Розы и кашпировский

Мы приехали на столетний юбилей нашей хорошей и давней знакомой по имени Роза. Даже не верится, что человек может столько прожить, сохранить ясность ума, память и подвижность. Она помнит свою жизнь примерно с пятилетнего возраста, помнит родителей, братьев и сестёр, их смерть от тифа. Роза живёт теперь в семье младшей внучки Веры, та овдовела и растит десятилетнюю дочь. Вот Роза им и помогает.
У неё чёткий распорядок дня: утром заварить чай, правнучке заплести косы, накормить её и отправить в школу. Днём обед, приготовление уроков, прогулка. Точнее, гуляет на детской площадке Леночка. Роза выносит себе мягкий стул на крыльцо, садится и наблюдает за девочкой.
Вечером приходит с работы Вера, они вместе ужинают, потом Вера готовит на завтра обед, а Роза купает Леночку, расчёсывает ей волосы, рассказывает сказку на ночь, и они обе ложатся спать. А Вера садится за учебники, она учится на заочном отделении экономического факультета.
Трудно объяснить, кем доводится мне эта Роза. Надо начать с того, что в 30-е годы прошлого века заболела моя бабушка Лукерья.  Она жаловалась на ноги и с трудом ходила даже по дому. И ещё у неё часто болел живот после еды. Местный врач не смог поставить диагноз, а сказал просто: «Рак желудка. А ноги болят от работы». Их дети были уже большие, мой отец жил в городе и учился в ФЗУ, его старшая сестра Мария жила в городе с мужем и детьми, средняя сестра Соня вышла замуж за парня из соседнего села и имела двух мальчиков, а младшая Галя – подросток.
 А деревня у нас интернациональная. На одной улице живут татары, на другой – башкиры, на хуторах ссыльные немцы и украинцы, которых почему-то называют «бандеровцами». Вся моя родня считала себя русскими, но вот у деда Фёдора была восточная внешность. Очень чёрные волосы, смуглая кожа, и чуть раскосые карие глаза. Бабушка Лукерья в шутку называла «татарином». А когда заболела, то предложила мужу взять вторую жену. Ведь у татар на соседней улице принято многожёнство, и ничего, служители закона их не преследуют. А тот только посмеялся.
Но бабушка Лукерья обсудила этот вопрос с соседками, а они удивлялись и ахали. Вскоре благодаря сарафанному радио у них и появилась эта Роза и попросилась взять её в жёны. Ей было тогда около двадцати, но из-за худобы она выглядела едва на пятнадцать. Жила она у дальних родственников, спала на полу около умывальника. Работать приходилось много, а кушать мало. Семья бедная, дети маленькие и их много. А Роза была давно влюблена в моего деда.
 Дед Фёдор, судя по фотографиям, мужчина видный, осанистый, улыбчивый. На одной фотографии он снят в военной форме с наградами, я узнала только одну из них – георгиевский крест, полученный в первую мировую войну. А ещё дед Фёдор любил петь, конечно, по праздникам и выпив браги. Только три фотографии сохранилась у старшей дочери деда, Марии, она их сама потихоньку взяла, когда выходила замуж.
Но самое главное, он был человеком работящим и удачливым. Меня ещё в детстве поразило, что складское помещение оказалось примерно втрое больше жилого. Там стояли бочки, лари, сундуки со старинной одеждой. Висели веники для бани, цветы кипрея для чая, зверобой, мята и липовый цвет для лечения. В кадушках хранилось какое-то зерно, ржаная мука. В бочках квасили капусту, помидоры и огурцы. Словом, склад наполовину пустовал. А дом этот строил мой прадед. А ещё он построил конюшню, коровник, свинарник, курятник и псарню. Раньше держали свору собак. Жили-то на окраине деревни, и зимой захаживали волки. Теперь в конюшне – старенькие «Жигули», в свинарнике – мотоцикл и пара велосипедов. В коровнике и сейчас проживает корова, а в курятнике куры, а на псарне пара собак - алабаев, волков ещё никто не отменял, хотя городские охотники в последние годы сильно уменьшили их количество. Кстати, волки очень не любят алабаев и боятся их, близко не подходят, только воют.
И вот в семье деда появилась сиротка Роза и попросилась в жёны. Дед, конечно, онемел, а бабушка очень обрадовалась, она же считала себя умирающей. Она пригласила Розу к столу, накормила, заставила Галю истопить баню, вымыла гостью, дала ей платье, привезённое из города старшей дочерью Марией. Оно бабушке оказалось мало, а худышке Розе впору. Однако дед приказал ей лечь спать в светёлке с Галей, где стояли две деревянные кровати. А Галю попросил застелить постель Розе. По словам Гали, все годы до конца войны Роза спала в этой светёлке, не пытаясь сменить своё место для сна. Она любила деда, но боялась его ослушаться. И девушки подружились. Роза ухаживала за моей бабушкой, отдельно готовила для неё, массировала ей ноги, чем-то мазала. И та стала на удивление всем поправляться. А Роза пополнела, похорошела, порозовела, повеселела. Но дед упорно не видел в ней особу женского пола, спал со своей Лукерьей, Лушей, как он её называл. Так, что второй женой Роза моему деду не стала. Я думаю, что дед просто пожалел сироту, голодную, худую, непонятно во что одетую. А может, он принял Розу, потому, что так хотела его умирающая жена. А желание умирающего, как известно, надо выполнять. К тому же, вдовцу бывает трудно найти жену, а тут она сама пришла.
Но вот настал 1938 год, страшный год для нашей семьи. Арестовали деда Бориса, его обвинили в том, что он отравил в колхозном амбаре рожь, и она по весне не взошла. По такому же обвинению арестовали ещё нескольких колхозников, в том числе мужа Сони. И тётя вернулась в родительский дом с двумя сыновьями десяти и двенадцати лет. Так и стали они горе мыкать, три женщины и двое мальчиков. Все полагали, что горе подкосит бабушку, она сляжет и не встанет. Но произошло обратное, она стала выходить из дома, кормить кур, свинью и выполнять прочую работу по хозяйству.
Процедуре ареста надо уделить больше внимания. Дело в том, что рожь привезли на склад мой дед, мой отец и Галя, младшая дочь деда и младшая сестра отца. Когда приехали на «чёрном воронке», дома были только дед, бабушка и Роза, отец учился в городе в ФЗУ, Галя гостила у подруги на соседней улице. Аресту подлежали: дед, отец и Галя. Но бабушка сказала, что её сын на свадьбе друга в соседней деревне, а Галя лежит в районной больнице с тифом. Дед понял, что она спасает детей и закивал головой, Роза тоже поняла манёвр бабушки и убеждённо подтвердила её слова.
Обыск был страшным, перевернули всё, постели, распороли матрасы, подушки, вывернули карманы на всей одежде, повытаскивали растения из цветочных горшков, порвали учебники Галины, не пожалели три старинные библии – искали троцкистскую литературу, хотя грамотной в семье была только Галя, а она училась в седьмом классе.
После обыска служивые приказали прощаться с арестованным, бабушка Лукерья перекрестила мужа, крепко обняла, поглядела в его лицо, но не плакала.
- Луша, не грусти и не плачь обо мне, - сказал дед громко и шёпотом добавил, - срочно спасай детей, отправь Розу за Галей, пусть Галя найдёт Виктора и даст ему адрес в Орджоникидзе, он должен ухать туда. Не обижай Розу, пусть остаётся с тобой.
 Луша повернулась к Розе и сказала: «Подойди и простись тоже». Роза несмело подошла к нему, робко обняла, но дед крепко обнял её.
 - Спасибо тебе за всё. Береги мою семью. Если я не вернусь, выходи замуж, - громко сказал дед и уже шёпотом, - спаси моих детей, Луша подскажет как.
Дед повернулся к служивым и вышел из дома первым, не оглядываясь. Но прежде чем сесть в «ворон», повернулся к дому, он хотел запомнить его.
Когда «чёрный ворон» уехал, забрав деда, бабушка попросила Розу найти Галю, всё ей рассказать, она должна срочно уехать в город, найти брата, дать ему бумажку с адресом, деньги, сказать ему, чтобы уехал туда, Галя же должна пойти к своей старшей сестре Марии и остаться у неё. И собрала узелок вещей для Гали, положила ещё хлеб, варёную картошку и коробок с солью. Роза дошла до дома, где гостила Галя, рассказала об аресте. Галя расплакалась, хотела бежать домой, хотела быть с матерью, утешать её.
- Фёдор – уважаемый человек в деревне, самый толковый бригадир, он же воевал, у него столько наград, - успокаивал Розу и Галю хозяин дома, отец галиной подруги, дядя Гена, - это какая-то ошибка или чья-то клевета, я думаю, разберутся и отпустят его.
- Так забрали все его награды, фронтовые фотографии, а также награды его отца за турецкую войну, не знаю, как его звали. Фёдора обвинили в организации банды по отраве ржи в колхозе, хотели арестовать Виктора и Галю. Мы сказали, что Виктор на свадьбе в соседней деревне, а Галя болеет тифом в районной больнице, - рассказывала Роза. – Галя, твой долг сейчас поехать в город, найти брата, отдать адрес, куда он должен уехать. Ты должна спасти брата и спастись самой. Галя, хватит плакать, твоя мама сказала НКВД – эшникам, что твой брат на свадьбе в соседней деревне, там сейчас действительно свадьба, но твой брат не поехал туда, ему нравилась невеста друга. Но его друг может сказать, где находится твой брат, Галя, надо торопиться, надо успеть на последний поезд, хватит плакать.
         -   Девочки, одевайтесь, я вас отвезу на станцию, мы успеем к последнему поезду, - и хозяин ушёл запрягать лошадь в сани.
На станции они встретили Соню, среднюю сестру Гали, она поехала в город, её мужа тоже арестовали, и она хотела узнать его судьбу. Соня с Галей поплакали, сели в поезд и уехали. Но перед посадкой в поезд Соня попросила Розу беречь их мать. Дело в том, раньше Соня возмущалась тем, что родители приняли Розу в дом, но сейчас, в трудное время смирилась.
 Розу благополучно довезли до её дома, встречать её вышла бабушка Лукерья, поблагодарила Гену за заботу. Тот пытался успокоить её, мол, разберутся и отпустят Бориса, а Роза – молодец, прибежала, всё рассказала, успокоила Галю, убедила её ехать в город, Галя рвалась домой, к матери. Не зря Розу приголубили, хороший она человек.
«Чёрный ворон» поехал в соседнюю деревню искать моего отца, вернулись в наш дом, стали допрашивать бабушку, а она притворилась сумасшедшей, Роза сказала, что Лукерья сошла с ума после ареста мужа, Галю же никто и не искал, кому нужна тифозная больная. Поразительно, но никто не сказал служивым, что мой отец учится в городе в ФЗУ, все на свадьбе молчали как рыбы, мол, обещался прибыть на свадьбу друга, но не прибыл, а где он в данный момент – никто не знает.
 Галю сестра Мария пристроила в няньки к родственникам мужа, потом она убедила Галю пойти в школу, закончить семилетку и поступить в медучилище, а там общежитие, хорошая нужная специальность. Всё-таки они боялись, что Галю арестуют. Галя закончила это училище и вернулась в деревню к матери, устроилась на работу в местную больничку, вышла замуж, родила двоих мальчиков.
  Через год после арестов приехал из Орджоникидзе мой отец, влюбился в Розу и захотел на ней жениться, но она ему отказала. Но вскоре отца призвали в армию, и он уехал на Север, там же он встретил войну. А от деда стали приходить письма, он был неграмотным, а в лагере он научился читать и писать. А может, кто-то писал под его диктовку, деду было уже за сорок, в таком возрасте трудно учиться грамоте. К сожалению, его письма не сохранились, а Галя очень смутно помнит их содержание.
Когда началась Отечественная война, мой отец писал Розе и просил дождаться его с войны. Но в 1944 году на деда пришла похоронка, он умер в лагере. А в 1945 году, когда мой отец написал, что возвращается, Роза исчезла, сбежала, оставив записку, в которой писала, что выходит замуж, уезжает в город и просит её не искать, а также благодарит всех за приют.
Мужа Сони расстреляли в том же 1938 году, но в 1955 реабилитировали, он тогда был завскладом, где хранилась рожь, и его обвинили в том, что он организовал группу для потравы семян ржи. Всю войну Соня прожила в родительском доме, а после войны вышла замуж за одноклассника, тот вернулся с войны, а жена его умерла.
Мой отец, вернувшись с фронта, очень горевал. Оставаться в этом доме не мог и уехал в город, женился, а когда родилась я, предложил назвать меня Розой. Моя мама ничего не знала о той Розе, имя ей понравилось, и она согласилась.
Встретиться с той Розой мне довелось в 1988 году при весьма удивительных обстоятельствах. Тогда на телеэкранах появился Кашпировский, он очень нравился моей младшей дочери, она всегда внимательно смотрела и слушала его передачи, но не впадала в транс, как некоторые зрители, а продолжала заниматься своими делами – играла в куклы, рисовала или танцевала. И звала меня, я садилась перед экраном с каким-нибудь делом, вязанием или шитьём. Постепенно я стала замечать положительное влияние сеансов Кашпировского на меня. Я стала спокойнее и перестала раздражаться из-за детей, а их у меня трое.
Муж говорил, что Кашпировский гипнотизирует слушателей и внушает им, что они здоровы. Но я-то гипнозу не поддаюсь, это я знаю точно. В детстве я страдала заиканием. Родители водили меня к логопеду, а когда мне исполнилось восемнадцать, врач направил на сеанс гипноза, снятие заикания по Дубровскому. Сеанс вели двое мужчин лет сорока. Я видела, что они делали с такими заиками, как я. У них тут же пропадало заикание, причём сильнейшее заикание, они заикались на каждом согласном звуке. И вдруг у них полилась нормальная плавная речь, а одна девушка даже заплакала от радости. Но ко мне никто не подходил, не занимался мной. А после сеанса один из врачей сказал мне: «Девочка, не ходи больше на гипноз, мы тебе ничем не можем помочь. У тебя сильный тип характера, и ты не поддаёшься гипнозу. Выбирай другие методы лечения от заикания. Я уверен, что ты сама обладаешь даром гипноза, но не умеешь им пользоваться”.
Меня это позабавило. Я- гипнотизёр, у меня сильный характер, ха-ха! От заикания я с большим трудом, но избавилась, а вот насчёт гипноза ничего не знаю, никогда не пыталась кого-либо гипнотизировать. Хотя мой муж однажды сказал, что я заворожила его именно своим взглядом. Но я не пыталась его завораживать, просто он мне нравился, и потому я смотрела на него, и думала: «Ну, посмотри на меня, подойди ко мне, улыбнись мне, поговори со мной». И ведь подействовало – посмотрел, подошёл, улыбнулся, заговорил. А ещё он цитировал Некрасова: «Пройдёт, словно солнце осветит, посмотрит – рублём одарит». Однако, ему виднее.
Постепенно мы с дочкой привыкли к сеансам Кашпировского и не пропускали ни одного. Однажды осенью Галина пригласила меня и мою семью на день рождения. Муж с сыновьями ушли на футбол, а мы с дочкой Яной поехали на праздник моей тёти. Яна и её кузены и кузины ушли смотреть корову, кур и кроликов. Я просидела за столом довольно долго, пока не вспомнила про сеанс Кашпировского. Потихоньку ушла в светёлку, где был старенький телевизор и включила его. И тут произошло невероятное. В какой-то момент я задремала, и мне приснилось, что дед на портрете на стене ожил и сказал мне голосом Кашпировского: «Отомсти». Когда проснулась, сеанс уже кончился. Я задумалась и решила, что дед через Кашпировского посылает мне весточку и просит отомстить за него. Неспроста бывают такие сны. Может, он считает, что мы плохие наследники, если до сих пор не нашли того, кто придумал, что дед потравил рожь в колхозе и донёс на него.
Я посмотрела на портрет и сказала вполголоса:
- Я за тебя отомщу. В понедельник же поеду по архивам искать донос или обвинение. А коли найду донос, доносчику будет очень плохо. Жалеть не буду. Мой отец бил фашистов, не жалел их, ты, участвуя в первой мировой войне, не жалел врага, твой дед воевал с турками, жалел их? Почему я должна жалеть виновника твоих страданий и твоей смерти? Смерть ему. Жаль, конечно, что мы раньше не додумались отомстить за тебя, прости нас, если можешь. Хорошо, что напомнил о нашем долге перед тобой. Спи спокойно и да будет тебе земля пухом.
С понедельника я начала свой поход по архивам. У нас в городе восемь разных архивов, и лишь в пятом я нашла то, что искала. Я положила на стол архивиста свой паспорт и объяснила, что мне надо. Она встала и через минуту вынесла мне пожелтевшую папку с фамилией моего деда. В комнате стояли несколько столов для посетителей. Я села за один из них, развязала тесёмки и удивилась, что на папке и внутри неё нет пыли, нет запаха лежалой бумаги, более того, мне показалось, что бумаги пахнут духами.
Только открыла её и на меня хлынула волна боли, ужаса. Прежде всего шли протоколы допросов, ни в одном из них дед не признавался, что травил рожь. На отдельных листах были странные пятна, может, кровь, удивительно, но ни на одном листе нет подписи деда. Получается: арестован 4.11.38 года, репрессирован тройкой при УНКВД 12.11.38 года. И приговор суда: по ст. 58-7-10 УК 10 лет лишения свободы, 10 лет лагерей. Очень больно было читать их. Я поняла, что значит выражение «сердце кровью обливается». За приговором следующий документ: справка о реабилитации, дело прекращено за недоказанностью состава преступления, справка от 1955 года. Но мы ничего не знали о реабилитации. Самый последний листочек в этой папке – это донос, не анонимка, а именно донос на моего деда, подписанное соседом через три дома на нашей улице, фамилия, имя, отчество, дата. Я тихонько вскрикнула, с трудом удержалась, чтобы не завыть в голос. Женщина, принесшая папку, подошла ко мне и подала стакан воды. Выпив воду, я успокоилась. И рассмотрела женщину: прямая гордая спина, чёрная коса уложена венцом на голове, карие добрые глаза, на плечах белый оренбургский платок.
- Можно поговорить с вами? – спросила она.
- Да, конечно.
- Ваш отец Коротков Виктор Фёдорович, а дедушка Коротков Фёдор Егорович?
- Да.
- А я Роза, я жила в семье твоего деда, может, вам рассказывали?
- Да, рассказывали и много рассказывали, особенно моя бабушка Лукерья. Я ведь застала её, она умерла в 1965 году.
- Вот как? А ведь ей ещё до войны предрекали смерть от рака желудка, хотя у неё был острый гастрит и жестокий ревматизм, но от этого не умирают. А фельдшер молодой и малоопытный, вот и ошибся с диагнозом. Моя мама училась на фельдшерских курсах, и учила меня тому, что знала сама.  Я варила бабушке Лукерье кашу без соли и на воде, она сопротивлялась, но ела, заставляла Лукерью даже дома носить валенки и советовала беречь ноги.
- Роза, почему ты так нехорошо поступила с моими родственниками, не сообщила куда уехала?
- Роза, в меня был влюблён твой отец, а я хотела, чтобы он меня забыл и не искал. А кто тебе дал это имя, отец или мать?
- Отец. А маме понравилось это имя, и она согласилась.
 Роза написала на бумажке свой адрес, номер телефона и пригласила в гости в любой день. А сейчас ей надо работать. Я попросила её сделать копию доноса. Получив нужный мне документ, я стала думать, что с ним делать. Решила съездить в деревню, найти эту семейку и разузнать про душегуба.
В ближайший же выходной позвонила Галине, предупредила о своём приезде, спросила, не надо ли чего привезти. Купив то, что она просила, я приехала в деревню и показала Галине копию доноса. Она поплакала, а потом стала рассказывать про эту семейку. Живут они богато, только не слишком весело.  Старший сын из тюрем не выходит, младший живёт где-то в городе и отца почти не навещает. С доносчиком проживает дочь с семьёй, жена его давно умерла. Доносчику в первом же бою взрывом бомбы оторвало обе ступни, и его возят в коляске. Я сказала Галине, что хочу навестить злодея. Она стала меня отговаривать.
- Злые они все, боюсь я за тебя.
- А что мне сделает этот инвалид? Или его дочь? Если обругают, да я и сама за словом в карман не полезу.
- Ну, ладно, иди. Может, надо посмотреть в его глаза и спросить, зачем написал этот донос. Ты смелая, Роза. А я вот не смогла бы и слова ему сказать.
- Тогда сиди и жди меня. И молись, чтобы он выжил после встречи со мной.
- А я ведь неверующая. Я так молилась за отца, просила Бога вернуть его, да и разочаровалась в вере.
- Тогда зачем иконы в доме?
- Как это зачем? На них наши родители молились, родители наших родителей. Пусть висят, мне с ними как-то теплее. Всё-таки память.
Я согласилась с ней, встала, надела чьи-то резиновые сапоги, благо в сенях море всякой обуви. Я-то в туфлях приехала, а тут прошёл сильный дождь, и дорога размокла
 Я легко нашла нужный мне дом, ворота во двор были открыты. Здесь принято держать днём ворота открытыми. Осторожно заглянула во двор. Никого, только на крылечке стоит инвалидная коляска с очень старым человеком. Он хорошо одет, на нём шапка-ушанка, нижняя часть тела закрыта зелёным шерстяным одеялом. Он читает газету через лупу.
Я подошла поближе. А внутри у меня закипала злость. Он, гад, жил неподалёку от семьи, для которой он причинил столько страданий. Он не мог не видеть, как им было трудно после ареста главы семьи, как женщины всю войну тяжело работали, да и после войны было несладко. Помнится, как мои родители в 50-е и 60-е годы везли то продукты: рис, пшено, белую муку, то детские вещи, из которых мы с братом выросли, для детей Галины. А ещё лекарства, мыло, стиральную соду, короче, то, чего не было в местном сельпо, и не давали на трудодни.
Когда этот злодей поднял на меня глаза, я уже готова была растерзать его голыми руками.
- Ты кто, девушка? Я тебя не знаю, - заговорил он.
- А я смерть твоя, за тобой пришла, - со злой усмешкой ответила я, и достала из кармана копию его доноса. – Это ты писал?
- Да, это я написал. Вот и три кляксы сохранились. Пёрышко было новое, вот кляксы и получились. А новый листочек жалко брать, бумага-то дорогая.
И подал документ мне, я спрятала его обратно в карман.
- А кроме клякс ты ничего не помнишь? На кого ты донос написал?
- Как не помнить, помню. На Короткова Фёдора, - старик с какой-то злостью произнёс имя моего деда. – А ты кто и откуда у тебя эта бумага?
- А я его внучка, дочь сына Виктора. А бумагу эту я нашла в архиве. Её специально сохранили, чтобы тебе вынести приговор. Что тебе сделал мой дед, за что ты его так оклеветал?
- Лушу увёл.
- А причём здесь Луша? Раньше родители выбирали женихов и невест своим детям.
          - Нет, ты не знаешь, как дело было. Когда я посватался к Луше, она отказала мне, родители-то соглашались выдать её за меня. Она заявила, что выйдет только за Фёдора, что повесится, если родители отдадут её за меня. Фёдор тогда тифом болел, выздоровел, тогда и прислал сватов. А потом Роза.
- А что Роза?
- Я сам хотел на Розе жениться после смерти жены, так просил её, так просил, до сих пор стыдно, как унижался. И тут Фёдор меня опередил, к нему она ушла, второй женой захотела стать.
- Роза сама пришла к моему деду, она любила его, и в этом никто не виноват. А рожь-то кто потравил, не ты ли?
- Нет, не я. Скорее всего её просто неправильно хранили, вот она и не взошла. Власти искали виноватого, и я написал это заявление, видеть не мог его рожу, противно было смотреть, как он красиво жил с двумя жёнами.
- А тебе известно было, что моего деда реабилитировали?
- Конечно, я же был в сельсовете, когда председатель вскрывал конверт с этой бумагой, но в это время зазвонил телефон и председатель ответил. А я случайно прочитал что написано там и взял эту бумагу, а потом и конверт, председателю же подсунул невскрытое письмо и ушёл. Дома перечитал и сжёг в печке.
- А тебе известно, что мой отец считался сыном врага народа. И ему везде ставились препоны.
- Это хорошо, так ему и надо, - злорадно усмехнулся Ухов, - я же видел, как он бегал за Розой, просил выйти за него, а она отвернулась от него и убежала. Околдовал что ли твой дед Розу?
- Нет, она просто его любила, ни за что, а просто любила. Почему ты подписал свой донос, можно было послать просто анонимку.
- А чтобы мне было доверие от начальства, повышение по служебной лестнице, такое сложное было время: или тебя съедят, или ты съешь кого-то. Тебе-то лично надо от меня и от моего доноса?
- Гад, из-за твоего доноса, из-за того, что мой отец считался сыном врага народа мне отказали в приёме в партию.
- Подумаешь, в партию её не приняли, невелика потеря.
И я разозлилась, замахнулась на него, крикнула: «Умри», но не ударила, однако, голова старика завалилась набок, рот открылся и вывалился язык, глаза остекленели и смотрели в небо.
 Я потрогала его руку, пульса не было. Ну, всё, пора уходить. В это время из другой руки старика выпала лупа, я подняла её и пошла восвояси.
Дошла до ворот и оглянулась - никого нет, ни во дворе, ни в окнах. Спокойно дошла домой, разделась, разулась, подошла к портрету деда на полке, положила перед ним лупу и громко сказала:
- Дед, я выполнила твою просьбу, отомстила за тебя, вот вещь твоего врага, - и положила перед портретом лупу.
- Роза, что ты сделала с ним? – спросила Галина.
- Ничего я ему не сделала, но он умер.
 -Умер?
- Да, умер.
- А тебя кто-то видел?
- Нет, никто не видел. Я проверила.
- Роза, я боюсь за тебя и свою семью.
- Кто и что мне сделает и тебе тоже?
- Дочь и зять Пухова. Ему же платят, платили, большую пенсию, какие-то льготы идут. Дочь по его пенсионному удостоверению стиральную машину купила, холодильник, продукты дефицитные получает. А сейчас они мебель собрались покупать, в магазинах её нет, а для участников и инвалидов войны всё есть. Я, конечно, не осуждаю наше государство, оно заботится о ветеранах, но не все же из них могут кушать селёдку и пить кофе, не всем нужна полированная мебель.
- Тётя Галя, не нам с тобой обсуждать это. Я рада, что этот Пухов умер. Не знаю, я ли ему помогла, или ему пришло время умирать. А тебе стыдно бояться, не забывай, что твой отец герой, он столько наград получил, а ты боишься, выше голову, дорогая. Я считаю, что имею право на встречу с этим злодеем, на разговор с ним, имею право ткнуть ему в лицо его донос. Да, ему было больно услыхать, что я его смерть и пришла за ним, но он это заслужил. Кстати, если ты так боишься, давай переложим лупу за портрет, вдруг соседи придут в гости или с проверкой. А сапоги надо поставить в чулан. Я же пойду на автобус. Если ты не занята, то проводи меня. Я ещё не рассказала тебе о нашей Розе, случайно я нашла её.
- Розу? Вот это да, вот это хорошая новость. Идём, я тебя провожу, и ты мне всё расскажешь.
Мы спокойно дошли до автобусной остановки. Возле дома Пуховых стояла «Скорая». Галина не обратила на это внимания, она с радостью слушала мой рассказ о Розе, что та жива и здорова, и счастлива в браке. Галина вынула свою записную книжку из кармана пальто и попросила записать номер телефона Розы.
- Надо бы нам всем встретиться, с кем мы в войну горе мыкали, есть о чём поговорить, есть что вспомнить.
Так получилось, что на встречу с Розой я пришла одна, Галина не смогла приехать. Роза была дома одна. Мы хорошо поговорили, я послушала её воспоминания, потом рассказала о своём визите к тому, кто написал донос, и что из этого вышло, подробно описала смерть клеветника, и про лупу, которую я подобрала из его рук и положила за портрет деда. Роза внимательно слушала, глядя на меня, совершенно спокойно вдруг сказала: «Спасибо», встала и поклонилась мне. Но тут не выдержала я, сначала просто заплакала, потом стала рыдать, и под конец завыла. Роза успокаивала меня, у неё-то самой давно нет слёз. Выплакалась я, и мне стало спокойно, если до сегодняшнего дня я переживала своё «убийство», то сейчас для меня этот факт почти подвиг. Убивать приходилось моему отцу, моему деду, прадеду. И вот мой черёд выйти на тропу войны.
Роза пыталась успокоить меня, по её мнению, Пухову просто пришло время умирать, и его смерть совпала с моим визитом. Я сделала вид, что согласилась с её мнением, мне хотелось успокоить её, но я же знала, что именно мой визит стал причиной смерти доносчика. Почему-то в моей душе нет жалости к этому человеку. А интересно, можно ли человека убить силой взгляда, силой своей мысли, просто приказать ему умереть, сказки, фантастика, тогда получается, что действительно его смерть совпала с моим приходом, и я ни в чём не виновата, но на душе неспокойно. А мои предки жалели свои жертвы? Я думаю, жалели, но такие были времена, жалей не жалей, а воевать надо. Воевали не только отец и дед, но и отец деда, воевал с турками, но где и как – неизвестно. Галина рассказывала, что при аресте были конфискованы награды не только отца, но и деда, у её деда наград было не меньше, чем у отца. Своего деда, Егора, она помнит смутно, только лицо, изрезанное ятаганом, саблей турецкой, слабое худое тело, тихий голос и его молитвы перед иконами.
И вот столетний юбилей нашей Розы. Квартира украшена, родственники собрались нарядные, весёлые. На отдельном столике стоят букеты цветов, подарки, поздравительные открытки. Сама Роза в нарядном шёлковом платье, красивых туфельках. Косы уже нет, она по-современному подстрижена, поредевшие волосы покрашены в русый цвет. На руках колечки, потемневшие и с мутными камешками. Удивительно, но у Розы прямая осанка, некоторые пожилые становятся меньше ростом, а Розу это не коснулось, почти не коснулось, пожалуй, сантиметров на пять она стала ниже. Карие глаза, немного мутные из-за катаракты, симпатичные морщинки, хорошая память, всех она помнит, улыбается. Какую она жизнь прожила! Яркую, трагичную, и счастливую. Дети, внуки, правнуки, жаль, нет мужа, наверно, она любила его, как любила моего деда. Всего тебе наилучшего, Роза, живи долго и счастливо!