Зов несбывшегося. Главы3-5 Любовь, музыка и небо

               
                Глава3    
                Счастье
               
                ***               
 "Ну и пусть! Ну и пусть!" -- Даша почти бегом шла по длинному университетскому коридору, направляясь к выходу, и повторяла вслух: "Ну и пусть! Ну и пусть! Всё кончено!"
Что было кончено, она не знала. Ведь ничего и не начиналось Хотя, нет! Для неё  началось-- вчера, когда стояла у балюстрады на верхней площадке лестницы. Внизу, в вестибюле, открылась массивная дверь. Солнечные лучи ворвались сияющим ореолом над светловолосой головой вошедшего юноши, рассыпались цветным веером  по овальному потолку и погасли, когда дверь закрылась.
Бывает такое: глянешь в лицо незнакомого человека и вдруг увидишь в нём всё твоё, родное. Ты его не знаешь, но узнаешь сразу-- твоего и только твоего, словно знала его всегда.

  Он бежал вверх по лестнице, поднял голову, глаза их встретились. Всего один взгляд, но что-то несказанно чарующее взвилось от него к ней, разлилось в груди.  Даша не могла отвести от его лица широко открытых глаз. Опомнилась:
"Ещё вообразит что-нибудь!."
  С гордо поднятой головой ринулась вниз по ступенькам, не глядя на него, мимо, к выходу. У двери оглянулась. Он стоял на верхней площадке и смотрел ей вслед.
Выбежала на залитую августовским солнцем улицу и всю дорогу к дому бежала, прижав руки к груди, чтобы не расплескать это что-то. И лицо его --во всё  небо перед глазами. Дома до вечера сидела над учебником истории, тщетно пытаясь вчитаться. Это лицо, как в гипнотическом сне, восставало, закрывая страницу. Лицо, которое являлось в её детском воображении, в образе принца из сказок Перро, стоящего под парусом в лодке, выплывающей из тени, склонившейся  над прудом ивы. 


 Утром в университете, после экзамена, когда уже направлялась к выходу, в коридоре её перехватила новая знакомая, Мария. Они необычно познакомились. Даша ожидала очереди к своему столу в кабинете Приёмной комиссии. Из очереди к соседнему столу вышла высокая, худощавая девушка с длинной, перекинутой через плечо, тёмной косой. Улыбаясь карими, с добрыми искорками глазами, подошла,  сказала подкупающе просто:      
 --Ты  мне нравишься, давай знакомиться! Я Мария!
 --Давай! Я Даша.
С удивлением смотрела на Марию. Очень застенчивая, сама она никогда не могла бы так запросто подойти к незнакомому человеку, хотя иногда думала с досадой: почему, если человек тебе интересен, не подойти и не сказать ему об этом? Но тут же представлялось, как поморщится от этакой назойливости человек, которому ты вовсе не интересна. Самолюбие даже в мыслях не позволило бы ей представить себя в такой ситуации. Хотя, сделать это с той непосредственностью, с какой  сделала  Мария, возможно, наверное, только в детстве или в ранней юности,
Они поступали на разные отделения, но теперь, стоило Даше появиться в университете, Мария, увидев, бросалась к ней и не отходила до поры, когда надо было идти домой или расходиться по своим аудиториям. Вот и сейчас  провожала её к выходу.

  В холле второго этажа группа абитуриентов, собравшись в кружок, что-то оживлённо обсуждала.
 -- Наши ребята! Интересно, о чём это они? Пойдём, послушаем!
Мария повлекла Дашу к своим бывшим соученикам.
Речь шла о том, как абитуриентам удаётся пользоваться шпаргалками и другими хитростями на экзаменах. Огненно-рыжий, вихрастый, с лицом в крупных веснушках паренёк рассказывал о двух близнецах, которые на физмате сдают экзамены друг за друга. Девушки остались послушать.
 
 Она почувствовала прежде, чем увидела, его появление. Он вышел из бокового пролёта коридора. Быстрым шагом, сосредоточенно глядя перед собой, прошёл мимо их кружка, но вдруг остановился, круто повернул и подошёл к ребятам. Со всеми поздоровался общим кивком, а с бывшими  рядом - за руку. Уверенность, с какой он держался, мужественные, красивые черты юного лица, волна светлых волос на горделиво посаженой голове, хороший рост, развитые, крепкие плечи под белой рубашкой с воротом апаш выделяли его среди ребят. Он казался старше сверстников. По тому, как много приветственных рук потянулось к нему, было видно, что он здесь свой. Ребята расступились, освободив ему место между ними. Теперь он и Даша стояли лицом друг к другу. Она низко опустила  голову, чтобы скрыть зардевшиеся щёки, спросила:
 -- Кто это?
 -- Серёжа Лунин. Выпускник нашей школы, -- ответила Мария.

 Из коридора, откуда только что  вышел Сергей, выпорхнула стайка девушек. Яркие крепдешиновые платья, изящные импортные босоножки, модные причёски--всё выдавало их принадлежность к столичной "золотой" молодёжи. Девушки остановились неподалеку  тесно, голова к голове, зашептались. То и дело какая-либо из них оглядываясь, бросала откровенно многозначительные взгляды на Серёжу. Временами их шёпот взрывался всплесками нарочито громкого смеха. Эти взгляды, искусственный смех с манерным закатыванием глаз, громкие возгласы с напускным выражением крайнего удивления, чем-то очень их поразившим,-- весь этот наивный спектакль явно разыгрывался, чтобы привлечь внимание красивого юноши. Даша, не решаясь поднять голову, исподлобья глянула на Серёжу. Было интересно, видит ли он всё это. .Серёжа стоял вполоборота, и девицы находились в поле его зрения. Губы его кривила снисходительная усмешка.

 А в Дашином воображении отчётливо нарисовалось: вот он подходит к девицам,    бросает им что-то смешное, подстраиваясь под их игривый тон, Они подхватывают брошенный им каламбур, с задиристым кокетством парируют, непринуждённо знакомятся и всей весёлой компанией отправляются развлекаться.
Увидеть это было бы выше Дашиных сил. Он настолько родной, что даже представить себе кого-то другого  рядом с ним-невыносимо. Неожиданно для себя самой, забыв о Марии, бросилась прочь. Почти бежала по длинному гулкому коридору, а в
душе разрасталось чувство невосполнимой утраты. Шла и в отчаянии повторяла вслух:
"Ну и пусть! Ну и пусть! Всё кончено!"

 Сзади слышались догоняющие шаги. Мужские туфли пристроились к Дашиному шагу рядом. Возмущённая такой наглостью, не глядя на нахала, всем своим видом выражая недовольство, она ускорила шаг. Он шёл, стараясь не отстать.      
 --Вы уже уходите?
 --Да! Ухожу!
 Отрезала, не успев понять, что произошло. А произошло счастье. Серёжа не отставал, пытался завязать разговор. Отчаяние, только что затмевавшее весь белый свет в  её душе, внезапно сменилось таким неудержимым ликованием. Даша боялась взглянуть на него, чтобы не выдать сияющую в глазах радость. Он говорил что-то, она отвечала насмешливо, выставив все свои колючки, а сама невольно замедляла шаг. Теперь ей хотелось, чтобы этот коридор и всё то, что сейчас происходит, никогда не кончалось. Скоро поворот, а за ним выход, и надо будет что-то сказать и уйти. Но чувствовала, что не хватит сил, а Сергей всё поймёт и будет смотреть на неё с такой же снисходительной усмешкой, как на тех девиц. И тут неожиданно увидела вышедшего из-за поворота коридора отчима. Он радостно разулыбался ей навстречИзу:
  --А я, Дашенька, приехал узнать, как твои дела, как экзамены!
  Ринулась к нему и повлекла к выходу, едва кивнув Серёже на прощание. Он остался на месте.
 Проводив отчима на автовокзал, как вчера, сидела Даша у стола в отданной ей на время экзаменов комнате в квартире маминого брата, опустив голову на руки, и не могла поверить, что всё случившееся было наяву. Её заливало волнами такого счастья, какого не испытывала ещё никогда. А из радиоприёмника в соседней комнате лилась вдохновенная Рахманиновская "Элегия" Чарующие звуки музыки полнили юную душу, потрясённую счастьем любви.

 Всё забыть! Сердцем к сердцу-
 На грудь,
 В нежность неги--на дно океана!
 И тонуть! Бесконечно тонуть
 В этих звуках Любви несказанной...            
  ***
            /Из дневника./
 
 Август ворвался в судьбу наважденьем--
 Ливнем расцвеченных радугой звёзд,
 Вспышкой Галактик! Ума помраченьем!
 Радостной мистикой осуществления
 Юных, наивных, заоблачных грёз,             
 Мир переполнился чем-то чудесным:
 Тонким сиянием звёздных ресниц,
 Лунными тропами из поднебесья
 И ликованьем души без границ...

              / Из дневника./
               
            
               
                Глава4               
                Чудо.
За них решали
небеса...
Часы сверялись
по секундам,
И на невидимых весах 
Уж кто-то взвешивал корунды,
Чтоб всё сошлось
В единый миг
И весило
не меньше жизни.
    /Из дневника./

     ***      
 Никому не дано понять, что происходит с душой, когда в неё в один миг, в один взгляд врывается любовь. Столько замечательных лиц встречается на жизненном пути. Полюбуешься и через время забудешь. Но явится единственное... Узнаешь сразу, среди тысяч. Вспыхнет в душе фейерверком, захватит так, что вся жизнь--только в нём, и забыть его уже не сможешь никогда. Будут в жизни другие встречи, другая любовь, но она никогда не будет такой, как эта.
 
 Глаза Серёжи не оставляли и во сне. Утром поднялась очень рано. Сидя над  учебником, тщетно пыталась сосредоточиться. Лицо его снова, как наяву, являлось ясно, отчётливо, и ничего нельзя было с этим поделать. Даша не знала, что по старым поверьям так бывает, когда оба одновременно думают друг о друге. Её тянуло куда-то. Было душно. Спустилась в палисадник перед домом. Думала, что  там, на утреннем воздухе, сумеет сосредоточиться. Но скоро опять почувствовала, что не может усидеть на месте. Подчинилась внутреннему влечению, пошла вдоль площади, по нескончаемому бульвару, куда вели ноги. Через несколько кварталов вышла на высокий берег реки. Широкий простор перед глазами, свежий ветерок с розовой от утреннего солнца водной глади смягчили тоску. Устроилась на уютной скамейке под старым клёном, углубилась в чтение. Шло время. Сосредоточенно читала, и вдруг, словно её позвали, ноги сами повлекли к выходу из парка. Вышла за ворота, и-- лицом к лицу-- Сергей. Он только что поднялся по крутому спуску из центра. Оба остановились.      
 -Здравствуйте!-  радостно улыбаясь, поздоровался он.

Без слов забрал из её рук книгу. Медленным шагом шли они по аллеям ботанического сада. Оба молчали. Чтобы не выдать волнения, Даша не обращала лицо к Серёже. Вся погружённая в ощущение счастья, она, как во сне, не чувствуя земли под ногами, летела на крыльях, ничего не видя вокруг, как вдруг, неожиданно, весь взъерошенный, пунцовый, со сжатыми кулаками, Серёжа, оказался перед ней на аллее.
 
 --Почему они на тебя так смотрят? Они тебя знают? Вы знакомы?--кричал он.

 Она остановилась в недоумении, пытаясь понять, кто эти "они".
 "Кажется, навстречу прошли какие-то парни". Обернулась. Сзади удалялась группа ребят. Они на ходу оглядывались, говорили, наверное, о ней. Очевидно, выражение её лица привлекало внимание прохожих, но Серёжин крик привёл Дашу в чувство. В нём, таком подтянутом, смущавшим её взрослой уверенностью, неожиданно прорвалось такое мальчишечье, задиристое, такое своё, что ей стало легко и просто с ним.
 
--Вижу их в первый раз,-- улыбнулась она ему.

Он тут же успокоился, и они пошли дальше. Даша шла и усмехалась про себя: "Оказывается, мы уже на "ты". И, кажется, мне только что устроили сцену ревности."

 -- А ведь я приехала сюда поступать в консерваторию,--говорила Даша,  медленным шагом ступая рядом с Серёжей,-- Сколько себя помню, мечтала учиться музыке. Война и наша кочевая жизнь с отчимом, кадровым офицером, помешали этому.

 Как всегда, когда думала о несбывшейся мечте своей, ей стало грустно, но хотелось делиться с Серёжей этим, самым своим сокровенным, и она продолжала:

 -- У меня хороший голос. Здесь слушали два профессора консерватории. Обе  сказали, надо учиться пению. Я подала документы на вокал, но поверишь, ещё сама себе не могу объяснить, почему вдруг передумала, решила  поступать в университет.

 И Даша поведала ему всю печальную историю о музыке в её жизни.
 
                Глава5
                Музыка в жизни Даши
               
 Даша действительно ещё не до конца отдавала себе отчёт в том, что заставило отказаться от поступления в консерваторию, открывавшему ей путь к осуществлению  самой заветной мечты. Ведь только переступила порог этого храма музыки, как само Провидение повело её за руку. Случилось то, о чём многие поступающие могли лишь мечтать. Подала документы в Приёмную комиссию и спустилась в вестибюль, но уходить не хотелось, хотя в здании шёл ремонт, всё вокруг было в побелке, воздух пропитан запахом краски, а консерватория жила своей музыкальной жизнью. Сюда, в вестибюль, доносились звуки разыгрываемых где-то гамм на фортепьяно, кто-то наверху распевался, из бокового коридора неслись повторяющиеся многократно на духовом  инструменте басовитые звуки одного и того же пассажа. Ещё в подмосковных Кузьминках она сбегала с уроков в школе, ехала на электричке в Москву, на улицу Герцена, и часами бродила под окнами здания Московской консерватории, не смея войти. Какофония музыкальных рулад, доносившихся из приоткрытых фрамуг в окнах, услаждала слух. Даша безумно завидовала тем, кто там, внутри. Для неё это было  недосягаемой мечтой. И вот она здесь, на пороге её осуществления. Присела в вестибюле на стоявший в ряду у стены стул. Через некоторое время с верхнего этажа спустилась и села рядом молодая женщина, спросила: 
 -Поступаете?
 -Да       
 -Куда, если не -секрет?-    
 -На вокал.   
 -А я заканчиваю вокал. Знаете что,--вдруг воскликнула женщина, -Хотите, я   
 отведу вас к своему профессору, чтобы она вас послушала?      
 -Хочу!--обрадовалась Даша.
 По просторной аудитории прогуливалась крупнотелая пожилая профессор.
 -Надежда Михайловна,-- обратилась к ней Дашина спутница,-- вы не послушаете эту девочку, она поступает на вокал.
Профессор села за рояль.

 -Что будем петь?
 -Арию Антониды.

 Когда Даша спела, Надежда Михайловна достала из сумочки блокнот, что-то написала и, протянув ей листок, сказала:

 -Я хочу показать вас ещё одному человеку. Здесь мой адрес и телефон. Завтра  в двенадцать часов жду вас у себя дома, но он на территории Республиканского Радиокомитета, когда придёте, обязательно позвоните мне из проходной, иначе вас не пропустят.

  Папа Даши был музыкантом, руководил военным оркестром, играл на многих инструментах, сам хорошо пел и сочинял музыку. Но дочери не пришлось слышать папиной игры, Он рано умер. Запомнила,  что когда ей было года два, однажды отец пришёл с какой-то женщиной, у которой были большие чёрные глаза навыкат и большая выпуклая родинка у виска. Она карандашом стучала по столу, Даше велела повторять. Выстукивания всё сложнее и всё быстрее, но Даша ни разу не ошиблась. Потом папа на трубе играл мелодии, а она пропела за ним и тоже ни разу не ошиблась. Папа воскликнул:

 -Абсолютный!
И женщина подтвердила:
 -Да, абсолютный.

 Тогда Даша не поняла, что такое этот "абсолютный", но почувствовала, что её похвалили, и запомнила. Для  неё музыка звучала во всём. Мама участвовала в полковой самодеятельности и брала с собой дочь в клуб на
 репетиции. На клубном рояле постоянно кто-то что-то наигрывал, Даша вечно обитала возле инструмента, просила:
- Сыграйте, как льётся водичка!
- Как это? --спрашивали, дивясь такой просьбе.
А она, в свою очередь, недоумевала: разве можно не слышать, как, переливаясь, поют ручейки, но объяснить не умела. Когда к ним приезжал папин друг, дядя Гера, и по вечерам из гостиной  доносилось до слуха девочки, как глубоким грудным баритоном под мягкие переборы гитары пел он старинные русские романсы. Это заставляло её, совсем ещё кроху, выбираться  из постельки, стоять босиком под дверью, с замирающим сердцем слушать.  Что делалось тогда с её душой! От захватывающего, непонятного чувства прикусывала до боли пальцы на руке.
Мама говорила, что папа, умирая, просил её учить дочь музыке, а старшего брата, Володю, отдать в художественную школу. Отца не стало, когда Даше было четыре года. В шесть лет её приняли в подготовительный класс музыкальной школы. Даша думала, что сразу посадят за фортепьяно и будут учить играть. А вместо этого пошли уроки пения хором, маршировка под музыку. Всё было так же, как на музыкальных занятиях в детском саду. Дома инструмента не было. Она несколько раз побывала на этих маршировках и, разочарованная в своих ожиданиях, перестала туда ходить. К отказу дочери учиться в музыкальной школе мама отнеслась спокойно. А у Даши тяга к музыке стала. недосягаемой, затаённой мечтой. Музыка снилась ей..
 Я в детских снах витала
 в храмах,
 Где с неба, в голубых лучах
 Лилась мелодия органа
 И странно таяла в свечах.
 Я удержать хотела звуки,
 Они сгорали на глазах,
 И пламя опаляло  руки...
 И просыпалась вся в слезах.
   /Из дневника/
      
 В снах она оказывалась в больших залах, уставленных роялями, пианино. Она ходила от инструмента к инструменту, но в одних не было струн или клавиш, у других заперты крышки. Иногда она слышала, во сне льющееся откуда-то сверху божественной красоты хоровое пени. Проснувшись, пыталась пропеть мелодию, но она таяла и никак не давалась.


 За десять школьных лет ей  пришлось учиться в разных городах. Семья кочевала с  отчимом по всей стране. В шестом классе, когда оказались в Харькове, подруга, учившаяся в музыкальной десятилетке, повела её к директору в надежде, что примут. Директор покачал головой:
 -- Нет, на фортепьяно ей начинать учиться уже поздно. А вот на скрипке… Дай-ка 
 руку, посмотрим на твои подушечки, -- он ощупал пальцы,--С такими подушечками 
 только на скрипке и играть.
 На скрипке играть  Даша  не хотела. Мечтой было фортепьяно. Как мало тогда  знала она о том, что значит учиться музыке, и как мало знала музыки. Да если бы и удалось поступить в класс скрипки, очень скоро и это  закончилось бы, потому что отчима перевели в такую "тьму-таракань", где была всего одна общеобразовательная школа.

 Но когда Даша  училась уже в восьмом классе, семья оказалась в подмосковных Кузьминках. И хотя военный городок располагался в лесу, в нескольких километрах от Кузьминок и Косино, а школа за шесть километров, в Люблино, эта пора в её жизни стала самым благодатным, до отказа насыщенным музыкой и радостью временем. Тогда здесь она поступила в музыкальную студию при Дворце культуры, в класс фортепьяно.  Учительница Даши, выпускница музыкального училища имени Гнесиных, увидела поставленные от природы руки, абсолютный слух, музыкальность, а главное -- большое желание учиться и  феноменальную работоспособность. Зинаида Петровна то и дело во время занятий звала из соседних классов коллег.
 --Послушайте, какое у неё легато!-восклицала она, заставив  Дашу играть гаммы
 легато.
  --Вы слышите? Скрипичное звучание! А теперь играй в полную силу пальцев,--
 прослушав, кричала:
 --Слышите, какой у неё удар? Какая мощь! И ни единого стука, как в масло.

Для Даши самое удивительное было то, что всё это она постигала самостоятельно. Зинаиде Петровне оставалось лишь поражаться способностям ученицы. Дома инструмента не было, занималась по вечерам на рояле в клубе военного училища, откуда мама не редко вытаскивала под утро не замечавшую времени дочь. Зинаида Петровна взялась за шесть месяцев подготовить её к поступлению в "Гнесинку". Какая же благодатная пора наступила для Даши там, в дорогих сердцу Кузьминках.  Городок военного училища среди векового  леса. Рядом бывшая усадьба со старинными, полуразрушенными, в зарослях крапивы и лопухов, дворцами, с заросшими белыми водяными лилиями прудами, парками с аллеями под вековыми клёнами. Девичья романтичная, мечтательная душа ощущала себя в неразрывной гармонии с этим, окружающим её  миром. Бывало ранним весенним утром по дороге в школу ещё полумрак, солнце ещё не взошло, но лучи его вдруг брызнут из-за горизонта, раскинутся веером над поляной с молоденькой, улыбающейся всей своей весенней радостью навстречу  утренним лучам берёзкой, просквозят прозрачные листочки с капельками росы, позолотят тоненькие веточки, заиграют в росах сверкающими радужными самоцветами. Очарованная этой возникшей перед глазами сказкой, вдохнёт она в себя эту красоту, и на уроке музыки всё это услышит в ноктюрне Эдварда Грига.

А в двадцати минутах езды на электричке --Москва, с театрами, концертными залами, картинными галереями. Даша, увлечённая оперным искусством ещё в харьковскую пору, не пропускала ни одного оперного и балетного спектакля в Большом театре. Как она была счастлива тогда, и особенно счастлива тем, что занималась любимым делом, музыкой. Знала и пела все любимые оперные арии и романсы. В школе девочки из её класса после уроков затаскивали в пустой класс, и Даша пела им вес свой "репертуар". Могла петь часами. Однажды в класс заглянула Маргарита Евгеньевна, учительница литературы. Тихонько прошла и слушала. Даша её не видела, имела привычку петь, глядя в окно. Когда замолчала, растроганная Маргарита Евгеньевна подошла, поцеловала её
 сказала: "Тебе ндо обязательно поступать в консерваторию, учиться пению, у тебя талант!"
 
  Но наступил день, когда всё это одним разом закончилось. Отчим получил новое назначение в один из областных городов другой республики. Мама радовалась, что едут на её роди
ну, отчиму важно было сохранить своё положение на службе,   Зинаида Петровна специально пришла к ним, просила маму оставить Дашу у неё до поступления в училище. Но мама сказала, что там, куда    они едут, тоже можно учиться музыке.


 На новом месте в клубе военного городка функционировало что-то вроде музыкальной студии. Бывшая учительница музыкальной школы, сейчас работавшая билетёршей в городском кинотеатре, обучала детей офицеров игре на фортепьяно. Даша пошла  к ней. В маленькой комнатке сидела у старого
обшарпанного пианино очень пожилая женщина с длинными чёрными усами под угреватым носом, в чёрной, с растянутыми манжетами на рукавах, вязаной кофте. Она спросила, в каком Даша классе. С Зинаидой Петровной они занимались не по школьной программе, поэтому Даша решила: раз через шесть месяцев должна была поступить в училище, значит --в выпускном, Сказала- в седьмом. Преподавательница открыла какие-то ноты на пюпитре, указала пальцем с чёрным ногтем: "Играй."
 Даше, с её очень ,хорошей музыкальной памятью, стоило  один раз, разобрать пьесу по нотам, дальше играла уже наизусть, со всеми нюансами. Поэтому с листа читала медленно, с трудом. Увидев, как неуверенно разбирает  она ноты, учительница  воскликнула:  "Э! Да тебе надо в первый класс!"
На этом Дашино музыкальное образование завершилось. Теперь они астречались с учительницей лишь в кинотеатре.

 Но музыка в душе требовала выплеснуться. По вечерам, когда родители уходили, Даша, не включая свет,  усаживалась на подоконник открытого окна, выходившего в примыкавшую к самому дому  лесную чащу, и пела свои любимые арии. Пела и женские, и мужские, и теноровые, и басовые, и колоратурные.
  В военном училище участвовала в художественной самодеятельности. Её выступлениях постоянно  принимались на "бис". Но она панически боялась сцены. Мучительно страшно было стоять в лучах софитов, перед чёрным провалом затаившего дыхание зрительного зала, с сотнями устремлённых на  неё глаз. Закончив петь, бегом бежала за кулисы и ни за что не хотела выходить на аплодисменты. Не обошлось и без конфуза. Подбирала репертуар и аккомпанировала ей жена майора, руководителя оркестром училища, преподаватель фортепьяно в музыкальном училище города. Вокальных нот у неё дома не было, обошлись тем, что случайно нашлось. И вот Даша, пятнадцатилетняя школьница, на ряду с арией Антониды  из  оперы Глинки "Иван Сусанин", романсом Петра Ильича  Чайковского "Средь шумного бала", пела перед залом, полным молодых ребят-курсантов:
Страстною негою бурно трепещет
пламя желаний в кипучей крови,
арию певца за  сценой из оперы Аренского "Рафаэль".
 Начальник училища, как услышал, пришёл за кулисы и при ней отругал её "наставницу. Дома не придавали большого значения Дашиному успеху у слушателей, состоявших из простых ребят-курсантов.
  Там бурными аплодисментами награждали почти все самодеятельные номера. И сама Даша не очень верила в свои выдающиеся вокальные данные. Но однажды, возвращалась с республиканского смотра хоров художественной самодеятельности, на котором она пела в хоре  училища. Ехала в автобусе, принадлежавшем соседнему полку, военный городок которого находился рядом с ее домом. Время было позднее. Даша сидела на переднем сидении одна. Сзади хор солдат, коротая долгую дорогу, пел песни своего репертуара. Зазвучала любимая:
               
      Славное море- священный Байкал.

 потихоньку, про себя стала подпевать--

        Славный корабль-- омулёвая бочка.
        Эй, баргузин, пошевеливай ва-ал,
        Молодцу плыть не далёчко

Хор звучал всё шире. Напевная мелодия захватывала, разрасталась. Даша увлеклась
 и пела наравне с хором:
  Славное море--священный Байкал,
      Славный мой парус--кафтан дыроватый,--
    
Вместе с ребятами последние высокие ноты взяла полным голосом:
Эй, баргузин, подшевеливай ва-ал!
      Слышатся грома раскаты!--

 -и Дашина колоратура перекрыла сорок мужских глоток.
    Сзади раздались восторженные выкрики:
 
 --Вот это голос!
 
 Ребята сорвались со свих мест, столпились возле неё, заглядывали в лицо,  стараясь разглядеть в полутьме, пожимали руки .Она видела блестящие, горящие восторгом, растроганные глаза. Это был её триумф, Даша была счастлива. Вот когда поверила в свои певческие возможности.
А однажды к ним в дом постучался незнакомый майор.       
 -Я музыкант, руководитель оркестром соседнего с вашим домом полка-- отрекомендовался, он и обратился к маме:
--Почему вы не учите свою дочь пению? Вы знаете, что такого голоса, как у неё, нет ни у кого в нашем городе? Я, да и не только я, мы специально приходим сюда, под ваши окна, слушать, как она поёт.
О том, что кто-то слушает её под окнами, Даша даже не подозревала, ведь окна их квартиры выходили в лесную чащу, и слушать могли только соседи с первого этажа.----Что ж,--сказала мама,--моя дочь сейчас учится в девятом классе. Закончит школу,  пусть поступает, куда захочет. Мы ей препятствовать не будем.


  Скоро в город приехала группа профессоров из республиканской столичной консерватории в поисках народных талантов. Даша решилась и пошла на прослушивание   --О! Здесь есть материал!-- воскликнул  кто-то из присутствующих конкурсантов, очевидно студент местного музыкального училища, когда она пропела заданные  профессором упражнения.--Да,--подтвердил  профессор,-—материал есть.

 Отбор проходил в три тура. В довольно большом концертном зале народу собралось много. В конкурсе участвовали в основном студенты музыкального училища. Многие  были  между собой знакомы. До начала прослушивания стояли и бродили по фойе группами, весело друг с другом переговаривались, у всех с собой были ноты. Даша среди них -- единственная школьница. Когда начались выступления конкурсантов, молодые женщины пели, став в стойку, неестественно вытянув перед собой руки. Отпев, выходили в фойе, закуривали испачканные губной помадой папиросы, держа их между пальцами с ярким маникюром, разговаривали, смеялись, и, как ей казалось, никто из них не чувствовал ни того волнения, ни страха, ни трепета, которые испытывала она от той музыки, что звучала ней, и от того, что сейчас предстояло пережить перед этим враждебным залом. Не могла представить себе, как Антонида будет стоять с отставленной ножкой, с картинно вытянутыми руками и рассказывать о своём горе.
 "Я никогда не смогу так, значит провалю, и мне откажут."
Мысль о том, что может не пройти, была для неё смерти подобна.
Тогда всё рухнет, ничего не останется. Ведь там, куда тянулась её душа, в театре-- и в Харькове, где она, ученица шестого класса, впервые слушала и заболела оперой, и в Москве, в Большом -- там была сама жизнь, там  любили и шли на смерть, и великая музыка не давала душе сфальшивить ни в чувстве, ни в едином жесте. Даша испытывала священный трепет перед своим даром, какое-то потаённое ревнивое чувство. Получала огромное наслаждение от пения, счастье от ощущения, что может И она могла. Ей по силам было всё, что любила, всё, что насыщало её душу. Музыка была ёё жизнью, душа её пела. Не нужно было славы, аплодисментов, Она не жаждала поклонения. Нужно было что-то совсем другое: излить, выразить то, что переполняло  существо её, ту тоску, которая не находила выхода. Если ощущала, как навстречу чувству, выраженному в пении, открывается чья-то душа, в этом было счастье, и большего нельзя было хотеть. Её мечтой было фортепьяно, и, если бы не смогла петь, играла бы на дудочке. И это было бы музыкой её души, которая изливалась бы так же естественно, как пение птиц. Она тихонько вышла из зала и медленно пошла к автобусной остановке. Дома сказала, что решила не участвовать в конкурсе. Родители облегчённо вздохнули: значит никаких перемен в жизни дочери пока не предвидится, она будет продолжать учиться в девятом классе, потом десятый, а там  пусть едет в столицу и поступает. Что Даша и сделала.
 
 И вот ровно в двенадцать часов  следующего дня она вошла в дом профессора Надежды Михайловны Григорьевой. В небольшой гостиной кроме хозяйки в кресле, обитом голубым шёлком, за овальным столом сидело воздушное создание преклонного возраста в голубом костюме с жабо и манжетами из тончайших кружев, прикрывавших  шею и бледные руки. Пепельные волосы были собраны в высокую причёску  Лицо её с большими голубыми глазами сохранило былую красоту.
-- Народная артистка профессор, Элеонора Леонтьевна Радова,-- представила свою гостью Надежда Михайловна и села за стоявший в углу рояль, велела:
--Пойте за мной!--  сыграла упражнение.
Даша очень волновалась, но пропела правильно, потом пела вокализ и ещё упражнения. Элеонора Леонтьевна слушала с улыбкой на губах и вдруг закричала:
--В мойду! Пойте в мойду!--рассмеялась:-- Посылайте звук в лицо! Когда я училась в Париже, моя  профессор-француженка, она не выговаривала ""эр", кричала нам: "Пойте в мойду!"
 Даша спела, получилось.
--Ну вот что я скажу,--заключила Элеонора Леонтьевна,--данные у вас хорошие, учиться нужно, но, так как у вас нет музыкального образования, в консерватории будет неимоверно трудно, поэтому, мой совет: поступайте в училище при консерватории. Там преподают те же профессора, если всё пойдёт хорошо, вас переведут в консерваторию.

 В это время через открытые окна в квартире послышались звуки оркестрового вступления к арии Царицы-Лебеди  из оперы  Римского-Корсакова "Сказка о царе Салтане". Музыка звучала из открытого окна в радиостудии напротив. Там ,очевидно, включили на полный звук для прослушивания  записанное исполнение. Вслед за оркестром зазвучал изумительной красоты, лёгкий, чистый голос. Обе певицы замерли, вслушиваясь в льющееся в окна пение. Даша видела их просветлённые лица, их переполненные наслаждением глаза.
 --Ах! Какой дивный голос!
  --Вот это голос!--восклицали обе наперебой,
 когда прозвучали последние ноты.

  Возвращалась Даша пешком и продумывала всё сказанное ей. "Что я скажу дома? Для того я кончала десять классов, чтобы  оказаться лишь в училище? Все наши девчонки будут в институтах, а я...Значит, не такой уж у меня замечательный голос, чтобы  приняли в консерваторию. Эти женщины очень деликатны, и не стали говорить прямо, что мои голосовые данные-- так себе. Ведь не вызвал у них такого восторга, как у той певицы, мой голос. В вокале мне делать нечего. Там нужно быть или всем, или ничем. Если буду поступать в консерваторию и не пройду, услышать, что ничего нет, что бездарность... Лучше пусть всё остаётся так, как есть. Надо забрать
 документы и отнести в университет. Там, если не поступлю, значит просто что-то не доучила, а здесь..."

 Ах, папа, папа! Как он нужен был сейчас. Сам музыкант, он один мог бы  подсказать единственно верное решение.   
  И рядом не было никого, кто взял бы за руку, да отвёл бы. Иногда это нужно  даже взрослому, состоявшемуся человеку, когда он оказывается перед трудным для него выбором.
 --Не заходя домой, я пошла в консерваторию за документами и отнесла их в университет,--завершила Даша свой рассказ Серёже.

 Они прогуливались по аллеям Ботанического сада, среди диковинных растений, благоухающих ароматами экзотических цветов.
--А я тоже, как и ты, случайно оказался в университете,-- в ответ на Дашину  исповедь сказал  Серёжа.--Всю жизнь хотел летать, как отец и дед, да вот не повезло. Занимался парашютным спортом. Один раз неудачно приземлился. Сломанная кость в ноге срослась неправильно. В лётное не приняли. Теперь придётся идти на повторную операцию, ломать кость и наново сращивать. Но всё равно, я своего добьюсь и летать буду.


 Она не смотрела в лицо Серёже, говорившего это, но сердце её заливало бесконечной нежностью к нему, такому сейчас близкому, родному. Теперь Даша поняла, чем он так близок ей. Весь облик его, овеянный юношеской романтикой, сквозившей в задумчивом взгляде, в манере упрямым взмахом головы откидывать спадающую на лоб прядь белокурых волос, в милой, милой улыбке, и в то же время -- в мужественности, какой отличаются лётчики и моряки. Таким был  отец, с двенадцати лет убежавший из дому на флот. Там заметили его музыкальные способности и определили на учёбу в музыкальное училище. Он стал музыкантом, но в душе остался моряком. Таким был и брат, тоже моряк.   
 Они медленным шагом шли по усаженным каштанами улицам города, к дому её дяди.
  --Вот здесь я буду ожидать тебя каждый вечер в семь часов,--указал Серёжа на скамейку в палисаднике, напротив  подъезда, когда они  прощались.
 Так началась пора их счастья.



Написать рецензию

Евгения Сергеевна, прочитал с большим интересом, особенно, музыкальные треволнения героини. Сам тоже кое-что писал о музыкантах. Хорошо написано. С уважением.

Николай Таратухин   02.09.2018 19:06
  • 
 Заявить о нарушении / Удалить
+ добавить замечания

На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.
Написать рецензию     Написать личное сообщение     Другие произведения автора Евгения Сергеевна Сергеева
Авторы   Произведения   Рецензии   Поиск   Кабинет   Ваша страница   О портале    Стихи.ру   Проза.ру







 




 

             

               

 





 


©






,