Покоренные вершины у каждого свои

Обыкновенный октябрьский вечер.
Немного пасмурно, немного грустно.
Горы... Когда-то он очень мечтал покорить горные вершины. Покорить и встретить там свой новый рассвет. И он это сделал. Как раз в день своего рождения, 10 октября.
Голландец даже не стал напрягаться: какой по счету день рождения он здесь, на зоне... Имеет ли это теперь какое-то значение, когда скатился он с покоренной вершины кубарем, когда почти вся жизнь позади, и тридцать с лишним лет -за колючей проволокой.
Темно-зеленые стены коридоров, безоконный барак стали настолько привычными, что с он трудом вспоминал и дом родной, и окна с белыми тюлевыми занавесочкам, и мамины-бабушкины пироги на день его рождения. Те счастливые дни детства и юности отошли куда-то на дальний план.
В тюремном бараке окон нет как таковых, потому как в лагерях – нищета, стекла не хватало, рамы оконные были одинарными, их затягивали целофаном, а иначе зимой от холода можно сдохнуть... И от холода, и от голода....
Сегодня ситуация с питанием немного выравнялась, но в восьмидесятые – девяностые на зонах было голодно. Кормили разваренной перловкой. Туберкулезникам давали немного маргарина и молоко. Верхняя корочка хлеба снималась легко, как шкурка апельсина, но только эта корочка и годилась для питания. Из мякиша лепили фигурки, которые прочно прилепали к стенам барака.
Из-за голода многие заключеные опускались до животного уровня, шарились по помойкам, глодали добытые оттуда вонючие кости. Из-за голода многие просто умирали.
День Рождения... Какой-никакой, а праздник, хоть и на зоне.
Друзья «по хате», а точнее – блатные, смотрящие - авторитетные люди зоны, к масти которых уже давно принадлежал и сам Голландец, накрывали стол в «красном уголке», в баре, где обычно проходили краткосрочные свидания заключенных с родными.
Вот, Витя Карабан бережно расставляет запотевшие бутылки водки, Олег-Гера торжественно трясет бутылкой коньяка – его сегодня будет пить только именинник. Серега-Герасим, который в свое время был смотрящим за красноярским аэропортом, нарезает колбаску, сыр. А Саня Пушкин проверяет аппаратуру, чтобы послушать музыку.
Водка, коньяк, шампанское, колбаска, сыр, икорка для бутербродов...
Если ты – бродяга, блатной, то на зоне можно выжить. В общаке-доля, в лагерёвке работают ларьки, барыги, которые торгуют в этих ларьках, блатным платят налог, а часто и сами менты приносят для «пирушки» все, чего смотрящие пожелают, ибо только благодаря смотрящим в лагере всегда будет порядок, а отпусти зеков хоть чуть-чуть на самотек – бунт обеспечен...  Однако, путь к этому положению очень жесток: избиения, карцер, потеря половины желудка, но гордо поднятая голова и соблюдение закона справедливости, их закона. Тем, кто далек от зоны – понять сложно.
Голландец попал в лагерь, когда ему только-только исполнилось восемнадцать. Попал глупо, из-за драки за справедливость. Это обостренное чувство справедливости мешало ему жить спокойно с самого детства и вжилось в него корнями векового дуба-не выкорчевать.
Высоченный здоровяк, с отменным здоровьем и сильными кулаками, Голландец первые годы отсидки только и знал, что проходил то ментовские, то зэковские испытания на прочность. И дрался. За справедливость. А потом сидел в карцере, долго, но не склонив голову. В карцере кормили через день, в лётный день, и только обедом: жидкая каша и 450 граммов хлеба, плюс литр кипятка. В пролётный день давали только кипяток. При правлении Горбачева порядок смягчили, стали кормить три раза в день, но объедками, пойлом.
От неправильно сказанного слова или оскорбления, на которое не ответил, до определенных поступков на зоне можно было опуститься ниже плинтуса. Любая неосторожность могла быть фатальной.
Голландцу повезло, на него сразу обратили внимание смотрящие, авторитетные воры в законе.  Это были люди, стоящие у истоков воровского закона, кто создавал неписаные правила, которые соблюдались куда более четко, чем статьи уголовного кодекса. Они же и воспитали его в дальнейшем.
Уже потом и сам Голландец с терпеливостью опытного садовника прививал к занозистым душам первоходков полузабытые воровские традиции. Он то знал, что пройдет время и привитый дичок принесет свои плоды. А иначе нельзя, ибо на зоне всегда и во всем должен быть порядок, особенно если это место стало твоим домом на долгие годы.
Беспредельщиком Голландец не был, бедных и простых людей не обижал, разбирался только с подлецами, но разбирался до конца. Объявив беспощадную войну беспредельщине, Голландец сам поставил себя вне закона, хотя был убежден, что справедливость на его стороне. Бой без правил, где побеждает сила и хитрость, продиктовали адрес: Тюрьма.
Голландец начал новую жизнь, жизнь по другим законам...
Его размышления прервал голос Вити Карабана:
Кирилл, братишка, прими от всего нашего общества поздравления! Фарту тебе! Чтоб у тебя все было и ничего тебе за это не было. Мало таких бродяг, как ты. С тобой и менты здороваются первыми. Мы видим, что ты делаешь для лагеря, для нашего общества. Храни себя. Будь здоровю Ты нам нужен.
- Хоть кому-то нужен, - подумал Голландец, зная, что воровский мир жесток,
Когда человек уже ни на что не способен, от него просто отказываются, его списывают со счетов и просто забывают...
Хотя не только на зоне, и в миру тоже часто списывают со счетов того, с кого уже совсем нечего взять, кто уже не в силах не просто преодолеть горную вершину, а даже дойти до ее подножия.