Возвращение в Ивуар

                С детства я не был таким, как другие. 
                Не видел так, как видели все.
               
                Эдгар Аллан По

Когда мой молодой человек вынужден был отбыть в командировку на полгода, я была вне себя от тоски, тогда я не знала, что ещё большую тоску мне принесёт не что иное, как весть о кончине моей прабабки.

Несколько дней тому назад в груди матери затаилось странное чувство тревоги, так что когда мы были проездом в Ивуаре, она уговорила нас с братом навестить старуху. К прабабке мы всегда относились настороженно, в детстве нам казалось, что она причастна к чему-то мистическому. Невысокая, худющая старуха вызывала дрожь по всему телу от макушки до кончиков пальцев одним лишь пустым взглядом проваленных глазниц. Мой брат Кеден, мы были погодками, разработал собственную теорию «причастности» прабабки к клану ведьм. Стоит отметить, что в юном возрасте нас часто оставляли на лето гостить в Ивуаре, а брат не на шутку увлекся мистическими рассказами, и вдохновившись творчеством Эдгара Аллана По, ходил за старухой по пятам со стареньким, потрепанным дневником, наблюдая и фиксируя на бумаге каждый ее шаг. К концу недели брат зачитывал мне все странности, замеченные за родственницей. Она стабильно пропускала обеденные молитвы и воскресные походы в церковь, ссылаясь на мигрень. В доме, что достался ей после смерти богатого мужа, она хранила неимоверное количество различных трав, древних книг и необычных склянок разных форм и размеров, которые трогать было всегда строго настрого запрещено. И наконец, как отметил мой братец, «постоянно бормотала что-то себе под нос». Кедена легко было впечатлить, чего не скажешь обо мне, статус старшего ребенка, хоть и всего на пару месяцев, делал меня вдумчивой и послушной. Так что, по велению матери, слежка за прабабушкой вскоре закончилась.

Когда наша карета остановилась, на меня нахлынули смутные воспоминания. Один лишь вид знакомой каменной постройки навевал на меня безмерно чувство одиночества и уныния, и даже прекрасные пышные кустарники не могли исправить это отвратительное чувство гнетущей тоски. Шел сильный дождь, и на узких окнах были видны разводы. Поваленный и почти сгнивший деревянный забор напомнил о том, где мы оказались. Я тут же испытала чувство брезгливости и нежелания заходить внутрь, однако мама впервые за проведенное время в пути находилась в приподнятом настроении, портить которое своим эгоизмом я не желала.

Что-то внутри меня сжалось, когда ветхая дверь с характерным скрипом отворилась, зазывая, и, к сожалению, я не могла знать, о чем думает Кеден, но одного лишь короткого взгляда не него хватило, чтобы понять, что наши чувства схожи. Моё внимание привлекли мрачные тучи, нависшие над домом, словно над аномальной зоной. Проливной дождь грозил затянуться, словно насмехаясь. Если дороги размоет, то домой мы попадем еще не скоро. Я тут же заскучала по своей уютной кровати и небольшой, но очень светлой комнате.

Страшнее внутреннего убранства было лишь внешнее. От здешнего запаха скручивало желудок: пахло сыростью вперемешку с гнилыми продуктами.
Когда мы вошли нас встретил тёмный беззвучный коридор, безвкусно увешенный картинами наших предков. Эти облезлые стены, угрюмые потолки, длинные, узкие стрельчатые окна и зашарканный пол помнили нас с братом ещё детьми. Мой взгляд упал на подсобку в самом тёмном углу дома. Обычно её двери были наглухо закрыты, но сегодня она словно приглашала зайти внутрь. Именно оттуда доносились тлетворные запахи испорченной провизии. Камин посреди гостиной догорал, и воздух в доме едва был теплее воздуха на улице. Брат поежился и тяжело вздохнул. Подойдя к камину, он тут же подкинул небольшое полено.

Я сразу поняла, что что-то не так, когда увидела на полках толстый слой пыли, а на полу — едва заметные следы грязи. Прислуга никогда прежде не отлынивала от работы, — прабабка была настолько строгой хозяйкой, что лично контролировала каждую служанку. Позднее мы, конечно, узнали, что из обслуживающего персонажа осталась лишь приглашенная сиделка.

Когда мы вошли в комнату поздороваться с хозяйкой, молодая сиделка, тут же выскользнула за дверь, даже не обмолвившись и парой фраз, словно была рада ускользнуть хоть на секунду. В этот момент я подумала, насколько адский это должно быть труд, смиренно поправлять весь день подушки прабабке и слушать ее недовольное бормотание.

Мы подошли поближе, и я почувствовала жгучее отвращение. Её иссохшее морщинистое тело лежало на широкой кровати. Спутанные седые волосы и пот на мертвенно-бледном лбу придавали ей неухоженный вид, чего за ней ранее замечено не было. Она спала, её веки едва подрагивали. Мама присела рядом и начала что-то нашептывать ей на ухо, почти ласково поправляя одеяло. Конечно, любой сделал бы подобное за состояние, которое полагалось матери после кончины ближайшей родственницы. В мечтах мама уже основательно хозяйничала в доме, ремонтировала фасад и кровлю на деньги, оставленные в наследство. Она, наконец, перестала обругивать отца за желание навестить друга в Австрийской империи, вместо того, чтобы поехать с семьей, чем занималась всю дорогу сюда.

Я отошла к столу, покрутила в руках потухшую свечу и снова подожгла фитиль. Стало немного светлее. Мама обернулась и кивнула, отпуская меня разложить свои вещи и хорошенько отдохнуть с дороги, последнего, мне казалось, здесь сделать не получится. Вечером пришлось снова зайти к прабабке: так настояла мама. Она уверила, что старухе стало лучше, и мы с братом должны были зачем-то показаться ей. Кедена трясло, и я не могла понять: трясет его от страха или предвкушения.

Прабабка встретила нас сухо, даже холодно. Мама радостно щебетала, делясь новостями о моем скором замужестве и об успехах брата в учебе, но та даже не слушала. До мамы ее равнодушие дошло не сразу. Затем я справилась о здоровье, и старуха на секунду даже оживилась. Однако, через мгновение, она снова лежала, уставившись в потолок, словно окончательно одеревенела. Неуместно Кеден спросил, не умерла ли она, и скрипучий голос прабабки сквозь полудрему ответил:
 
— Одна не уйду, помяни мое слово.

— Что ты, бабуля, что ты! — воскликнула почти умоляюще мама, однако «бабуля» моментально погрузилась в сон, более не реагируя на гостей. От ее слов мне стало дурно. Захотелось поскорее уехать, да и вещи распаковывать я до конца не решалась.

Вечер выдался холодным. Дождь беспощадно продолжал атаковать, обрушившись на нас, словно проклятие, небрежно брошенное бабкой. Я зашла в комнату к Кедену, еще более узкую, чем у меня. Именно в момент хлопка дверью, раздался еще один, более глухой, но пугающий до ужаса: птица ударилась об окно, оставляя мокрый след на стекле, створка окна со скрипом отворилась, и мокрые капли дождя попали на лоб брата. Я поспешила закрыть окно. Кеден беспокойно озирался по сторонам. От стужи и отсутствия теплой одежды он подхватил лихорадку. Всю ночь брат не мог заснуть, ссылаясь на громкий топот за дверью и навязчивый шепот.

— Проклятая бабка нашептывает что-то в личинную скважину, клянусь, — обессиленно поделился он со мной перед сном. — Лучше умру, чем еще на ночь здесь задержусь.

«Пугает меня. Ну что за привычка», — подумала я, ругая его за вечное желание разыгрывать других. Однако следующим днем ни ему, ни мне стало не до шуток.

Врач должен был приехать ещё утром, его температура не спадала, грозясь подняться к вечеру, но из-за ужасных погодных условий: нескончаемых ливней и размытых дорог, врач запаздывал.

Бессонные ночи плохо отражались и на моем состоянии тоже: я словно пребывала в одном из своих детских кошмаров, здесь все мои страхи обострялись. Днем меня то и дело клонило в сон, но даже во сне я слышала обреченные стоны младшего брата, который неотделимо являлся моей частью и моим лучшим другом. Вот и этим вечером я проснулась не от желания, а от оглушительного стона и немедленно поспешила на звук. Кеден метался по кровати, пока мать убаюкивала его, словно ребёнка. Его лоб покрывала испарина, а белоснежная ночная рубаха была полностью пропитана потом.

— Жар, — сухо отрезала мама, хотя лицо её выражало тревогу. — Ложись спать, завтра ему станет лучше.

— Бабка за мной стоит, не отходит. Пусть уйдёт! — потребовал брат. Мы с мамой переглянулись. Её лицо стало суровым.

— Жар, — повторила мама, убеждая саму себя, что переживать не о чем.

— Всё, Madame (1) , отмучилась, — на эмоциях сиделка прабабки забежала в комнату, сообщая состояние больной. Мать немедля подскочила, выпуская из объятий Кедена, тот упал на кровать с обреченным стоном. Сиделка и мать вышли, бурно обсуждая детали случившегося.

— Слышишь? — спросил меня брат. — Шаги ее. Близко она.

— Кто? — вопрос прозвучал глухо. От бессонницы мысли путались. Я винила себя за эгоизм, но в то же время, единственное, о чем мечтала – это прилечь еще хотя бы на час.

— За мной идёт. Забрать с собой хочет.

— Fou(2). — недовольно ответила я. — Нервы у всех сдают. Перетерпеть надо похороны, и уедем отсюда. — Брат не ответил, погружаясь в сон, и я успокоилась, в надежде, что жар спал.

Наутро ему действительно стало легче, а нам с мамой тяжелее. Он отмучился, а его слова стали пророчеством. Бабка действительно утащила его за собой. Похороны назначили через пару дней. Погода как раз улучшалась. Впервые за несколько дней, наконец, показалось солнце. Грешно думать, что с кончиной хозяйки, дом освободился от тяжелых оков, вдыхая в себя новую жизнь, но эта мысль не давала мне покоя. В конце концов, каждый добился своего: бабка не ушла одна, мать получила наследство, Кеден не стал задерживаться в проклятом доме, а я наконец-то еду домой, в спешке дописывая письмо отцу…

____________________
(1)Мадам (фр.)
(2)Сумасшедший (фр.)