Город девятый. Деревня в Апулии

Предисловие: я жил в двенадцати странах, в пятнадцати, ва то и более, городах. И придумал описать свои впечатления и эмоции в форме коротких рассказов. На каждое место - по два рассказа. Один - антиутопия (я по образованию политолог и социолог, поэтому каждое место рассматриваю через общественно-политическую призму, обычно со скепсисом, драматизацией, и склонностью замечать негативное). Второй - некая зарисовка характерных черт реальности, чего-то интересного и необычного. Этакая байка из личного опыта. Но, как и любая байка, такой рассказ - преувеличение, художественный вымысел на основе того да этого. Ниже - именно такая "фантазия на тему реальности". Про моё девятое место проживания - маленький городок на юге Италии.

Фантазия на тему реальности

Невысокий смуглый пожилой мужчина в синей фланелевой рубахе и широких шортах стоял на площади. По-хорошему, площадью этот закуток назвать было трудно. Так, сквер, пересечение нескольких улиц. Но городок был маленьким – и каждая открытая площадка называлась «piazza». Часы Кафедрального собора имени местного святого играли замысловатую и слегка надоедливую мелодию. Было ровно десять. Бьяджо – так звали мужчину – ждал, что к этому времени появится кто-то ещё. Нет, он не питал иллюзии насчёт своих сотоварищей: они, как и он были итальянцами. И никакими-то северянами, а настоящими средиземноморскими работягами. Здесь любили труд и отдых одинаково сильно. А время текло неторопливо в зное дневного солнца. Поэтому опаздывать здесь было делом обычным. Но всё же так, что б вообще никого не было вовремя – это, всё-таки, необычно. Одно дело стереотипы и какая-то тенденция, а другое – полное соответствие мифов и преувеличений реальности.
Бьяджо чувствовал себя немножко неловко: прямо на него посматривала толпа шумных ровесников: они сидели в местном популярном барчике рядом со старинной церквушкой. С раннего утра по позднего вечера – пенсионеры и безработные, а таких в Апулии чуть ли не большинство, рубились в карты на деньги, плавно избавляя родной край от неравенство путём хитрых претурбаций финансовых потоков под бесконечные споры о мухлёже. Нет, никаких кроплёных карт или чего-то подобного: все свои. Но проиграть и не возмутиться? Это было бы совсем не по-салентийски.
Кроме игры, старики-разбойники наслаждались привычным для маленького городка занятием: пересудами и тщательным наблюдением за всем происходящим вокруг. И Бьяджо, стоящий столбом со свёрнутым плакатом безусловно привлекал всеобщее внимание. Среди толпы одинокий протестующий заметил неприятное обрюзглое лицо... зам.мэра, вороватая морда коррупционера и друга мафии, настоящий пьедмонтиец – Джузеппе Риволли сидел со всеми этими бестолковыми картёжниками. Он тоже смотрел на Бьяджо и – кажется – усмехался. Какая противная ситуация: он знал, что никто не придёт! И решил понасмехаться над Бьяджо и его безуспешными усилиями. Все плакаты с информацией о сомнительных сделках за ночь уже успели содрать или заклеить. На турбазу заехали карбиньеры. Им, якобы, кто-то настучал о том, что там продают алкоголь. Бьяджо знал, что никто не делал доноса: местные власти сами учинили проверку, чтобы найти повод привязаться, оштрафовать и заблокировать очередной транш на развитие территории. Что бы насолить Бьяджо Тони они были готовы идти вовред коммуне. Впрочем, это неудивительно. В большинстве своём заезжие северяне, крепко повязанные с мафией, наживающиеся засчёт фермеров, рыбаков и прочего рабочего люда, совершенно наплевательски относились и к окружающей среде и сохранению культурного наследия, которым могло бы славиться Саленто, если активистам, болеющим всей душой за родной край, дали бы спокойно работать.
Но так просто не вмешиваться власти не хотели: активисты кроме биоразнообразия, безопасности подводных пещер и покраски покосившихся турников, отчего-то, обращали внимание и на новоделы вилл в мексиканском стиле (принадлежащих семьям членов местного совета), и на куда-то пропавшие тысячи из социального бюджета, и кое-как залатанные дыры в асфальте, и встречи с Маленьким Те в кафе «Бриоза». Маленький Те, видите ли, отсидел в Неаполь десять лет и водил дружбу с сицилийцами. Подумаешь, казалось бы? Зато теперь это респектаьельный, уважаемый бизнесмен. А народ пусть шепчется – что они вообще знают, кроме своих росказней и слухов? Но, нет, активисты пишут жалобы региональным властям, отбирают голоса на выборах, постоянно протестуют и творят прочую бузу. В общем, властям Бьяджо и такие как он были как кость в горле.
И, вот, очередной протест. И – какая удача и забава – никто не пришёл. Наверное, местным надоели беспомощные и бестолковые крики. Или, что более вероятно, они просто не проспались после вчерашней пятницы. В любом случае – удачный момент для фотографии и правильной статьи в «Полуденной газете». Джузеппе смотрел на Бьяджо с плохо скрываемой радостью.
Зам.мэра уже было достал фотоаппарат, когда увидел, что сразу из трёз близлежащих улочек на площадь вывалось человек двадцать дружков Бьяджо. Как на зло, заклинило крышку цифровика. И пока Пепе возился со своей техникой, всю пьяццу Святой Софии заняли протестующие. Тут были и женщины, и мужчины. В основном – среднего возраста. Все – местные. Все несли плакаты. Теперь полюс шума слегка переместился. Завороженные «движухой» картёжники примолкли, наблюдая за развитием событий. А активисты – радостно приветствовали друг друга и начинали разминать глотки отдельными выкриками.
Наконец, у Джузеппе удалось настроить фотоаппарат. Он сделал несколько фотографий. Специально подлавливал моменты, на которых лица у протетстующих были перекошены, они сгибались в неудачной позе или чуть отбивались от толпы, давая возможность снять картинку для подписи «пришли лишь отдельные малочисленные маргиналы». На самом деле, собравшиеся уже сорок человек на таком пятачке создавали иллюзия просто невероятно большого митинга.
Но у заместителя мэра был свой козырь в рукаве: он не просто так сидел среди картёжников. Он часто проводил с ними время, сдружился, нашёл наиболее ушлых и хитрых – и договорился. Пенсионерам и безработными приработок – самое милое дело. А Пепе его мог обеспечить. Разбойникам требовалось сделать самую малость. Риволли гаркнул: «Vai!» - и мужики, сидевшие у бара повскакивали со своих мест. Надо сказать, что место здесь и правда было популярное: уж точно не менее популярное, чем какие-то социальные протесты. Поэтому на толпу заголосивших протестующих выдвинулся нестройный клин числом оппонентам не уступающий. Не все посетители бара были сторонниками нынешней власти. Но хорошенько пошуметь, потолкаться и поучаствовать в чём-то более интересном, чем посиделки в тени вечерних оливок – того стоило. А кто о планируемой акции не знал – те просто поддались чувству толпы. Улица оказалась перекрыта: разгорячённые кофе и пивом «барцы» встали вплотную к «площадникам».
Недовольные водители громко гудели. Но это, кажется, никого не волновало. Конечно, никакой крупной драки не планировалось: где это видано, что б в Саленто из-за политики дрались? Последний раз полицейского в 1972 году убили – и то из-за соляной контрабанды, а не идеологии. На каждом столбу по серпу с молом и свастике. Какой-то особо изощрённый шутник даже вывел «Аллах акбар» на сером заборе напротив покосившейся остановки. Мусульман на весь городок было двое. Тихая, добропорядочная пара. Ему – сорок, ей – чуть меньше тридцати. Всё отличие от местных – голова покрыта даже в сорокоградусную жару. Открыли своё небольшое маркетинговое агентство. В общем, ясное дело – писать на заборах – не их уровень. Тут либо какой подросток дурачился, насмотревшись новостей, либо заезжие лоточники – ребята из Сахела, привозящие гамбургеры и безделушки к народным гуляниям. Впрочем, последние – тоже вряд ли. Им совершенно некогда бегать с балончиком по округе: приехать, разгрузиться, поругаться с местными охранительницами порядка (почему-то за дорожное движение и порядок в общественных местах в городке отвечали невысокие, уже седые, пожилые женщины в смешных панамках, а не разрезжающие по округе на новеньком «фиате» молодцы), обустроиться, выторговать себе хоть немножко прибыли, упаковаться и уехать к себе домой в столицу провинции сонными и уставшими. В общем, местные – что иммигранты, что потомки салентийских пиратов – были граждански активны но совершенно равнодушны к идеологическим войнам. С таким настроем конфликта не вызовешь: если привык народ испокон веков сообща сети чинить да льняную одежду сушить, а каждым семейным событием вроде свадьбы или рождения ребёнка – делиться, то так он и живёт.
В общем, рывок стариков из бара был расчитан именно как психологическая атака. Подойти поближе, поглазеть, шутку сальную отпустить. Но тут случилось то, что потом, наверняка, долгие годы будут вспоминать и передавать друг другу из поколения в поколение: перевирая, приукрашивая и додумывая. Нетерпеливый парнишка на мотороллере решил обогнуть стоящие в пробке машины и толпу, свернув на угловую улицу. Но он не только сделал неудачный вираж, но и поддал газу, выражая недовольство столпотворением. От неожиданности, стоящие к нему спиной крайние из толпы картёжников инстинктивно дёргнулись вперёд, толкая тех, что стояли впереди. Те, в свою очередь, тоже напуганные громким звуком и напирающими сзади мужиками, подались вперёд. И один из них, держащий в руках недопитую бутылку пива, подскользнулся на утреннем мраморе под ногами. Неловко взмахнув рукой, он попал бутылкой прямо по надбровью одного из протестующих.
Во всеобщей суматохе и вскриках, не все сразу сообразили, что Вале – протестующий, получивший удар – свалился на землю кк подкошенный. Разбившаяся бутылка ополоскнула кровью его лицо, появилась гематома. Первую минуту началась толкотня: одни протестующие кинулись ему помочь, другие – с кулаками бросились на картёжников. Те, в свою очередь, либо пытались успокить оппонентов и своих сотоварищей, либо, непонимая, за что их бьют с возмущением стали отбиваться всеми возможными подручными средствами.
Через минут пять, когда всё подуспокилось, стало ясно, что в общей куче-мале пострадало ещё несколько человек. Но самое страшное – Вале так и не пришёл в себя, а попытки привести его в чувство не увенчались спехом. На счастье, медпункт был сразу за углом. Туда, громко и возмущённо крича, направилась значительная толпа, в которой уже были и протестующие и картёжники вместе. Толпу охватился самый натуральный ужас. То, что должно было бы развлечением, способом скоротать скучные сонные дни жизни в малом городе без работы и буржуазных развлечений вроде театра и кино, внезапно превратилась из игры и баловства в что-то до ужаса реальное и страшное.
В приёмном покое их уже встретила готовая помочь бригада реаниматологов. Больница была единственным, чем могла гордиться деревня в социальном плане. Они аккуратно, но быстро перехватили пострадавшего из рук толпы – и унесли в операционную. Люди – и картёжники, и простестующие, все, кроме зам.мэра, испуганно режившего спрятаться дома и исчезнувшего во всеобщей суматохе – с нетерпением и ужасом ждали вердикта. Медсестрички всех, кроме других, лёгких, пострадавших выгнали на улицу: и на всё той же площади, прямо напротив бара толпа гудела, как рой испуганных пчёл.
Прошло пару часов, но никто не расходился. Те, кому смазали ушибы и перевязали ссадины уже тоже вышли к своим. И остались. Все ждали. Гул постепенно сошёл на нет – пчёлы устали бояться вместе и погрузились в свой каждый, личный ужас. И, вот, наконец, вышел Марко – главный хирург больницы. Вид его был серьёзным и мрачным. Надежда ещё теплилась – Марко всегда была таким на вид – но тучи стали сгущаться над людьми, что-то недоброе зашевелилось в умах. Полукругом виновники и пострадавшие окружили хирурга-соседа (здесь все были соседями). Марко никогда не стеснялся в выражениях и был прям:
- Allore, мужики. Среди вас тут стоит убийца. Пусть он выйдет и признается сам. Доме (так звали местного карбиньера, отвечавшего за уголовные преступления) я уже позвонил.
Толпа ахнула. Всё было ясно, но кто-то всё же озвучил страшное вслух:
- Вале... умер?!
Марко зло посмотрел на тщедушного мужичка и холодно ответил:
- Да, Вале умер.
Всех будто окатило зимней волной в день, когда не случилось улова. Местные, потомственные рыбаки, знали это чувство. Это было очень страшно.
Из толпы вышел, стараясь быть тенью, низко опустив голову, человечек. Крупный остроносый мужик, завсегдатай бара. Он водил местный автобус (раз в день), а в промежутках между рейсами пил пиво. И иногда спал. Лео, в принципе, был неплохим парнем. Но каким-то уж слишком простым и слегка глуповатым даже на непритязательный вкус местной питейной публики.
- Я. Я убил Вале. Споткнулся! Неспециально! Так вышло!.. – Но Лео тутже взял себя в руки. – Я. Убил. Пусть Доме везёт меня в...
Досказать тот не успел, кто-то из задних рядов, видимо, протестующий крикнул:
- ... к Луизе! Пусть Доме отведёт тебя к Луизе (Луиза жена Вале – добрая женщина, статная и с вьющимися средиземноморскими волосами, всегда улыбчивая и отзывчивая. Она ухаживала за стариками в Конюшне – так звали дом ухода за стариками, который переделали из заброшенного подворья) – А в тюрьму – Риволли. Кстати, где он?
Толпа зашумела. Только сейчас они поняли, что зам.мэра испарился и его никто не видел с момента драки. Озлобленная толпа (кроме Лео, оставшегося с Марко дожидаться презда Доме, впрочем, тот прибыл очень скоро) ринулась в сторону дома зам.мэра, стоящей на окраине трёхэтажной домины с огромной ухоженной территорией, отделанной ландшафтным дизайнером по дорогущему заказу.
Доме не повёл убийцу к Луизе. Ей вообще решили пока ничего не говорить. Напротив, следователь вместе с задержанным Лео, рванул к дому организатору провокации. И, на счастье Риволли, успел вовремя. Надо сказать, что пьедмонтец не пытался бежать. Всё-таки, он воровал не в стране беззакония и не сомневался, что его найдут: связей хватало на пару провинций, но никак не целого государства. Его план теперь состоял в том, что бы нанять отлично адвоката и представить всё несчастным случаем. Сыграть по правилам государства, но с сильной рукой – козырей у него хватало.
Несмотря на протесты и требования выдать зачинщика, карбиньерия строго охраняла зам.мэра все последующие дни. Похороны Вале превратились в скорбь целого города. Колокол глухим, тревожным отзвуков отдавал почести убиенного целых полчаса. Пришли почтить его память чуть ли не полгорода. А те, кто не пришёл – были либо слишком стары, либо слишком малы, либо были на заработках на Севере.
Суд прошёл в провинции, но не в ближайших коммунах. Его перенесли за тридцать километров. Во-первых, чтобы снизить ажиотаж и избежать беспорядков. Во-вторых, чтобы попытаться сбить с толку Риволли с его попытками воспользоваться расположением многих местных судей, имевших свои домища не в последнюю очередь благодаря стараниям северянина.
Посадили. На пятнадцать лет. В виде компенсации Луизе – продали на аукционе дом и отдали треть его цены. Лео получил пять лет и прощение от несчастной вдовы. Жизнь в городке потекла своим чередом. Улочку рядом с площадью переименовали в честь Вале. А из существенных изменений можно упомянуть лишь то, что в городке больше в барах не развлекались картами и перестали ходить а на митинги и лекции по политтеории под любыми флагами. Под это дело, что б народ не умер со скуки, мэр открыл небольшой кинотеатр на месте заброшенной стройки. Здесь теперь продавали попкорн и крутили голивудские новинки.

Массерия
«Тянется время. Всегда после обеда часы тикают медленней, чем до. Вроде и обед уже был, и до конца смены осталось меньше половины времени. А конец рабочего дня всё не наступает. И море за окном не радует. И от компьютера устал. Пойти, поотжиматься, что ли?»
«Хорошо мы с ним вчера потусили. Отличный бар. И компания хорошая. А море, море-то какое тёплое, хотя уже было и затемно. Отличный отдых! Мама просила купить моллюсков к ужину. Надо будет заехать к рыбакам, купить.»
«Тупые козы. Ненавижу их. Ладно, пусть они, хотя бы, обожрут и загадят участки этих напыщенных идиотов. Ненавижу их. Три дня я пролежал рядом с их участком, а никто и ухом не повёл. Ненавижу! Как там сын? Опять возится со своим котёнком, идиот малохольный? Ненавижу!»
«О, часы не остановились! Пора закрыть окна... так, двери – тоже. Выключить насос. Надеюсь, ни одному гостю не придёт в голову завалиться за пять минут до закрытия? Так, что ещё? А! Отключить интернет. Компьютер брать с собой или оставить? Оставлю – всё равно приду, потом завалюсь спать, потом – поем, а затем уже и время ложить снова спать, уже до утра.»
«И чего я поехала по этой дороге? Какие-то колдобины, узкая, с поворотами. Надо было спуститься низ, к шоссе у моря. Думала время сэкономлю. Какже! Как обычно: хочешь быстрее – получится медленее. А если навстречу машина выскочит, ещё неизвестно, успеем ли затормозить... так, а сумку я взяла? Вроде, взяла: там и вещи для мелкого.»
«Скучно. Тупо. Ненавижу. Что за дерьмовая жизнь? Когда-то меня боялись и уважали. А сейчас я сижу в этой долбанной полоразрушенной хибаре, вожусь с дерьмом. Хоть бы это мне что приносило: но все уроды внизу не хотят иметь со мной дела! Ненавижу! Так трудно найти покупателя на молоко и мясо. Пока с голоду не умру. Но что это за херня, а не жизнь? Ненавижу!»
«Так, всё вроде закрыл. Велосипед вытащил. Можно и домой ехать. Наконец-то! Вот, же я лентяй! Весь день вместо дела опять какой-то фигнёй маялся. Охранник со сканвордом, а не молодой профессионал! Ну, ничего, завтра я точно что-нибудь полезное сделаю... например, посмотрю образовательный канал на ютубе. Статья? Не, статью писать не буду – это слишком трудно, а пока необходимости в ней нет. Всегда потом успею. Так, всё закрыл. Велосипед... Чёрт, пастух прямо на повороте! А я ему и кофе не принёс... И собаки его тамже!»
«Включу-ка я музыку!. О, моя любимая песня! Вообще, хорошо-то как! Спасибо папе, что машину купил. А то ездила бы на велосипеде. А это долго. С нашими горками – вся тысячу раз вспотеешь, пока доберёшься. Отвезу продукты матери, подарю игрушки мелкому, а потом – созвонюсь с девчонками, говорят, там новый бар открылся... модный до жути. Типа, антураж, всё такое и музыка классная... о, чёрт, что это за пикап встал там? Как я его объеду? Ой! Кто это?! А, козы! А я испугалась морде... трусиха!»
«Ненавижу. Когда я убил того парня, мне отвалили столько бабла, что я месяц кутил в Монте-Карло. Вот, жизнь была! В тюряге тоже было неплохо: с моей кликухой и наколками каждый знал, чего я стою. А в этой грёбаной деревне меня не уважает даже последний лох! Вчера спустился в магазин, а этот местный дурачок тыкал в меня пальцем и смеялся! Ненавижу! Убил бы! Кто там появился? А этот, мигрантишка, что мне кофе приносил? Интересно, кто его надоумил? Боится, небось! Ха! А там кто? Какая-то дура на своём фиатике? Чё она встала?»
Парнишка неторопливо вёл велосипед в сторону перекрёстка, оттягивая момент, когда ему придётся пройти мимо пикапа и пастушьих собак. Девушка неуверенно подкатывалась на машине, оенивая, как ей объехать пикап пастуха. Пастух следил, как эти двое к нему приближаются.
«В прошлые разы собака меня не трогала, значит в эти разы не тронет, не стоит волноваться»
«Бибикнуть? Там ещё собаки. Коз испугаю. Что он там встал так? Идиот!»
«Что они там мнутся? Уроды! Ненавижу! Проезжайте уже, давайте!»
«Ну, чего встала? Проезжай давай!»
«Ладно, тихонько-тихонько, тут, вроде, есть пространство, я пролезу»
«О! Машина пытается его объехать. Надо скорее садиться на велосипед, пока собака отвлеклась!»
«Какая мордашка! И всего в паре метров от меня! Эх, попадись она мне лет двадцать назад!»
«Тихо-тихо, протискиваюсь... что этот страшила на меня так смотрит? Аж мурашки по коже! Лишь бы не зацепить, лишь бы не зацепить...»
«Проедет она там, или нет? Там же чуть дальше камень. Заденет же! Она, наверное, про него не знает! Ай, не моё дело...»
«Ох, я бы с этой дурой поразвлёкся. Смотри, какие глазки испуганные! Как у той, в Калабрии! Тогда мы на славу повеселились! Хорошие были времена, славные... и никаких коз, никаких уродов деревенских. Вот, жизнь была!»
«Как он на меня смотрит!! Не смотреть на него, не смотреть! Не привлекать внимание! Просто проедь, просто проедь! Собака ещё эта! Что она там впереди маячит? Она же мне мешает! Надо было ехать по шоссе, по шоссе! Вот, я дура!»
«Мог бы и подвинуться. Как люди до такой жизни докатываются, становятся такими злыми? Начальник говорил, он в мафии состоял, убивал людей. Потом его самого чуть не убили. А ещё он сына на привязи держал! Может, конечно, это всё слухи и байки деревенские...»
«Сочная штучка! Жаль, что этот уродишко там стоит, смотрит... кто б её у меня нашёл? Ко мне никто не ходит. И про схрон во дворе не знают! Ай, прекрати, глупости какие... давно уже ты хватку потерял. Ну, куда тебе? Ты уже и не можешь толком. И машину ты куда дел бы? Пусть живёт себе. Потом подохнет, попадёт к чертям, ей там и скажут – в шаге от мученичества и рая была.»
«Что там шебуршит? Трава? Я что, на обочине окончательно съехала? Ещё этот куст проклятый, из-за него толком ничего не видно!.. Ну, давай, ещё
Бум. Скррр.
«Наехала-таки!»
«Что это было?!»
«Куда она там въехала?»
«И что она теперь делать будет? Выйдет разбираться? По правилам же он создал аварийную ситуацию... как бы он ей чего не сделал...»
«Так, спокойно. Пикап я не запецила. Вроде всё в порядке. Проеду чуть дальше, посмотрю. Там, наверное, ерунда какая. Может, и вовсе ничего нет!»
«Ну, красавица, что глаза прячешь? Не хочешь мне пару ласковых слов сказать? Я же тебе, типа, помешал? Слово за слово... Увидишь, какая я добрая душа, полюбишь. Будем коз вместе растить...»
Под белесым от жары южным небом напряжение прокатилось волной над дорогой.
«Ох езжай уж!»
«Ладно, ерунда, на газ – и дальше...»
«Ну... давай, остановись, выйди, выскажи претензию... Давай же...»
«Поехала! Умница! Правильно!»
«Чёрт, чёрт, чёрт! Идиотская ситуация! Машину себе поцарапала... Как глупо!»
«Она боится! Она меня боится! Улепётывает прочь! Ха!»
Скр. Бум. Тррр. Вжжх.
«Остановилась! Значит, всё-таки что-то себе там серьёзно покорёжила. Выходит. Пойдёт разбираться! Но там же эти овчарки!»
«Так! У меня что-то серьёзное с машиной. Нельзя же это так просто оставить! Спокойно, главное спокойно. Выхожу. Иду к его машине. Собака встала, принюхивается и смотрит на меня...»
«Что, дурёха, всё-таки полезишь нарожон? Что-то не нравится? Смотри-ка, какая вся ухоженная и красивая. Молодая. Ненавижу тварь!»
- Эй, извините! У меня... машина... Слышите, сеньор?
«Собака направляется к ней. Она же может кусить! А что там пастух? Что у него на уме?»
«Ненавижу эту тварь. Ненавижу их всех. Ненавижу. Уроды. Не-на-ви-жу!»
- Сеньор? Вы меня слышите? Ой... собака Ваша! Она не даёт подойти!
«Жаль, я не понимаю их язык. Жаль, что я не слишком силён. Я мог бы вступиться за неё. А так...»
«У меня болит голова. Жара доконала. Грёбаные козы, ненавижу их. И её ненавижу. Что ей надо?»
«Враг. Угроза хозяину. Враг. Ненависть. Убить. Ррррр.»
«Чёрт с ней, с машиной! Эта овчарка и её щенок с такими страшными глазами, что сейчас нападут! Назад. В машину. Езжай уже!»
«Она возвращается в машину. Конечно! Какой же диалог с этим пастухом? Ну, ладно. Собаки пока заняты – надо ехать. Езжай уже!»
«Враг. Боится. Враг уходит. Ненависть. Надо защитить хозяина. Ненависть. Ррррр. Рррррр. Гррр. Гав!»
«Это молодая тварь боится таких как я. Она считает себя лучше нас. Она со своей лёгкой жизнью – издевается над нами. Её не скидывали полумёртвой с обрыва, она не знает боли! Ненавижу!»
Машина завелась. Велосипед подъезжал к основной дороги. В этот момент пикап резко рванул с места с оглушающим визгом колёс.
«Я ей покажу, что такое боль! Она узнает, что такое жить как я! Ха! Да она будет моей! Моей!»
«Страх. Железо – опасно. Хозяин уезжает.»
«Что за чёрт, он чуть не сбил меня!»
«Страх. Что ему надо? Что он делает? Страх.»
- Что, тварь, хотела уехать? Какие-то вопросы ко мне? Я отвечу! А потом ты мне ответишь. Много раз.
«Что он говорит?»
«Хозяин. Убийство врага. Власть. Хозяин – самый сильный!»
- Пустите! Пустите! Я ничего не сделала! Я просто уеду! Пустите меня! Пожалуйста!
«Заткнуть ей рот. В багажник. Машину – с обрыва. Потом. Сейчас домой, на Массерию. Её – в яму. О, чёрт, велосипедист!»
«Страх. Что он делает? Страх. Я свидетель! Надо уезжать! Скорее! Он же меня убьёт! Страх. Страх. Страх.»
«Страх. Боль. Ужас. Страх. Боль. Ужас. Отчаяние. Страх. Боль. Желание жить. Страх. Боль. Ужас. Бессилие.»
Темнота.
«Хозяин? Приказ?»
- Фас! Возьми его!
«Ррррр. Враг. Схватить. Порадовать хозяина! Ррррр.»
«Боль. Страх. Ужас. Надо вырваться! Надо вырваться! Ударь собаку рукой. Отпихни ногой. Ударь.»
«Кровь. Запах крови. Враг сейчас обессилит! Хозяин будет доволен.»
«Не успел убежать. Иностранная тварь. Ненавижу. Тоже в багажник. Скормлю свиньям.»
Темнота.
Темнота.
«Хозяин доволен!»
«Я хорошо! Есть ещё порох в пороховницах! Они хотели убить меня. А я жив, и силён!»
Темнота. - Темнота.
Яркий свет. - Острая секундная боль.
Эйфория и счастье: машину с обрыва скинул прямо в колодец пещеры. Теперь её найдут только дайверы. Которые тут бывают от силы раз за сезон. А сейчас начало сентября.
Эйфория и счастье: он снова убил, снова имеет власть над этими ненавистными тварями. Свиньям был настоящий пир.
Животный ужас. Отвращение. Бессилие. Желание умереть.
Эйфория и счастье: ненавистная тварь, эта дура, целую неделю была его и только его. От такого даже стало лучше с этим делом.
Эйфория и счастье: она полностью в моей власти. Я – бог. Не только над козами. Не только над псами. Не только над свиньями. Но и над людьми!
«Папа делает плохо. Её надо спасти.»
Острая секундная боль.
Непонимание. «Этот идиот, что ли, убил её? Зачем? Отнял у меня власть? Отнял у меня счастье? Надо наказать!»
«Папа сделал плохо. Он часто делает плохо. Надо его спасти.»
«Что за чёрт? Ружьё?» Острая секундная боль.
«Хозяин. Опасность. Спасти! Рррр.» Острая секундная боль.
«Я всех спас. Я хороший. Папа был не прав. Я хороший. Наконец-то.Теперь пришло время спасти себя. Наконец-то!» Острая секундная боль.
- Эй, Джованни, мы заходим в Массерию, будь на чеку!
Дверь открылась.
Ужас. Отвращение. Страх.
- Эй, Джованни, здесь ад. Они все мертвы. Это ад.
Ужас. Тошнота.