49

В новом племени Шиму многое удивляло.

Удивляла доброта и сплочённость. Удивляла забота друг о друге.

И ещё то, что у каждого было своё дело. И это дело не слишком бросалось в глаза. Казалось, что люди и сами не замечают своей особенности. А Шима, может, это увидела только потому, что пришла со стороны.

- Наз, у вас всегда так было?

- Ты про что?

- Вы и раньше жили так же?

Наз по-прежнему не понимал. Да и Шима затруднялась с объяснениями.

- Ну, вот у нас как в племени было... Мы тоже старались для всех, но всё же в первую очередь думали о себе и... своих детях. А у вас даже не сразу и поймёшь, кто чей ребёнок, всех одинаково любят. Может, только... - Шима осеклась.

Нехорошо осуждать Аза и Загу.

- Дружные вы какие-то, - добавила, чуть поколебавшись.

Наз усмехнулся:

- Наверное, всё из-за женщин. От них идёт добро.

И Шима не стала спорить. Но была не согласна. Добро шло не только от женщин. Но хватит приставать с глупостями. Лучше самой присмотреться, да и понять, что в этой новой жизни ей делать.

А дело никак не находилось. И не потому, что её сторонились и не подпускали к себе. Наоборот, почти каждый был к ней добр. Она сама не могла приспособиться. Не получалось.

Вот Саха. С утра до вечера хлопочет над котлами и чугунками. Шима сунулась сначала к ней. Но разве она сможет когда-нибудь приготовить так же вкусно? Конечно, сварить мясо или рыбу у неё получится, как и у любой женщины. И всё. А Саха что-то пробует, добавляет, придумывает, и запах с утра до вечера такой приятный, но настроение само собой поднимается, а ноги так и норовят пройти лишний раз около костра, чтобы глазу мимоходом заглянуть в горшок - что там сегодня на ужин.

А Кида? Кида - это мать. И не только для Ланчика, а для всех детей племени. И туда лучше не лезть. Если только не желаешь получить порцию материнской ласки. У Киды, кажется, на всех хватит.

Направилась Шима и к Фене, попробовала там поискать себе подходящее занятие, но в бабкиных делах не очень разобралась. Удивило только, как она сама в них ещё не запуталась. Почти каждый день новая история. И, на взгляд Шимы, не всегда безопасная.

Однажды решила помочь ей с коровой. Всё же, старческие руки не такие сильные, чтобы каждый день по два раза вытягивать из Пеструхи молоко. Вот и отважилась себя испытать в новом деле. Подошла с большой крынкой и ещё большей опаской к этому рогатому чудовищу, которую бабка называла кормилицей, милочкой и деточкой.

Так эта деточка в первое мгновение залепила Шиме хвостом по глазам, во второе - звезданула копытом по крынке и разбила её вдребезги, а потом повернула рогатую морду и уставилась круглыми глазами, и в них явно блеснул недобрый огонёк. Шима и отошла тихонько. Не её это. И от бабки отошла. Хорошая бабка, добрая, но как она дожила до седых волос - вот это удивительно.

Ещё одна загадка в племени - Лайя. Со временем Шима стала понимать, что она влюблена в Наза. И любовь эта безответная. Она и сама была готова влюбиться в него, но очень скоро узнала, в сердце его живёт другая. Переболела немного и оставила. Нельзя. Сердце - не кусок рыбы, чтобы разделить его на двоих. В мужском сердце должна быть только одна, как и в женском. Как это было у самых первых людей. Про них рассказывали старики в их племени. И когда-нибудь она и здесь расскажет эту историю.

А кого Шима не понимала, так это Ару. Как умная девушка не могла по достоинству оценить самого привлекательного юношу, и всё оглядываться на его брата, который, может, и был хорош, но... не то - это тоже загадка. Но отгадывать её не хотелось.
 
От мужчин Шима держалась чуть дальше. Кроме Наза почти ни с кем не общалась, хотя от них тоже чувствовала исходящее добродушие. Может, только один её немного пугал. Рача. Поначалу ловила на себе его взгляды, хмурые и пристальные, и что они значили - не понимала. Поразмыслив немного, махнула рукой. Тем более Наз её предупредил, что Рача хмурый только с виду.

А вот с дедом Шима даже подружилась. Он часто оставался на целый день с женщинами, так как всех нужно было обуть - осень не за горами, вот и плёл лапти. И не только. Мастерил ловушки для рыб и зверей, делал ножи, топоры, словом, не скучал.

Вот и теперь, наловив с Моткой полную корзину рыбы и быстро почистив её тут же на берегу, Шима с девочкой разошлись по разным сторонам.

Мотка пошла к Сахе, проверить, что там у неё так булькает в горшке, а Шима села к деду. Тот плёл верёвку.

- Может, помочь? - спросила она.

- Не, сам приспособился. А ты посиди, потешь меня старика каким-нибудь разговором.

Но Шиме нечего было сказать. Она смотрела.

Дед в широкой кости от какого-то крупного животного проделал четыре круглых дырки, и теперь протягивал через них волокна растений и, вращая костью, скручивал их. Получалось гибкая и крепкая бечёвка.

Шима залюбовалась, как ловко выходило у деда.

Рядом так же молча стоял Мика и тоже наблюдал за процессом.

«Для него это равносильно чуду», - улыбнулась Шима.

Сливовая косточка каталась у Мики во рту без видимой пользы, но он про неё забыл. Язык помнил, елозил косточкой то за одну щёку, то за другую, а всё внимание мальчика было направлено на дедовы руки.

И не сразу заметили - и дед, и Шима, как мальчик покраснел и перестал дышать, глаза его закатились. А когда заметили...

Шима вскочила, схватила Мику, перевернула его вверх ногами, крепко держа босые ступни в одной руке, с силой ударила мальчика ладонью по спине.

Косточка выскочила.

Вернувшийся в обычное положение, Мика постоял чуть, соображая, а когда сообразил, обижено заревел на всю округу и побежал к Киде.

А дед... За это короткое время он успел только рот перепугано раскрыть да глазами похлопать.

- Ну... ты... девка... даёшь, - изумлению старика не было предела. - Как ты так? Откуда знаешь?

Только теперь к девушке пришли страх и напряжение.

- Не знаю. Само как-то получилось.

Шима почувствовала, как задрожали её руки. Но и руки старика тоже заходили ходуном, ему пришлось на некоторое время отложить свою верёвку. И мысли у девушки и деда в ответ на доносившийся плач Мики были приблизительно одинаковые: «Какое счастье, что ревёт!»