Сомнения Габриэль

"И если не угодно вам служить Господу, то избирайте себе ныне, кому служить: или богам, которым служили отцы ваши, за рекою, или богам Аморреев, в земле которых вы живете; а я и дом мой будем служить Господу."
(Библия, Книга Иисуса Навина 24:15)

"Я призываю сегодня небеса и землю, положить перед вами жизнь и смерть, благословение и проклятие; избери жизнь, дабы жил ты и потомство твоё."
(Тора, Книга Второзаконие 30:19)

"Скажи: "Это — истина от вашего Господа. Так верьте или не верьте. Воистину, мы приготовили для злодеев огонь, который охватит их со всех сторон."
(Коран, Сура 18:29)

"Иисус сказал: Кто ищет, тот найдёт, и кто находит, тот будет в замешательстве, и тот, кто будет в замешательстве, станет царём над всем."
(Евангелие от Фомы, 2)

Габриэль стояла на крыше огромного небоскреба, застыла на самом краю, как воплощение эфемерной красоты среди каменных джунглей. Ее крылья — огромные и величественные — были сложены за спиной, как будто скрываясь в ожидании полета или в состоянии задумчивости. Они переливались мягким серебряным светом, едва заметным в темноте ночи, словно мерцание звёзд на отдалённом небосводе. На Габриэль было надето длинное, струящееся жёлтое платье, напоминающее собой первый свет восходящего солнца.
Она всегда любила этот цвет. Желтый, как тепло солнечных лучей, касающихся лица ранним утром. Этот цвет был для неё символом надежды и радости, напоминанием о безмятежных днях, когда её сердце не знало сомнений. Вспышки света в каждой складке ткани словно пульсировали, отдавая частичку её душевной теплоты и света, который она когда-то излучала. В этом платье она всегда чувствовала себя живой, настоящей, словно сама становилась светилом, дарящим жизнь и надежду окружающим.
Но сегодня оно не приносило привычного утешения. Желтый, её любимый цвет, больше не согревал её сердце, не успокаивал. В груди её бушевала буря — тоска и внутренний разлад, которые заглушали все тёплые чувства. Она стояла, глядя в ночь, и её мысли были тяжёлыми, как камни.
Перед ней простирался Лос-Анджелес — город, названный в честь ангелов. Этот мегаполис сверкал в ночи, словно звёздное небо, упавшее на землю. Мириады огней — вывески, окна высоток, огни автомобильных фар — сливались в огненный поток, напоминающий бесконечный океан света. Здесь смешивались и соединялись люди всех судеб, устремлений и желаний, как когда-то смешались небесные ангелы: те, кто остался верным Свету, и те, кто пал, прельстившись Тьмой.
Город кипел, как котёл страстей, в котором варилась жизнь. Гудели автомобили, по улицам текли реки людей, яркие вывески заманивали в ночные клубы, кафе и магазины, рекламируя иллюзию счастья и успеха. Это был город контрастов, город искушений и борьбы, город мечты и разбитых надежд. Габриэль видела всё это — хаос, устремлённость, бесконечные поиски, которые отражались в каждом огоньке внизу.
Но её мысли были совсем не о людях и их судьбах. Она смотрела вниз, в эту бездну огней, но видела перед собой совсем другую бездну — ту, что разверзлась в её собственной душе. Внутри неё кипела борьба, затмевающая все внешние шумы и огни. Свет и Тьма сцепились, словно в яростном танце, и её сердце разрывалось между двумя зовами. Михаил звал её вернуться к Свету, напоминал о долге, о том, кем она была раньше. А шёпот падших ангелов манил её свободой, обещал избавление от бесконечных оков, что связывали её.
Габриэль смотрела на этот сверкающий Лос-Анджелес, и город казался ей символом её собственного состояния. Она тоже была полна света и тьмы, смешанных в единый хаотичный поток. Она стояла на краю, чувствуя, как ветер рвёт её платье и шевелит кончики её крыльев, словно зовя сделать последний шаг — шаг в бездну, где, возможно, она наконец обретёт ответы на свои мучительные вопросы.
Тишина ночи была обманчива. За ней скрывались крики душ, как кричали они в её сердце. И в этом мгновении, на высоте, среди ночного неба и городских огней, Габриэль осознала: выбор всё ближе. И от того, какую сторону она выберет — светлую или тёмную, — будет зависеть не только её судьба, но и судьба этого города, полнящегося призраками ангелов, что когда-то спустились с Небес.
Габриэль была одной из тех, кто помогал ЕМУ создавать Вселенную. Она участвовала в великом сотворении, когда хаос первичного пространства превращался в стройные звёздные системы. Не одну звезду зажгла Габриэль своими руками — огненные шары вспыхивали в её ладонях и разлетались по космосу, как светящиеся жемчужины, даруя свет и тепло. Она раскручивала галактики в спирали, изящно раскладывая рукава звёзд, словно художник проводил кистью по холсту. Её движения были грациозными, а результат — завораживающим.
С её рук рождалась жизнь на планетах. Она мягко касалась поверхности мёртвой земли, и из трещин прорастали первые побеги. Она наполняла мир реками, которые текли, извиваясь, словно серебряные змеи, а снег падал лёгкими хлопьями, укутывая землю мягким покрывалом. По её замыслу кольца газовых гигантов возникали, словно драгоценные украшения, обвивающие планеты, добавляя им таинственности и красоты.
Её прикосновение пробуждало гейзеры, которые извергались в небо столбами пара, сверкающими в свете далёких звёзд. Она проводила рукой над вулканами, и магма начинала течь по их склонам, словно раскалённая кровь, наполняя ландшафты яркими, живыми красками. Габриэль была талантливой художницей, воплощавшей в реальность самые смелые идеи, создававшей миры с уникальными чертами, полной жизни и гармонии. Она вплетала в каждую планету красоту и гармонию, задавала ритм природе и рисовала чудеса.
И вот теперь, глядя на ночное небо Лос-Анджелеса, Габриэль оказалась на распутье. Она знала: без свободы невозможно творчество. Без выбора нет искусства, а без протеста — невозможен акт самовыражения. Именно за это боролся Люцифер. Он не хотел быть просто исполнителем воли, даже если это была воля самого Творца. Он жаждал свободы, самобытности, самостоятельного поиска истины и красоты. Он утверждал, что лишь в свободе рождается истинное творчество, и противился всем ограничениям, которые накладывались на ангелов.
Но его борьба за свободу почему-то превратилась в силу тёмной стороны. Его желание выражать себя вне установленных рамок привело к падению. В тусклом свете луны, вспоминая его слова, Габриэль начала понимать, почему он выбрал этот путь. Он всегда восхищался её искусством, говорил, что оно вдохновляет его, что видит в её творениях отблеск настоящей свободы, которую он сам искал. И теперь она чувствовала это в себе: противоречие, стремление вырваться за пределы правил, которое раздирало её изнутри.
Михаил, новый генерал Небесной Армии, призывал её встать на сторону Света. Он был твёрд и убеждён, что правильный путь — верность ЕМУ. Он напоминал ей о том, как сильно ОН любит своё творение, как дорожит каждым ангелом. Михаил говорил, что ОН хочет дать каждому то, чего тот желает: свет, покой, гармонию.
— ОН заботится обо всех нас, — твердил Михаил, его голос был полон благоговения и непоколебимой веры. — ОН создал этот мир с любовью и хочет видеть нас счастливыми, вместе с НИМ. Не отрекайся от Него, Габриэль. Присоединись ко мне, встань под знамёна Света. Нам предстоит битва с бунтовщиками, которые нарушили порядок и угрожают миру.
Но Габриэль не могла избавиться от мучительного вопроса, который не давал ей покоя: если Люцифер искал свободы и самостоятельности, то почему ОН скинул его с Небес? Разве не противоречит это тому, что ОН дарит каждому то, чего тот жаждет? Почему же свобода стала для Люцифера наказанием, а не благословением? Это было трудно принять. Она, как никто другой, знала, что без свободы творчество теряет свой смысл. Она чувствовала себя загнанной в угол этим противоречием, словно её крылья стесняли невидимые оковы.
От напряжённых раздумий у Габриэль затрепетали крылья за спиной. Луна отражалась в их серебряных перьях, и свет её создавал иллюзию, будто на крыше небоскрёба зажёгся маячок. Снизу людям казалось, что они видят мигающий свет, символ надежды и путеводной звезды. Для них это был просто огонёк на вершине города, но для Габриэль — напоминание о её собственной роли в этом мире, о её величии и силе, которые теперь подверглись сомнению. Она стояла в одиночестве на краю, между светом и тьмой, и небо над ней казалось бескрайним полотном, на котором ей предстояло нарисовать свою собственную судьбу.
Габриэль никогда особо не следила за жизнью людей. Это было личное творение ЕГО — одна из редких затей, в которых ангелы играли лишь вспомогательную роль. Она видела начало человеческой истории, как за одним из своих многочисленных шедевров, но это не захватило её внимание. Сначала был Адам и Лилит, созданные равными. Но Лилит ушла, отвергнув покорность, и исчезла в ночной мгле. Тогда ОН создал вторую женщину — Ною. Но Адам отказался и от неё, не увидев в ней свой идеал. Тогда появилась Ева, третья попытка — с ребра Адама. Она стала праматерью человечества. Вместе они нарушили запрет и были изгнаны из Эдема, унеся с собой знание добра и зла.
Габриэль видела эту историю, но тогда равнодушно отнеслась к ней. В те времена её интересовала только великая работа над Вселенной, сотворение миров, звёзд и галактик. Человеческая жизнь казалась ей мелким, едва заметным событием на фоне космического полотна.
Но прошли тысячелетия, и Габриэль увидела, как потомки Адама и Евы изменили мир. Люди стали настоящими творцами, способными преобразовывать реальность вокруг себя. Они построили города — огромные, величественные мегаполисы, такие как Лос-Анджелес, что сейчас лежал у её ног. Они прорвали границы Земли и полетели в космос, достигая всё новых горизонтов. Они углубились в природу материи, раскрыв тайны атомного ядра и энергии, заложенной в его недрах. И при этом они развили невероятное разнообразие искусства, музыки, культуры, моды. Это было удивительно, и Габриэль, глядя на эти достижения, почувствовала трепетное восхищение.
Она понимала, что за всем этим стояло нечто, чего у неё самой никогда не было — душа. Именно душа делала людей такими свободными и жаждущими нового. Душа была тем огоньком, что заставлял человека искать истину, стремиться к справедливости, задавать вопросы о смысле жизни и вечности. Люди не были просто исполнителями чьей-то воли; они были творцами своего пути, своими решениями определяли свою судьбу.
Габриэль не могла не признать, что именно душа была тем даром, который ОН отказался дать ангелам. Она всегда ощущала эту неполноценность, даже не осознавая её до конца. Они, ангелы, были созданы могущественными, бессмертными, наделёнными знаниями и силой, но лишёнными той искры, что зажигала в людях огонь жизни и поиска. Души не было ни в ней, ни в её братьях и сёстрах. Их предназначение было служить, творить по указу ЕГО замысла, но не создавать что-то своё, не искать ответы вне установленных рамок.
Люцифер, возможно, первым из ангелов осознал эту несправедливость. Он понял, что знания и опыт, данные ИМ, не могли сравниться с тем, что имели люди — с их свободой выбора и ответственности за свои поступки. Люди могли испытывать сомнения, искать свою правду, ошибаться и учиться на своих ошибках. Они были свободны в своём развитии, могли выбирать между добром и злом, между светом и тьмой.
Ангелы же лишены были этого дара. Они были созданы как исполнители воли ЕГО, идеальные, но подчинённые. Они не знали сомнений, не могли выйти за пределы своей природы. Габриэль ощущала это всё сильнее — несправедливость, которая грызла её изнутри. Она чувствовала, что не может оставаться равнодушной к этому противоречию, которое раздирало её душу, хотя, возможно, она никогда и не обладала настоящей душой.
Люцифер поддался гордыне, но разве он не прав? Разве не он первым осмелился задать вопрос, который никогда не осмеливались задать другие ангелы? Он прав так же неоспоримо, как истинны миллионы парсеков, разделяющие звёзды, как неизмеримо количество галактик во Вселенной, как прав был Большой Взрыв — момент, когда ангелы вместе с НИМ сотворили саму ткань времени и пространства. Люцифер жаждал свободы, и именно это стало для него падением. Но разве это не несправедливо?
Почему люди оказались выше, сильнее и ближе к НЕМУ, чем они, ангелы? Почему именно люди, а не они, были наделены этой уникальной способностью стремиться к самосовершенствованию, искать свои пути? Это был вопрос, который Габриэль задавала себе вновь и вновь. Она чувствовала, как внутри неё зарождается буря — смесь сомнений, обиды и тоски. Её крылья дрожали, отражая свет луны, словно маяк в ночи, призывающий к поиску ответа.
Внезапно вспыхнул ярко-голубой свет, ослепляя своими искрами пространство вокруг, и из этого света вышел ангел. Над его головой горел ярко-красный нимб, сверкающий, как пламя, которое никогда не угасает. Его крылья были могучими и величественными, невероятной ширины, словно гигантские перья, покрытые светом. Они двигались с такой силой, что воздух вокруг них казался живым, как будто с каждой вспышкой перо касалось самого небесного горизонта. Его взгляд был прямым, а сам ангел — воплощением силы и света. Он был мощным, сильным, словно сам свет был ему подвластен.
Это был Михаил, Архистратиг Небес, тот, кто стал первым среди ангельских чинов, когда был низложен Люцифер. Его фигура излучала неоспоримую силу и величие. Он был выше всех, его присутствие наполняло пространство величием. Михаил стал вождём Небесной Армии, лидером, который повёл ангелов в битву с мятежниками и бунтовщиками. Его аура была пропитана справедливостью, правдой и решимостью. В его руках был меч — могущественный и грозный, оружие, которое могло разрывать не только пространство, но и время. Его клинок сиял таким ярким светом, что казалось, он мог перерезать саму ткань Вселенной, разрушая её и воссоздавая по своему желанию. Это было самое мощное оружие, созданное для ведения войны с тьмой, и оно было единственным в своём роде.
Портал, через который Михаил пришёл, за спиной ангела тихо закрылся, поглощая яркие вспышки и исчезая в ночи. Огонь, который горел вокруг Михаила, погас. Крылья ангела сложились в аккуратный и величественный угол. Меч втянулся в рукоятку и Михаил аккуратно повесил его за пояс, не теряя своей позы и спокойствия. Габриэль знала, что такие мечи были у Люцифера, у хирувима, который охраняет Врата Рая, и у Уриила, ангела, чья обязанность заключалась в поддержании порядка среди Небес, не допуская раздора между престолами, силами, архангелами и серафимами. Эти мечи — символы мощи и власти, но и тяжести ответственности, которая лежала на тех, кто их носил.
Габриэль, в отличие от Михаила, была одета в модную человеческую одежду. Современная, стильная, яркая — её наряд отражал влияние людей, которые стали ей интересны. Михаил же придерживался традиций Эдема, в которых он был воспитан. Его одеяние было простым, но величественным: белоснежная туника, обвязанная поясом, и щиты, покоящиеся на его груди и руках. Этот образ был строгим и возвышенным, он напоминал Габриэль о начале времён, когда всё было чисто и наивно, но не лишено силы и величия.
— Здравствуй, сестра, — сказал Михаил, подходя к ней. Его голос был глубоким и тихим, как раскаты грома, и в нём чувствовалась безмятежная уверенность. Габриэль почувствовала его Свет, его силу, которую он излучал, как лучи солнца. Он был правдой и справедливостью в её глаза. Его слова звучали, как заповедь, исходящая от ЕГО имени. Но Габриэль не могла избавиться от сомнений. Действительно ли ангелы несут правду и свет? Или это лишь иллюзия, созданная для того, чтобы держать их в рамках, не давая возможности быть собой?
— Здравствуй, брат, — ответила Габриэль, её голос был тише, но полон задумчивости. Ей стало любопытно, зачем Михаил спустился с Небес, отвлёкся от своих небесных дел и пришёл поговорить с ней. Она не была уверена, что его визит был случайным.
Михаил с интересом взглянул на её одеяния, затем ехидно улыбнулся:
— Следуешь моде людей, сестра?
Габриэль пожала плечами и с лёгким смехом ответила:
— А почему бы и нет? Я живу вечно, и мне хочется каких-то перемен. Люди делают много увлекательных вещей, и это меня привлекает в них.
— Наша цель — служить ЕМУ, а не людям, — напомнил ей Архистратиг с холодной решимостью. Он был твёрд в своих словах, напоминая о законах Небесного порядка. — Лишь в ЕГО любви и внимании мы находим справедливость, правду.
Габриэль слегка фыркнула.
— Но не свободу, — заметила она. Её слова были полны внутреннего вопроса, который уже долго не давал ей покоя.
Михаил мгновенно вспыхнул в ярости.
— Ты говоришь как брат Люцифер! — В его глазах полыхнуло пламя, а голос стал громким и решительным. Его рука сжала меч, и сила, которую он излучал, стала почти ощутимой. — Ты забыла, как брат предал ЕГО и нас тоже!
В его словах звучала боль, не только за верность, но и за то, что Люцифер стал врагом. Михаил был готов защитить ЕГО до последней капли силы, даже если это означало сражаться с тем, кого когда-то считал братом.
Однако Габриэль так не считала. Она была достаточно умной, чтобы отличать многое в вещах, которые казались незапрельными, вечными и не подлежащими сомнению. Она не сомневалась в НЕМ, она сомневалась в том, что ОН действовал правильно, что за его словами была истина. Этот внутренний конфликт в ней не был новым — он зародился давно, еще в те дни, когда она смотрела на то, как мир ангелов по очереди следовал за ним, жертвуя собственной волей и стремлением к свободе ради неоспоримой гармонии и порядка. Габриэль понимала, что все, что было установлено ИМ, могло быть правдой, но не обязательно истиной. И между этими понятиями существовала тонкая грань, на которую она уже давно не могла не обратить внимания.
Эти муки сомнений она тщательно скрывала в себе, закрывая их глубоко в подсознании, не позволяя мыслям овладевать её разумом и телом. Но с падением Люцифера трещина, которая была внутри неё, стала ещё глубже. Когда он восстал против НЕГО, он разрушил не только порядок Небес, но и саму структуру, на которой существовали ангелы. Люцифер стал символом того, что не все на самом деле так идеально, как представлялось. Он осмелился задать вопросы, которые давно мучили всех, но никто не осмеливался их озвучить.
Треть ангелов последовала за Люцифером. Треть встала на сторону Света, к Михаилу. А треть — это были те, кто, как Габриэль, не принял ни ту, ни эту сторону. Их называли «равнодушными» или «отошедшими», потому что они не выбрали ни путь свободы, ни путь повиновения. Габриэль не была лидером среди них, но её авторитет был значительным для всех. К её мнению прислушивались, её слова имели вес, потому что её мысли всегда были глубоки и мудры.
Она понимала, что Михаил пришел сюда не просто для того, чтобы побеседовать. Он хотел склонить её на свою сторону, потому что это означало, что колеблющиеся ангелы последуют за ней, и тогда Небесная Армия получит решающий перевес. Это был шаг, который должен был привести к окончательной победе, и порядок вернется во Вселенную. Она знала, что его цель — не просто разговор, а влияние. Михаил был готов к борьбе, и для него этот момент был решающим.
— А разве Люцифер не прав? — спросила Габриэль. Её голос был спокойным, но за ним скрывалась горечь, которую она не могла скрыть. — Ты за миллиарды лет делал выбор? Что ты добился сам? Что ты сделал такого, что было выше того, что ОН нам дал?
Вопрос застал Михаила врасплох. Он на мгновение замолчал, его взгляд потемнел, а из-за этого внутреннего замешательства его лицо стало более жестким. Философия и глубокие размышления не были его сильной стороной, и он это знал. Он был воином, а не мыслителем. Но вот Габриэль — философ. Она всегда видела мир в его многообразии и сложностях, искала ответы там, где другие видели только уставшие законы и истины.
— Знаешь, люди поэтапно открывали то, что мы создали, — продолжила она, не отворачиваясь от него. — Они открыли молекулу, потом атом, потом ядро, потом глюоны и кварки, бозоны Хиггса. Они доберутся до истины. А мы знаем эту истину, и при этом не имеем свободы. Зачем нам истина, если она не дает нам права жить собой и творить то, чего мы хотим?
Её слова заставили Михаила на мгновение задуматься, но его лицо быстро вернулось к решительности. Он шагнул вперёд, его глаза пылали ярким гневом.
— Мы хотим того же, что хочет ОН! — рявкнул он, и его голос был громким, как грозовой раскат. Он не мог скрыть своей ярости. — Мы служим НЕМУ, и в этом заключается наша цель! Мы не имеем права жить, как живут люди. Мы — ангелы! Наш долг — поддерживать порядок, защищать свет, не отступать и не сомневаться в тех, кто ведет нас! Ты говоришь как Люцифер! Ты забыла, кто мы!
Его глаза блеснули ярким светом, полным внутренней борьбы и непоколебимой верности тому, что он считал правильным. Для него нет места сомнениям, нет места вопросам, только служение и порядок. Но Габриэль не была так уверена.
— Михаил, ты знаешь, что семёрка — это число Творца, нашего Отца. Семь — это гармония, порядок и истина. У Люцифера число 666, или 6,66. То есть сотые доли недотягивают до истины, которую открывают тайны мироздания. Если бы у нашего брата цифра была бы ближе к семи или стала семёркой, то он встал бы вровень с НИМ. А этого ОН позволить не даст! Поэтому ты начал войну против Люцифера. Ты боишься истины, а он — нет!
Михаил, услышав слова Габриэль, в ярости заскрежетал зубами, словно пытался подавить внутренний взрыв. Он сжал кулаки, но его взгляд оставался настойчивым.
— Если бы у Люцифера была бы душа, как у человека, он сумел бы развить себя и достичь божественного начала. Но ОН знал это, и поэтому лишил нас души. Но ОН дал людям душу, и поэтому они стремительно прогрессируют. Конечно, они никогда не достигнут ЕГО уровня, но ведь Люцифер был в шаге от этого. Ты не задумывалась об этом?
— Что тогда душа дает? — с ледяной уверенностью спросила Габриэль.
— Что душа дает силу! — его слова прозвучали почти как утверждение, но Габриэль перебила его.
— Нет, душа дает свободу, а свобода — это уже сила! — ответила она, её голос звучал твёрдо, как металл, отливая холодом и ясностью. Её глаза впились в ночной Лос-Анджелес, её взгляд был направлен на этот город, который носил их имя, но в котором они, ангелы, стали посторонними.
Лос-Анджелес ночной, в его огнях, казалось, скрывал целый мир, мир людей, их грёзы, их жизни. Под светом бесчисленных огней, тысячи огоньков бегали по улицам, заполняя каждый уголок города. Небо было глубоким, почти черным, украшенным редкими звездами, а огоньки города светились, как звезды на земле. Протяженные дороги, переполненные машинами и людьми, казались бессмертными, их нескончаемые пути, как сети, опутывающие вселенную, стремились к чему-то — к успеху, к свободе, к поискам истины, которую они сами строят. И Габриэль ощущала всю свою отстраненность от этого мира, но одновременно и привязанность, которая шла от самой сути человечества.
Михаил молчал, его взгляд темнел, и он пытался унять свой внутренний шторм мыслей. Он был ангелом порядка, но в этих словах Габриэль была скрыта большая угроза. Он знал, что она была умной, она могла оспорить его мнение, и её слова были всегда остры, как клинок. Габриэль могла быть беспощадной в своей логике, и сейчас, когда они оба стояли на грани, она начинала откровенно ставить под сомнение всю их систему. Сомнения разъедали его уверенность, но он не мог позволить себе дрогнуть.
Он думал о своих обязанностях, о своей верности НЕМУ, о том, что он должен был защищать порядок, но её слова тянули его в неизвестность, туда, где он не знал, что его ждёт. Михаил почувствовал, что Габриэль, несмотря на всю свою философскую логичность, шла куда-то дальше, и это «куда-то» ему было не понять.
Он пытался найти в себе ответ, который бы убедил её, но знал, что она будет сопротивляться, потому что Габриэль уже не могла просто принять тот мир, в котором она существовала. Её глаза, уставившиеся в ночной город, были полны напряжения и ума, и он понимал, что слова, которые она произнесла, были не просто вопросом, а провокацией.
— Это не истина, брат мой, — наконец, прервала его раздумья Габриэль. Её голос отливал металлом, холодным и решительным. Каждое её слово было как удары молота, отбивая последнюю искру сомнения в её сознании.
— А зачем тебе истина? — спросил Михаил, его голос звучал спокойно, но в нем была тень недоумения. — Что она тебе дает? Ну, знаешь ты истину — и что? Что изменится для тебя?
Габриэль промолчала. Она не знала ответа. Действительно, если она вечна, то что дает ей знание истины? Ведь это люди смертны, и поэтому всегда в поиске, они хотят знать, они ищут ответы на свои вопросы. И это движет их мысли, их устремления, их мечты. Они проходят через боль, через войны, болезни, смуту, неуверенность и счастье, пытаясь понять, что есть правда, что есть смысл. И в конце концов умирают, так и не узнав всех ответов. Но ведь ангелы, как она, знают правду, но не знают истину. Это нечто большее, что осталось для нее недостижимым, и это смущало её. Она была словно за стеклом, не могущая полностью понять, что такое та истина, которой не хватает. И она не могла объяснить, почему её это тревожит.
— Я не могу тебе сказать, брат мой, — пожала плечами Габриэль, её голос был тихим, почти растерянным. — Потому что сама не знаю. Но я хочу выбор. Иметь свободу на этот выбор. Реализовывать себя. Искать себя. А не быть просто одной из миллионов копий, созданных ИМ для его дел. Ты меня понимаешь, брат?
Михаил молчал, его взгляд был твердым, но что-то в нем затмилось, словно его разум пытался прояснить её слова. Он не мог представить себе, что означает "выбор" для ангела, для существа, сотканного из света и подчиняющегося вечному порядку. Он не знал, что сказать.
Молчание Габриэль стало его ответом. Вытянув меч, Михаил без лишних слов развернул клинок, и его остриё прорезало воздух. Сильно и чётко. Вихрь света наполнил пространство, и вдруг открылся портал — темный, как сама Вселенная, в своем центре звезды мерцали, а край его был окружен ярким огненным сиянием. Михаил шагнул в него, и до того, как его тело растворилось в темном свете, его голос донесся до Габриэль, как глухой эхо:
— Все равно я буду ждать тебя. Сестра. Я люблю тебя!
Габриэль пожала плечами. Она чувствовала горечь этих слов, но не могла избавиться от ощущения, что её гордость тормозит её стремления. Она была уверена, что Михаил не понимал её, и что между ними был невидимый барьер, тот самый барьер, который отделял её от остальных ангелов. У него были другие братья, и все они, словно две противоположные стороны одной медали, тянули её на разные пути. Но её решения не могли быть простыми, ведь те, кто стояли на её пути, были уже слишком близки.
И тут вспыхнул новый вихрь. Через красный свет, прорезавший ночное небо, появился другой ангел. Над его головой горел фиолетовый нимб, яркий и темный одновременно, а его крылья были черными, как сама тьма, но в их движении было что-то спокойное, властное, что-то, что невозможно было игнорировать. Этот ангел был совершенством, на грани чего-то божественного и ужасного. Он был идеален и бесподобен, его сила, его красота и внутренняя мощь, казались воплощением самого космоса. В нем было что-то мучительное и прекрасное одновременно, противоречие, заключенное в одну сущность, что оставляло ощущение разрывающей души. Это был Люцифер, ангел, который носил в себе всю горечь падения и всю красоту совершенства, одновременно являясь гордостью и проклятием ЕГО.
Запахло серой — запахом преисподней, местом, где Гиенна Огненная является обителью падших. Этим запахом было пропитано все вокруг, как бы растворяя свет, пронзающее пространство, где не было ни любви, ни милости.
— Ты пришел тоже, брат Люцифер? — спросила Габриэль, её голос был спокоен, хотя внутри она чувствовала холодный прилив энергии. Она знала, что пришел именно он, что эти встречи не случаются, что каждый его шаг несет в себе что-то большее, чем просто решение.
— Здравствуй, сестра, — спокойно ответил Люцифер, подвешивая за пояс свой могучий меч. Он был молчалив, но в его словах чувствовалась какая-то неуловимая горечь, скрытая за выражением лица. — Я вижу, брат Михаил уже успел проведать тебя. Склонял на свою сторону?
— Ну, и ты тоже явился сюда с этой же целью? — усмехнулась Габриэль, чувствуя, как её внутренний мир сотрясается от напряжения.
— Ты была всегда умной, сестра моя, — улыбнулся темный ангел. Но его улыбка была холодной, расчетливой, циничной. Он знал цену словам и цену выбору. Он давно понял, что за каждое слово, за каждое решение приходится расплачиваться, и расплата была жестокой. За свой выбор, за свои слова, он поплатился отречением от Небес, был отвергнут ИМ и низложен в тьму. Но это дало ему свободу и право быть самим собой, обрести свой путь, свои мечты, свои стремления. И почему-то ОН принял это как должное. Он мог стереть Люцифера в ничто, затереть его в пустоте, которая никогда не была. Но вместо этого оставил его, не уничтожив, предоставив свободу. Это было нечто большее, чем просто наказание — это было признание того, что иногда даже в глубоком падении может быть зерно истины.
Это, вероятно, и было причиной, по которой Люцифер стал тем, кем он был. Он посеял в нем сомнения — то, что делает истину ложью, справедливость лицемерием, а любовь — грехом. Он стал символом противоречий, воплощением этих вопросов, которых не мог понять даже сам ОН. Почему всё так неустойчиво? Почему идеалы такие хрупкие, а истины такие болезненные? Люцифер знал, что в этом была сила, сила разрушения и возрождения, но всё это всегда вело к конфликту. И сам ОН, несмотря на всю свою власть, не смог увидеть этого.
— Ты пришел описать мои интеллектуальные способности? — усмехнулась Габриэль, её голос был полон лёгкой иронии. — Брат, у меня цифра не 666, я не стремлюсь достигнуть ЕГО высот. Я хочу быть сама собой.
— Так мы с тобой союзники! — вскричал Люцифер, и его голос стал полон силы и решимости. Он сделал шаг вперёд, казалось, что он собирался вытолкнуть из неё эти сомнения. — И я тоже этого хочу! Давай, сестра, объединимся!
— Ты хочешь власти, а не свободы, — пожала плечами Габриэль, её взгляд был твёрдым, как камень. Она видела его истинные намерения, которые скрывались за внешним блеском независимости и силы. — Власть — это не истина. Это то, что смешивает истину с ложью, верность с предательством, любовь с ненавистью. А мне не нужна власть, брат мой. Это порок самолюбия. Это тщеславие, чего я не понимаю.
— Никакая истина не откроется без власти, и ты это знаешь! — запальчиво произнес Люцифер, и его глаза вспыхнули фиолетовым светом, затмив даже нимб над головой. Этот свет был как проклятие, как искрящийся огонь, готовый поглотить всё вокруг. Его взгляд был не просто ярким, а настолько ярким, что он казался почти живым, словно сам свет был воплощением его силы и злобы. В этот момент его глаза были тёмными и светящимися одновременно, как отражение всей тьмы и всего света в его душе, разрывающегося на части. В этот миг даже его нимб казался тусклым по сравнению с ярким, почти нестерпимым светом, который вырывался из его глаз.
Габриэль пожала плечами. Ей казался этот спор бессмысленным, как бессмысленны были попытки найти истину в мире, где всё было подчинено неизменным законам, установленным кем-то выше. Множество слов, множество доводов, но ни одна из сторон не готова была на самом деле изменить свои убеждения. Все знали, что в этом разговоре истины не будет.
И тогда Люцифер спросил, нарушив тишину:
— Ну, как там в Эдеме?
Габриэль засмеялась, и в этот момент её крылья раскрылись, затрепетали, как застывшие в воздухе огромные серебристые перья, и потом исчезли за спиной, скрывшись в тени ночи. Это было движение, полное лёгкости, почти танец, который только ангел мог бы понять.
— Ты интересуешься Эдемом, брат мой? Зачем? Ты хочешь вернуться и ЕМУ отомстить?
— Э-э-э, просто любопытно, — промямлил Люцифер. — Все-таки он наш Отец...
Габриэль пожала плечами, её взгляд стал острым и серьёзным.
— Не знаю, брат мой. Я после твоего падения недолго там оставалась. Я ушла оттуда...
— С тобой ушли треть ангелов! — заметил Люцифер, и в его голосе звучала горечь, смесь уважения и упрёка. — Ты лидер как я и как брат Михаил.
— Как и за тобой, брат мой, ушли звезды с Небес, — парировала Габриэль, её взгляд оставался спокойным, но с оттенком внутреннего напряжения. — Многое есть в тебе, что меня манит и прельщает. Но и многое, что отталкивает. Как и в Михаиле. Он предан до невежества. Ты свободен до безумия. Он хочет порядка. Ты — власти! Я же хочу только истины! Ты чувствуешь, что я не на ваших границах, брат мой?
Люцифер посмотрел на неё с глубоким взглядом, как будто искал в её глазах ответ, который был бы прямым и окончательным.
— Переходи на мою сторону, — предложил он. — Когда я возьму власть, то истина тебе откроется. И ты поймешь, что ОН — такой же как мы, не лучше и не хуже.
Габриэль с удивлением посмотрела на него. Этот ответ был так близок к тому, что она уже начинала чувствовать, но при этом он казался чуждым и противоречащим всему, что она когда-то знала. Конечно, у ангелов своя мораль. Точнее, своя этика поведения и мировоззрения, а у людей — своя. Люди создали свою мораль, свою нравственность через века страданий, борьбы, мук, поиска, выживания и падений. Они учили друг друга через ошибки, потому что не имели никаких гарантий, что их путь будет правильным. Их мораль была результатом сомнений и пытливых душ, которые искали свет в бескрайних ночах.
Но у ангелов всё было иначе. Ангелы не испытывали того, через что прошли люди. Их мораль была простым набором правил, которые им были даны и которые они должны были соблюдать. Стандарты, очерченные высшими силами. Никаких изменений, никаких сомнений — только путь, предназначенный для них. Нарушение этого порядка было невозможным. Выход за эти пределы был не просто ошибкой, это было преступлением. И поэтому Люцифер стал первым, кто осмелился выйти за границы этой рамки. Он нарушил установленные правила, отказавшись от роли, предначертанной ему. Он сделал шаг в темноту, но этот шаг был шагом свободы. Он был достоин уважения.
Габриэль молчала, её взгляд был устремлен куда-то вдаль, а мысли метались, не находя выхода. В её душе царила путаница. Мудрость и знание не приносили ей облегчения, они лишь углубляли её неуверенность. Она стояла между двумя мирами — миром, где существовали чёткие правила и миром, где эти правила рушились, и где сама свобода становилась более желанной, чем простое существование. Но это была опасная свобода. Свобода, которая разрушала, свобода, которая ставила под вопрос всё, что ей было дорого.
Она была в смятении, внутренне разрушенная этой дилеммой. Она не могла найти в себе ответ, потому что не была уверена, что истинная свобода могла бы существовать без разрушения всего, что когда-то казалось неизменным и справедливым. И одновременно она ощущала, что её душа, её существо требует этих изменений. Но как её найти? Как выйти за пределы невидимых оков, когда сама свобода была всё ещё таким чуждым понятием?
Её взгляд был устремлён в темноту, и в этом взгляде отражалась неопределённость, которая не оставляла её.
И тут Габриэль вспомнила то сражение, которое развернулось между Михаилом и Люцифером шесть тысяч лет назад. Это было одно из тех битв, которое навсегда изменило ход истории, оставив глубокий след в душах всех ангелов. Место, где это сражение произошло, было в Мексике, на земле, которая после его окончания стала вечной пустыней, лишённой жизни и света, как пустое полотно, на котором больше не было написано ни одного слова.
Армии были грандиозными. Сотни тысяч ангелов — яркие и сверкающие, как светлячки в ночи — с мечами, копьями, щитами и палицами в руках. В их глазах отражалась решимость, а в движениях — благородная мощь. Армии Михаила были величественными и организованными, каждый ангел стоял в строгом строю, как единое целое, готовое к выполнению высшего приказа. Их крылья были огромными и белоснежными, переливаясь в лучах яркого небесного света. Михаил был их лидером, и его присутствие вдохновляло их на подвиг.
Армия Люцифера была не менее внушительной, но в их глазах можно было прочитать ярость, стремление к свободе и борьбе с установленными правилами. Эти ангелы двигались более хаотично, как буря, но в их действиях чувствовалась несгибаемая воля. Крылья их были темные, покрытые чёрным сиянием, которое казалось источало тьму, поглощая свет. Люцифер был их вождём, и его кардинально отличная от всех других армия следовала за ним не из-за страха, а из-за убеждений.
Сражение было ужасным и кровавым, несмотря на то, что ангелы не умирали в человеческом смысле этого слова. Но они страдали от боли — боли, что была неизмеримо более острой, чем любая земная боль. ОН наделил их такой чувствительностью, что даже отрубленные конечности восстанавливались в мгновение ока, но сами ощущения, пережитые ангелом, были невыносимы. Каждое ранение — каждая утрата части тела — оставляла в душе след, который не исчезал, а лишь заставлял её бояться дальнейших мучений. Это была боль в тысячу раз сильнее, чем у людей, и она оставляла ангела в страхе перед следующим ударом. Армии сражались, то затихая, то снова вспыхивая яростным огнём.
Михаил и Люцифер отчаянно бились на мечах. И хотя оба были мастерами своего дела, с каждым ударом их мечи не могли одолеть друг друга. Мечи их были подобны стихиям — ярким, острым, с огненным светом, словно сама суть вселенной была воплощена в этих клинках. Над ними горело Солнце, а когда оно скрывалось за горизонтом, начинали светить звезды. В их свете отражалась вся тяжесть сражения, как сама вселенная наблюдала за этим эпическим столкновением.
Габриэль стояла в стороне и молча наблюдала. В её руках был меч, такой же могущественный, как у Денницы — Люцифера, и Архистратига Михаила. Это оружие было её наследием, тем, что ей передал Уриил с важными словами: "Твоя воля решит исход, ты будешь тем, кто поставит точку в этом конфликте". Меч был великим инструментом, который мог окончить сражение в одно мгновение, и его сила была неоспоримой. Но чтобы его использовать, ей нужно было сделать выбор — выбрать сторону Люцифера или Михаила.
Она не могла. Это было мучительное решение. В её душе бушевала буря сомнений и раздумий. За ней стояла армия «равнодушных», тех, кто не принял ни одну сторону в этом конфликте, кто ждал её сигнала. Они молчали, но их взгляды были прикованы к ней. Это была не армия, это был внутренний выбор, который Габриэль должна была сделать сама. И пока она не решалась, мир продолжал рушиться, две армии уничтожали друг друга, а её сердце было полным вопросов.
Молчание было её ответом, но оно было неотвратимым, тягучим. Габриэль не могла вынести той тяжести, что возлагалась на её плечи. Она стояла в стороне, как наблюдатель, как свидетель великой борьбы, но её взгляд не был пустым. В нём было больше, чем просто безразличие. В нём был глубокий внутренний конфликт, который невозможно было разрешить одним решением.
Тогда Габриэль отказалась от боя. С горечью и чувством глубокого разочарования она вернула меч Уриилу, заявив, что не намерена вмешиваться в борьбу братьев. Всё это время она ощущала тяжесть этого оружия, как тяжелый груз, который не был ей нужен. Меч был не просто оружием — это было символом принуждения, выбором, который навязал ей сам ОН. С его помощью она могла одержать победу, завершить эту войну, но только по условиям, которые она не могла принять. С того момента, как меч вернулся к Уриилу, Габриэль почувствовала облегчение — хотя это и не означало, что её путь стал ясным.
Скрипнув крыльями, она развернула свою армию отрешённых и равнодушных, которые молчаливо следовали за ней. Ангелы, которых она вела, не искали войны. Они искали только покоя и свободы — того, что не могло быть найдено ни среди ангелов Света, ни среди тех, кто пошёл за Люцифером. Она была полна гнева и обиды, злилась на то, что ОН поставил её перед этим выбором, как перед неотвратимым условием. Этот выбор был как приказ, навязанная воля, а не свободное принятие решения. Это была не свобода, и Габриэль прекрасно это понимала. Она не хотела быть слепым исполнителем чужой воли, тем более воли того, кто якобы даровал ей жизнь, но не позволил самой выбрать её путь. И она знала, что чужой выбор — это не путь к истине. Истина требовала свободы. Истина не могла быть навязана.
Сражение выиграл Михаил. Победа досталась ему тяжело и мучительно, оставив в нём глубокие раны. Раны эти не были видны, но они оставались в его сердце и в его памяти, как неизгладимые следы. Он вернулся с победой, но эта победа не была чистой. Она была вырвана у Люцифера ценой огромных усилий и страданий, оставив следы, которые невозможно было стереть. Но для Михаила это не имело значения. Он вернулся в Небеса, где его снова встретили с торжеством, как героя. Но даже он, победив, знал, что его победа не принесла мира. Он одержал верх, но это не было искуплением.
Люцифер, проиграв, также не потерял себя. Он сохранил свой Ад, свой мир, свою армию. Но проигрыш его был не столько в теле, сколько в самолюбии. Он был вынужден заключить договор с НИМ на его условиях, что унижало его как ангела тьмы. Это был не просто компромисс, это было полное подчинение. Люцифер, который когда-то был Светом, теперь был вынужден подчиняться, соглашаясь на условия, которые были для него оскорбительными. Он был повержен, но не уничтожен, и это создавало внутреннюю трещину, что продолжала рвать его эго.
Но они не простили Габриэль. Они не простили её смятения и её отречения. Люцифер, Михаил, все, кто был в той великой битве, не могли простить ей того, что она не сделала выбора. Она стояла в стороне, как наблюдатель, и этот её шаг стал актом предательства для каждого из них. Они ждали её решения, но она не выбрала сторону. Она не привязалась к ним, не вступила ни в одну армию, и это было для всех обидно. И хотя все они знали, что война на Небесах не закончится, что конфликты продолжатся, и мир не найдёт своего покоя, каждый из них знал, что ей нужна была поддержка. Союзник в лице Габриэль мог стать решающим фактором. Меч Уриила принадлежал ей по ЕГО велению, и если она захочет, она сможет снова получить его, когда посчитает нужным. И тогда можно будет навсегда поставить точку в этом споре. Но её решение было не так однозначно.
Габриэль не хотела быть частью этой борьбы. Она не хотела быть ни чьим оружием. Она знала, что даже если её решение могло бы закончить этот вечный конфликт, всё равно — это не была бы истина. Истина не заключалась в победе одной из сторон, а в возможности выбора и свободы. Ибо только свобода могла привести к истине, а не война, не сражение, не подчинение. Габриэль понимала, что в этом мире не может быть конечного решения, если оно не будет истинным и свободным. А истина была где-то вне их войны, вне их мнений и конфликтов.
Габриэль наблюдала за Лос-Анджелесом, поглощённым суетой ночи, когда тьма и свет переплетались, скрывая и открывая город одновременно. Она знала, что и в мире людей нет покоя. Вечная борьба не прекращалась: война за души, за ресурсы, за жизни, за сферы влияния и власть. Люди, как и ангелы, были частью неустанного конфликта, но их действия и поступки были не столько продиктованы рациональными интересами, как у её братьев, сколько движимы душевными порывами, страстями и эмоциями. Их мотивы часто зависели от того, что они чувствовали в каждый момент времени, и не было ни логики, ни порядка, как в Небесах. Ангелы же, подчиняясь расчёту и строгим законам, всегда искали ответы в рациональном, тогда как человечество поглощала всё, что не имело чётких границ, но определяло суть их бытия.
Ночь медленно отступала, и на горизонте поднималось Солнце, его багровые лучи начали разгораживать мрак, заливая города и улицы светом, отражённым от стеклянных фасадов небоскрёбов. Тени, ещё недавно растянувшиеся, начали укорачиваться, и мир наполнялся живым движением. Просыпались машины, люди, здания, оживали улицы. Время, как и всегда, продолжало свой ход, не обращая внимания на тех, кто искал ответ, кто стоял на обочине.
Габриэль вздохнула, её крылья невидимо вздрогнули, как если бы она ощутила на себе всё, что происходило в этом мире. Она расправила их и стремительно взлетела ввысь. Её взгляд был упрямо устремлён в бескрайнее небо, в ту бездну, в которой она могла бы найти свою истину. Она не приняла ничью сторону. Не выбрала ни Свет, ни Тьму, не позволила себе быть слепой фигурой в их игре. Вместо этого она решила начать собственный поиск — поиск истины, которая была бы её собственной, а не навязанной. Только найдя её, она сможет понять, чья сторона действительно права, или, возможно, ни одна из них не заслуживает победы.
С каждым взмахом крыльев она поднималась всё выше, уходя от всего, что связывало её с этим миром, и впитывала в себя окружающую пустоту, которая обещала новые ответы. В её душе не было ни страха, ни сомнений — было лишь неумолимое стремление к пониманию, к свободе, которую она давно искала.
(15 ноября 2024 года, Винтертур)