Год 1993-й, май

Регулярные поездки в Псков, бесконечные, но не бесполезные хождения по разным кабинетам, наработки в областном Совете, аргументированные письменные обращения к руководству области в итоге сделали своё дело: район получил 290 миллионов рублей капитальных вложений. Честно говоря, эта сумма была заметно больше, чем получили в сопоставимых объемах другие сельские районы области.  Одновременно с этим пришло и одобрение от федеральной миграционной службы, дававшее нам практически открытую квоту на привлечение строителей из Латвии, в зависимости от объёмов строительных работ по возведению военного городка на определённом этапе.
У района была своя специфическая особенность, которую и на прошедших только что консультациях латвийская сторона не преминула снова озвучить. Это вопрос не только территориальной целостности, но и принадлежности Пыталовского района. Если смотреть отвлечённо, то судьба сыграла с моими земляками злую шутку в послереволюционные годы в бывшей российской империи. У власти в стране уже большевики, гражданская война в разгаре, фронт со всех сторон, кайзеровские войска рвутся к Петрограду.  Образно говоря, вода и так мутна, а тут ещё и непомерные амбиции, и на территории бывшей Лифляндской губернии возникает новое государство – Латвийская республика. Одной из воюющих сторон и де юре, и де факто она не является, но когда в 1920 подписывается Рижский мирный договор, то границы для нового государства определяются, по сути, от фонаря. Граница проходит фактически по линии боевого соприкосновения Красной Армии и войск кайзеровской Германии на определённую дату. По словам теперь уже знакомых мне дипломатов из МИДа – случай в мировой истории до этого практически уникальный. И таким образом воюющие стороны положат в государственный сундук Латвии и большую часть территории Пыталовского района, а также по хорошему шмату от двух соседних районов Псковской области.
Позднее, в результате заявлений, известных как пакт Молотова-Риббентропа/, и последующих за ними событий, та же Германия, но уже гитлеровская, с лёгкостью решила за Латвию её судьбу и дала добро не столько на корректировку границ, сколько на полное её поглощение Советским Союзом. Правда, уже через год последовала Великая Отечественная война, закономерно завершившаяся победой, и в составе вновь образованной Латвийской ССР никаких «подарков» из двадцатого года уже не было, а её административную границу определяли исходя из других, уже исторически сложившихся принципов.
Но, как только в перестроечные годы в Латвии появился «Народный фронт» и более радикальные группировки, тема территориальных претензий, тогда ещё в рамках Союза, тут же выскочила, как чёрт из табакерки. Поскольку времена и на этот раз выдались смутные, уже на закате советской власти в районе был проведён не совсем обычный референдум. Он носил больше идеологический, чем правовой характер, а цель и смысл состояли в том, чтобы дать понять идеологам новых движений в соседней республике всю бесполезность и бесплодность их усилий. Как и следовало ожидать 98 процентов населения своим голосованием подтвердили, что никакой иной судьбы и участи, кроме, как в составе Псковской области и РСФСР никогда не желали и не искали. Хотя, похоже, латвийских радикалов и тех, кто стоял за ними, это, наоборот, только раззадорило, а после событий 1991 года вся митинговая риторика плавно перебралась в кабинеты внешнеполитического ведомства Латвии и в заявления её руководителей. Надо откровенно признать, что всякого рода шараханья в заявлениях тогдашнего Президента России Ельцина иногда тоже подливали масла в огонь. Подобное публичное бахвальство выглядело вполне в духе некоего общего налёта политического авантюризма, который был довлеющим после распада Союза. Стоит признать, что спустя буквально два-три года риторика по эту сторону границы начнёт меняться, станет более сдержанной, взвешенной, патриотичной, простите, но даже более государственнической по своей сути. И, похоже, только уже годы спустя фраза нового Президента Путина о том, что вместо Пыталовского района Латвия получит «от мёртвого осла уши» положила конец фантазиям и домыслам на этот счёт.
Тревога среди населения района в какой-то момент в период после развала Союза и до появления в Пыталове пограничного отряда, отдельного контрольно-пропускного пункта была, а после стала плавно сходить на нет, особенно после объявленного нами начала строительства нового пограничного городка.
Сказать, что в районе совсем не было людей, мечтавших оказаться в новой Латвии, тоже погрешить против истины. Причём, оказаться, не переехав туда, а «переместив» сюда её саму, но таких были единицы, сидевших тише воды и ниже травы. И на этом фоне тем более выделялась одна болевая точка – станция Пундури. Несколько километров перед нею и несколько после неё теперь уже государственная граница шла ровно по железнодорожному полотну. Как только увидели на карте этот участок границы самые горячие головы, их первым пожеланием было, чтобы он стал латвийским. Правда, бывшие и там «холодные головы» популярно объяснили, что, если Россия и пошла бы на уступку, то пришлось среди леса и болота строить два пункта пропуска с каждой стороны. Соответственно, вставал вопрос, сколько это будет стоить и что даст в итоге. Горячие головы не сдавались: пусть один рельс идёт по территории России, а другой по территории Латвии, но, кажется, эту идею с ними никто не хотел даже в шутку обсуждать и в самой Риге.
Но вернёмся к станции Пундури. Как это бывало уже не раз, история складывается из парадоксов в том числе. Железнодорожный путь делил станционные дома на две неравные части. Большая часть оказалась на территории Латвии, но там жили по преимуществу те, кто предпочёл бы оказаться на этой стороне пути. А на российской стороне стояли дома тех, кто не только мечтал оказаться на той стороне железной дороги, но и прилагал к этому все мыслимые и немыслимые усилия. И главной фигурой здесь была жена бывшего начальника станции, имевшая два паспорта и, по сути, два гражданства, вот она-то и писала во все возможные инстанции в Латвии жалобы, где факты были, как горохом, пересыпаны вымыслом. После введения Латвией визового режима количество её обращений переросло в качество.
Мне позвонил мой коллега из Балви.
- Знаешь, Евгений, не хочу ничего подобного делать у тебя за спиной, но завтра большая делегация Сейма едет на станцию Пундури, чтобы лично пообщаться с автором писем.
- Хорошо, мы их встретим на Лудонке и проводим до станции, мешать не будем. Пусть говорят. Полагаю, зная ситуацию, что разумным депутатам Сейма это даже пойдёт на пользу.
- Они хотят приехать прямой дорогой, через наш пункт упрощённого пропуска, которого нет там у вас.
- Я всё понял. Спасибо за звонок.
Завтрашний день мне предстояло провести на железнодорожном переезде. Я успел и посидеть в УАЗике, и подремать, и походить, благо погода благоприятствовала этому, и поговорить с начальником контрразведки погранотряда, чья машина была скрыта кустами, пока со стороны Латвии не показались машины, остановившиеся у переезда.
Поприветствовав приехавших, я задал всё тот же тривиальный вопрос, а почему они не приняли нашего варианта и не согласились следовать согласованным маршрутом. Услышав вполне ожидаемое, что они здесь по жалобе своей гражданки на своей исторической территории, временно оккупированной Россией, я осознал, что наступил тот самый «момент икс».
- Уважаемые господа! Если сейчас сделаете попытку продолжить движение, это будет расценено как сознательное нарушение государственной границы со всеми вытекающими последствиями. Не думаю, что именно это является подлинной целью вашего приезда.
После короткого обмена мнениями, они развернулись и уехали, а мы связались с Лудонкой и остались на станции ждать, пока их сопроводят сюда.
Полагаю, что рижские высокие гости были в итоге сильно разочарованы, поскольку на капитальный вопрос о том, настаивает ли она на передаче Пыталовского района в состав Латвии, заявительница ответила, что ей плевать на район, а нужно, чтобы граница проходила так, чтобы её дом, хлев, огород и пастбище для коровы вместе с сенокосом были в Латвии, и именно это должно являться предметом межгосударственного спора.
Что до меня, то, похоже, на станции моего детства, свой государственный экзамен я в этот день сдал успешно.
***
Суть идеи, родившейся после знаменательной апрельской поездки в Москву, состояла в том, что граница как-то должна возвращать району те издержки, которые она принесла с собою. И это не только потери в кадрах, следствием которых станет не разовое, а постоянное сокращение экономического потенциала района и наполнения его бюджета. Это разрушение дорог, а, особенно, городских улиц, не приспособленных к тому, чтобы по ним круглый год, без всяких весенних ограничений, передвигались тысячи машин, представлявших собою по массе перевозимого груза те же вагоны, только на колесах. Это, подчас, многокилометровые и многодневные очереди фур возле границы со всеми вытекающими последствиями вплоть до ухудшения криминогенной ситуации в районе. То, что поступало в районный бюджет от реализации конфиската на месте, не покрывало все другие выпадающие доходы и вновь возникающие расходы. Надо было придумать что-то, что обеспечивало, пусть невеликие, но регулярные поступления во внебюджетный фонд.
Из всех вариантов был выбран один, наиболее знакомый и понятный водителям из стран Евросоюза – экологический сбор. Дело оставалось за малым: придумать и написать внешне логичное обоснование для него, а также договориться с теми федеральными службами, что уже пришли или ещё только готовились обосноваться на границе, о совместной деятельности в этом вопросе, ведь речь шла о деньгах, так что осечки здесь не должно было быть. И не сразу, но такой вариант отыскался.
Как и следовало ожидать, водители из Евросоюза платили эти небольшие суммы не из своего кармана, – хозяева закладывали их в накладные расходы. Дело в конечном итоге решала не сумма, а количество грузовых машин, пересекавших границу. И, вполне ожидаемо, этот сбор возмущал водителей из новых прибалтийских республик, почему-то полагавших, что они будут пересекать государственную границу на тех же условиях, что и российские. Одна из эстонских компаний даже отправила своего водителя с жалобой в прокуратуру района, но там с нашей помощью ему деликатно объяснили, что сделать это можно в данном случае, только обратившись через соответствующие консульские учреждения. Вопрос так и ушёл в песок, если не считать того, что как-то утром, принеся почту, мой помощник сказала мне, что одно письмо она пока регистрировать не стала…. Это было письмо из Министерства транспорта России за подписью заместителя министра, как реакция на жалобу, пришедшую в их адрес из Литвы. Ведомство требовало, чтобы мы не присваивали себе полномочия федеральных органов власти и немедленно прикрыли эту лавочку. Но что делать, если в столице озабочены своими проблемами, а о наших, подчас, даже не подозревают, не зная, что за Садовым кольцом тоже есть жизнь, а за рекой Тобол нет электричества.
- Елена, у нас в стране, к сожалению, плохо работает почта, и мы не получили этого письма. Оно затерялось где-то в пути. Тем более, что по некоторым признакам, вытекающим из текста, это просто грозный окрик – не более, и напоминать нам о неполученном ответе, а, точнее, о непринятых мерах никто не будет.
Так оно и случилось на самом деле, и сбор тихой сапой прожил до начала 1997 года, ну а его дальнейшая судьба – это совсем другая история. 

***
А средства из внебюджетного фонда не раз выручали нас в самых непредвиденных ситуациях, проистекавших, в том числе, и из новых пограничных реалий, включая такие траты, для которых в тогдашней росписи расходов районного бюджета даже граф, соответствующих не было.
Да вот хотя бы один пример. В таможне, в которой профессиональных таможенников, включая начальника, не было, при всей разношерстности её состава, собранного точно, как в популярной тогда песне Алёны Апиной «Я его слепила из того, что было…», набивались шишки, но и набирался опыт. Как результат одного из дежурств – фура с медью, которую пытались контрабандно вывезти за границу. Её надо кому-то разгрузить, а это несколько тонн металла, перенести в склад. Складировать медь на временное хранение решили на базе «Ремстройучастка», где нашелся пустой ангар. Сторож, быстро сообразив, что к чему, без напарника и дополнительной оплаты вообще отказался выходить на дежурство. Повод для подобных опасений не замедлил себя ждать. В ту же ночь какие-то люди всё время крутились возле забора на совершенно пустынной в такое время улице. И это не обязательно могли быть сами незадачливые контрабандисты, а просто желающие попытать свою удачу. Медь в ту пору на некоторое время стала эквивалентом быстрого обогащения, ведь были дни, когда Эстония, не имевшая ни одного медного рудника, становилась основным экспортёром этого металла.
На следующую ночь на помощь сторожам отправили милиционера с оружием и не просчитались. Среди ночи ворота при въезде на территорию начали ломать. Предупреждения не действовали. Выстрелы в воздух тоже. Более того, с той стороны раздались точно такие же. Завязалась перестрелка, и только быстро примчавшийся наряд заставил убраться любителей лёгкой наживы. Когда на следующую ночь всё повторилось, возможно уже с другими фигурантами, в ответ на наши настоятельные просьбы медь перевезли в Псков, а оплату за её погрузку опять взял на себя внебюджетный фонд.
И возникала ещё масса всяких мелочей, и не только, которых раньше не просто не делали, а об их существовании даже не подозревали, не говоря уже о том, что обочины вдоль дороги возле таможенных переходов, где фуры стояли не только сутками, но и неделями, надо было убирать и валялись там в изобилии не только фантики от конфет.
Но закончим майский сюжет, как и полагается, праздником. В тот май район впервые, как очень значимый и близкий, встретил День пограничника. И отмечали его всем миром, на городском стадионе, закладывая новую традицию.