Мистика какая-то... рассказ 1

Мистика какая-то. Случай  первый.
Владивосток – Индийский океан. 1979-80 гг.

Говорят, что всё, что с нами происходит, предначертано заранее и ничего в этой жизни не бывает случайным. 
Дата рождения  и  имя, данное тебе при рождении, как-то ещё вписываются в эту теорию, это я допускаю, а вот номер паспорта или  номер машины... Это для меня непостижимо. Получается, что как ты не крутись, как не вертись, всё будет так и не иначе. Чушь какая-то. Вроде бы ценой неимоверных усилий добился чего-то, лопаешься от гордости за самого себя, а оказывается, что так оно и должно было быть. Получается, что  хоть лезь из шкуры, хоть лежи на диване…
Взять, к примеру, поговорку о том, что всё, что ни делается всё к лучшему. Более идиотской поговорки придумать сложно.  Ненавижу. Эта поговорка, если  её принять как истину, должна сделать человека совершенно бесчувственным. Умер близкий человек, к лучшему, сгорел дом, тоже, посадили в тюрьму пожизненно, просто счастье безмерное навалилось. И никаких эмоций. Всё в имени твоём, всё предначертано, всё к лучшему.
А сколько вокруг необъяснимой всячины, начиная с НЛО и заканчивая  домовыми, лешими и кикиморами с водяными. И хоть бы кто-нибудь толком объяснил, что это и откуда
Сам я серьёзно никогда не пытался и  не собираюсь  анализировать и делать сенсационные заявления о разгадке вековых тайн и строить из себя умника, просто расскажу о своей доле чертовщины, доставшейся мне за всю непродолжительную жизнь. 

Трамвай, медленно проезжает мимо Владивостокского политеха. Почему-то нет постукивания колес по стыкам рельс, 
От жары не спасает ни тень листвы деревьев, плотным зелёным навесом закрывших тротуар Ленинского проспекта, ни свежий ветерок, гуляющий сквозь открытые окна трамвая..
- Чё ползёт-то? – Спрашиваю у сидящего напротив приятеля Вадима.
 Монотонный гул двигателя трамвая заглушал все звуки, доносящиеся извне. Жуткая духота и сырость, почему-то, раздражения не вызывали и казались чем-то привычным, повседневным и неизбежным.
- Как чё? Там похороны. – Высунувшись в открытое окно, Вадим весело здоровался за руки с проходившими в похоронной процессии  радостно галдящими студентами, одногруппниками нашего приятеля Сергея.
- А кого это там в последний путь?
- Сам посмотри.
Наконец-то трамвай достиг головы колонны. В гробу, блаженно улыбаясь, лежал Сергей. В руках, прижатых к груди, вместо свечи сигарета. Дым от неё лез в нос, резал глаза, а запах, несмотря на то, что это была сигарета с фильтром, как у нас говорили "с ниппелем", слегка отдавал горящей соломой и навозом. Так пахли папиросы "Беломор"  моего соседа по каюте  Коли Шрамова.
- Как? Что случилось? Ты чего скотина смеёшься, там же Серёга! – Я не мог понять неуместного  всеобщего веселья.
- Да внимательней смотри.  – По-прежнему улыбаясь, кинул в сторону гроба скомканный трамвайный билет Вадим. Повернувшись ко мне, каким-то чужим голосом, напоминающим  Шрамова, сказал: – Вот уроды, могли бы и кондиционер починить. Такая жара.
В гробу Сергей! Человек, с которым подружились с первых дней учёбы в мореходке, на практике были вместе и даже вместе взяли распределение во Владивосток. Грудь сжало от боли. Казалось, что, если Вадим ещё скажет хоть слово или засмеётся, я на него брошусь с кулаками. От злости затрясло.
Вдруг Сергей открыл глаза, затянувшись сигареткой, выпустил струю дыма прямо мне в лицо и, глядя на меня, засмеявшись, закричал, опять же голосом Николая:
- Вставай, завтрак проспишь.
          Открыв глаза, увидел прямо перед собой Колю Шрамова с дымящейся во рту папироской.
 Постепенно дошло. Я в море, сплю в своей  койке. Вспомнил, что трое суток не работал кондиционер. От "пережитого" во сне, сумасшедшей влажности и жары, я был мокрый с ног до головы.
Монотонный гул судового двигателя постепенно возвращал меня к действительности. В «ящике», так мы называли нишу, в которой находилась койка, было ещё и мрачно. Вентилятор, подвешенный к подволоку, от жары не спасал, хотя давал возможность уснуть. Он хоть немного, но создавал иллюзию прохлады.
- От этой жары и не такое присниться может. – Отгоняя остатки сна, я потряс головой. -  И как аборигены тут живут? Баня какая-то. – Окончательно проснувшись, скинул себя с койки на влажную палубу.
- А аборигены тут и не живут, до ближайшего берега трое суток хода.
Уже давно как мы прошли Малаккский пролив, двигаясь в западном направлении в сторону Африки. Поломка кодишена была одним из самых худших, что могло случиться в этих широтах.
В груди всё ещё давило чувство боли.
- Дурацкий сон.
- Команде вставать! –  По всем помещениям судна прогремел голос старпома. - Доброе утро! Сегодня двадцать первое ноября, вторник. За бортом плюс тридцать девять градусов по Цельсию. Следуем курсом двести семьдесят градусов. До точки якорной стоянки осталось  сто девяносто два часа.
Это он специально, что бы считая, сколько суток ещё «пилить» по Индюшачьему океану, экипаж начал просыпаться.
Неприятный осадок от сна не проходил всю вахту и, поэтому, хорошо  запомнилась дата объявленная вахтенным помощником.

По приходу во Владивосток, загорая на городском пляже с Сергеем и Вадимом, изнывая от духоты, я вспомнил этот неприятный сон.
С минуту Сергей внимательно смотрел на меня.
- Вадя. Это ты рассказал?
- О чём?
- Ну, как меня чуть не порвало на части.
- Да я и думать об этом забыл.
- Эй! Ребята. Что там было-то?
Серёга, прищурив глаза от палящего солнца, долго смотрел на противоположный, покрытый голубоватой дымкой берег Амурского залива:
- Точно не помню, в конце ноября, при постановке судна к причалу,  лопнул швартовый конец. На палубе рядом со мной, в метре, стоял боцман. Капроновым тросом  ему разворотило грудную клетку. Я даже отреагировать не успел, весь в чужой кровище…  чуть с ума не сошел. Кошмар. Неделю вообще не спал.
Как это? Что это? Почему так? Какая связь? Ведь я был на экваторе, он на широте Сочи. Кто-нибудь может мне это объяснить?