Конец високосного года 68

- Так я и думал, - говорю.-  Как хирург, ты налажать не мог. Ты накосячил, как идиот с больным самолюбием. Варга, видите ли, заметила, что оперирует за одним столом с карликом, а карлик заметил, что она заметила. Ужас ужасный, мир уже никогда не будет прежним.
- Ты не был карликом, - говорит он так,  словно это всё объясняет.
-  Мало ли, кто кем не был. Ты не был сумчатым кроликом, циклопом,  раковым больным, обречённым на смерть в ближайшие полгода. Но я не требую за это права перерезать артерии.
-  Требуешь, -  возражает мне Корвин, снова качая головой. - И, кстати, тебе, как правило, позволяют.
С этим трудно спорить, хотя на самом деле речь, конечно, не про артерии
- Слушай, -  говорю. - У  тебя на твою шевелюру шапочка налезает ещё?
- Нет, я в бандане оперирую.
- Вот и надевай её при Ньюлане, ладно?
- Серьёзно? – он смотрит на меня почти с восхищением. – Хауса тоже в халат оденешь?
- Хаус в боксе, - говорю. – Там халат не нужен.
- Ну, хоть какой-то профит от этого карантина!
- Теперь ты чушь несёшь, Корвин. У Хауса температура. И ему давно не сорок. Так что в его случае никто пока не знает, чем всё это обернётся. Нашёл тоже, профит… Ладно. Скажи комиссии, что мышцу свело, когда будет разбор. Всю эту психологию про твою закомплексованность и недогадливость Варги не надо вываливать на стол.
- А то что? Делицензируют?
- А то ты обрастёшь комплексами неполноценности, а для их произрастания на тебе уже места нет.
- Чья бы корова мычала, - говорит. - Тогда ты мне речь напиши.
И, разумеется, это не просьба действительно написать ему речь.
- Ладно, - сдаюсь я.-  Оправдывайся, как хочешь  - тебя всё равно не убедишь. Не устрой нам только цирковое представление из разбора, я тебя прошу, как человека. Без рождественских кроликов и говорящих голов, ладно?
- Да ты меня, я смотрю, совсем за клоуна держишь, - обижается он.
- Не за клоуна. Я тебя держу, как сказал, за властного, самолюбивого, травмированного говнюка, способного на такие окаянства, которые не только мне, но и Хаусу в голову спроста не придут.
- Воздержусь, - говорит он, как выплёвывает.
Ну что ж, с паршивой овцы, как говорится… Всё равно это всё, что я могу сделать. От Корвина и впрямь можно ожидать, чего угодно - он непредсказуем, а порой неадекватен, но недооценивать его нельзя. Если он захочет понравиться,  он понравится,  захочет вызвать отвращение - тоже справится в лучшем виде. И повлиять на его выбор у меня всё равно никак не получится. Только просить и надеяться, что прислушается.
Поэтому лучшее, что сейчас можно сделать - поставить Лайзе точный диагноз и избавиться от надзора Ньюлана. Разбор операции должен проходить только для своих.
Иду в инфекционное "за стеклом" -  в основном, чтобы взглянуть, как там Хаус. Но начинаю, как всегда,  с Айо - самого тяжелого и нестабильного,  это привычка, это - закон.
 Семижильный Сатана опять чуть улучшился  - он словно эквилибрист, балансирующий на шаткой пирамиде из составленных друг на друга шаров.
Библию навыворот,  правда, уже не бубнит -  дыхания не хватает, но зато, отодвигая кислородную маску от рта, заявляет:
- Да-да,  ночью он был здесь!
- Кто "он", мистер Айо?
- Дух прошлого рождества - кто же ещё! Диккенса читал?
Кто его знает, может он просто забавляется, мистифицируя и пугая окружающих, хотя, судя по листку наблюдения и показаниям самописцев, ему должно быть не до забав. А  может.... У него шизофрения все- таки, и Блавски подтвердила, что ремиссии нет.
Я побаиваюсь психов - одна такая как-то чуть не убила меня и Ядвигу прямо здесь, в больнице - Чейз тогда едва заштопал мне перикард.
Но Айо вряд ли кинется - с такой дыхательной недостаточностью слабо ему.
-  Никогда не видел духа рождества. Какой он? В красном кафтане, как Санта-Клаус? - спрашиваю,  сам между тем просматривая записи предыдущей ночной  смены - температура субфебрильная, оксигенация  ни разу не поднялась выше девяноста,  и при этом никакой тахикардии. Слабость  синусового узла? Электролитный дисбаланс? Да, вольтаж низкий, проскакивают экстрасистолы. Говоря, делает длинные паузы -  бережёт дыхание. Надо бы ещё разгрузить кровяное русло, но позволит ли давление?
Записываю кровь на ионы солей.
- О нет,  - говорит он, отвечая на мой вопрос с кашляющим смешком. - Он не Санта- Клаус,  совсем не Санта- Клаус. У него рак, как у тебя, и ты забрал у него сердце, так что ты теперь  ему должен,  и он знает, у  кого и что  взять взамен.
Ощущение такое, как будто он меня только что пыльным мешком ударил. Замираю от этих его слов. Чувствую себя так, словно мне за шиворот вылили стакан ледяной воды. Заговорить не могу -  в горле как будто что-то застряло,  по спине водопадом мурашки, в висках открылся  кузнечный цех по производству лихорадочных бессвязных мыслей:  как он? откуда?
- Уилсон! - окрик выводит меня из ступора.
- Снова буду тебя от дохлой кошки спасать? Ведёшься, как младенец. Он же тебя разводит.
-  Откуда он... ?
- Откуда и все. У медсестёр длинные языки. А уж потрепать имя главного босса  - что может быть естественнее?  Псих он или нет, но ты его рога видел? Он же заточен эпатировать любого, кто подвернётся. Не подворачивайся. Между прочим, техника  развода вот с таким предварительным сбором информации использовалась ещё придворными гадалками времен Тюдоров. А с началом развития мобильной связи перешла на цифровую платформу. Потому что прогресс неостановим. А лохи бессмертны.
Меня отпускает от этих его слов. В самом деле, мало ли, кто и что мог говорить обо мне – хоть здесь, хоть в «ПП», и если Айо профессиональный разводила… Лежал как-то у Хауса один фокусник – тоже любитель  мистификаций. Не оставлял своих штучек даже при смерти. А с другой стороны... может быть, так и надо? Может быть, это и есть высшее выражение профессионализма, почти сатори?
- Какие жалобы, больной? – спрашиваю шутливо, но не без тревоги. Потому что от того, что и как сейчас ответит Хаус, зависит многое в диагностике его конкретного случая.
- Порно-каналы не подключены, - «жалуется» больной. – Про мой жар тебе и так донесли – что зря воздух сотрясать?
- Ты не успел бы заболеть, - говорю.
- Я задрал планку.
- Думаешь, это волдемортит? – вспоминаю им же придуманный термин.
- Но не Орли-мортит.
- А откуда-мортит? А может, вообще что-то другое?
- Кофе принеси – по гуще погадаем.
- Что именно ты чувствуешь? – спрашиваю – теперь уже совершенно серьёзно.
- Слабость. Горло болит. Озноб. Обоняние взяло если не отпуск, то, уж точно, сокращённый рабочий день.
- А дыхание?
- Вон оксиметр – забыл, как им пользоваться?
- Я тебя спрашиваю.
Терпение моё потихоньку, по капле, вытекает, но я ещё держусь. И, видимо, Хаус это замечает.
- Уилсон, - говорит он, тоже серьёзно. – Я пока не знаю что у меня. Сам видишь, клиника похожа, а сроки нет. И какая будет тяжесть, я тоже пока понятия не имею. Ты Харта с Орли смотреть будешь?