться на разговоры было не время, поскольку тропа, извиваясь между скальными останцами, местами походила на каменную лестницу со ступеньками почти метровой высоты. 

Когда мы вышли на небольшое плато и пошли по нему, Тэго вновь нарушил молчание:
– Возможно, в отношении регулирования численности таежного населения ты прав, но, к сожалению, эта правда относится и к численности людей на земле. Сегодня на земле проживает семь миллиардов, а к концу века вас может быть уже десять миллиардов. Не кажется ли тебе, Адам, что и численность людей на земле нужно регулировать?

– Не кажется, уважаемый Тэго. Это уже происходит само собой. Ведь в развитых странах, особенно странах Европы, рождаемость сегодня ниже смертности. Думаю, что такое же будет и в странах Азии и Африки, когда они доберутся до благ цивилизации, равных жителям Европы.

– Да, Адам, оказывается ты большой оптимист, и не учитываешь расовой противоречивости среди населения земли. Ты, должно быть, знаешь, что во многих местах планеты Земля уже возникают проблемы с питьевой водой, и это  говорит о возможности климатического апокалипсиса в некоторых регионах.  А если вспомнить об ядерных дубинках, которыми обзавелись многие страны, то будущее человечества, на мой взгляд, находится под большой угрозой.

– Так с этими дубинками мы живем уже почти сотню лет, и ничего такого не происходит. Люди, думаю, не такие уж идиоты, чтобы устраивать ядерную войну.

– Как знать, как знать, – не согласился со мною Тэго. – Многие политики, особенно относительно молодые, как бы ничего и не слышали о результатах ядерной бомбардировки Японии. Они, находясь в столицах своих стран рядом с мощными бомбоубежищами, и считают себя неуязвимыми. А что может случиться с населением их стран, отодвигается в сознании этих, как вы иногда говорите недоумков, на второй план. Не кажется ли тебе, Адам, что следовало бы для подобных политиков устроить небольшой ядерный, можно сказать показательный Армагеддон? И это необходимо сделать как можно скорее, буквально завтра, продемонстрировав результат такого удара, его последствия по всем средствам массовой информации. Возможно, это хоть на время снимет угрозу ядерной войны. 

– Круто ты, Тэго, – поежился я. – Правда, среди наших политических экспертов тоже немало сторонников этого, но, как мне кажется, это просто люди прикалываются, чтобы повысить свою популярность.

– Возможно и так, – согласился Тэго. Но что-то в его словах мне показалось не совсем искренним, это меня сильно насторожило. «Не хватало, чтобы какой-то инопланетянин устроил нам  ядерную войну», – подумал я, но ничего не сказал.
 
Дальше некоторое время мы снова шли молча. Вначале я все обдумывал информацию Тэго о какой-то сетке, которая как бы опутывает весь мир, в том числе и меня самого, о чем ранее я никогда не слышал. Может быть, всю эту хрень придумал Тэго, чтобы позабавиться надо мной. Хотя кто знает наших земных ученых, они способны придумать такое, что нам даже в страшном сне не приснится. А вот в отношении нуля интересно. Неужели, действительно его придумали индусы, а не китайцы? Ладно, что хоть англосаксы здесь как будто ни причем – обошли их индусы.

– О чем задумался, Адам? – нарушил ход моих мыслей Тэго.

– Да вот размышляю о том, кто определяет нам ход развития человечества: китайцы или индусы, – ответил я, нисколько не задумываясь.

– Не там ищешь, Адам, – рассмеялся Тэго. – Развитие человечества последнее время определяют англосаксы. 

– Англосаксы? – удивился я. – а я-то думал, что это или греки с римлянами, или французы с немцами, но никак не англичане. У них ведь и философов толковых не было.
– Ну, не скажи, – не согласился со мною Тэго. – Ты о Томасе Гоббсе что-либо слышал?
– Не припомню, – пожал плечами я.

– Так вот именно этот англичанин еще полтысячи лет тому назад изложил законы развития общества, основанного на таких принципах, как конкуренция, недоверие и жажда славы. Ранее в философии эти принципы были как бы табуированы. Именно Гоббс провозгласил  их основой, естественным фундаментом  войны всех против всех. Мол, человек по своей природе совсем не друг, не товарищ и не брат другим людям, а всегда стремится стать во главе других людей, то есть, властвовать над ними.  Человек человеку волк – вот его естественное состояние. Поэтому для нормализации жизни требуется не только сила, но и естественный закон, который бы ограничивал пожелания людей господствовать друг над другом.

– Сильно, – покачал головой я. – А я-то все думал, почему англосаксы подмяли под себя почти весь мир. Оказывается, что в этом деле им помогли не только их флот, но и их волчья философия. Цинично, но практично.

– Между прочим, этот самый  Гоббс предсказал и нечто более важное для всех народов – не просто возможность, а обязательность распада государственных структур в период материального изобилия и возрастающего своеволия населения.
 
– Но здесь, наверно, не все так просто, – усомнился я. – Материальное благополучие это всего лишь свидетельство о зрелости государства. Но в жизни всякая зрелость сменяется гибелью от старости, в том числе, наверно, и стран. Эту мысль я извлек из книг Льва Гумилева, которого  считаю не только великим историком, но и философом.

– Не спорю, – согласился со мною Тэго. – Жизнь каждого народа, его развитие стимулирует идеологема. Есть она – можно с ней как с флагом идти вперед, в будущее. Нет ее – начинается разброд, шатания и, как правило, этим тут же воспользуется враг, который, как утверждают, не дремлет.

– Слушай, Тэго, неужели это утверждение Гоббса, что антагонизм между людьми соответствует естественному состоянию каждого человека и регулируется только законами, религиями и прочими социальными надстройками любого общества?

– К сожалению, это действительно так, – поспешил с ответом Тэго. – И чем примитивнее социальная устроенность общества, тем жестче действует в них право каждого на все, что  ведет к конфликтам. Конкуренция – это по сути дела замаскированный конфликт между определенными лицами, коллективами, государствами.

– А экономисты утверждают, что конкуренция является одним из источников прогресса, – заметил я. Получается, что борьба людей друг с другом является этим самым источником прогресса. Отсюда получается, что прогресс является каким-то самоубийственным явлением.

– Да, так оно и есть, если путь прогресса не освящен высокой целью.  И не какие ухищрения не помогут человечеству избежать подобных противостояний: ни религия, ни философия, ни наука.

– Интересно, – покачал головой я, – а ведь в религии, по крайней мере, в христианстве  провозглашается любовь людей друг к другу как к самому себе. Получается, что религиозная установка не действует даже в христианском мире.
 
– Так оно и есть. И это происходит по одной единственной причине – каждый человек видит мир несколько иначе, чем его сосед по общежитию. Так оно происходит и в религии. Ведь даже христианство, несмотря на все попытки договориться, разделилось на православие и католицизм. Аналогичное явление произошло и в исламе, разделившемся на суннитов и шиитов. И подобное деление никогда не прекратится именно по этой причине. В любом обществе существует множество причин, разделяющих людей не только по религиозному видению мира, но и по политическим причинам, за которыми всегда и везде прячется корысть и прочие пожелания отдельных людей, людей сильных и не обремененных заботой о ближних.

– Да, как бы отыскать ту высокую цель, которая бы освятила движение человечеств по пути прогресса, – вздохнул я.

– Эту цель искать не нужно. Она заключается в человеческом разуме, в его творческих способностях, что в определенной степени соответствует творящему началу вселенной, ее, так сказать, центросоме – заявил Тэго.

- Центросоме? - удивился я. - Это еще что за зверь такой?

- Но ты же изучал когда-то биологию,- рассмеялся Тэго.- Должен помнить, что в каждой живой клетке существует механизм, ответственный за ее деление.

- Было такое, - согласился я. 

- Так вот, ученые установили, что этот механизм очень сложный. Он учитывает не только внутреннее состояние клетки, но и воздействие на нее извне. Он, по сути дела, является своеобразным распределителем клеточной жизни в локальном пространстве. Подобный механизм, по убеждению многих ученых, существует и во вселенной. Именно он ответственен за распространение жизни повсюду, в том числе и на планетах нашей вселенной. Но в этом вопросе еще много неясностей. Поэтому нужно сделать так, чтобы люди не метались в поисках неизвестно чего, и по этой причине  не конфликтовали друг с другом, а дружно работали в одном направлении.

– Да-а, – рассмеялся я. – Убедить семь миллиардов человек  непонятно в чем, и заставить их трудиться не покладая рук ради какой-то  эфемерной цели.

– Во-первых, в отношении количества людей я тебе уже говорил, что его нужно сокращать в несколько раз. Во-вторых, ты знаешь сколько клеток в живом человеческом организме трудится на его благо?

– Наверно, миллионов сто или даже больше, – предположил я. – Но это же клетки, у них нет разума, чтобы своевольничать.

– Клеток в человеческом организме около тридцати триллионов, – поправил меня Тэго. – А в отношении своевольства, ты действительно прав. Своевольничать даже раковым клеткам иммунитет здорового организма не позволяет. И если это потребуется, то вмешается разум человека, и своевольные клетки будут уничтожены с помощью медицины. Заметь – их уничтожает не только иммунитет организма, но когда это требуется, подключается и разум. Из этого что следует?

– Разум должен уничтожать своеволие и в обществе, – догадался я.

– Правильно, – подтвердил мою догадку Тэго. – Но для этого у общества людей должна быть голова, носитель разума всего общества. Но поскольку одному человеку иметь такой разум не по силам, следовательно, должен быть создан коллектив из продвинутых людей, который бы и осуществлял контроль за действиями членов общества, устраняя в нем малейшие своеволия, направленные на разрушение социума.

– Предлагаешь снова воссоздать олигархат? – удивился я. – Ведь корыстолюбцы обязательно проникнут в эту голову человечества, и будут править обществом в своих корыстных интересах.

– В этом  и заключается главная проблема, – согласился со мною Тэго. – Но и ее не так уж сложно разрешить сегодня, поскольку появилась техническая возможность сделать жизнь этой головы открытой для народного собрания всегда и везде, в том числе и в личной жизни.

– Вряд ли кто захочет участвовать в этом деле, в смысле, в такой голове, – усомнился я.

– Да, сложности в этом будут большие, но, думаю, они преодолимы, – согласился со мною Тэго. – Но этот вопрос возникнет потом, а вот сегодня нужно убедить всех людей планеты, что иного пути, кроме как снижения численности населения земли и создание единой управляющей обществом структуры, у человечества нет.
– Не знаю, каким образом и кому это удастся сделать, когда сегодня все народы только и толкуют о равенстве всех в отношении друг с другом. Все не хотят, чтобы им диктовал волю некий гегемон, кем бы он ни был. Наглядным примером тому может служить современная ООН. Кто сегодня всерьез воспринимает решения этой организации?

– Не спорю, так оно и есть, – ответил на мое замечание Тэго. – Но это глубоко ошибочная позиция, которая, в конечном счете, приводит к конфликтам всех против всех. Это будет продолжаться и дальше, что не сегодня так завтра приведет к мировому апокалипсису. Нужно спасать человечество именно сегодня, и именно тем путем, о котором я только что тебе говорил. Именно поэтому голова человечества должна будет обладать силой, которая обеспечит выполнение всеми членами сообществ человечества ее указаний по соблюдению правил общежития на всей планете.

– Сильно! – покачал головой я. – Новая диктатура. Тогда тебе придется пропагандировать все это в Соединенных Штатах Америки, поскольку в роли гегемона, своеобразной головы всего человечества,  сегодня выступают именно они. У них главный лозунг, определяющий  внешнюю политику страны, утверждает, что Америка превыше всего. Так что ни о каком равноправии для других государств речи не идет.

– В этом-то и вся беда, – заметил Тэго. – Ведь их, называющих себя светочем демократии,  интересы других народов не интересуют. Придется  над этой проблемой подумать.

– Это ты о ком? – поинтересовался я.

– Об искусственном интеллекте, возможности которого возрастают с каждым днем.
– Ты какие-то отношения с ним имеешь? – озадачился я.

– Это я так, – как будто несколько сконфузился Тэго, посчитав, по-видимому, что наговорил лишнее. – Как я понимаю, – продолжил он, – мы сегодня заночуем где-то здесь, наверху хребта.

– Да, – подтвердил догадку Тэго я, – вблизи  ретранслятора сотовой связи, наверно, МТС и Ростелекома, там чуть ниже его есть ключ с чистейшей, можно сказать, целебной водой.

– Чистая вода – это хорошо, – констатировал Тэго. – Это такая субстанция, без которой жизнь вообще невозможна, и, между прочим, которой уже сегодня у многих народов не достает, а что будет завтра?

– Это верно, – согласился я. – Без воды даже верблюды не выживут, а что уж говорить о нас. И вообще, я не понимаю – ну зачем жить в какой-то Сахаре…

– Вот и я о том же, – перебил меня Тэго. – Люди должны жить в самых оптимальных на земле условиях, и тогда не нужно будет тратиться на ресурсы хотя бы для поддержания нормальных температурных условий в своих жилищах. А ведь полезные ресурсы на планете Земля далеко не бесконечны. Кстати, Адам, ты слышал что-нибудь о природоподобных технологиях?

– Не помню, – неуверенно пожал плечами я.

– В таком случае я тебе сущность этих технологий напомню на живом примере. Практически все продукты, потребляемые человеком, появляются на земле благодаря энергии  солнца.

– Фотосинтеза? – догадался я.

– Вот именно, – подтвердил мою догадку Тэго. – При использовании природоподобных технологий производства  никакие природные ресурсы планеты практически не будут расходоваться, точнее не будут расходоваться безвозвратно. Используется вода, но она возвращается обратно, не нарушая водного баланса планеты. Используются также многие микроэлементы, но они рано или поздно возвращаются в ресурсную базу земли. Вот такие технологии и должны спасти человечество от неизбежной катастрофы, вызванной нехваткой природных ресурсов. Нужно научиться использовать энергию солнца таким образом, чтобы производить при этом зерно, яблоки, картошку и даже мясо, не полагаясь только на их естественное для природы появление. 

– Сильно, – покачал головой я. – Но вряд ли это осуществимо в ближайшее время.

– Согласен, – повысил голос Тэго, – а потому исходя из всего вышеизложенного, уже сегодня численность населения земли должна стать регулируемой, с одновременным определением наиболее удобных мест проживания людей на планете Земля.

– Ага, – подытожил я. – Нужно будет переселить всех людей на побережье Средиземного моря.

– Не утрируй, Адам, – рассмеялся Тэго. – На планете Земля уютных местечек для жизни человека довольно много – это и Индия, и Китай, и Индонезия, и, разумеется, побережье Средиземного моря. Да и в Африке с Южной Америкой таких мест предостаточно. Так что есть куда людям переселиться из той же Сахары или тундры, и столпотворение в благих местах для двух-трех миллиардов людей не грозит.
 
– Знаешь, Тэго, не всякий обитатель той же тундры захочет жить в какой-то Индонезии. Он привык к простору, к оленям, к свободе, и потеря всего этого для него равносильно смерти. Получается, что ты обрекаешь жителей тундры, Сахары и прочих не совсем благоприятных для жизни человека мест к вымиранию.

– Я ведь никого переселять не предлагаю, – рассмеялся Тэго. – Просто нужно проинформировать людей о возможности подобного переселения. А как им поступить, пускай они решают сами. А для того, чтобы они лучше себе представляли, как живут сегодня люди в других регионах, нужно им не только рассказывать, но и показывать.
– Экскурсии проводить что ли?

– Можно и это, – согласился со мной Тэго. – Но главное заключается в просвещении детей в школах и других учебных заведениях, в их воспитании с детских лет. И знаешь, Адам, я тебе скажу вот что: нет среди человечества более важных специальностей, чем учитель.

– Не спорю, – согласился я. – Только вот настоящим учителем способен быть далеко не каждый человек. А сегодня у нас эту специальность осваивают во многих случаях случайные люди. А ведь такой человек должен обладать талантом общения с другими людьми, с детьми.

– Согласен. Мало самому знать о чем-то, нужно уметь донести эти знания до ребенка или даже взрослого человека. Отсюда что следует? Мой вопрос чисто риторический, – тут же отметил Тэго и продолжил: – Для выправления ситуации нужно сделать так, чтобы заработная плата учителя была одной из самых высоких в любой стране. Только тогда будет происходить положительный отбор людей для этой специальности. С низкой зарплатой этот отбор имеет отрицательный эффект, и среди учителей вполне могут появляться люди, которых и близко нельзя подпускать к детям. К тому же, каждый, кто хочет стать педагогом, должен проходить соответствующий психологический тест.

Продолжая подобный разговор, мы вышли на продолговатое плато, протянувшееся по вершине Западного хребта, на середине которого возвышался небольшой взлобок, как будто специально устроенный природой для размещения на нем вышки ретранслятора. Когда-то, лет пять тому назад она была огорожена невысоким металлическим забором-сеткой, от которого на данный момент мало что осталось. К небольшой металлической будке, установленной на высоте около четырех метров на деревянных опорах, протянулась линия электропередачи, обеспечивающая ретранслятор электроэнергией, подведенной  от высоковольтной ЛЭП. Эта ЛЭП, не совсем простая линия, поскольку о ней упоминается даже в песнях недавнего прошлого. Она  протянулась с Востока на Запад рядом с хребтом, пересекая его в том месте, где он окончательно теряет высоту, растворяясь в приболоченной пойме небольшой таежной речки.
 
– Слушай, Адам, – обратился ко мне Тэго, когда мы поравнялись с вышкой ретранслятора, – давай-ка подойдем к нему поближе, посмотрим, что он собой представляет.

– Ну, давай, – согласился я, пожав плечами. – Ретранслятор как ретранслятор. Теперь таких железяк натыкано повсюду.

Когда мы подошли к останкам металлической ограды, я споткнулся о подвернувшейся мне под ногу небольшой камень, и чтобы удержаться на ногах вынужденно ухватился за металлическую рейку, которая сверху частично прикрывала часть ржавой сетки ограждения. От прикосновения к ней я почувствовал, что меня как будто ударило током, не сильно, но ощутимо. Отдернув руку от железяки, я невольно пошатнулся и вдруг почувствовал себя дурно. Голова как будто закружилась, и я оглянулся, подыскивая себе место чтобы  присесть, передохнуть. Не обнаружив ничего похожего на таежное кресло, я опустился сначала на корточки, а затем просто уселся на землю, прислонившись спиной к стоящему вблизи дереву. В глазах стало темно, как будто наступили сумерки. Такого со мной в тайге никогда не случалось даже после длительного хода с тяжелым грузом. Пришел в себя я от лая собаки  – Ловкий стоял прямо передо мною и лаял прямо мне в лицо.

– Ты чего? – удивился я, окончательно приходя в себя. Услышав мой голос, Ловкий, как мне показалось, радостно взвизгнул и прямо ткнулся носом мне в ноги. – Ты чего, дурачок? – вяло удивился я. – Тэго, что случилось? Меня, по-видимому, ударило током? – спросил я своего необычного собеседника. Ответа не последовало. Тэго молчал. Некоторое время я ожидал ответа, но его так и не было. Неожиданно мне припомнилось странное поведение моей собаки, когда этот самый Тэго внедрился в мое сознание. Нечто похожее случилось и теперь. «Наверно, он убрался из моей головы, – осенило меня.  «То-то он тянул меня к этому ретранслятору. По-видимому, Тэго обладает способностью посредством подобных ретрансляторов устанавливать определенную связь неизвестно с кем, возможно, даже с каким-то искусственным интеллектом. Ведь не зря он про них что-то говорил. Ну, наконец, он оставил меня. Я снова свободный человек! Кстати, Тэго меня предупреждал, что скоро я должен позабыть о нем, и обо всем, что со мной приключилось по его вине. Как хорошо, что его, наконец, не стало. А вот в отношении забывчивости у меня несколько  иные планы». 
Сбросив с плеч панягу, которая все это время находилась у меня за спиной, я достал из вещмешка пластиковую коробочку со смартфоном внутри, который в целях экономии заряда аккумулятора был выключенным все эти дни. Включив его, а затем диктофон, я достаточно подробно рассказал ему все, что происходило со мною. «Но смогу ли я вспомнить об этой записи на диктофоне? – подумал я.– Ведь я им редко когда пользуюсь, могу все нечаянно стереть». Нужно отправить супруге сообщение, чтобы она мне о диктофоне напомнила после моего возвращения из тайги».  Отправив такое сообщение супруге, я окончательно пришел в себя, и, водрузив панягу снова за спину, направился к ключу, на котором устроил для себя отдых в уже наступающих сумерках.

После ночевки на ключе хребта Западный, я, действительно, позабыл о появлении у меня в сознании этого самого Тэго, и продолжил путь к своему зимовью, в котором довольно успешно провел свой осенний отпуск. Дома супруга поинтересовалась о моем сообщении ей о диктофоне, и я вспомнил о Тэго только после того, как выслушал самого себя с диктофона, что стало для меня почти открытием, хотя ранее кое-какие  сновидения мне о чем-то как бы пытались напомнить, но безуспешно.