Коготь менестреля

Струя холодной воды била в основание черепа Сержа Пшикина.
Вчера в буфете Клуба литераторов наговорено было ему много всяческих резкостей, но помнились только эти слова поэта Монтолерова.
-Какой ты поэт? Тоже мне, Пушкин выискался! Как поэт ты ногтя пушкинского не стоишь!
Пшикин утёрся и с пристрастием осмотрел свои обгрызенные ногти. Зрелище было жалкое. В горячке сотворения бессмертных строк он свёл под корень даже ногти на больших пальцах.
Накинув на плечи халат, он уселся за компьютер.
Вывел на экран портрет Пушкина работы Кипренского…Зум…И аж застонал от зависти и восхищения. Четыре изящных пальца Пушкина были выложены на рукав левой руки словно напоказ. По своей живописности они вполне конкурировали с лицом нашего «солнца». Пальцы были тонкие, гибкие. А ногти на них заострённые, какие-то орлиные.
Пшикин вздохнул и запустил поиск по заданной теме.
К своему крайнему изумлению он узнал, что среди ювелирно отточенных роговых пластинок на концах пальцев великого поэта имелась одна выдающаяся по размеру, скрытая художником Кипренским по этическим соображениям. Друзья поэта в один голос заявляли о исполинском ногте на его левом мизинце. А некая дама из его холостяцкого окружения эксклюзивно сообщала, что на ночь Пушкин сперва надевал на этот ноготь специальный чехольчик, связанный няней ещё в Михайловском, а уж только потом спальный колпак с кисточкой - на голову.
В бурном творческом воображении Пшикина этот мизинец в вязаном напёрстке вдруг представился отдельно живущим от его обладателя. Всплыл перед глазами Пшикина как птичка колибри, кружил и кувыркался. Поддразнивал, мол, не поймаешь, не поймаешь.
Палец в колпачке летал по комнате как гипсовое предплечье в "Бриллиантовой руке", ударялся в оконное стекло, зависал в испарениях кипящего в турке кофе.
Пшикину даже пришлось отбросить нож, занесённый над обрезком багета, потому как и сам этот обрезок, тоже показался Пшикину пальцем какого-то гиганта.
Образ преследовал, мучил, требовал вскрытия его внутреннего смысла.
Видение перестало терзать ум Пшикина, когда ему пришло в голову, что ноготь на мизинце левой руки Пушкина был ни чем иным как вместилище души поэта, средоточием его жизненной силы и бесценного дара, - подобным иголке в сказке о Кащее бессмертном.
Та же Арина Родионовна наверняка могла иметь прямое отношение к этому ногтю. Ворожила на руке маленького Сашеньки. Пальчики загибала. Приговаривала: «Этому дала, этому дала, а мизинчику – хренушки». Думаете, со зла? Нет. Представитель глубинного народа не мог не знать, что не требуется душе человека грубая земная пища даже и в виде манной каши, господа! Ибо там обитает сама гениальность!
Или после баньки стригла старушка ногти у Сашеньки, - воображал себе Пшикин. – А левый мизинчик оставляла нетронутым. И заговоры над ним шептала. Поцелуйчиком запечатывала. С тех пор и сам Пушкин пребывал под действием этой магии, ножницами к ногтю не смел прикоснуться. Лелеял пуще зеницы ока. А перед дуэлью с Дантесом от волнения скорее всего случайно обкусил кончик этого ногтя, вот и промахнулся.
От такого открытия Пшикина бросило в жар, даже лысина вспотела. Он смахнул с головы капюшон халата, и прозрачным скотчем принялся обёртывать обгрызенный ноготь на своём левом мизинце. Решено было пустить этот ноготь в свободный рост, а в припадках самоядения довольствоваться девятью оставшимися.
Как он до этого раньше не додумался! Сколько потерь пришлось претерпеть от своего недомыслия!
Давно позади осталась задорная юность Сержа Пшыкина с томной лирикой. Нет, конечно, книжки выходили славные. Но при наличии ногтя Пушкина на руке Пшикина они были бы на порядок выше. Так же могло произойти и с философско-поэтическими циклами зрелой молодости Пшикина. А вот теперь-то уж, при вхождение в пору гражданственности, его творения начнут пробивать толщу народного безразличия с неукротимостью растущего ногтя.
Пшикин опять приник к монитору. И чуть не подскочил от изумления. Ещё одно открытие! На том самом портрете работы Кипренского плечо Александра Сергеевича было покрыто клетчатым шотландским пледом в подражание поэту Байрону, говорилось в комментариях. Да и Байрон, должно быть, хаживал по утрам в тунике как у Гомера, - в свою очередь думал Пшикин. - А Гомер наверняка наигрывал на арфе самого Апполона.
Отбросив всяческие сомнения, Пшикин дрожащей от волнения рукой замотал скотчем ещё и мизинец на правой руке. Чтобы уж наверняка. А то, глядишь, и вдвое удастся ему качнуть мистической силы из вечности.
Далее он приступил к отвыканию от обгрызания восьми ногтей, оставшихся без защиты перед его прокуренными зубами: обмазывал горчицей; заключал пари с поэтом Монтолеровым (выиграл); проходил курс психотерапии в писательской спецбольнице; купил маникюрный набор и пользовался им исключительно в кабинке туалета Клуба литераторов.
Он вылечился от дурной привычки окончательно и бесповоротно. Защитная плёнка скотча уже не требовалась. В любое время можно было полюбоваться младенчески розовыми пластинками на концах пальцев. Он холил их сывороткой для кутикул и маслом против отслоений. Восемь ногтей оформлял щипчиками. А мизинчиковые измерял линейкой и данные вносил в специально созданный интернет - дневник.
Весной побеги поднялись и окрепли. В апреле, именно к тому времени когда женщины стали массово выкладывать на свои странички фотографии рассады в горшочках, Пшикин не удержался и выложил в личном блоге фото взлелеянных им на своих руках двух чудесных близнецов. Вместе с поощрительными пришли и комментарии оскорбительного свойства. Фото пришлось удалить.
Но было поздно. Кто-то из сети видимо успел сглазить прекрасные ороговения! Мизинец на правой руке, будучи по неосторожности прижатым в момент закрывании капота подержанной «шестёрки» Сержа Пшыкина, почернел и отвалился.
После чего оставшийся левый обрёл защиту в виде обрезка трубки от маркера и был замаскирован под перелом бинтами с гипсом.
Пшикин стал относиться к нему как к живому существу. В Клубе литераторов позволял выражать соболезнования. Выгуливал дома.
Рассматривал под увеличительным стеклом, протирал ваткой с маслом чайного дерева.
В ярком свете настольной лампы ноготь, пронизанный белыми оптико-волоконцами, представлялся теперь ему антенной, направленной на захват лучей славы из космоса.
Двенадцатого августа в интернет-дневнике появилась запись языком анатомов заглавными буквами полужирным шрифтом двадцать четвёртого кегля: «Есть два сантиметра свободного края, начиная от основного тела!!!».
Душа запела. И антенна наконец сработала. Уже на следующий день Пшикин читал в Клубе литераторов своё первое за последние год стихотворение.
Все в один голос говорили – гениально! И только верный друг Монтолеров надменно заметил: «А не изволите ли вы признаться, мсье, что от ваших строк попахивает молодым Пушкиным».
Пшикин глянул в Википедию – точно. Плагиат чистой воды. Но ведь это значит, что произошло подключение! Ещё немного и собственные рифмы прольются с небес.
В ожидании следующего сеанса сошествия творческого огня минуло немало времени. Ноготь в трубке рос. Набирался сил. Уже с трудом вытаскивался из убежища. Оказалось, теперь он развивался вширь.
Пшикин решил его немножечко обстричь с боков. Ороговелость оказалась прямо-таки каменная. Пришлось просить у соседки портняжные ножницы. Клацнули ножницы – осколок ногтя попал в глаз Пшикина.
И хотя глаз вылечили, он не перестал носить на лице чёрную повязку, подражая теперь уже одному героическому поэту старшего поколения.
Ироничный Монтолеров не упустил случая и сравнил Пшикина с полководцем Кутузовым.
Это было неприятно.
Заноза засела в сердце. Под впечатлением обиды Пшикину приснился Монтолеров в пиджаке на одном плече как ментик у Лермонтов на знаменитом портрете художника Заболотского. Во сне Пшикин вызвал Монтолерова на дуэль.
«На пистолетах или на шпагах? - поинтересовался задира, подкручивая ус.
«А не изволите ли на ногтях, Монтолеров! – дерзко ответил Пшикин.
Монтолеров в полной растерянности смущённо поник головой.
А Пшикин с черной повязкой на глазу, постукивая по камням тросточкой для слепых, гордо, победительно скрылся в тумане какого-то горного ущелья.