Килограммовые мармеладные червяки

   Наша собака остановилась на станции Железнодорожная в районе пяти часов вечера и мы топали среди типичного для этого района контингента: городские сумасшедшие, пенсионеры, иностранные специалисты и уличные музыканты, выходящие из поезда по разным причинам. Первые просто катались на этом участке и клянчили курево, один из них подошел к нам раза три за минуту, отходя на пару метров, он возвращался и вопрошал, а я смотрел на его коричнево-серые обноски, заплывшие бульдожьи глаза, порезы на щеках, скрытые небритостью и контрастирующие с лысеющей, но еще не достигнувшей брутальности башкой, шершавые руки, облаченные в рванье, напоминавшее бинтовку помятого боксера в отставке, и думал, что лишняя сига уже никак не сможет усугубить его расхлябанное состояние. Судьба и без того несостоявшегося Ивана Драго из Рокки теперь казалась мне пустяком. Была бы - стрельнул бы. Вторые и третьи просто там жили. Четвертые играли в вагонах Daft Punk на причудливых форм гитарах, вполне неплохо играли, к слову, жгли. У этих двух хипповатых парней был стиль, пронизывающий даже их междусобойческие переговорчики, лучшие из тех, кого вы можете встретить в первый день лета под дубом в парке Царицыно. Все эти доходяги вынуждены проводить минимум по два часа в сутки в выдохшихся вагонах, нет, старых клячах, безжалостно подгоняемых кучером, в любой момент послабления порки готовых упасть замертво и не разгоняться больше даже на километр в час. Единственное отопление в этих вагонах - плечо ближнего твоего, с которым ты не расстаешься даже в толкучке, выходя из вагона, и это продолжается до тех пор, пока толпа измученных полупровинциалов не разминется на выходе из недавно отреставрированной станции. Что за город такой? Прямо в центре у памятника Ленину символично стоят двухэтажные дощатые бараки и монумент двум собакам-спасительницам, одна из них бесящей карликовой породы, а в паре сотен метров - уже первая высотка с одним из множества культурно разнящихся муралов. Еще недостроенный модерноватый кинотеатр мозолит глаз.

   У турникетов мы встретились с Тагиром и Настей. Я ездил как-то к ним на Кавказ и там всю поездку сохранял трезвый рассудок, но этот день не предвещал быть таким же. Мои высокие ботинки имели хорошее сцепление с мокрыми листьями всей палитры гниения, коими была усеяна тропа, по которой наш эшелон маршировал к ближайшему магазину мимо раскрашенных школьниц и школьников, серых жилищников и деревянных гаражей, а оттуда, вооружившись бугульмой, двинул в лес, по пути болтая о всякой ереси. Вроде недавно вышедших альбомов Славы КПСС и Роберта Смита или совершенных подвигов на работе. Так, бредя по темноте, мы вышли к месту нашего восседания - хлиплому бревну, заныканному за острящими на концах ветками, которому предстояло еще час выдерживать натиск из одного непьющего и трех слегка выпивающих гуляк. Этим непьющим был мой лучший друг, тоже Максим, я уважаю его как минимум за две вещи - трезвость и немаловажная способность терпеть меня на протяжении более чем десятка лет. Наверное, проблемы со зрением приучают справляться со многими вещами похлеще этой. Его кудрявые волосы и карие глаза, спрятанные за ушанкой, пялили в телефон, пока мы передавали друг другу влекущий бутылек с ароматным бальзамом из трав. Наконец-то. Шло хорошо и я чувствовал, как потопом он начинал вытеснять тоску из моих прожилок.

   — Да не, я здесь надолго не задержусь. Мечтаю лет через десять-пятнадцать выплеснуться из этого суетного плавильного котла на дачу, где я рос.
   — А что, есть где жить? — Тагир был юристом и, в связи с этим, речь зашла о юридическом статусе соседнего дачного участка, где я планировал в будущем отстроить дом.
   — Да, там это... с коммуникациями беда, с проездом. Нужно миллионов восемь скопить только на постройку дома.
   — Ну-у, Максим, можно попробовать сэкономить и с помощью сервитута через ваш участок провезти материалы. Хотя, все равно ведь придется как-то отсудить соседний участок.
   — Не знаю, я стараюсь разобраться с проблемами по мере необходимости. Сейчас вот пытаюсь как-то спокойно зажить, хоть деньги стабильно начать получать, еще этот ремонт.

   Бутылка опустошалась и была наполовину полна, либо пуста, зависит от вашей степени алкоголизма. Я же об этом не раздумывал. Разговор зашел в совсем иное русло.

   — Иногда я просыпаюсь с мыслью о том, что пишу скучнейшие вещи. Подумайте об этом, Буковски бухал, Берроуз торчал, как и Уэлш, Гамсун голодал и только за счет этого написал хорошую вещь, Ремарк воевал, а потом отходил и пил, Алехин делал все вышеперечисленное, ну, кроме войны, конечно, а пишет все равно так себе, как по мне, но реп читает добротный. Во мне нет этой фишки, я, слава богу, не маргинал, скорее наблюдатель и еще не пробил дна. Публике интересно дно, но даже если и так, то какой в этом смысл? Я не хочу жить десятым Гамсуном, пятым Буковски и третьим Алехиным. Это легкий путь, если умеешь красиво выразиться, но он столь же бессмыслен. — Морозило и я дрожал, даже шинель не спасала, так что мои обветренные губы тянулись к сладкому поцелую с узким горлышком.
   — Слу-ушай, никто ведь не отменял преемственность. У каждого из таких в наше время есть шанс стать будущим кумиром подрастающего поколения детей.
   — Даже так, нет ничего индивидуального на пути маргинального писаки двадцать первого века. Просто повторение и так протоптанного твоими предшественниками - скука. Сплошной фансервис. Поэтому я и изворачиваюсь в попытках найти иной объект. Из сотен пьянок попадается одна, достойная описания, если ты только не живешь ими. Я не живу.
   — Не знаю, мне вот, например, тяжко читать Буковски, — вмешалась Настя. — Вернее, я совсем не могу. Может, из-за того, что перевод везде разный, но он мне не дается.
   — А я заглотил пять романов практически залпом. Ненавижу об этом трепаться, давайте лучше сменим шарманку.

   Когда отвар подошел к концу, целью следующей вылазки стал очередной алкомаркет. Максим говорил с ребятами о поездке в Минск, а я что-то выкрикивал, шатаясь за их спинами. Половину моих шуток все пропускали мимо ушей.

   — Я еще в Мурманск хочу! На сияние и китов, а по пути в Карелию заскочить. И еще куда-то хочу... это, а, точно, на Алтай. И на Васюганские болота, там же так классно, правда нет ведьм, но мне и тут их хватает.

   Давным-давно я дал себе обещание не пить на голодный желудок, поэтому в компанию к двум бутылкам красного Алуштинского портвейна «Массандра» было решено взять по пачке скидочной чебупиццы и, ко всему прочему, одну огромную разогреваемую пиццу. В районе, где жили Тагир и Настя, уроженцев Средней Азии было даже меньше, чем Африканцев. Либо не знаю, откуда они там взялись, но с тех пор, как серьезные дядьки построили салон по плетению дредов, микрорайон полнился неграми, они работали продавцами, а их негритянки гуляли по улицам с детьми-метисами. Когда мимо нас прошла одна из таких, меня понесло:

   — Только дайте мне бюджет и я построю село на пару тыщ населения, там будут все: китайцы, африканцы, индусы, японцы, латиносы и все-все-все. Во заебись будет! Создадим квартал с абсолютно разным культурным наполнением, чтобы китаеза строил свои треугольные домики, а сисястая африканка украшала все это яркой стенописью. И все на русской земле, там бы жили и правили наши люди, праздновали пасху, всюду были бы православные храмы и красные избы. И я бы стоял во главе всего этого. — Уже не припомню, что остальные ответили, но идея хорошая.

   Пред входной дверью лежал готический коврик для ног. Мы вошли. Студия встречала знакомой планировкой и сломанной люстрой, что сама решала, когда ей работать, а когда отдыхать. Совсем недавно и я был таким же, как эта замечательная люстра, но хорошие времена не продлились долго. Сразу справа санузел, а если пройти дальше - кухня и диван-кровать, спрятанный за стеллажом, уставленным литературой, в основном гуманитарно-научной и, крайне редко, художественной. Переодевшись прямо там, я залез на диван, а за мной и все остальные. Вчетвером мы расположились по площади и разлили портвейн. Он стался таким, каким я его и помнил: терпковатый, но все-таки сладкий и ласкающий язык и охрипшее горло. Если вы когда-нибудь слышите от человека словосочетание «культурно выпивать» - перед вами законченный пьяница. Мы же бухали. С дивана обзор открывался на тумбу, полки и всячину на них: раскрашенный бюст одного из лидеров нашей страны, сделанные когда-то мною плакаты, еще какие-то там статуэтки, сейчас почему-то не могу вспомнить какие. Вся квартира в светлых тонах, в современном ремонте, еще не до конца обжитая и убитая жильцами-накопителями, каких я встречал, совместно жил, и находил в самом себе.

   — Кстати, смотрите, ребята, что мы сделали, — Настя указала на фотозону, что они разместили на наддиванной стене.

   — Еще вот, бетон залили и на него положили плитку на входе на балкон, раньше там было пустое место, я тут на корточках ползал, будто строитель, — Тагир картавил и видно было, что жизнь в этой квартирке шла своим чередом, иногда закипая, обычно в моменты, когда друзья приходили к ним и все вместе они угорали, болтали о чуши, смотрели чушь, ели чушь, пили чушь и жаловались, а иногда любовались на жизнь. В то холодное осеннее паршило жизнь кипела. — Да, кстати, у нас же есть два этих мармеладных червяка, выигранные на Хэллоуин. Налетайте.

   Червь был и правда огромен, переливаясь то ли тремя, то ли четырьмя разными вкусами, из которых я помню только яблочный и дынный, он лежал на тумбе, игравшей в ту ночь роль шведского стола, а мы подходили и жадно надкусывали его, словно наемники, не знающие манер, приглашенные на прием к королю, хватались зубами за разноцветное мармеладное тело и тянули, жевали и в шутку даже хлестали друг друга им. Вскоре захотелось отужинать не только сладким ползуном, поэтому мы разделили обязанности. Пока Максим и Тагир вертелись вокруг духовки и микроволновки, наспех варганя жрачку, мы с Настей сидели на диване в молчании, пока я расшатанным тоном не выкинул:

   — Слушай, ну как братья Коэны смогли снять такой дерьмовый фильмец? Я, бля, ненавижу «Старикам тут не место» и Чигура. Ну серьезно, это скучнейшее, что я смотрел, со всеми этими шизотерическими теориями можно сойти с ума. Они ведь снимали хорошие вещи: «Фарго», «Лебовски», вот недавно «После прочтения сжечь» глянул, тоже нормалек. А одно из самых смешных видео на планете - деконструкция этого фильма, ультимативный обзор ВСЕХ теорий! Вот это умора. Я вам скину.

   — Да, а я тоже смотрела «Фарго», конечно. Ну, в смысле «Фарго», который фильм, а не который сериал. Это как с тем кинцом, — она сказала незнакомое мне навание, — но не помню, кто конкретно его снял.
   — Джармуш, может быть, — хер знает почему, но мне подумалось именно о нем.
   — Не знаю. Не помню.

   Портвейн лился Волгой, Миссури, Амазонкой, Невой, Замбези, иногда выходя за свои берега, оставляя розовые пятна на футболках и шортах, я уже потихоньку переставал ведать, какую пургу нес и о чем конкретно. После первой бутылки пицца была готова, мне удалось отхватить лишь кусок, а потом снова шутки, смех и объятия. Не было и капли грусти в их доме в ту ночь, слышите? Ни капли НИЧЕГО, кроме воды и подслащенного спирта. За первой бутылкой кончилась и вторая, уже не так плавно. Ребятам понравился портвейн, что я придвинул, ведь правда, лучше красного вина может быть только его зрелая крепленая сестренка, своим опытом кружащая тебе голову, вызывающая мурашки по всей пояснице.

   — Кажется, нам нужно еще, у вас водка есть? Во-до-чка.
   — А водки не-е-ет! Но можем сходить в магазин. Круглосуточный у нас работает даже на акцизную продукцию.
   — Вот и отлично.

   Я оделся и ждал своего спутника, пока его пьяная рожа пыталась натянуть на себя штаны Максима, при этом смеясь. Из нас троих Настя меньше всего теряла контроль над собой. Так всегда, когда пьете с девушками, выставляете себя дураками, а они просто улыбаются, смотря на вас, как на блаженных.

   Уже вдвоем мы плелись и шатались верхушками хвойных деревьев, изображая из себя трезвых, когда навстречу шли три стража порядка. Мы миновали круглосуточный, так, на всякий случай, а потом вернулись к нему и взяли две литрушки пива. Я ненавижу пиво. Уже от самого его вида становилось тошно. По пути мы говорили о любви, по-моему. Когда мы снова оказались на диване, я почувствовал прорыв дамбы, ядерным грибом подступающий к моему горлу дьявольский поток.

   — Сейчас блевану...

   И побежал к сортиру. С телефоном, там на линии висела Настя. Не та Настя, что с Тагиром, а моя Настя. Возлюбленная. В моменте сказочной любви все содержимое моего желудка лилось в унитаз Стиксом, Летой, Ахероном, Коцитом и Флегетоном.

   — О господи! Боже, я больше никогда в жизни пить не буду... никог-, — рвало и поток не думал кончаться. Моя девушка лелеяла и успокаивала меня, будто в нуарном фильме или романтической комедии шестидесятых, пока я, заперевшись в объятиях фарфорового друга, извергал в него абсолютно все, что съел и выпил в тот день: бугульму, чебупиццу, портвейн, пиццу и этих ебучих килограммовых мармеладных червяков, непереварившиеся нашинкованные кусочки которых теперь варились в желудочном соке вместе с остальными ингредиентами из преисподней.

   — Настюш? 
   — Чего-о-о?
   — Ты меня любишь?
   — Конечно люблю?
   — Тогда я в порядке.

   Но я был ни хера не в порядке. Я блевал после этого еще раза три, не успевая смывать, вдыхая и пропитываясь кислотной блевотиной, омывающей мои гланды. Бухой в жопу Тагир завалился в ванну, отобрал телефон и держал меня за голову, давил на шею и стучал по спине, чтобы вышибить из меня все дерьмо, как из пиньяты, а потом зачем-то отвел меня к раковине, в которую с моих вершин сошла еще одна лавина. Я подумал, что в его решении есть логика, потому что Тагир - мудрый, старший, пропитый джедай, а я лишь падован, которому еще учиться и учиться, но, как потом оказалось, все это был угар, о котором мой друг даже вспомнить не мог. Ненавижу «Звездные Войны». Я совал пальцы, как только думалось, что все - обойма пуста и стрелять больше нечем, в свою немытую пасущую глотку и опять подступало. Ну, вы и сами знаете, как оно бывает. Перед тем, как уснуть окончательно, я умудрился еще пару раз потерять телефон и, с предательским возгласом «о-о-о-ой», когда до меня дошло, что я сотворил, своей спиной сломать полку на балконе, за что мне до сих пор стыдно. Извините, если вы это читаете, Тагир и Настя.

   Плюхнувшись на подушки, расстеленные на полу, я почти сразу отрубился, а просыпаясь пару раз за ночь, я чувствовал, как в моем желудке бурлил не вышедший до конца портвейн и проклинал себя за это. Последний такой раз был в семь утра, по-моему, но за окном еще стояла всепоглощающая темень. Я встал, минуя чьи-то ноги, свисающие с дивана, бодун меня трахал и я пошел в ванную. Даже не сильно помятый, обблеванный только у уголков рта, с парой винных пятен на футболке и шортах, я выхлебал воды из-под крана литра так два. Направляясь к спальному месту, мой взор упал на килограммового мармеладного червяка, пострадавшего больше всех на этой сатанинской попойке. Половина его туловища отсутствовала, а оставшаяся раскрасилась укусами, царапинами и пробоинами. Жрать хотелось безумно, так что я взял его в руки и нашел на его челе единственный нетронутый человеком участок, после жадно присосавшись к нему. Тот момент был по-мифологически невероятен и прекрасен, будто встретить девственницу в публичном доме. Насладившись червяком, я заснул еще на час. Наутро пошел снег.