Семьдесят первый

Артемов Даниил

Семьдесят первый

Какой-то скомканный день. Не выспался я, что ли? Вроде и приехал на работу вовремя, и прошёл медкомиссию, и ознакомился с текущими распоряжениями по линии… а сейчас прокручиваю всё это в голове — как будто бы не сегодня это было, а неделю или две назад. Странно. Неужели я настолько привык ко всему, что перестал фиксировать на этом своё сознание, стал делать всё на автопилоте? Подобное категорически нельзя допускать на такой работе. Нет, тут что-то другое… Гложет какое-то странное неловкое чувство, словно я что-то забыл, но при этом я не понимаю, действительно ли я забыл что-то, а если да, то что именно и насколько оно важно… Чувствую из-за этого на душе камень.

Прокручиваю в голове единственное выданное мне сегодня предупреждение: на перегоне «Китай-город» — «Таганская» по первому главному пути ночью проводились работы по замене остряков стрелочного перевода № 1, из-за чего на этом участке было временно установлено ограничение скорости — не более 35 километров в час. Никаких других предупреждений не было — это я помню точно.

Тряхнул головой: нужно отправляться со станции. Информатор, двери… Контролирую, закрылись ли двери и никого ли нет в габарите состава; смотрю показание выходного светофора и значение частоты; проверяю наличие тормоза удержания. Всё хорошо — ставлю ручку «в ход», не отрывая взгляда от станционного зеркала. Усиливающийся свист электрооборудования и гул механики, хлёсткий перестук колёсных пар со стыками ходовых рельсов… Тоннель. Светофоры, ограничения, спуски, подъёмы, кривые… Перегон короткий: вот и станция. Входной жёлто-зелёный — ручку «в тормоз»; выходной красно-жёлтый, интервал по прибытию будет 50 секунд. Информатор, полосатая рейка — ручку «на себя» до конца; скрип колодок, двери. Снова контроль: двери, пассажиры.

И так по кругу. И ещё раз… И ещё… И ещё.

Следую по очередному перегону. За спиной, конечно, — битком: вечерний час-пик в самом разгаре. В сознание снова влезает это странное ощущение, будто бы я что-то забыл, будто бы что-то не так, что-то не в порядке. Молниеносно окинул взглядом все приборы и экраны, обернулся даже на заднюю панель с автоматическими выключателями: состав полностью исправен. Подметил, как необычно, ослепительно ярко горит зелёным подсветка кнопки «Включить бортсеть»… Повернул голову обратно и тут же почувствовал, что всё вокруг меня почему-то стало казаться каким-то неестественным, словно я засыпаю, почему-то всё стало ощущаться странно далёким, искусственным… Но с другой стороны, я по-прежнему вижу всё довольно ясно: вот мои руки, левая — на контроллере машиниста, правая — на тумблере «Тормоз экстренный», всё как положено, в соответствии с инструкцией. Вот лобовое стекло кабины, за ним — холодные, ярко-белые светодиодные фары, разрезающие темноту тоннеля («как же ярко!»), а вот и рельсы блестят в свете фар, плавно изгибаясь в кривой, — такой дорогой душе блеск!.. Впереди зелёный сигнал светофора.

Почувствовал внезапно, как подскочил пульс. Тут же снова тряхнул головой — движение вышло скованным и вялым. Скорость 67 километров в час, следующий светофор впереди зелёный, система безопасности разрешает мне следовать со скоростью 75… а почему здесь 75? Стоп. Что это за перегон? Неужели я не отследил этот момент? Я что, забыл? Погоди, какой это вообще путь?! Следующий светофор тоже зелёный, не вижу номер, чёрт… 165-й, кажется, пронёсся так быстро. Номер нечётный, значит, это первый путь, «Планерная» — «Котельники». А где у нас 165-й светофор?.. Я что, и этого не помню? Впереди зелёный 163-й, хорошо, и ограничение пока всё ещё 75.

Расписание! По нему можно попробовать узнать, где я… Ставлю ручку контроллера в ноль, «на выбег», — выпускать его из руки, когда он в ходовом положении, нельзя. Смотрю время на наручных часах: 18 часов 21 минута 16 секунд. 17. 18. 19… Пытаюсь найти в расписании строчку с похожим временем… Почему время отправления с каждой станции начинается с 13-го часа? Машинист, которого я подменил, взял не то расписание на конечной? Это не мой маршрут? Но нет, номер-то мой, мне ясно сказали: 71-й, и в расписании стоит 71-й. Что делать?.. Начинаю паниковать сильнее — сердце колотится в груди. Остановить состав — а что дальше? За моей спиной почти две тысячи человек! Меня бросает в пот от этой мысли, ведь сейчас я ответственен за их жизни.

Чувствую, как конечности становятся ватными, а дыхание учащается. Однако зрение по-прежнему ясное — что со мной?.. Какой сигнал впереди? Жёлто-зелёный! Скорость 64. Нужно обязательно замедлиться… Контроллер в тормозное положение, даю 40 процентов тормозных усилий. Почему состав так неохотно замедляется? Здесь что, спуск? Чёрт, что же это за перегон… Скорость снижается до 55, оставляю ручку на 20 процентах тормозных, держится. Хорошо. Жёлто-зелёный я обязан проследовать со скоростью не более 60 километров в час; кроме этого, такой сигнал предупреждает меня о том, что следующий за ним сигнал — жёлтый.

Скорость 56… 57. Увеличивается. Снова даю 40 процентов тормозных — начинает медленно падать. Вижу где-то очень далеко впереди яркий жёлтый сигнал… жёлтый! После жёлто-зелёного его нужно проследовать со скоростью не более 35. Даю 60 процентов, скорость падает. Но почему так медленно… Руки будто бы приросли к пульту управления, я почти не ощущаю их. Добавляю ещё 20 процентов тормозных усилий. Скорость начинает падать быстрее. 52, 46, 41, 37, 33… Скидываю до 40 процентов, а вот и жёлтый светофор — он на удивление оказался гораздо ближе, чем я рассчитал в голове. Не переключился ни на жёлто-зелёный, ни на зелёный, пока я приближался к нему. Значит, путь впереди занят, и где-то там стоит или медленно ползёт ещё один состав. Час-пик, пассажиры на станциях держат двери, идёт опоздание, и вся линия замедляется — понятное дело. Но где же следующий светофор?.. Если путь впереди занят и не освободится в ближайшее время, то он должен будет иметь запрещающее показание. Но пока его не видно…

Становится совсем плохо: чувствую, что выдохнул и не могу вдохнуть. Паника, вроде бы немного отхлынувшая недавно, снова накатывает с гораздо большей силой. В голове проносится страшная мысль: «До станции ты не доедешь». А за ней тут же ещё одна: «Применяй экстренное, потом разберёшься, у тебя за спиной люди, а если вдруг что…». Почему-то померещился голос моего инструктора, словно он стоит за спиной и проговаривает всё это… С трудом вдыхаю так нужный сейчас воздух, и конечности прошибает слабостью. Правая рука будто бы не моя: почему я не могу ей управлять? Пытаюсь откинуть тумблер «Тормоз экстренный», но ничего не получается, рука приклеилась к панели… или тумблер неисправен? Издаю какой-то слабый стон и в то же мгновение вижу где-то далеко впереди красно-жёлтый сигнал — запрещающий. Очень яркий, сердитый, строгий сигнал: «Стой».

Левой рукой из последних сил тяну контроллер на себя: 100 процентов тормозных усилий, но составу будто бы всё равно, скорость только растёт. Красно-жёлтый сигнал воспрещает дальнейшее движение и информирует о том, что путевой автостоп рядом с ним находится в заграждающем положении. Автостоп — это такое небольшое механическое устройство, которому наплевать, работает у тебя какая-то электроника на составе или она сломалась. Он, если он в этом самом заграждающем положении, своей выступающей частью заденет скобу срывного клапана тормозной магистрали поезда, давление в ней упадёт, и тормозные колодки прижмутся к колёсам — состав экстренно остановится. «Ну, он-то меня точно остановит, даже если я потеряю сознание и не смогу остановиться сам…». Но я должен остановиться сам. Давай же… Пытаюсь щёлкнуть тумблером: «Ну сработай ты уже, наконец…». Не получается его откинуть, и паника, кажется, подходит к своей кульминации: начинает сильно кружиться голова, дыхание учащается до предела. В глазах темнеет, а сердце уже давно готово выпрыгнуть из груди. Бороться со страхом становится практически невозможно…

И вдруг!

Я чувствую сквозь овладевшую мной ватную слабость и панику чью-то нежную и очень-очень тёплую руку у себя на правом предплечье. Пытаюсь открыть глаза и сфокусировать взгляд, пока это приятное, успокаивающее тепло медленно, но уверенно начинает распространяться по моему телу, вступая в схватку с этим отвратительным, пугающим мороком. Наконец удаётся разглядеть рядом с собой человека, стоящего в кабине справа… это она. Она…

— Откуда ты здесь? — только и смог на выдохе произнести я измождённо и с искренним удивлением.
Она ничего не ответила, а лишь улыбнулась нежно; улыбнулась, казалось, всем своим телом… Как же тепло от её прикосновения! Чувствую, как паника начала отступать. Сердце всё ещё колотится, но голова перестала так кружиться, как мгновения назад. Девушка сделала шаг навстречу, придвинувшись чуть ближе, и положила вторую руку мне на плечо — как же это приятно…

— Светофор… запрещающий, — с какой-то, как мне показалось, опьянённой улыбкой говорю я, ощущая, что паника и страх всё сильнее уступают умиротворению, в котором хочется раствориться. — Откинь тумблер… под правой рукой.
С трудом и с большой неохотой отвожу взгляд от её прекрасного личика и смотрю на путь впереди: светофор всё ещё красно-жёлтый, и он стремительно приближается. Опускаю взгляд на приборы: состав при 100 процентах тормозных усилий набрал скорость 58 километров в час — видимо, на спуске.

— Электродинамика неисправна… замещение не сработало. Тумблер, правая рука, — повторил я и увидел, как она отвела взгляд и посмотрела сначала на приборную панель, а затем — на мою правую руку.
В тот же миг она спокойно взяла её в свою — такую тёплую, родную, нежную, — и уверенно отвела её вперёд. Тут же раздался неестественно громкий щелчок тумблера, и я сразу же заметил краем глаза, как резко подскочила стрелка манометра тормозных цилиндров головного вагона, а на экране в приоритетной строке высветилось сообщение: «Экстренное торможение». Состав тут же начал быстро сбавлять ход, пока вовсе не остановился. Я посмотрел вперёд: до красно-жёлтого светофора осталось метров 10 — совсем немного. У меня поезд длиной 155 метров, а тут всего 10…

Я обессиленно выдохнул и вновь посмотрел на неё.
— Спасибо тебе… — произнёс я с благодарной улыбкой.
Стало гораздо лучше. Она нежно провела рукой по моему предплечью, и приятное тепло продолжило распространяться по телу, с каждой секундой всё быстрее и быстрее: паника почти отступила, сердце успокоилось, даже в ватных конечностях появились наконец зачатки чувствительности. Но тут в левом ухе внезапно раздался громкий и неприятный голос:
— Семьдесят первый! Семь-один! Семьдесят первый, что с составом?
Это поездной диспетчер. Голос строгий, недовольный и одновременно обеспокоенный — час-пик, каждая секунда на счету. Надо ответить, но руки всё ещё не слушаются… Снова, как показалось, накатил приступ страха, но девушка всё ещё рядом — она одним лишь своим присутствием тут же прогнала этот страх прочь. С нежностью смотрит на меня, улыбается, поглаживает мою руку, плечо…

— Семьдесят первый, ответьте диспетчеру! — вновь разрывает тишину настойчивый и такой же неприятно громкий голос диспетчера. — Семьдесят первый, ответьте диспетчеру! Семь-один, вы меня слышите?
— Милый, милый, — неожиданно для меня очень нежно произносит девушка, и её голос кажется мне самой прекрасной музыкой на свете. — Родной, это всё сон. Просыпайся.
Смотрит на меня с доброй, светлой улыбкой и начинает мягко потряхивать меня за плечо:
— Дорогой, проснись! Я тут, я с тобой, солнышко, просыпайся!
В глазах моментально потемнело. «Семьдесят первый… Дежурный, „Таганская“!» — вновь зазвучал голос диспетчера, но уже где-то далеко… А мне чудится, будто я проваливаюсь куда-то под кресло машиниста, под пол кабины, под верхнее строение пути, под тюбинги тоннеля — куда-то очень глубоко, куда-то далеко отсюда; я будто бы в свободном полёте, в невесомости, ах…

Открываю глаза.

Я дома. Лежу на кровати и чувствую, что мне холодно, а конечности затекли. Шумно дышу. Ощущаю, что со лба стекает капля пота; осознаю, что волосы все взмокли. Немного подвигавшись, почувствовал, что моя рука находится у неё в тёплых объятиях… Поворачиваю голову: девушка лежит рядом со мной и встревоженно смотрит на меня.
— Ну наконец-то… Милый, тебе снился страшный сон, — чуть обеспокоенно и в то же время очень нежно, негромко сказала она и тут же прижалась ко мне всем своим телом: как же тепло… только теперь уже по-настоящему, а не во сне.
— Да? — спросонья задал я странно глупый вопрос, отдышавшись, и затем немного потянулся.
— Да, — ответила она и снова посмотрела мне в глаза, и от её ласкового, любящего взгляда мне стало так хорошо…

— Ты сначала ворочался, раскрылся, потом начал стонать и жмуриться, — вполголоса продолжила она, — я подошла и тихонько легла с тобой, укрыла тебя, но сразу будить не стала: ты ведь устал после ночной…
Я нежно поцеловал её в лоб и произнёс:
— Спасибо тебе…
Она улыбнулась, ответила поцелуем в плечо («как приятно!») и вновь заговорила:
— Вдруг ты начал разговаривать во сне, говорил очень тревожно что-то про светофоры, про какой-то срывной клапан… ещё какие-то термины называл.
— А, это… ну… это всё рабочее, да, — прогоняя сон и пытаясь мутной головой вспомнить значения всех этих терминов, ответил я.
— А потом ты снова зажмурился, застонал, и я тебя сразу разбудила. Стало больно смотреть, как ты мучаешься…
— Спасибо, что ты рядом, милая. Спасибо, что разбудила…
— Не за что, — очень нежно и тихо ответила она, и я ощутил в её голосе безграничную любовь. — Ты рассказывал раньше, что тебе иногда снится работа, потому что она очень ответственная, и что когда ты в кабине, ты всегда сконцентрирован… Опять во сне проехал на красный?
— В этот раз нет, — улыбнулся я, собравшись с мыслями. — Пойдём пообедаем. Я тебе расскажу, что там было. Ты удивишься, потому что…
— Милый, — произнесла она почти шёпотом, и я, замолчав, весь превратился в слух. — Я люблю тебя.
У меня всё перевернулось внутри. Я прижался к ней и ответил так же тихо и чувственно:
— И я тебя люблю, родная моя. Ты моё чудо!..
Повернувшись к девушке всем телом, я ещё раз крепко обнял её, а затем очень нежно поцеловал её прекрасные губы — она подалась ко мне и ответила мне тем же. Мы с большой теплотой посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись. И я пришёл в себя окончательно.

«Диспетчер, семьдесят первый маршрут на связи».

26 января – 25 февраля, 24–31 марта 2023 г.
Москва