33 Арм дневник срочника СССР 3 часть 19 гл

Глава девятнадцатая

Эскалоп — ДМБ 80

Во время моей службы в армии в границе Хабаровского края и Северного Приморья рядом с посёлком Нельма, где на воинской точке я служил поваром, приключилась смешная трагикомедия. Местность у нас там была дикая на 200 км сплошная тайга да сопки, ну амба где-нибудь прошмыгнёт, а то и целый медведь из кустов вылезет —  здорово бывали хлопцы! И всё бы ничего да вот занесло к нам на службу одного казаха по фамилии Латипов, парень оказался сметливый но, как и все молодые солдаты немного дурковал, мол, казах русс язык ни бельмес не понимайт.

В общем, долго думали отцы-командиры, куда бы его пристроить и надумали, что будет казах стирать солдатское бельё.
Постирал он пару простынь, а потом и говорит, давай командир машинка рукам больно. Ну, доверили ему стиральную машину и дело пошло быстрее. Но казах опять чем-то не доволен и начал наезжать на нашего капитана типа нельзя ему есть свинину и он типа уже неделю голодает.

Командир рассердился и объявил ему наряд вне очереди, мол, хочет голодать так это его личное дело, только никто ему здесь барашка не приготовил!  В общем, в пятницу на вечернем разводе капитан Пётр Георгиевич объявил, что Латипову как «потомственному монголу» топить баню и чтобы он больше не слышал про стоны голодающих.
— Я не монгол, а казах, — обидчиво ответил Латипов.
На что ему Пётр Георгиевич говорит.
— Вот Тимаев был узбеком, а стал русским, свинину полюбил как родную тёщу!

Ну, солдаты конечно новичка успокоили, сказав, что топить баню это вообще ерунда загорай да подкладывай поленья. А после припугнули, если он не будет принимать пищу со всеми, его прикажут привязать к столбу и кормить насильно через шлаг пока всё внутри не рассосётся. И так каждый день до дембеля. Вечером Латипов с голодухи срубал три порции свиного эскалопа с гречневой кашей, найдя его «восхитительным» блюдом и получил от капитана Высочайшее одобрение. После чего Латипов получил новое прозвище Эскалоп вместо Енота-Полоскуна.

Утром будущий истопник поднялся ни свет, ни заря по будильнику, в пять утра вышел на улицу, а там уже я покуриваю папиросу Север. Поговорили, после зашли на кухню, где я ему дал бутылку с компотом, краюху хлеба и банку с икрой семы и он отправился к бане. Кухня находилась с другой стороны казармы, там было моё хозяйство. Когда-то это была жилая рыбацкая изба метров на сто в длину из брёвен. Потом её отдали военным.

После моего дембеля в восьмидесятом она прожила недолго, рядовой состав решил, что к коптильне им далеко ходить, и они решили устроить её в дровяном сарае примыкающим к казарме. Каким образом заполыхала сама казарма, никто так и не понял, смотрели кино. А когда заполыхала уже крыша, тогда тушить было поздно, при хорошем парусном ветре деревянное строение сгорело в один момент. Хорошо рвущиеся цинки в оружейной комнате никого не поубивали, а то бы Петра Георгиевича снова понизили в звании и не видать ему полковничьих погон. Вот таких идиотов и воспитывала советская армия!

Придя к бане, Латипов неспешно перекусил и отправился к печи, располагавшейся с другой стороны банного домика. Там и стал заниматься розжигом первичных дров, чтобы после подложить полутораметровые тощие лесины на всю остаточную часть для увеличения площади углей.

Пока он там ковырялся из высоченной травы вышел здоровенный медведь и направился к бане. Открыл когтём дверь, сорвав щеколду, и зашёл посмотреть, что там есть вкусненького. В баню часто приходили мишки, потому что мы там с молодыми старлеями пили брагу из огнетушителей и закусывали рыбой. Ну, и пахло там, копчёной лососиной соответственно приятно. Всё было хорошо да вот с медведями беда, как пойдёт на нерест горбуша, то всё тушите свет. Река Нельма превращается в большой зоопарк — сплошь одни медведи, можно пройти рядом, на человека они ноль внимания, заняты рыбалкой.   

А тут как на грех топить баню назначили Латипова! Ну, наш казах ещё тот хитрец, раз поручили ему стирать офицерское и солдатское бельё в стиральной машине, так он, чтобы не бегать  включать таймер соединил электропитание напрямую и лежит себе на крыше загорает. Электромонтёр хренов! Знал бы командир, что Эскалоп учился на электрика, быстро бы пристроил его к делу, но казах оказался не из простачков прикинулся шлангом, мол, жил в ауле, паровоза не видел!

Спустя полчаса пошёл наш истопник посмотреть, как идёт дым из трубы, и нет ли искр. Видит, дверь открыта, подошёл, смотрит, щеколда сломанная висит, зашёл внутрь, глядь дверь в парилку открыта ну и прикрыл её на засов. Баня у нас была огромная, за раз могло уместиться человек пятнадцать.

Латипов он же казах, жил в степи чего он там видел кроме овец ничего. То, что щеколда сорвана, он даже не придал значения, нет, чтобы выяснить, в чём собственно дело. И поступил по-казахски просто, он внешнюю дверь на предмет отсутствия щеколды снаружи припёр полешком, а то, что в парилку зашёл медведь он даже и не догадывался. Потом стал закладывать толстые брёвна для длительного топления, чтобы потом поспать в сарайчике на топчане час полтора.

Проходит минут сорок вдруг он слышит непонятный вой из бани. Ну, он же казах! Идёт смотреть, что случилось, открывает первую дверь, слышит, что кто-то возится в парилке и кряхтит, нет, чтоб открыть смотровое окошко в двери в парилку да посмотреть? Открывает дверь, а там огромный медведь в бешенстве ломает полок. Глаза безумные, язык весит, морда потная. Ревёт так, аж выворачивает!

Латипову бы на крышу, лестница рядом, да куда там и он с разбегу в сапогах махнул в реку и пошёл брасом через сто метровую реку на другую сторону. Дверь в парилку естественно закрывается, медведь не будь дураком всё прочухал и навылет выносит весь косяк и бросается в реку спасаться от перегрева. Эскалоп, видя это, начинает набирать скорость и уходит от разъяренного зверя уже в размашку. Медведь же оказавшись в прохладной воде, успокоился и отправился восвояси. Видевшие это бабы на постирушках на противоположном берегу, сначала в страхе разбежались, а потом когда медведь ушёл, принялись за работу. Самое интересное в том, что Эскалоп плавать он не вообще умел, в ауле до армии жил, где и речки рядом никакой не было, а до ближайшего озера так ваще сто километров.

И вот сидим мы курим и видим, что на другой стороне реки в нашу сторону какой-то кривой солдат бежит. Кагановский принёс бинокль, глянул и говорит, мама моя да это же Эскалоп! А что он там делает, когда ему поручено баню топить? Ну, послали за ним лодку, а этот чудак прыг с мостика и к нам на встречу. Капитан нервничает — в реку из пролива бывает, за косяками рыб заходят акулы, а вдруг, какая его схватит! Подняли этого ненормального на борт и к берегу там всё и прояснилось. Ну, а когда с медведем разобрались, хохотали до слёз.

Посмотрел Пётр Георгиевич на Латипова и говорит.
— Эх, Латипов, Латипов хотел я из тебя сделать русского человека да видать так и закончишь службу монголом!

ДМБ 80

«Дембель 80» — господи, когда ещё будет, а вот кое-то начал этим озабочиваться уже сейчас. Рисовали альбомы, вклеивали фотокарточки и  какие-то эмблемы, всё для памяти об интересно проведённом времени. Кто служил в армии и не вкусил все прелести солдатской жизни наряду с хулиганкой — самоволки, залёты и как следствие кича, то есть гарнизонная губа тот не понял службу. С офицерами всё понятно армия у них работа, а мы их ежедневная головная боль. Чем руководствовались курсанты будущие офицеры идя на службу в армию мне понять трудно, ладно бы в СССР была армия на примере европейской или американской, но то, что в Советской армии развели бардак, это было большим минусом.
Честь, Родина, вперёд за нового лидера это одно, а вот служить в такой армии другое.

Кормёжка — отбросы гражданского производства, может, быть где-то было исключение, но отбросами кормили поголовно везде. Сухой картофель это что за идиотское изобретение? а самая настоящую картошку привозили такую словно собирались кормить не здоровых мужиков, а пигмеев. Не очень-то заботилась Родина о питании своих солдат, зато у генералов морды одна толще другой. Что же их так с гнилой капусты разнесло? И то, что дембеля отращивали животики так не от хорошей кормёжки, а от безделья. Солдатам давался год на освоение навыками, ещё полгода для закрепления навыков, а остальное время на баклуши. Вот почему в Европе давно осознали, что служить нужно год и не больше, а то начнётся дедовщина, безделье и преступность.

А вот таких юных натуралистов как я потянет на изучение близлежащих окрестностей. И как жаль, что в наше время не было высококлассных фотоаппаратов и видеокамер, а то черно-белое литьё фотографий уже задолбало. Это красиво на персональной фотовыставке, но как передать всю цветовую гамму пейзажей в окрестностях моего места службы да никак.  Что снял то и спрятал, а то чокнутый начальник штаба Олешко отнимет и будет разглядывать чужие дембельские альбомы, посмеиваясь над дембелями. Якорь ему в глотку!

И вот однажды меня посетила муза с подсказкой, что надо как-то увековечить здесь моё пребывание, и я стал думать. Писать «ДМБ 80» на крыше казармы как кто-то предлагал, я счёл полной ерундой. Поменяют шифер и что дальше, ничего. А надо что-то эдакое придумать, чтобы всех удивить и память оставить, мол, был такой Сорвиголова. И я придумал! Было дело, задержали как-то наши погранцы японский сейнер с браконьерским грузом краба. Привели его к нам в бухту и поставили на якорь.  Команду япона мамы заперли в сарай, для дальнейших разборок предупредив, что за побег у нас полагается расстрел на месте. Пугнули для понту, чтобы эти козлы не дёргались на побег.

Если к нам амеры практически не ходили, то японы хозяйничали вовсю. А всё, потому что амеры чуть, что открывали шквальный огонь по нарушителю, а наши начинали опираться на международное рыболовное право да выяснять, что собственно японы у нас делали. А пока выясняли, нарушители весь груз успевали выбросить за борт, не пойман не вор. А лучше бы шарахнули из крупнокалиберного пулемёта, чтобы японы обосрались по крупному и поняли, что с советскими пограничниками лучше не связываться.

Кроме того японы забрасывали к нашему побережью сейнеры-ярусоводы для ловли рыбы и прочей морской живности специальные ярусами на поплавках — стеклянных шарах или на пенопласте длинной до десяти километров. И вот тащиться неспешно такое японское судно, а рыба хватает крючки с наживкой и весит, пока её не начнут выбирать на палубу. И что остаётся нашим рыбаком да ничего гулькин нос да хрен от кальмара в придачу. А  с японами кобенятся штрафы такие мизерные, что они снова идут в море отбивать своё. А вот если бы их сажали лет на десять, вот тогда бы охотников до наших вод поубавилось.

Пока японы сидели в сарае погранцов до выяснений обстоятельств к  арестованной посудине вечером приставала лодка. На борт поднимался какой-то чел и срывал с двигателей все накладки из цветного металла, особенно ценились пластины из рандоля — цыганского золота. Из таких пластин делались всякие кораблики, самолётики, на дембельскую форму, а так же медальки под золотые звёзды Героев Советского Союза, но в уменьшенном виде едва ли не на четверть из-за  дефицита металла. Но как это шикарно смотрелось! Такой молодой сержант, а уже пять героических звёзд, почти принц!

Зато на другой день после ночного налёта на борту арестованной японы мамы обнаружилась надпись из огромных букв «ДМБ 80» и приписка «Привет японским пионерам!». Кто такой там умный нашёлся, естественно никто сознаваться не хотел. На вопросы Назарова я скромно промолчал, тем более что мою спижженую лодку чуть не раздавило приливной волной о корпус японской посудины. Тут уж не до лягушачьего геройства — «это я, это я!». Но дело было сделано и мне оставалось только наблюдать из окна столовой на проделанную работу.

— Кто это сделал? — домогался до меня с расспросами Дьяк.
— Делать мне больше нечего как по ночам выходить в открытое море, я кто тебе Сорвиголова что ли! — отвечал возмущённо я.
— Ну, уроды! Вы у меня ещё попляшите! — гудел из окна канцелярии Назаров.

Мне этого показалось мало, ведь японцев с их корабликом увезут не сегодня, так завтра во Владивосток на дальнейшие разборки и что остаётся да ничего. Тут нужно что-то сделать покруче. Кто это сделал, поди, найди, никто опять не сознается. Ну как в школе.

— Кто разбил стекло! — наливаясь гневом, выпаливал препод по черчению и завуч ЮрВас, обходя классы. — Если он человек чести пусть встанет и сознается!
— Ага, держи карман шире! — подумает каждый из учащихся.
Только поднимись, и тут сразу потащат на дыбу и предадут всем Средневековым мучениям, а потом как в кино.
— Отрекись, Жанна! — скажет генеральный инквизитор Жан Бреаль.
— Отрекись, Жанна! Отрекись, Жанна! Простим! — вторил ему хор инквизиторов.
Жанна, конечно, отреклась…
И всё сожгли эту дуру на педсовете. А ЮрВас думал, наверное, его требование проканает. Не проканало. И все остались живы.

Думал, я думал, как себя увековечить и придумал.
Но для начала всей затеи я обозрел весь мыс Безымянный сверху и снизу, в смысле как будет смотреться надпись на скальной стене. Ведь написали же какие-то черти на стене одной из скал Татарского пролива внушительного размера надпись.
«Кто был в Хабаровской учебке тому не страшен Бухенвальд!»

— Классно придумано! — подумал я и стал прикидывать как бы и мне подобное сотворить.
Достал я через Бессонова зимостойкой белой краски и отправился выполнять свою задумку. Для начала отмерил верёвку до места своего будущего рисунка, а потом связал верёвки в обвязку и, укрепив доску для удобства сидения, спустил всё это вниз. Потом сходил вниз и посмотрел так ли всё как я и задумал.

После обеда я, закончил все дела, взял ведёрко с краской и кистью и отправился вершить своё дело.  Передавшись в подменку, я подошёл к краю отвесной стены и посмотрел вниз. Там внизу в страшной бездне разбивались о прибрежные скалы бирюзовые волны, отчего мне чуть не стало плохо. Хотя до этого я уже смотрел вниз, и всё было нормально, а тут меня охватил ужас, боже, что я делаю.

Но я взял себя в руки и уже хотел надеть обвязку, как появился военный вертолёт. Он пролетел в сторону мыса Демби, и я решил переждать. До армии я уже лазил по местным скалам и был знаком со всей теорией на практике. Дюльфером спускаться вниз на первый взгляд было делом лёгким, но чтобы это сделать нужны были крепкие руки и устойчивость, а вот подниматься наверх без страховки снизу было делом сложным. Обвязав ствол дерева верёвкой, я связал булинь, закрепив его на всякий случай вторым узлом, пропустив верёвку через пах на плечо и стал вывешиваться на стену. Далее стал стравливать верёвку до нужной высоты, там где была полка достаточной ширины для комфортного стояния, но при страховке. От первоначального плана красить сидя на доске, я отказался из-за трудности маневрирования на весу.

Спустившись до полки, я нашёл её не глядя ногами и осторожно приземлился. Чуть стравив верёвку с ведёрком, я обмакнул кисть в краску и стал мазать стену. Иногда меня раскачивало порывами ветра, и я прижимался к стене, хватаясь пальцами за щербатые уступы. Под надписью «ДМБ 80» я хотел написать свою фамилию буквами вполовину меньшую, чем сам метровый заголовок, но очканув разоблачения решил оставить это на потом.

Скоро пришло время заканчивать, как я услышал протяжный сигнал в охотничий горн. Я понял, это был сигнал от Бессонова находящегося на шухере, как мы с ним и условились. Хотя он меня всячески отговаривал от рискованной затеи, я отказываться не стал пусть хоть так, меня помнят. Скажут, служил тут один скалолаз самоубийца, отмороженный на всю голову.

Я сунул кисть в ведро и, закрепив на верёвке жумар, стал подниматься наверх. Когда я выполнял это действие, мне было конечно страшно, а что если старый жумар не удержит меня. Конечно у меня была страховочная верёвка но всё же было очень жутко когда внизу все двадцать этажей пропасти. Но прибор справился и держал как надо. Выбирался я на край стены уже с дрожащими от напряжения руками и долго ещё лежал, приходя в себя после опасного предприятия.

Новый сигнал был коротким и двойным, что означало, что пора смываться и я быстро отвязав все верёвки,  схватил мешок с формой и стал уходить к маяку. По пути чертыхнулся, вспомнив про висящее ведёрко с кистью и оставив всё барахло, побежал обратно. В несколько приёмов я вытянул злосчастное ведёрко и помчался к маяку. Зря я тогда так гнал Бессонов хоть и предупредил меня, но погони за мной не было, просто к берегу приходил Зверев проверял на месте ли его брёвна привезённые катером на дрова. Поскольку он находился под острым углом к скальному обрыву, то надписи на стене он не увидел. А я тем временем смывал бензином с рук краску, и приводил в порядок свои сапоги, забыв переобуться в старые.
 
Примерно через недели две рыбаки, из артели плавая на баркасе за рыбой в ловушках, рассматривая в бинокль торчащие из воды скалы под  мысом Безымянным, увидели моё художество. Вечером они рассказали Назарову что видели, и он помчался в казарму драть виновнику уши, но какому? Народ только и делал, что таращился на него, ничего не понимая, а я так вообще прикинулся кривым да горбатым. Знать ничего не знаю, ничего не видел и Пизанскую башню не я повредил.

А свои инициалы я всё же поставлю, но когда на мою скальную открытку никто уже не будет обращать внимания. Офицеры сидя в канцелярии гадали кто больше всего свободен от службы для такого художества: Пиго, Дьяченко ну и я. Хотя и дежурная смена могла так же всё это устроить. В общем сошлись на мнении что красила группа, а не один скалолаз.

— А кто больше всех ползал по окрестностям Миронов? — спрашивал Азанов подозревая меня у офицеров.
— Не Серёга трус для такого дела, тут нужен парень с крепкими нервами, может быть боксёр Бероев, — утверждал Щегольщин.
— А может это Юрки проделали в паре? — спросил Зверев.
— Надо искать краску на форме, найдём краску найдём виновника, — сказал Назаров выслушав мнение офицеров.
Всё это мы подслушали сидя под окном канцелярии.

И всё вроде сходилось на мне но доказать Назаров бы ничего не смог только ждал когда кто-то ещё что-то добавит на стене краской. А я молчал как рыба об лёд.

— Зря отменили розги в армии ой, зря, — говорил Назаров.
— Так, то было в царской, а сейчас кто сечёт? — спросил на разводе Юрка Дьяченко.
— Ничего крапиву ещё никто не отменял! — сказал старший лейтенант Щегольчин. — Ваш повар уже в курсе.

Это он сказал по поводу воровства из его курятнику яиц для теста, я тогда хотел напечь пирожков, а офицеры зажались позорники ну, и пришлось лезть. А там подстава ну меня и попотчевали крапивой, сволочи!
Зато потом наша контрразведка устроила подкоп из кустов шиповника. Дело было нервное, хлопотное, но это стоило того. Как говориться не хотите поделиться по-хорошему, будет по-плохому, зато мы всегда были при офицерских яйцах.
.
309 стр. ворд 5А книжная.

Продолжение следует...




.