Радости, горести и ошибки молодости II

   (Продолжение саги об одесской девочке)   

      Представитель Министерства обороны

                Плодотворна только чрезмерность.
                Умеренность бесплодна.
                Е. Образцова

.Когда появились атомно-лучевые стандарты частоты, наши головы тоже не очень озаботились этим. А вот Миша Болотников сразу разглядел, какую теоретическую базу можно подвести под всю нашу систему единого времени, оснащённую этими стандартами. Свободно владея математическими методами, он для любой системы находил математическое описание. Он с лёгкостью описал СЕВ как систему с автоматическим регулированием со всеми вытекающими отсюда последствиями, подружился с разработчиками и всем им щедро дарил свои математические идеи.

С лёгкой руки лейтенанта Болотникова начались наши научные контакты с разработчиками из Ленинграда, Горького, Фрязина, Менделеева. Ну, например, Татьяна Николаевна Тагер, физик-теоретик, разработчик атомнолучевой трубки (АЛТ) «Кабарга» из Фрязина, пишет вместе с Мишей Болотниковым основополагающую статью «Точность подстройки кварцевого генератора по резонансной частоте атомнолучевой трубки в цезиевых стандартах частоты», и только молодость и скромность Миши помешали ему записаться в соавторы. Правда, позже он явно фигурирует в их совместной статье «Оценка дисперсии квазигармонических колебаний…». Горьковский разработчик стандартов частоты на газовых ячейках С.В. Семёнов дарит Мише авторский экземпляр своей статьи с надписью «Учёному коллеге Болотникову Мишелю от автора», а фрязинский корифей Яков Александрович Юхвидин (он же Джеки) просто надписывает подаренный Мише экземпляр: «Без слов, но и так всё ясно».

Я всегда испытывала восхищение, когда Миша выходил на трибуну перед высоким собранием, перехватывал правой рукой локоть левой и, помахивая свободной кистью, спокойно и веско начинал своим молодым баритоном: - Я, как представитель Министерства обороны… - Наши эскизные и технические проекты, благодаря уже старшему лейтенанту Болотникову, теперь украсились теоретическими разделами. В те годы создавалась новая система единого времени высокой точности (СЕВ ВТ), основным разработчиком которой были  ленинградские учёные, а техническое задание  разрабатывала наша лаборатория.

Опять пошли командировки в Ленинград, теперь с Мишей. Эти поездки подружили нас, и я узнала кое-что о нём. Он родился в офицерской семье третьего поколения, его отец, генерал Болотников, в шестидесятых годах был начальником того самого харьковского училища, которое закончил Миша. В семье было что-то неладно: психическое расстройство было у старшей сестры Миши, какие-то признаки этой болезни появились и у младшего брата .

– Во мне течёт гнилая дворянская кровь, - говаривал Миша не то шутя, не то серьёзно. К этому времени он женился на девушке, которую встретил в турпоходе, у них родилась дочка. Жили молодые вместе с тёщей. Суровая московская дама гоняла зятя за малейшую провинность. Однажды Миша пришёл на работу и сел, обхватив голову руками. Он сидел так долго. Я не выдержала и спросила, в чём дело. И Миша, собрав свои смешные губы в трубочку, чтобы не дрожали, горестно поведал мне:

 –  Понимаешь, Мэгги (так он переиначил моё имя), я взял ложечку, чтобы выскрести из кастрюльки молочные пенки, а ложечка оказалась серебряной…

Но бывало и так. В ресторане ленинградской гостиницы «Южная», где мы обычно ужинали, Миша сплясал изобретенный им танец, помесь твиста и гопака, изумив всю комиссию по приёмке техпроекта. Помню, на новоселье у менделеевского хранителя времени Владимира Григорьевича Ильина он так отплясывал в своих хромовых сапогах с подковами, что на новом паркете остались неизгладимые следы. Утром Владимир Григорьевич только крякнул… А ещё старший лейтенант Болотников  был одним из лучших кроссменов и лыжников в управлении. На вечерах самодеятельности Миша садился за рояль и, в бешеном темпе колотя по клавишам, исполнял «Революционный этюд» Шопена. Впрочем, подобрать аккомпанемент к песенкам, которые я пела на тех же вечерах, он не умел, у него не было слуха.

Словом, были у Миши какие-то перепады настроения от весёлости к унынию -  плата за гениальность. В моменты хандры он жалобно говорил : - Мэгги, уйдём в науку! – Я не могла уйти в науку по причине слабой научной подготовки, но стоило мне о чём-нибудь задуматься, как он заинтересованно спрашивал

: - О чём научно мыслишь?

– Ну, как мне было признаться ему, что я в эту минуту была очень далеко и от работы, и от науки?

А ещё Миша был англоманом. В весёлые минуты он легко сочинял стихи на английском языке, а меня величал «Quantum Queen» и даже зарифмовал что-то вроде нынешних слоганов: «Long live Quantum Queen, / Our greatest sovereign!» по случаю моего участия в приёмке квантовых стандартов частоты.

Про загадочный результат и про репейники

Однажды Миша подошёл ко мне и сказал:

- Давай смоделируем на ЭВМ уходы шкалы времени приёмного пункта!

- Давай! – ответила я. Так начался наш роман с ВМ (это выражение я почерпнула у одного приятеля Вовы, описавшего свои взаимоотношения с вычислительной машиной). И длился этот роман много-много лет с одним большим перерывом.

Все, кто брался рассказывать о своих первых шагах на поприще машинных расчётов в начале 60-х годов, красочно живописуют первые электронно-вычислительные машины, их устрашающие размеры, их неуклюжесть и смешные по нынешним временам возможности. И эти ночные походы «на машину» (теперь никто не понимает, на какую-такую «машину» мы ходили по ночам), и выплакивание машинного времени, и нашу беспомощность перед лицом этих монстров.

Так как Миша жил в Москве, а машинное время нам давали в выходные дни или ночью, то само собой выходило, что на машину, в основном, бегала я. Много было ошибок, проколов, огорчений. Но мне живо вспоминается один эпизод. Итак, тщательно пишу на Алголе программу, получаю колоду перфокарт, ввожу. Машина добросовестно молотит минут двадцать, злобно сверкая лампочками, наконец, начинает трещать АЦПУ (алфавитно-цифровое печатающее устройство, с вашего позволения). – Ого, - думаю, - сколько результатов! – Подбегаю, жадно впиваюсь глазами в широкую бумажную полосу и вижу такую распечатку по всей полуметровой ширине бумаги:

КОНЕЦ

            КОНЕЦ

                КОНЕЦ

                КОНЕЦ

                КОНЕЦ


                КОНЕЦ

                БЗУХЕЦ

    Я долго с изумлением всматривалась в это послание из виртуального мира, пытаясь разгадать его смысл, но поняла только то, что машина отвратительно ко мне относится, не знаю уж за что. Теперь, получая любую невразумительную распечатку, Миша теребил макушку, вытягивал по обыкновению губы трубочкой и бормотал: - Опять бзухец получился… - С тех пор это таинственное слово, изобретённое машиной, стало у нас с Вовой нарицательным, передалось по наследству моим детям и произносится при получении неких, сами понимаете каких, результатов. Но, в конце-то концов, мы получили очень приличную модель нашей СЕВ и предсказали многие её свойства.

Чтобы закончить про смешное, расскажу ещё про один случай. Про себя я знаю, что я не очень сообразительна, но Миша был ещё простодушнее. Как-то на работе мы с коллегами болтали о домашних птичках, а Миша, как всегда, о чём-то научно мыслил. Я поведала народу, что наш щегол Джеки (так мы иногда звали Яшку) страшно любит лущить репейники, которые мы для него целыми шапками заготавливали осенью. Услышав имя Джеки, Миша прислушался, удивлённо хмыкнул и заметил:

 - Джеки? Какой оригинал, однако! – и снова углубился в свои мысли.

   В следующий наш приезд во Фрязино на предмет испытания цезиевой атомно-лучевой трубки  Миша спросил у её разработчика Якова Александровича Юхвидина:

- Джеки, а почему вы любите лущить репейники?

Юхвидин вытаращил глаза... Потом, когда разобрались, мы долго хохотали втроём.

     Научно мыслим

Скучное писание РМ в РТ никак не устраивало капитана Болотникова. Вторжение в нашу систему единого времени квантовых стандартов частоты высокой точности вызвало новый виток его активности. Выловив в потоке публикаций статью московского теоретика В.И. Тихонова, в которой к описанию случайных уходов частоты был привлечён аппарат марковских процессов и, в частности, уравнение Фоккера-Планка, Миша вгрызся в этот аппарат и понял, что тут нам и надо копать.

 Чтобы не очень испугать меня, он как-то подсел ко мне и написал на листочке простенькое соотношение для расстройки синхронизируемого кварцевого генератора и предложил использовать его для оценки уходов шкалы времени. Не подозревая недоброго, я легко согласилась. С этого момента начались мои терзания.

 Я слабо разбиралась в физике квантовых процессов, я сильно подзабыла дифференциальное и интегральное исчисление, участвуя в приёмке, проектируя ПАГи и мотая ячейки. И вот всё это свалилось на мою бедную голову. Миша волоком тащил меня по этим дебрям, заставляя читать литературу и принуждая следить за полётом его мысли. Из простенького соотношения получилось нечто грандиозное  и необозримое, именуемое плотностью вероятности  уходов частоты квантовых стандартов.

Книги Пугачёва, Тихонова, Левина, Харкевича, Вентцель, толстенный справочник Градштейна и Рыжика теперь не сходили с наших столов. Мишины гениальные догадки и мои титанические усилия вылились в грандиозный отчёт, роскошное ТЗ и две статьи, опубликованные с большой задержкой в журнале «Электронная техника» аж в 1967 году. Миша засел за диссертацию, которую с присущим ему блеском и основательностью защитил в начале 1967 года. Мало того, он подвигнул на это дело и меня.

Вот такая флюктуация

Наш маленький производственный коллектив – Миша Болотников и я – был неразлучен в отделе. Мы вместе, голова к голове, корпели над отчётами и программами, вместе ездили к разработчикам, ходили в техническую библиотеку, если машинное время давали днём – то и на машину, вместе ходили в столовую (у Вовы обеденное время было часом раньше). Это дало повод одной отдельской даме ядовито пропеть нам вслед: - Мы с Тамарой ходим парой!

Думая сейчас о прошлом, я понимаю, что Миша терпел моё научное невежество отчасти потому, что другие в отделе были ещё невежественнее, но не желали признавать этот факт. Притом он был великодушен, пылок и наивен, а я была молода и немножко кокетлива, ну, чуть-чуть. Я принимала рыцарственное отношение моего младшего научного коллеги, как должное, не придавая этому серьёзного значения. У меня был красивый и любимый муж, и в 1967 году мы уже ждали второго ребёнка.

Но не так думала Эмма, жена Миши. Когда летом я уехала по путёвке в санаторий, она, как следователь, устроила очную ставку Вове и Мише. В чём был смысл этого действа, я так и не поняла. Ей зачем-то было нужно, чтобы в присутствии Вовы Миша ответил на вопрос, нужна ли я ему (Мише), а если нужна, то как ? А Вова должен был дать точный ответ: разрушил Миша его семью или нет? Даже в скупом пересказе Вовы я поняла, что; это была за экзекуция для обоих мужчин. В конце этой иезуитской пытки Миша признал, что я нужна ему, но как человек…

Вскоре после этого эпизода у Миши появились признаки непонятной болезни. Когда он, наконец, обратился к врачам, ему поставили грозный диагноз: лимфогранулематоз, злокачественное заболевание лимфатических узлов. Да, у Миши давно на подозрении была его гнилая дворянская кровь, вот она и дала о себе знать. Стресс ускорил наступление болезни. Вскоре его положили в госпиталь, и начальство постыдно быстро демобилизовало его. Я же, застолбив тему и план диссертации, ушла в декретный отпуск. Больше мы с ним не работали вместе хотя он оставался моим научным руководителем..

Перебирая сегодня пожелтевшие авторские экземпляры наших статей, я нашла один интересный документ, о котором начисто забыла. В 1969 году Миша из госпиталя поздравил меня с Женским днём открыткой, в которой писал: «Dear Maggie! Поздравляю тебя с праздником 8 Марта и прошу благосклонно принять сей недозревший плод моего выздоравливающего воображения.  Yours truly  БМВ» И дальше шли такие стихи:

        К MM – NN

    Не могу разобраться я,
    Что же ты за явление.
    Может, ты флюктуация
    За пять сигма, не менее?
    Быть тебе бы Аспазией,
    Нефертити иль Жанной –
    К нам какой-то оказией
   Ты заброшена странной
    Из владений фантазии,
    Из легенд и преданий…
    Перед этой оказией
    Я склонюсь, благодарный.
    Если б этой оказии
    Не случилось бы в мире,
С    мог бы выдумать разве я
    Эти строки хромые?

Примечание. Пять сигма – это очень редкая реализация случайного события.

Вот такой человек случился в моей жизни, во многом определивший мою дальнейшую судьбу… Нет, флюктуация за пять сигма - не я, а Миша Болотников, мудрый, наивный, талантливый. Он всё понимал, мужественно боролся со смертельной болезнью, выходя из госпиталей, пытался работать в Менделееве, где хранится наше точное время, но в 1975 году его не стало. Как и другие гении, он умер в 37 лет.
(Продолжение следует)