Губы, зубы и язык

ГУБЫ, ЗУБЫ и ЯЗЫК   

Всегда найдётся повод
благодарить случайных людей.

В тот год из каждого утюга звучали две песни - «Группа крови» и «Яблоки на снегу». Жаркое лето, Анапа, подростки, почувствовавшие свободу, приехали работать в колхоз. Если бы через десять лет их спросили бы, где территориально находилось «то место», где их поселили в двухэтажном бараке, никто бы не ответил. Точка высадки трудового десанта была известна, разве что, устроителям, но и их уже никто не помнит.
Отец всегда говорил Максиму:«Сын, целуй женщину в губы и, хоть иногда, пытайся ей служить! И если в личной жизни у тебя будет всё хорошо, то и везде всё будет хорошо...»
Максим десять лет переваривал эту фразу и только начинал пытаться реализовывать её на практике, ибо было «уже пора». Он как-то быстро нашел себе подружку в этом случайном коллективе. Море, песок, солнце, сбор кабачков и подвязывание виноградной лозы, и мини-бикини на девушках довершили своё дело. Мальчик влюбился в девочку, девочка, наверное, в мальчика. Оба были девственниками, информации — ноль, эмоции и либидо — на пределе, интуиция и не опороченные интернетом чувства вели по правильному пути. Природа, как всегда, обо всём позаботилась. Марина была спортивная, высокая, с каштановыми волосами до плеч, уже, вполне себе, оформившаяся молодая женщина. Как водится, девочки и мальчики сбивались в стайки и Марина тоже «сбилась» в стайку с Викой. Вика была небольшого ростика, с какой-то детской припухлостью и доросла лишь до плеча Марины, но имела роскошную грудь. Такую большую и завидную для советской школьницы. Викины белые пионерские рубашки кошмарили всех парней и преподавателей ещё больше, потому что последние совершенно не знали, что с этими сиськами у юной девочки делать, куда их убрать, как задрапировать пионерским галстуком. Но времена галстуков прошли, комсомольский значок на груди Вики поставил крест на всей коммунистической морали. Вика только начинала пользоваться достоинствами, но делала это неумело, нескромно и даже вызывающе. Парни пугались этого нахрапа и робели, но тайно мечтали обладать,  правда исключительно из биологических потребностей, ибо, глядя на Вику, об ином и помыслить нельзя было.
Вика и Марина поселились на первом этаже барака, который напоминал американский салун с гостиницей наверху. На первом и втором этаже были комнаты, два широченных козырька опоясывали этажи. Барак был похож на двухпалубный пароход, выкрашенный синей краской. Парни занимали второй этаж и селились в комнатах по шесть - восемь человек. Девочки были внизу и жили с комфортом, по двое. Комнаты у девочек были маленькие, размером, как купе в вагоне поезда. Дверь была со стеклом, по бокам от двери были маленькие окошки. Стёкла были завешаны занавесочками, но так чтобы вожатые могли заглянуть через верх занавески внутрь, приподнявшись на носки. Это было сделано из соображений половой дисциплины.
Так уж получилось, что в этом лагере был ещё один корпус - большое кирпичное здание, в котором была столовая, жила администрация и группа подростков из Норильска, в составе человек ста. У суровых норильчан своих девушек не было, их подразделение казалось почти что боевым, из одних парней. Ленинградским «синюшным, синявинским цыплятам» эта норильская братия казалась кончеными отморозками. В ту сторону даже смотреть было грустно. Все их боялись и девушки и парни. Через долгие годы, наверное, стало понятно, что из таких вот норильских «качков» и выросли «девяностые годы», а из их вожатых-наставников — действующие сотрудники ОМОНа или СОБРа. Удивительно, но Максиму удалось сдружиться с одним огромным парнягой из норильчан, они охотно общались, но на некоторой дистанции, чтобы не будоражить суровые ветры Норильска. У норильчан была огромный недостаток — у них не было девушек и, мало того, по всей видимости, в силу суровости, они плохо представляли, как качественно обаять женский пол. Олег, так звали приятеля Максима, с упоением рассказывал о суровых нравах Норильска и всё время удивлялся, как Максу удаётся привлекать девушек.
- Вот скажи мне, Макс, ну, как это у тебя так получается? Вот сидишь ты на веранде, девки вокруг тебя что-то щебечут, хихикают, переговариваются, слушают твои «порожняки». Потом ты встаёшь, уходишь на другой этаж. Чу, через пять минут вся эта стайка девчонок плавно перемещается за тобой. И опять хи-хи, разговорчики, взглядики. Ну, как, как ты это делаешь?
- Не знаю, я об этом не думаю, как-то само.
- Ой, Максик, ты бы в Норильске только «летал» бы и «покупал кирпичи». Хотя бы из-за зависти к этим твоим «само получается».
- Что значит «покупал кирпичи»?
- О-о-о, - с чувством какой-то гордости заговорил Олег, - это есть у нас такая тема. Если ты слабый, то будешь буквально покупать кирпичи. Сильный подойдёт к тебе на улице с кирпичом в руках и предложит купить. Ты либо покупаешь за деньги, либо тебе двинут кирпичом по башке. Тут два варианта развития событий. Либо ты отбиваешься и становишься сильным, либо складываешь купленные кирпичи у своего подъезда, а предлагать их будут не раз. И если начал покупать, то только попробуй кирпич выкинуть…Пи...ц тебе. Так у некоторых подъездов стопочки кирпичей и лежат.
- Думаешь, я слабый?
- Как сказать, визуально -да. Но сила в тебе какая-то есть, иная сила, я вижу, но ничего объяснить не могу. У тебя ведь нет такой тупой истории про твои «кирпичи», - с некоторым сожалением молвил Олег и вынул из кармана какой-то модный значок и, буквально, приколол его на голый торс. Прямо под кожу загнал иглу значка, что выглядело ужасающе глупо.
Но что поделать, возможно, в Норильске так пытались привлечь девушек. Воспитание, чёрт бы его побрал, воспитание — великая сила!
- Да, любопытные нравы у вас в Норильске. Возможно, я смог бы построить целый кирпичный дом и поселиться там с любимой.
Оба заржали.
- Да, у нас в Норильске право на жизнь прямо зубами нужно выгрызать, - смеялся Олег.
У Вики и Марины в комнате было весело. Максик периодически приходил к ним, чтобы вести какие-то бессмысленные разговоры обо всём. На улице, где-то на столбе, висел динамик, из него всё время лилась современная музыка, что-то типа местного радио. Марина была более сдержана, а Вика частенько пританцовывала, вспрыгивая на пружинную кровать, как на батут.
С семи утра до двенадцати лагерь выезжал на работы в поля. Виноградники были скучными, но в них можно было спрятаться и целоваться с девчонками. Кабачковые поля производили ужасающее зрелище. Всем выдавали длинные мачете, расставляли по полю и этот строй медленно двигался шеренгой и рубил кабачки в густых зарослях по колено. На кабачковых полях невозможно было скрыться от жары, но было веселей. Чтобы собрать «правильный» кабачок нужно было секануть корешок не длиннее пяти сантиметров и не короче трёх, иначе получался неликвид и его сваливали в огромную кучу. Также неликвидом считались поцарапанные  кабачки. Остальные, от трёх до пяти, гладкие, белые, аккуратно складывали в деревянные ящики. В перерывах парни придумали дурацкую игру — начали писать письма на кабачках. Текст на белых кабачках писался легко, как на бумаге. Спичкой или ногтем. Ой, что это были за письма — анекдот. Некоторые кабачки, с письмами, бросали в кучу с некондицией, а некоторые намеренно прятали в ящики, под хорошими кабачками, в надежде на то, что они дойдут до адресата. Все много смеялись, были потные, как рабы на плантациях, и с мачете в руках чувствовали какой-то фаллический символизм. На поля приезжала бочка с водой. Вечно пьяный водовоз опаздывал, все на него ругались, но никто ни разу не сказал фразы: «Ты обалдел, что детей уморить жаждой хочешь!?», где ключевым запретным словом было слово «детей». Какие могут быть дети в пятнадцать-то лет.
В перерывах между сбором кабачков «работяги» совершали набеги на шелковичные деревья и на соседние кукурузные поля.
Всё, что зарабатывали, шло на обеспечение жизни. По сути, эти парни и девчонки покупали себе: условный отдых, море, солнце, пляж, еду и жильё, и безграничное желание любить. А деньги им были не нужны, они даже не мерили мир такими категориями, такими, как деньги. Они мерили мир: силой, задором, поцелуями и арбузами, которые таскали у зазевавшихся продавцов, у пляжа, ведь после обеда наступала воля. С работ уходили до самой жары. Ехали на обед и за выполнение плана награждались блинчиками со сгущёнкой. Слаще этого блюда ничего не было в мире. И так целый месяц.
Максим частенько обнимал Марину в зарослях винограда, целовал в губы, она благоволила ему и зрела, зрела каждую минуту. Они много обсуждали своё будущее, но на удивление, не вкладывали в отношения большее, чем романтические удовольствия. Они как-то дружно хотели лишиться девственности, но так, чтобы потом друг друга никогда не встречать, чтобы воспоминания остались только романтическим приключением. Как эти подростки в принципе смогли о таком договориться и у кого первого возникла эта идея — загадка, случайность.  Через три недели они всё время искали способ, как и где это сделать. Максим не давил, проявлял великую заботу о Марине, терпел, ждал часа икс, когда сочная ягода созреет и её можно будет вкусить. Марина чувствовала его напряжение и как-то очень уважала его за сдержанность. Безусловно, мысль о доме, родителях, будущем и что потеря девственности это навсегда, немного пугала её, но Максик был такой ласковый, не такой как все, гормоны бурлили и говорили:«Ах, была-не была!». Окружающие ничего особенного в них не замечали, даже пожалуй, не думали, что эта парочка является парочкой, так, не больше, чем у других в этом возрасте. Тайна была обязательной. Несмотря на некоторую свободу, место для интимной встречи найти было непросто, как специально, везде, всегда кто-то был. Время шло, Максим и Марина изнемогали. Даже в полях вот так вот запросто встать в перерыв и уйти куда-то в кустики, было слишком заметно, особенно в кабачковом поле, ровном как стол на гектары.
- Максик, ты любишь меня? - спрашивала Марина, тайком.
- Да, милая, люблю. А тебя не расстраивает, что мы так решили потом, когда уедем отсюда, расстаться навсегда?
- Нет, ты мне очень нравишься, но это хорошая идея. Удивительно, что мы с тобой так едины в этом оказались. Я, если честно, когда-то давно, совсем по-другому это представляла. Я думала:влюбиться в одного, единственного, лишиться девственности с ним, жениться, дом, дети, милая старость и так далее.
Но сейчас я чувствую, что всё это ерунда и судьба свела нас, дала нам друг друга такими красивыми, чтобы мы сделали это и исчезли из наших последующих жизней.
- Да-а-а, а ты не помнишь, кто первый это предложил? - усмехнулся Максик.
- Ты или я — неважно. Ты будешь аккуратным и тактичным, обещай мне.
- Конечно, милая, буду. Ты - главное наше богатство, я волнуюсь за тебя, как ты всё это перенесёшь.
- Спасибо! Но как это всё обустроить? Скрыться негде!
Максим не знал, но случай сам ответил на этот вопрос. Шли они между двумя полями, бригадой, к месту сбора. Дорога проходила между двумя полями, кабачковым и кукурузным. Подростки растянулись на много десятков метров, потому что все точно знали куда идти. Максим и Марина шли на приличном расстоянии, она позади, с другими девчонками. Беседовали, хихикали, но она всё время поглядывала на спину Максика вдалеке. В какое-то мгновение, она увидела, как Максим плавно сошёл с дороги внутрь кукурузного поля, до места встречи оставалось метров двести. Никто из девчонок, кроме Марины, этого не заметил, все продолжали двигаться и переговариваться.
Марина почувствовала какой-то животный страх, дрожь и кинула подружкам:
- Мне надо в кустики, - и начала сворачивать в кукурузное поле.
- Дошли уже почти, смотри не заблудись там, - хихикнула ничего не подозревающая Вика.
Надо себе очень хорошо предстявлять кукурузное поле. Очень ровные ряды, как шахматная доска, с клеткой приблизительно в пол метра. Высоченные, толстые стебли высотой до трёх метров. Стоило углубиться в это поле на десять- двадцать метров от края, как становилось темно. Поле внутри напоминало зеркальную комнату, в которой даже могла закружиться готлова, будто бы ты попал между двумя несколькими зеркалами и увидел эту бесконечность. Мало того, заблудиться в кукурузном поле очень легко, потому что, в какой-то момент, ты видишь только затемнённые ряды кукурузы, во все стороны, и кусочки одинакового неба, больше ничего, никаких ориентиров.
Марина углубилась в поле до тех пор, как не стало видно уже дороги, повернула влево и не спеша стала двигаться в сторону, куда свернул Макс. Пройдя некоторое время по-прямой, увидела его, её стало немного потряхивать, опять накатил испуг. Максим  шёл на встречу, завидев любимую, заулыбался. Они сошлись в кукурузном поле, вокруг шелестели кукурузные стволы, наверху неярко подсвечивало небо.
- Ну, что ты, что ты, милая? Ты дрожишь, - прижал и обнял её, - такая жара, а ты дрожишь.
Марина молчала и только смотрела в его глаза, будто искала ответов, будто пыталась понять настроения. Успокоилась от его объятий и тут же почувствовала жару, а главное покой. Страх перерастал в возбуждение и оно было заметно уже обоим.
- Постой, - она отстранила его руками и начала раздеваться.
Рубашка, футболочка, штанишки и трусики как-то лихо соскользнули с неё. Она осталась обнажённой и стал раздевать Максима:
- Можно я сама? Мне хочется так. Хочется самой тебя раздеть.
Марина развязала рубаху на на его животе, скинула её с плеч. Задрала его футболку, он ей немного помог. Максим остался в джинсах с голым торсом. Она так нежно прильнула к нему, её небольшая грудь впервые вот так вот коснулась его тела. Марина испытала очень сильное удовольствие, голова туманилась, всё вокруг будто бы пропадало. Она обняла Максика, стала неуклюже как-то целовать его шею, положила голову к нему на плечо, а руки её сползли по его спине вниз, на талию. Он взял её голову руками и впился в её губы. Руки Марины скользнули по его талии и расстегнули ему джинсы. Джинсы упали вниз и были отброшены в сторону. Марина вдруг оторвалась от его губ, глядя ему в глаза, сказала:
- Я хочу сама посмотреть. Ты не против?
- Что хочешь.
Марина опустилась на колени. Это было так грациозно, на фоне этой серой земли, Максим был сильно возбуждён. Её голова зависла где-то на уровне его бёдер, она потянула его трусы с двух сторон, желая выпустить на волю то, что так долго мечтала увидеть.
- Какая прелесть, он прекрасен, - воскликнула она, - мне кажется, что я всю жизнь искала вот это.
Ах, эти прикосновения, сколько энергии, нежности скрыто в них, сколько вселенских проблем решают лишь они. Когда природа назначает случай, сближает и награждает великим удовольствием совершенно случайных людей, она делает свою работу, творит любовь, ласку, тепло. Миллиарды людей с упоением вспоминают самые чудные моменты своей жизни с удовольствием, с гордостью, со слезами радости. Эти прикосновения двух любящих искренне, без повода, людей словно прикосновения Бога, который вобрал уже воздух в легкие, чтобы молвить своё «Плодитесь и размножайтесь».
Возможно ли описать словами ощущения каждого — они  разные и одинаковые, ожидаемые и не очень, новые и привычные. После них бывает всё, что угодно и должно быть всё, что угодно, любой исход.
Влюблённые не чувствовали вокруг ничего, ласкали друг друга, по-детски может быть, но бесценно. Когда оба были уже сильно возбуждены, Марина прошептала:
- Пожалуйста, я не хочу видеть твоё лицо, когда это произойдёт, - она повернулась к Максику спиной, немного наклонилась и взялась за кукурузный стебель двумя руками. Марина так изящно выгнула спину, он провёл руками по её талии и…
Все знают, что произошло дальше, все, а если не знают, то догадываются. В этом месте стоило бы сделать большой пробел, чтобы все могли бы представить, пофантазировать о таком привычном, таком понятном, таком желанном, но таком недоступном иногда из-за нашей глупости и упрямства, из-за нежелания чувствовать природу, вторить ей, из-за самоубеждения, что в жизни есть что-то возвышенней и приятней любви.
Шелест кукурузы заглушил одинокий вскрик. И каково же было удивление влюблённых, что это произошло так легко и безболезненно. Даже страстно, будто бы эти два человечка были заправскими «венецианскими любовниками». Всё случилось. Марина была счастлива, Максима распирала великая гордость, он будто бы получил заряд на всю оставшуюся жизнь, неиссякаемый источник многоразового использования. Он сидел на земле, на смятой одежде, облокотившись на ствол кукурузы, она — рядом, обнимала самое дорогое и самое нежное в этот миг.
- Господи, как хорошо, как хорошо, - повторяла она, - я даже не думала, что это так легко и хорошо. Благодарю тебя!
- Какое возбуждение — удивительно. Ты такая чуткая, кажется, что мы с тобой всю жизнь знакомы, а не три недели. Тебе спасибо. У меня прямо камень с сердца, что всё получилось именно так, удачно, я так за тебя переживал.
Они некоторое время сидели обнявшись, было жарко. Эти десять минут казались вечностью. Надо было выходить к людям. Оделись, осмотрелись вокруг:
- Ты иди вперёд,- сказал Максик,- вон, видишь вершина столба, иди туда и выйдешь к нашим.
Её рука протяжно, будто не желая отпускать, сползла по его руке, она смотрела влюблёнными глазами и думала: «Какой он милый.» Пошла. Максим смотрел ей вслед, но уже как-то иначе. Марина вышла к стоянке на кабачковом поле, к огромной груде кабачков и ящиков с кабачками, к подружкам. Никто, ничего не заметил.
Через некоторое время на дороге показалась бочка с водой. Было непонятно, кто кого ведёт или пьяненький водовоз лошадь, или лошадь пьяненького водовоза с бочкой. Процессия приблизилась к стоянке, на краю телеги сидел Максим, держась за бочку, крикнул толпе:
- Вот, братва, воду вам привёз, ловите! - с улыбкой до ушей спрыгнул с телеги на ходу.
Случай он на то и случай, чтобы быть внезапным и непредсказуемым. Все это знают, все жаждут управлять случаем, но никто, никогда не может, потому что мало кто видит дальше собственного носа. Родители, рисующие в тепличных умах картинки счастья своих детей, никогда не увидят правды. Родителям всегда достаётся лишь готовый продукт взросления детей.
Ох, эти взгляды влюблённых. Максим и Марина не знали как дожить до вечера. Вселенная словно открыла им великие свои истины, но они не могли сформулировать их словами. Трудовая смена тянулась бесконечно, так близко сошедшиеся влюблённые, были разделены и уже немного страдали в невозможности обладать друг другом. Вика, правда, мимолётно заметила, как подруга томно махала мачете и чаще промахивалась. Заподозрила изменения, но не могла сформулировать их в себе. Только спросила:
- Всё хорошо?
- Да, всё хорошо.

Вечером, в корпусе Марина и Максим встретились на балконе второго этажа и успели перемолвиться несколькими словами, пока никто не видит:
- Ну, как ты, милая?
- Всё супер, а ты?
- Я? Я в восторге, не каждый день становишься мужчиной, - улыбнулся и поцеловал Марину в губы.
- А ты уверен в наших с тобой договорённостях о вечной разлуке, теперь, после?
- Не знаю, надо бы закрепить результат. Как ты?
- Я не хочу тебя обидеть, но хочу запомнить этот момент навсегда именно таким. Пусть договорённости останутся в силе. Пусть?
- Давай попробуем. Меня так переполняют эмоции, что я не могу думать о будущем, от слова «совсем». Встретимся ещё?
- Я очень хочу еще, - сказала Марина, - только не сегодня. Давай, завтра к нам приходи вечерочком, я попробую с Викой договориться.
- Хорошо.
Поцеловались, очень по-особенному, нежно. Разошлись по своим делам. А какие дела во второй половине дня? Праздные шатания, море, пляж, песок, арбузы. И женщины, уже навсегда выглядящие для Максима иначе. Лёха, со зрением минус семь, в огромных очках с линзами «парил» мозги продавцу арбузов у пляжа, из открытого «ИЖа». Парни подкрались незаметно с другой стороны и спёрли арбуз, пока Лёха рассказывал целую историю жизни. Потом шли на море, на широченный и пологий песчаный пляж, купались, ломали арбуз и ели его руками, упиваясь соком. Максим чувствовал какую-то параллельность этому прекрасному миру, но участвовал, говорил, смеялся. Даже помог найти берег заплутавшему в море Лёхе, когда тот потерял в воде очки. Это реальный ужас, со зрением минус семь, в море и без очков — берега не видно, хотя берег в пятидесяти метрах. Жизнь побежала своим чередом, оставив незабываемые мгновения памяти.
На следующий день Марина решила поговорить с Викой.
- Викуся.
- Да.
- Хочу тебе кое-что рассказать,только обещай, что это будет тайной.
- Вот, я чувствовала, я чувствовала, что что-то произошло! Ну, делись, быстро.
- Викуся, никому не расскажешь? Прошу! - сложила ладошки Марина.
- Ну, говори уже, не томи, что? Обещаю, «век воли не видать».
- Я всё.
- Что всё?
- Я не девственница.
- Офигеть, офигеть, офигеть. С ума можно тронуться. Как, что, где, когда, с кем? Ну, ты дура! - заулыбалавсь, - не обижайся, шучу.
- Ну, дура, что поделать. Играй гормон.
- Кто?
- Максик.
- Офигеть, обалдеть, какой кошмар!
- И как?
- Ты не поверишь — чудесно, божественно. Только не ляпни никому.
- Могила! Подробности расскажешь?
- Можно не сегодня.
Этот отказ окончательно убедил Вику, что подружка не врёт:
- Ну и, что , что дальше?
- Викуся, я хотела, чтобы он пришел сегодня вечером к нам, ну ко мне. Понимаешь? Ты не могла бы куда-нибудь уйти на время.
- Наверное могла, но куда же я пойду, всё битком забито. И отбой в десять. Не знаю.
Вика после этой мысли немного погрустнела, соперничество никто не отменял и, узнав такое про Максика, вот этого шутливого лопушка, не могла совладать уже со своими чувствами: «Почему не я, а Маринка? Вот эта вот спокойная Маринка, с маленькими сиськами.»
- Ну, Викуся, Викуся, Викуся, ну, пожалуйста.
- Не знаю, не знаю. Хотите я отвернусь к стенке и закутаюсь под одеяло, и заткну уши?
Вопрос этот Марине не понравился, но уговаривать она больше не стала. «Будь, что будет», - подумала она,- «В конце концов мы разъедемся и никто никогда друг друга не встретит больше. Как-то легче «гореть от стыда.»
- Ну, Маришка, ты даёшь. Это же навсегда.
- Я знаю, мы готовились морально. Ты себе не представляешь какой он хороший.
- А там у него как? - Вика показала пальцем в пол.
- Он — чудо. Всё очень хорошо и приятно. Да — нормальный, даже немного большой, - улыбнулась.
Девушки пошли на обед. Марина всё время думала об этом проникновении, и о своём новом статусе, и о будущем, которое было очень туманным, оставалось несколько дней до отъезда в Ленинград. Вечером Максим притащился к ним в комнату, дверь  в которую, в принципе, была всегда открыта днём и он и кто-то ещё частенько захаживал в этот девичий мирок, в котором не было ни смартфонов, ни телека и приёмника, ни магнитофона и даже газет и журналов не было. Были какие-то книжки, которые никто не читал, и разговоры, разговоры, разговоры, фантазии, домыслы, мечты. И так целый месяц. Максим привычно бухнулся на маринину кровать, как на гамак, вытянул ноги в проход, Марина притулилась рядышком. Вечерело, за дверью что-то стрекотало, мотыльки бились в яркий фонарь над входом, из динамика, где-то на улице, звучала современная музыка. Вика посмотрела на парочку с грустью и сказала:
- Я в душ, но скоро вернусь, не закрывайтесь.
- Не торопись, - пошутил Максик.
Лагерь затих, никто никуда не шастал, все рассосались по своим комнатам. Максим, уходя от своих, только сказал, что сегодня ночью, вероятно, не придёт ночевать. Парни удивились, но не придали значения, Лёха спросил:
- Куда?
- По бабам, - отшутился Максик.
Вика мылась в душе и очень искренне опять запереживала, что не смотря на её сиськи, вот уже больше трёх недель ничего не происходит, а единственный приличный кандидат уже как-то умудрился переспать с подругой: «Вот кобелина, когда успели только? Ну, что во мне не так? Красивое тело.» Вика стояла перед зеркалом в душе, вытиралась. Она была очень загорелой, её белые груди показались в первый раз смешными. Она подумала про Максика, пофантазировала на его счёт, что-то неумело представляя, обернулась широченным полотенцем, прямо на голое тело и побрела с этими мыслями в комнату. Сначала она сильно раззавидовалась, заревновала, но потом, часам к девяти вечера отошла. В Вике возник какой-то непреодолимый интерес к опыту Максима, она хотела знать как, но очень стеснялась расспрашивать. Пришла в комнату, где дверь была ещё открыта, села на совою кровать, в комнате ничего особенного не происходило, Максик и Маринка беседовали шёпотом о чём-то и даже не целовались.
- Ну, как вы, что дальше? - спросила Вика, - мне никуда не удалось слиться.
- Мы так и подумали, - ответила Марина, с улыбкой, и как показалось, совсем без злобы.
Тут на улице зазвучала «Группа крови». «Группа крови на рукаве, твой порядковый номер, на рукаве. Пожелай мне…». Вика вдруг подскочила на кровати и стала прыгать и напевать хит. Она так забавно прыгала, Максим и Марина смотрели на неё, улыбались этому проявлению детскости, кто-то тоже подпевал.
- Вот, теперь мы знаем, кто все кровати пружинные продавил!
После нескольких прыжков с одной груди соскочило полотенце и влюблённа я парочка разом охнула:
- Викуся, Викуся — ээээ!
Но Викуся, будто специально, продолжала болтать в воздухе своей белой сиськой, как бы не замечая и как-то инертно пыталась привлечь самца. «Кино» смолкло, зазвучали «Яблоки на снегу», Викуся угомонилась, сказала, что она спать, отвернулась к стенке, укуталась одеялом  с головой.  Марина встала и закрыла дверь в комнату. Время шло к отбою, к десяти. За окном затихла музыка, стало очень темно. Влюблённые разделись и первый раз оказались обнаженными в постели. Ничто их не тревожило, только безграничное желание любить друг друга. Второй раз был уже немного иным, более уютными, тёплым, не было страха. Марина благоухала, Максим переполнялся страстью, немного почувствовав игру и что можно развиваться дальше.
Вика лежала лицом к стенке и слышала сквозь одеяло эту мелодию страсти и любви. Она слышала потому, что ей было интересно, но она замерла и не могла пошевельнуться. На соседней кровати продолжалась любовная возня, скрипы пружин и вздохи. Вика изнемогала от любопытства, рассказы подруг рассказами, а вот бы увидеть, хоть краешком глаза, как это на самом деле, не в кино и не на картинках. Любопытство взяло своё, когда любовники, по-видимому, увлеклись она тихонечко, чуть дыша, перевернулась на другой бок и взглянула на соседнюю постель, ещё не привыкшими к темноте глазами. Любовники были действительно увлечены прелюдией. Марина лежала на спине, словно «Даная» Тициана, а Максик, стоя перед ней на коленях, целовал её животик и медленно продвигался губами вниз. Для Вики это было такое завораживающее действо, она не могла оторваться, ибо ничего подобного в жизни не видела. Когда лицо Максика утонуло между ножек Марины, Вика осознала, что он хочет сделать и замерла, остолбенела, от этих его движений. Эти минуты казалось тянулись вечно, Вика не могла пошевелиться. Да, всё она могла представить, о чем-то слышала, но чтобы вот так, близко, в метре, юноша целовал девушку «туда» - нет, это было запредельно. Этот образ так сильно запечатлелся в сознании Вики, одна мысль прозвучала в её голове: «О, Боже, я тоже так хочу, именно так, вот чтобы так: аккуратно, ласково, нежно и ещё всеми словами удовольствий.» Вика даже испытала возбуждение, справилась с ним, как-то тормознула, чтобы не быть раскрытой, медленно перевернулась обратно к стенке и закрылась с головой одеялом.
Тем временем, стукнуло десять часов, вожатые делали обход. С пацанскими палатами не церемонились, заглядывали, открывая двери. В комнаты к девочкам заглядывали в окошки , поверх занавесок. Девочек проверяла женщина, парней — мужчина. Вожатая подошла к комнате Марины и Вики, привстала на носки и заглянула, привычно, внутрь. В отблесках света она увидела в комнате какое-то движение, но ломиться не стала. В её руках сверкнул фонарик и выстрелил лучом внутрь комнаты, как раз с той стороны, где была койка Марины. Вожатая, лет тридцати пяти, хорошая женщина, не резкая, добрая, можно сказать, увидела голеньких Маришку и Максика, в основном Максика и убрала свет. Марина и Макс затихли:
- Ну, всё попались, - как-то шутливо прошептала Марина. Возбуждение еле отпускало.
- Ничего не бойся. Не комсомольский билет сжигаем тайно, - успокоил её Максик.
Тихонечко прилегли на кровать. Викуся первый раз пошевелилась, у неё все тело затекло от движухи. За дверью началось - вожатая отошла, позвала вожатого, он как бы был главным. Они вдвоём подошли к двери:
- Там Максим.
- В смысле, Максим? - изумился вожатый.
- Ну, Максим там внутри, с Мариной.
- Не понял, это что ещё за юмор?!
- Только спокойно, - успокаивала женщина, - без резких движений.
Постучала в дверь и сразу открыла. Максим уже успел натянуть штаны на голое тело и предстал с голым торсом. Марина скрылась под одеялом:
- Так, Максик, на выход! Завтра поговорим, быстро к себе в палату, бегом.
Максик, с ухмылочкой:
- Добрый вечер, - вышел из комнаты.
- Девочки, спим!
Максим пошел быстренько к своей комнате, на второй этаж. Тихонечко открыл дверь, чтобы не разбудить, парни засыпали хорошо после работы, вошел в темноту и привычно начал садиться на свою койку. И хорошо, что сначала пошарил руками, потому что почувствовал разложенные по всей поверхности своей кровати, помидоры. Да, да, именно помидоры. Макс изумлённо:
- Так, мужики, что за фигня такая, - и включил общий свет.
- Ой, Максим, это ты, - в полудрёме говорил в никуда Лёха, -а ты же говорил, что ночью не придёшь. Вот я это…, то самое…, разложил помидорки тут у тебя, посушить. Извини, переложи куда-нибудь, пож….
- Ну, ты даёшь, хорошо заметил.
Когда ситуация разрешилась, Максик бухнулся на постель и заснул в приятным мыслях о возлюбленной, о приятном, о её шикарной наготе.
Каждое утро в лагере было нечто вроде переклички. Но это утро было особенным. В шесть утра все сонные вывалились на пространство перед корпусом. Как-то там построились, уже снаряженные сходить на завтрак и ехать на работу, в поля. Вожатые что-то говорили, кто, куда, за чем. И про инцидент прошлись вскользь:
- А вот, вчера у нас «молодожены» образовались, - с усмешкой заявила добрая вожатая.
- Кто? Что? Как? - оживилась и проснулась толпа.
- А вот, Мариночка и Максик, посмотрите на них. Какие красавчики. Еле выловила вчера.
Все бросили изумлённые взгляды на стоявших в разных сторонах Максика и Марину, захихикали, заулыбались, зашушукались. Только Вика стояла молча, под истинным впечатлением от вчерашнего, даже некоторая гордость за себя распирала её, что она знает куда больше, чем все. Жизнь пошла своим чередом, до отъезда оставалось три дня, работы уже свернули. По лагерю пошла волна сплетен. Фантазия буйствовала. Но, Марина совсем не переживала и Максим — тоже. Разговоры, разговоры, пересуды влили живую струю в томную жару юга. Олег, норильский приятель Максика, только говорил:
- Ну, Макс, ты даёшь, обалдеть. Ну, как, расскажешь?
- Нет, отстань, будь добр!
Олег и Макс сидели на травянистом пригорке у корпуса, а в это время мимо проходила Марина, они не видели её, но она услышала ответ Максика и очень обрадовалась. Ей так стало приятно, что этот любимы человечек не хвалится победами перед дружками, что ему можно доверить их необычные договорённости. Марина с Викой больше не обсуждали произошедшее, но однажды Вика не выдержала и спросила:
- Мариша, а он целовал тебя «туда»?
- Да.
- Может это конечно глупо звучит, но скажи по секрету, а ты не боялась , что он тебя зубами повредит, там же такое всё нежное?! Или укусит? - на полном серьёзе спросила Вика.
- Нет, ты что, конечно нет, он очень аккуратен. Да, это всё по-другому «работает». Можно я подробности не буду говорить — это интимное.
- Да, конечно, спасибо, прости ещё раз, что спросила, - как-то удовлетворённо ответила Вика, будто это была последняя нерешенная для её сознания проблема.
Прошло ещё пару дней и до отъезда оставалась ещё одна ночь и утром рано автобус должен был увезти всех на вокзал в Новороссийск. Когда эта новость про «венецианских любовников» распространилась по лагерю, в норильском корпусе начались брожения. Возмущённые норильчане негодовали, что это за  доходяга такой: «Мы тут, целый месяц корячимся, девок не нюхали, а этот фраер — готово дело, уже мобилизовался и всё у него приключилось. Должен ответить!»  Пока норильчане переваривали и планировали разборки, Олег как-бы случайно поймал Максима на задворках и сказал:
- Дружище, тебе кирдык. Наши тебя мочить собираются, нешуточно. Ты парень хороший, но я тебя предупреждаю, прячься сегодня, лучше прямо сейчас. Физически ты им ничего не докажешь, а здоровье они тебе на последок испортят.
- Спасибо. Ты почему мне помогаешь, они как бы свои?
- А я кажется, Макс, понял в чём твоя сила. И я понял, что твоя сила сильней всякой физподготовки и даже сильнее лома. Тебе спасибо, что не стал рассказывать подробностей. Хоть ты и доходяга и мы с тобой никогда больше не встретимся, а даже если встретимся, то не вспомним, но парень ты хороший, а хорошим нужно помогать. Вот так вот. Удачи!
Что-то там происходило, что-то творилось в эти оставшиеся до отъезда двенадцать часов, не важно, но только утром Максим сидел в автобусе, рядом со своей Маришкой. Автобус упорхнул к поезду. А поезд донёс любовников в Ленинград, где их радостно должны были встречать родители, ведь «дети» должны приехать, «дети». Марина и Максим стояли в тамбуре, грустнели на глазах.
- Неужели всё? - спрашивала Марина, - не верится как-то.
- Наверное всё, боюсь говорить о другом — время так обманчиво, любовь так хрупка, что тут говорить. Я удивляюсь твоей силе, милая, но сделаем так, как решили. Никогда, никогда больше не будем друг друга искать и никогда не встретимся в жизни. Ведь так?
- Так, мой хороший. Спасибо тебе… - Марина заплакала, запричитала, - Господи, как больно, как больно. Прости меня, прости, дорогой. Я хочу оставить тебя именно таким, только таким. Ты будешь со мной на всю жизнь. Понимаешь, навсегда!
- Понимаю, Мариша, ты мне сердце разрываешь, но я справлюсь, говорят — я сильный.
Максим прослезился тоже, держал её за руки, под стук колёс, под стук колёс и бряцание сцепок. Это была какая-то невообразимая духовная связь, они даже не целовались, будто бы готовые в любой миг отпустить руки и теперь уже окончательно расстаться. Два вагончика,  полных впечатлений, эмоций, юношеской любви должны расцепиться и покатиться, каждый по своему пути.
Всё осталось в их памяти, так как они решили — это идеальное и яркое событие в жизни, эта великая нежность природы. Кажущаяся трагедия на самом деле была слаба, но её пронесли эти люди через жизнь.
Поезд упёрся в Московский вокзал, радостные родители встретили долгожданных, загорелых чад. Все «виновники» событий переглянулись последний раз, чтобы больше никогда не встретиться...

Эпилог

Прошло 37 лет. Максим сидел в очереди на приём к дежурному детскому стоматологу, рядом сидела внучка, четыре годика. Зубик заболел — трагедия. Девочка всхлипывала иногда. Народу в очереди было много. Зашла полненькая женщина с мелким мальчишкой, спросила «кто последний», мужчина напротив уступил даме место, она села, успокаивая мальчика. На вид женщине было за пятьдесят, но выглядела он очень хорошо. Короткая стрижка, очки, модная. Сидела, изредка заглядывала в смратфон и успокаивала парнишку: «Сейчас, сейчас, скоро уже, терпи!»
Делать было нечего, дети смотрели телек на стене. Максим пристально вглядывался в женщину, как обычно. Она заметила и иногда поглядывала на него, не выдержала и спросила:
- Мы знакомы? - никто не обратил внимания.
- Я вот смотрю и тоже думаю, что знакомы. Вика? Я Максим.
Женщина вспыхнула глазами и закрыла рот рукой. Пауза длилась и длилась. Первое впечатление схлынуло, Максим был видимо спокоен. Вика убрала руку ото рта и тихонько произнесла:
- Подожди меня потом в холле, поговорим.
Они молчали, дети вокруг шумели. Вика и Максим пристально разглядывали друг друга. Глаза Вики заблестели. Но пока сидели перед кабинетом, так никто слова больше и не сказал. Сердца бились часто. Но хорошо, что этого никто не видит, эти самые наши трепетные сердца.
Они снова встретились в холле поликлиники:
- Внук? - спросил Максим.
- Да, внук.
- Даже и не знаю, что сказать. Как ты?
- Замечательно, всё хорошо, жизнь удалась. Вот видишь — внук. Ты как?
- На удивление, тоже неплохо — внучка.
Дети крутили аппарат с конфетами или бахилами. Маским и Вика вдруг улетели куда-то далеко-далеко, так далеко, что и представить сейчас было невозможно.
- Забавно, - сказал Максим, - тем кто часто встречается и есть о чём поговорить. Ну, наверное, всё в твоих глазах, всё.
- Нет, я всё-таки скажу, - заговорила Вика, - ты знаешь, Максик, а я тебя очень долго вспоминала. Я ведь тогда за вами подглядела и поняла, что я именно так хочу в жизни, именного такого мужчину, чтобы он именно так всё сделал. И нашла. Искала и нашла. Спасибо тебе! Удивительно, что мы столько времени живём в одном городе и ни разу не встретились. Как же долго я несла эту благодарность тебе, как же того, даже жутковато как-то. Про неё не спрашивай, ничего не знаю, не видела, не встречала.
- Я тоже — ничего не знаю. Ни намёка, ни весточки, будто бы и не было ничего, хотя всё было и я помню до мельчайших подробностей, я живу этим. Про соцсети не спрашивай - не искал, мы же договорились…


Вечно Неспящий
Октябрь 2024