Кукушка

               
 Прозвище Кукушка Ион Наку носил с детства. Озорник он был неисправимый. Весной далеко по селу слышен был чудный голос кукушки. Распалялась она заливисто, весело, с перерывами. Прохожие удивлённо поворачивали голову в сторону дома, расположенного на холме в центре села, откуда доносилось кукование неугомонной птицы. Всё бы ничего, если бы кукушка давала концерты лишь весной, в её положенное время. Но голосистая бестия не успокаивалась и осенью, и даже зимой. И этой неосторожностью выдала себя сполна. Сельчане со смехом догадались, что «певунья» - мальчик Ионел.

С тех пор и прилипло к нему прозвище Кукушка. -- Ну, этот дьявольски горластый пацан всё село будоражит, -- гневался сосед Василика, которому Ионел своим кукованием уже изрядно надоел. -- Может, когда вырастет, даст бог, умолкнет…
Как бы не так. Кукушка мужала. Что-что, а голосистость свою не теряла. К этому прибавилась ещё одна черта: смешливая язвительность. На его язычок лучше было не попадаться. Враз опозорит -- смех на всё село. И понятное дело, жертвы осмеяний пытались ему отомстить.
 
Неоднократно был бит, но язык прирождённого артиста не притуплялся. 
Позже, уже после войны, его зычный голос нередко раздавался там, где собиралась толпа. Его остроты передавались из уст в уста. Незаменимой сценой служил ему порог собственного дома. Отсюда, как бывало в детстве, далеко вокруг разносился его голос.

В годы правления Хрущёва, когда не хватало хлеба, а в выпечку добавляли гороховую или кукурузную муку, он не мог молчать. -- Люди добрые! -- гремело по
утрам с его порога,-- мне очень кушать хочется! Да здравствует партия и друг мой Ленин! После этих слов снимал кепку с лысой головы, протягивал руку вперёд и кричал: я на него похож!

Для рядовых колхозников это был смешной концерт, а для блюстителей идеологического порядка - очередная порция ярости. Решили оратору закрыть рот во что бы то ни стало. Вызвали в районное отделение одного из грозных учреждений. В кабинете за столом майор с проседью в волосах, глянув на орденскую планку пиджака Иона, пристыдил:
 -- Фронтовик, а такое вытворяете! Стыдно, товарищ!  -- спьяну, что ли, болтаешь?
- Коли кушать хочется, конечно, начнёшь пить. - Ладно тебе!.. А партию и Ленина зачем трогаешь? - указал он на висевший портрет Ильича. - Так ведь я партию и Ленина никогда не ругаю, я только хвалю, всегда хвалю! 
- Вот что, Наку, давай договоримся: поменьше хвали, а лучше хвалить совсем не надо!

И, пытаясь загладить не очень приятный разговор, он ради приличия спросил:
- Кем воевал?
- Разведчик на передовой!
- Ишь ты! Как и я! А фронт какой?
- Второй Белорус… - Ион осёкся на полуслове: голос майора оказался знакомым. Он ахнул:
- Скажите, вы не старшина Петро Ващенко??? 
- Откуда знаешь?!
- Ещё спрашиваете! Да при вас меня ранило… эх, товарищ старшина!!! Неужели не помните?
- Погоди, погоди! -- ты тот Ион весельчак, который воевал в моём отделении? Мать честная - вот так встреча!!! Всех разве упомнишь, столько их полегло…

Майор поднялся из-за стола. Он припадал на правую ногу. Ион догадался: протез.
Они одновременно шагнули друг другу навстречу и, крепко обнявшись, стояли с минуту так, словно замерли. Взбудораженная память внезапно окунула их в грозные дни войны. В дружное братство взаимовыручки, когда смелая надежда боролась с неусыпным опасением быть искалеченным или убитым. Мирные ощущения жизни мигом куда-то отступили, на их место грянули пробудившиеся колючие чувства из другого времени, граничащего со смертью. С болью верилось, что это они, будучи молодыми, проползли через невообразимые испытания, через огонь войны.

Встречу фронтовики отметили в баре. Разговорились о войне. Вспоминали погибших и выживших. Вернулся Ион домой в дупеле пьяный. На вопрос жены, где был, ответил: на войне.
Молва об этом случае разлетелась по селу, как тополиный пух по ветру. Кукушка получила ещё два прозвища: Ион партиец, Ион друг Ленина.
При упоминании о нём многие улыбались, а вот верхи сельского начальства, глотая смешливую критику, его не жаловали. При каждом удобном случае пытались сделать ему плохо.

Как-то сельсовет по заявкам раздавал ветеранам шифер. В списке значился и фронтовик второй группы инвалидности Ион Наку, демобилизованный с тяжёлой контузией и обширным ранением стопы.
Шифер прибавил ему головной боли. Да пусть бы лучше сарай оставался, как и прежде, под треснувшей местами черепицей. Нет уж: жене Елене дюже захотелось обновы, как у соседа Василики. - Глянь, на его крышу, не ровня нашей. В селе была мода на серые шиферные крыши. С мнением жены он легко согласился, тем более от него требовалось совсем немного: лишь подпись на бланке.

Но он предчувствовал, что это дело добром не закончится. Уже несколько дней подряд ветераны войны колхозной повозкой спешно завозили шифер себе на подворье. Председатель колхоза Корну, молодой мужчина с полным лицом, сидел за столом кабинета, как вкопанный, и, краснея, отвечал по телефону: - Так точно!.. Так точно!.. Будет сделано!.. Он даже не предложил ветерану присесть. Минуты через три Ион решил напомнить о себе. Он, повернувшись, сделал громкий шаг к дверям. За спиной услышал: - Ты за повозкой?  Сегодня занята, приходи завтра, да пораньше!

Утром следующего дня он объявил Иону, что повозка, обслуживающая фронтовиков, вчера поломалась. Придётся дожидаться кузнеца из больницы. Он отремонтирует. Прошла неделя, но Иону в сельсовете недоброжелательно было сказано, что со склада шифер весь разобрали, жди новую партию. В течение трёх месяцев его всё «футболили»: жди. Но не зря он на передовой был в числе лучших разведчиков. Он «разнюхал» обстановку вокруг склада. Узнал, что сторож Мамалыга ночью не держит овчарку на привязи. Скупится давать ей еду. Сельчане, глядя на худую собаку, упрекали хозяина в бессердечии. Тот дерзко парировал: мол, не ваше дело, чем собака голодней, тем злее охраняет - любого загрызёт. И после такой смертельной страшилки самодовольно прибавлял: «Она у меня, как человек, умная - сама находит пропитание!».

Колхозники, живущие по соседству со складом, жаловались, что на подворье недосчитывают кроликов. Шепнули, что сторож ночами вытаскивает товары через заднее окно склада. Значит, оно не заколочено. Под вечер Ион уследил Мамалыгу шатающимся у дверей бара. Той же ночью он пробрался к заветному окну. Овчарка учуяла чужого, и как только показалась из-за угла -- Ион кинул перед ней быстроногого кролика. Тот скакнул прочь, собака за ним. А сам свободно проник внутрь склада. Фонариком осветил все углы, в одном увидел шифер, сосчитал количество листов - всё сходится: это его.

Пока изголодавшаяся овчарка в стороне грызла кролика, разведчик благополучно исчез. Пьяный Мамалыга в будке сторожа то ли спал беспробудно, то ли его там и вовсе не было. После того как Ион обнаружил, что его долгое время водили за нос, у него пропала охота шутить, не находил себе места. Как посмели они, изворотливые приспособленцы от власти, издеваться над инвалидом войны? Мало им наживаться украденным у колхоза добром?  Не мог и представить, что после Победы, спустя годы, будет так унижен. Обида сжимала сердце.

На храмовом празднике среди гостей и родственников присутствовал сын его сестры Петря, молодой человек, корреспондент районной газеты. Ион рассказал ему о своей печали, хотел узнать, что тот скажет о случившемся безобразии. - Дядя Ион, с этим фактом надо будет срочно разобраться, -- возмутился журналист. И в подтверждение своего справедливого намерения неоднократно чокался с ветераном полными рюмками. Договорились назавтра с утра встретиться у входа в райисполком.
… История имела продолжение. Виновники притеснения ветерана войны были выявлены и наказаны. Его жена Елена, любуясь крышей своего сарая, отсвечивающей серым шифером, старику Василике говорила: «Мой Ион всё-таки добился правды!».