Кузнец кн2 ч5 гл4

Глава 4. Пламя Сонборга
      Я нёсся вперёд. Астрюд в последний момент предупредила, что у Сигню есть путь отхода из города. Я едва не придушил её:
       — И ты раньше не сказала?!
       — Я не знала, этого никто не знал, пока не начали все собираться и уходить! – захлопала загнутыми ресницами красавица Астрюд.
       Она сама меня нашла. Эрик Фроде указал ей путь ко мне. И помогала. Рауд не имел привычки что-нибудь скрывать от жены. Я знал, кто, в какой йорд, и когда выступил, куда идёт Сигурд, сколько войска осталось в Сонборге. Без её сведений мы не смогли бы так быстро и так ловко провернуть обманный манёвр с Сигурдом. Только зная, что его не будет в Сонборге, что я смогу взять город, я и пришёл сюда.
      В тот момент, когда я в Охотничьем хусе, говорил Сигурду, что вошёл в Сонборг, склонил Сигню на свою сторону, я даже ещё и не подошёл к его столице. Мне было важно надломить его, но что он сделал? Вонзил кинжал мне в руку! И что мне оставалось сделать в ответ?!..
      А с задачей задержать Сигню Астрюд справилась отлично. Мне не нужны были остальные, чёрт с ними, пусть уходят. Мне нужен город, чтобы получить её, Сигню.
       — Для чего она тебе? – спросила Астрюд, ревниво хмурясь. – Я думала, мы её убьём. Как ты убил Сигурда, и станем править вдвоём, я стану твоей дроттнинг.
      Я понимал, чего хочет Астрюд, её цель — стать моей дроттнинг. Она — дочь конунга, достойна быть следующей дроттнинг. И помогать мне затеялась ради этой цели. Что же цель очень даже понятная. Только мне не нужна была Астрюд-дроттнинг, предательство в её крови не истребить ничем, иметь такую жену — не приведите Боги. Но я поддерживал её мечтания, её надежды на меня, только бы верила, пока она мне нужна.
      И вот, когда мы ворвались в открытые Астрюд ворота в город, я послал её найти и задержать Сигню любым способом. Она и задержала любым способом... Но не таким же…
    Я спешился, увидев Сигню, лежащей навзничь на утоптанном снегу, чуть отклонившую голову набок и было видно при свете их ярких факельных светильников, что вокруг виска снег подтаял кровью. Я посмотрел на Астрюд.
       — Ты убила её?
       — Да живая она, оглушила немного. Иначе она… Тайный ход какой-то в тереме есть. Ты свяжи её и пусть ещё привяжут, иначе убежит.
       — Тайный ход? Покажи!
       — Да я не знаю! Она только знает. Они все исчезли в тереме, а куда… там же… оказалось столько ходов тайных.
       — Возьмите дроттнинг Сигню, — приказал я, — отнесите в покои конунгов!
       — И привяжите, иначе сбежит! – повторила Астрюд.
      Я посмотрел на ратника, поднявшего Сигню с земли, её коса трепалась по его коленям.
      — Косу прибери, споткнёшься на лестницах, осторожнее, — сказал я.
      Дождавшись, пока ратник с Сигню войдёт в терем, я повернулся к Астрюд с улыбкой:
     — Спасибо тебе. Астрюд, дочь Ивара Грёнаварского!
      С этими словами я легко сломал ей шею. Большего для меня эта подлое создание уже не сделает. Снопом она повалилась на снег.
       — Круто ты обошёлся, Особар. Отдал бы нам, красивая какая… — говорит один из моих ближних алаев, ухмыляясь.
      Я зыркнул на него:
       — Это дочь конунга, не сметь даже думать, что кто-то из вас мог коснуться её! – я оглядел их всех, стоящих вокруг. – Уберите тело. Город не грабить, никого не трогать, оставить до утра. Меня не беспокоить, пока сам не выйду. Кто не понял?!
      Они все под моим взглядом склонились. Так было всегда. Я не Сигурд, мои алаи мне слуги, а не друзья.
      Я вошёл в терем, я примерно знал, где покои йофуров, гостил ведь в этом тереме не раз. Но сейчас, опустевший, он выглядит не так, как я помню. Видно, что люди уходили спешно, бежали… От меня убегали.
      Я усмехнулся. Вот так, столько лет ездил гостем, сегодня пришёл, чтобы стать хозяином. Разбежались. Вернутся. Она здесь, остальные вернутся. Всё вокруг неё крутилось всегда, включая самого Сигурда. Она – основа его власти, фундамент всей Свеи. Она нужна мне. Как она меня сегодня на стене! Несметная рать перед глазами, а она насмехаться...
       Всё же, как странно построен терем! А ведь это ещё дед Сигню строил. Нигде такого удивительного строения нет, во всей Свее. Я открыл двери покоев йофура, ратников от дверей отправил прочь, на улицу, нечего тут…
      Я никогда не был в этой легендарной горнице, большой, три окна. Никогда в богатых домах мужья не спят с жёнами, а Сигурд даже это сделал по-своему. «Пожар или война», этот приказ известен всем. Ну что ж, вот тебе, дорогой племянник, и война и пожар. Я огляделся, большущая кровать. Зыбка висит рядом, конечно, здесь спал Эйнар… Неужели же сама нянчит? В покоях Тортрюд сроду люлек не было. А Сигню, что, может, и грудью сама сына кормит? Мне это показалось до того неожиданным, что я остолбенело остановился посреди этой чудной спальни. Всё не так у Сигурда…
     Я обернулся на кровать. Сигню лежала, на спине, по-прежнему без чувств. Как приложила её Астрюд всё же… Жива хоть? Я забеспокоился, наклонился над ней, послушать, дышит или нет.
      Дышит…
       Но, склонившись так близко, я почувствовал слабый аромат, исходящий от её кожи, волос… Связывать её не посмели, конечно, я не приказывал, это Астрюд хватила, связывать дроттнинг Свеи как козу.
      Я повернул её лицо к себе, большая ссадина на левом виске, на скуле… Ничего, кровь подсохла уже, я стёр её со щеки, грубовато для этого тонкого лица, растянул веки, губы в сторону и…  не в силах не сделать этого, я тронул её рот пальцем, чуть приоткрывая. Какие мягкие губы… два бугорка на нижней губе… Как я мог не коснутся их?..
      Я прижал свой рот к её губам. Оторваться от её губ, даже безответных, я не смог…
   … Из глубины, вынырнула, задыхаясь, преодолевая туман в голове и слепоту… Твёрдые, очень жёсткие руки касались моего тела, мне стало нечем дышать… Я забилась  полузадушенная. Упираясь руками, ногами, закрутила головой…
     ...Она вскрикнула, забилась, когда я навалился на неё, намереваясь немедля, воспользовавшись моментом беспамятства, получить то, чего я так давно хотел. Этого мне не удалось. Что же, поцеловать её всласть я всё же смог, жаль не отвечала мне. Но и так я будто райских врат коснулся… Будто свет рая открылся мне в этом поцелуе…
      Это было новое в моей уже очень взрослой жизни. Я никогда не придавал значения ласкам, поцелуям, в том числе. Даже желание целовать возникло во мне впервые в жизни. Я это делал, конечно, как и все, но не испытывал ничего особенного от этих прикосновений. А то, что я сделал сейчас… Почему? Только потому, что у неё такие красивые, такие румяные, мягкие губы? Потому, что аромат её затуманил меня? Или всё это только потому, что я думаю о ней уже несколько лет? Но почему я думаю, о ней столько времени? Сегодня я, наконец, пойму это…
       — Ньорд, ты что?!.. Ты что… что ты делаешь?! – огромные зрачки смотрели на меня. Страха в них не было, скорее изумление, возмущение, но она не боялась. Удивительно, но не боялась...
      — Ясно, кажется, — осклабился я.
       — Ты с ума сошёл? Немедля отпусти меня! – она вытягивает руки, чтобы отстранить меня как можно дальше. Надо же ещё замечания делает!
      Мне стало и забавно, и злость немного защекотала меня, я могу сделать с ней, что хочу, слегка напружинив мускулы, даже не потея, а она, находясь полностью в моей власти, сверкает гневно глазами, приказывает. Дроттнинг Свеи.
       — Я завоеватель, ты – мой трофей.
      Но она изловчилась как-то и оттолкнула меня, подтянув ноги к животу, вовсе отбросила с себя.
       — Ты ничего не завоевал ещё! Ты предательством вошёл в мой город!
      Я засмеялся, выпрямляясь, я снимаю одежду, негоже царапать нежную дроттнинг бронником из грубой кожи…
      — Не важно, как вошёл. Важно, что я здесь и что ты теперь моя.
       — Нет, — она встала с постели поспешно, чуть покачнулась, оказавшись на ногах. – И Сонборг не твой. Тем более, Свея не твоя. И не будет!
       — Ты лежишь подо мной. Так и Свея ляжет. Не упрямься, Сигню, тебе же лучше, если сейчас снимешь платье и подчинишься.
       — Этого не будет, — повторила она.
      Я снял уже тёплую простёганную рубашку и стянул нижнюю, оставаясь в одних штанах. Она смотрела спокойно, что ж, моё тело не хуже, чем у Сигурда или любого из любовников, которых ей так щедро приписывает Рангхильда, но на моём, кроме царственного орла на спине, есть ещё двенадцать браслетов на руках. Я сильный самец, пусть видит это.
       — Не заставляй меня тащить тебя, – .
       — Я сказала: этого не будет, Ньорд, — села даже на лавку.
      Это же надо! Со мной такое впервые. Или боятся или подчиняются. А эта что же, думает, она сильнее меня? Глупая дечонка. Она, правда, казалась девчонкой, сейчас, бледная и лохматая, с ссадиной, особенно.
       — Ты чего хочешь? Чтобы я поступил с тобой как с последней…
       — Мне плевать, что ты привык делать с женщинами, — надменно и холодно проговорила она, я и голоса-то такого у неё не слышал. — Перед тобой дроттнинг Свеи и ты мой бондер, ты смотреть-то с моего позволения на меня можешь, не то, что касаться!
      Ах, вот что!? Я схватил её за плечи, срывая с лавки.
       — Я теперь конунг Свеи! – прорычал я ей в лицо. – Не твой брат! Я! А раз так и ты её дроттнинг, ты – моя!
      — Сигурд Виннарен конунг Свеи и следующим будет его сын! Никакого другого конунга в Свее нет, и не может быть!
       — Его сын?! – я встряхнул её. Коса плеснулась по  спине, она вся в моих руках, но глаза мечут чёрный бесстрашный огонь. – Я сейчас ударю тебя в живот и убью его сына!
      Ни тени!
       — Норны пропели свои песни… что ж… Тогда старший сын Сигурда взойдёт на трон, когда придёт время отцу уйти в Валхаллу.
      Я смотрел в её лицо, она так и не боялась и в смерть Сигурда не верила. Из камня, что ли, она?.. Обьятый бессильной злобой, я схватил её за горло:
       — Чуть сдавлю, и нет тебя, — прохрипел я, голос перехватило, даже зрение мутило от злобы.
      Но она ударила меня по руке:
       — Да дави! Неужели думаешь, боюсь я?
      Не боишься?! Ну хорошо же!.. Я рванул тужурку с её плеч, и ткань платья, я увидел даже полоску обнажённой кожи, но она ударила меня коленом в пах… Только годы тренировок и стойкость бывалого воина позволили мне тут же ответить, ударив её тылом ладони по лицу до того, как я согнулся, задыхаясь, превозмогая свою боль. Она отлетела от моего удара на пол, опрокидывая их письменный стол со свитками, писалами, шахматной доской, всё полетело на пол с шумом. Она застонала, хватаясь за лицо… Вот и всё… Стоило ломаться…
      Я тебя за косы в постель притащу!..

      …Ночь черным покрывалом в мерцающих звёздах, похожих на самоцветы, одни крупнее и ярче, другие мельче и тусклее, раскинувшись на всё небо, похвалялась им над нами, вышедшими уже из подземелья и рассаживающимися по повозкам. Эти сани с парусами, чтобы легко и быстро проскочить засыпанное глубоким снегом озеро, придумали наши сонборгские умельцы. Эти паруса превращаются в палатки и кибитки над повозками. Лошади побегут налегке, а на том берегу, в лесу запряжём их и поедем поездом на север, как было решено заранее. Все вышли уже из тайного хода. Разместились по повозкам, готовы ехать. Надо отправляться.
       — Скегги, где Свана Сигню? – спросил я, несколько раз обежав толпу и заглянув в лица всем.
     Он побледнел:
      —  Ещё нет?!.. Я вернусь!
       — Нет, — я покачал головой, — я вернусь. Ты сотник, ты ведёшь людей, отвечаешь за них.
       — Нельзя уходить без Свана. Она никогда не ушла бы!
       — Уводи людей, Скегги, оставьте нам одну повозку и уходите. Медлить нельзя, догонят, всем конец.
       Он смотрел на меня, но только несколько мгновений. Понятно, что я прав, что надо уходить.
       — Догоняйте путём на север, – смиряясь, сказал Скегги, честный малый. — Найди её, Боян, нам без дроттнинг никуда. Конунга убили, одна она и Эйнар…
       — Конунг живой, — сказал я. – Она так сказала, значит, так и есть.
       Скегги улыбнулся, радостно просияв. Они верят Сигню, даже её предчувствиям.
     Я бросился назад, в подземелье. Я бежал всю дорогу, идти по тайному ходу два часа, но у меня нет этих часов, у Сигню их нет. Если опоздала, значит, случилось то, о чём я думал и боялся, когда не хотел уходить без неё.
      Я весь путь проделал бегом. Я умею управлять дыханием, оно не сбивается и ноги у меня крепкие. Я бежал, стараясь не рисовать в голове картины, в которых Сигню убита. Боги, только не это, только пусть будет жива!..

      ...Мы отошли за третью стену. Но и в ней уже проломы. Город пылал. Летели пепел и дым, застилая небо. Жар стоял, как среди лета, снег таял, и ручьями и кашей растекался вдоль теряющих очертания улиц, смешиваясь с кровью гибнущих…
      Сонборг гибнет. Мы гибнем. Города уже нет, орды ворвались внутрь и носились с радостными дикими воплями, грабили и убивали… Я оглянулся, чтобы увидеть товарищей, все живы, в саже, в копоти, в крови, но живые, с отчаянием неотвратимости на лицах... Мы удем биться до последнего. Нам ничего другого не остаётся, если нет нашего Сонборга, нет конунга, есть ли ещё Свея?..
       Едва я уже решил, что слышу крылья Валькирий, и приготовился дорого продать свою жизнь, чувствуя себя отчаянным берсерком, как оказалось, что свист, это не крылья потусторнних дев…
      С радостным гиканьем, посвистом свежие ярые ратники неслись по пылающим улицам, круша врагов. Одного за другим… Только на моих глазах один всадник пронёсся по улице, срубая одну за другой восемь норвейских голов…
    Это же наши, это сонборгские воины! Это рати Сигурда, те, что ушли с ним! Так он жив! Или это Исольф привёл их?.. Увидеть предводителя… Подняться бы опять на стену, на башню, посмотреть. Но они все в огне… всё в огне…
      Библиотека горела, поднимая к серому небу гулкий факел ярко-красного огня. Я своими глазами видел, как лопнула и разлетелась на мелкие осколки клепсидра на её стене, взорвавшись от жара…
      Погибал сказочный город Сонборг, но не мы. Теперь, с подходом нашего войска, бойня стала битвой. И мы воспряли, изможденные и отчаявшиеся, мы задышали снова. И выбили врагов из погибающего города. Из осквернённого, растерзанного, убитого города. Они бежали, те, кого мы даже не добивали. Они побежали...
      На площадь, на то, что от неё осталось, сошлись, стеклись, доковыляли, все мы – алаи, воины. То, что было великолепной площадью, пылало по периметру пожарами, где затихающими уже, усталыми, где ещё жадными, злыми... А мы стояли возле чёрной груды, что была некогда теремом, будто ещё можем войти в него.
      Мы, алаи, все живы. Все были ранены, с перебитыми плечами, ранами на лицах, порезами на бёдрах, но живые. Все до одного. Мы увидели труп Дионисия у входа в Библиотеку, что осталось от неё, крупные хлопья пепла от сожжённых книг, кружили в воздухе, как страшные птицы… Бедняга, величественный старец, лежал ничком с поднятой рукой, головой от входа. Преграждал путь? Или пытался проповедать добродетель миролюбия?  Не впустить осквернителей в свой храм науки?
      Воины развернули мёртвого Дионисия. Его тело разрублено от плеча до пояса наискось, чья-то рука, не ведая жалости, легко отобрала эту жизнь…
       — Надо собрать всех мёртвых, сюда, на площадь, сложить погребальный костёр, — проговорил Гуннар, снимая разрубленный шлем.
       — Не надо!.. Весь город – погребальный костёр.
      Это прогремел голос Сигурда. Это Сигурд! Это сам Сигурд на своём Вэне, забрызганный кровью, за ним Исольф, Торвард Ярни подъехали тоже… Живы! Все мы живы!
      Все мы живы. Наши раны несерьёзны, а мы бились уже несколько недель. Заговор Свана Сигню, что она наложила на нас перед Битвой четырёх конунгов, всё ещё берёг нас?
       — Сигурд! – дружно вскричали мы во все наши алайские глотки с поддержкой Бьорнхарда, Легостая и Гагара, и всех стекающихся сюда воинов.
      Сигурд спешился.
       — Где… Где все? Успели уйти? – спросил  Сигурд, гляд на Гуннара, единственного, кто знал о готовящемся побеге.
      Гуннар побледнел, и это было заметно даже под слоями грязи.
       — Что молчишь, воевода? – голос Сигурда страшен. – Терем сгорел до метели, ушли наши люди?
      — Мы… Сигурд… я не знаю… Трупов мы не видели…
      — Трупов?!… Какие трупы, брёвна в обхват превратились в пепел!  Терем разлетлся по всему городу, вы не видите, разве?! Где дроттнинг?!– Сигурд стал страшен в это мгновение.
      И нам тоже стало страшно и холодно в сердцах, кто теперь знал, где наши, ушли или погибли. Мы все целы, благословение дроттнинг сберегла нас, а сама… и все наши семьт, жены, дети… Сигурд с мукой смотрел на нас. Очевидным усилием погасил пылающий взгляд.
       — Сигурд, люди, жители видели, как уходили все. Сигню уводила людей! – выскочил я, думая, отдать или нет ему ЕЁ серьгу. Но отдать, это рассказать, что я нашёл её в крови… нет, ужасно, вдруг она в плену или умерла?.. умерла… даже меня холод пробирает до костей от этой мысли. Пусть Сигурд думает, что жива, ушла со всеми. Хотя бы пока… иначе, кто спасёт Свею?..
      Сигурд после моих слов будто посветлел немного лицом. Держись, молочный брат, Сигню всегда любили боги, она не должна пропасть…
       — Уходим, — сказал Сигурд с усилием. — Пусть собирают всех, кто живой. Лекари в моём обозе.
      — Сигурд! – не выдержав воскликнул Бьорнхард, — мы думали, ты убитый!
      Сигурд усмехнулся невесело, покивал, и оттянул ворот вязанки с кольчугой от шеи, показывая длинную поджившую рану поперёк горла.
       — На волос глубже и был бы убитый…
 
      …так и было — Ньорд выбросил руку с кинжалом вперёд, полоснул меня по шее, но я успел отклониться, падая навзничь, и лезвие разрезало только кожу. Однако, кровь брызнула, обильно заливая грудь, заливая мою броню, пропитывая рубашку. Мать завизжала, вскакивая, в ужасе прижав кулаки к щекам:
       — Ньорд! Ты... убил его!.. Убил!.. Убил! – и не кинулась ко мне… отпрянула…
       Ньорд же невозмутимо вытащил мой кинжал из своей ладони, махнул ею, стряхивая текущую кровь, и вышел прочь. 
      Мать, наконец, бросилась ко мне, кликнула людей, прибежали на помощь, засуетились. Гро Лодинн подоспела, но я оттолкнул её, со словами:
       — Не приближайся, ведьма! Хубаву зовите!
      Но Рангхильда, белая как смерть уже не напуганная так, видя, что я не слишком и пострадал, выпрямилась:
       — Они в плену, — скрипучим голосом проговорила она. — Твои алаи Исольф и Торвард, гро ваша, всё твоё войско. И ты, сынок. Хус окружён нашими ратями, и во все концы пошли вести, что ты мёртв. Твоя Сигню станет дроттниг Ньорда и начнётся новая Свея. Пока ты не придёшь в Сонборг и не вернёшь свой трон. Только ЕЁ уже не будет, Ньорд убьёт её.
      — Ты помогаешь ему, чтобы он убил Сигню? – не веря, спросил я, пока с меня снимали окровавленную броню и одежду.
      — Ты же её не убил! Паршивую дрянь… А теперь ты увидишь, как легко она достанется ему и как быстро надоест.
      Я оттолкнул тех, кто хлопотал вокруг меня, с перевязкой, стирали кровь с моей кожи.
       — Мама! Как же... До чего ты дошла в своей ненависти! – ужасаюсь я.
       — Дошла… – прошипела Орле. – Нет, сын мой. У ненависти нет пути. У ненависти только жар, ослепляющий и беспощадный.
       — Жар твоей ненависти выжег тебе и душу, и разум! Ты наслала дикую рать на своих внуков!
       — От этой твари, через неё, мне не нужны внуки! Породниться с Рутеной!  — захохотала Рангхильда, складывая руки на груди, и глядя на меня как в детстве сверху вниз. — Женишься снова, и будут у меня чистые внуки! Обопрись на меня и ты отвоюешь Свею!
       — Я уже завоевал Свею!
       Мне казалось, я умер и попал в ад, заполненный безумием. Я рванулся к выходу, но ратники у лестницы направили мне в грудь свои пики.
       — Ты никуда не уйдёшь, пока Ньорд не покончит с шлюхой Сигню! – зло воскликнула Сигню.
      С безумием говорить нет смысла. Я отступил. Мне надо выбраться, а чтобы это сделать, я должен оглядеться и рассчитать каждый шаг. Как привык.
      За последующие четыре дня я понял, что мне верно войско Брандстана, что мать поддерживает только ближняя стража, её алаи. В один из вечеров, я разоружил стражу, делом нескольких мгновений было прикончить троих человек, остальных заставить сдаться.
       Я уже вышел на двор, когда мать преградила мне путь:
       — Неужели переступишь? — она раскинула руки в широких, отороченных мехом рукавах, будто собираясь ловить меня.
       — Мама, — я направил остриё копья себе под подбородок, – не отойдёшь с моего пути, на этом копье будет моя голова. Передашь Ньорду, чтобы он доказал всем смерть Сигурда Виннарен.
      Я не боялся. Если моя мать ненавидит меня больше, чем любит, лучше пусть оплакивает меня.
       — Сигурд! – с диким рёвом прокричала она.
      Но отступила, слёзы брызнули из огромных холодных и тёмных, как воды фьорда глаз.
       — Сын!
       — Нет больше твоего сына, Рангхильда Орле, после твоего предательства его убил твой брат! Вся Свея теперь это знает!
       — Главное, что твоя потаскуха это знает! – сверкнув большими зубами вскричала Рангхильда.
      Я  рассмеялся, хотя мне было очень больно сейчас:
       — Сигню знает, что я жив!
       Я легко пробился сквозь верную Рангхильде охрану, круша тех, кто воспротивился, и забирая с собой тех, кто хотел идти за мной. Уже менее, чем через час, мы связали или казнили тех, кто не хотел быть верными конунгу Свеи. Пленённые Рангхильда, Лодинн и несколько приближённых сидят запертыми в помещениях Охотничьего хуса. Я приказал отвезти их обратно в Брандстан.
       — Конунг! – Хубава подошла ко мне. Бледная и решительная, сверкая глазами, – позволь мне переговорить с гро Лодинн?
       Я посмотрел на неё:
       — Убьёшь?
      Хубава опустила глаза, будто стыдясь, выпавшей ей миссии:
      — Нельзя не убить, столько сделано зла.
      — Она не сама. Она сего лишь…
       — Сама, – убеждённо говорит Хубава, бодну большим лбом,  в обрамлении седеющих надо лбом волос. — Каждый сам выбирает путь. Она своё высокое искусство и благородный, посланный богами дар, призванный служить Добру и Жизни, поставила на службу аду, Смерти, убивая в себе самой то, что не её – свою душу. Смерть остановит её. Как чуму.
       — Рангхильду, мою мать тоже хочешь убить?
       Но Хубава качнула седоватой головой, выпрямляясь:
       — Оправданий Рангхильде нет. Но... Но судить её не можем ни ты, ни я, — сказала Хубава. — А те, кто может, они встретят её за чертой, посмотрят в глаза и спросят, во что она превратила себя, такую умную, красивую, сильную линьялен?
      Я обнял Хубаву и отпустил, пусть делает, что решила.
      С брандстанцами моё войско выросло сразу почти на треть. Мы спешили к Сонборгу как могли, но метель задержала нас…
      А теперь, выходя из исчезнувшего в огне прекраснейшего из городов, из столицы моей Свеи, из города, где росла, где царила моя Сигню, я не могу не испытывать печали по нему.
      Но моё было сердце переполнено тревогой о тех, кто должен был уйти на север тайным ходом. Ушли они? Ушла ли Сигню? Не попалась ли Ньорду? Его плотоядная фантазия о ней напугала меня. Если он так вожделеет к моей жене… От одной мысли об этом меня мутит.
      Но эти мысли глубоко внутри меня, а на поверхности понимание, что мы должны сойтись с войском Ньорда в открытом бою. Пока же мы не знали, где его рать, куда он отошёл от Сонборга, мы пойдём на север, как предполагали, когда думали о том, что придётся воспользоваться тайным ходом.

      ...Я приоткрыл дверь из подземного хода в подклеть терема. Терем пуст, гулко пуст, даже подклеть. Где Ньорд? Где Сигню?… Но вот я услышал с улицы говор. Не наш, не свейский. Здесь они, урманы. В терем их не пустили, по периметру стоят. Значит Сигню здесь…
      Я бежал налегке. Тёплую одежду снял ещё там, у входа. Со мной только кинжал, подаренный Сигню. Я поднялся наверх, к покоям йофуров. Я могу не бояться, эта лестница не скрипит…

      ...Я сделал шаг к Сигню, приподнявшейся на полу, прижимающей ладонь к лицу, кровь закапала из-под этой ладони, разбил я ей лицо всё же… А как ты хотела? Норовистую лошадь укращают кнутом и шпорами. Я протянул уже руку, чтобы схватить её за волосы и притащить на кровать, как вдруг… Я не понял, не увидел, откуда он появился, будто сгустился из воздуха… Колдуют они тут все, что ли?!.. Но передо мной стоял Боян.
      Я растерялся только на миг, а потом, шагнув в сторону, где лежали грудой мои вещи, выхватил меч и, вытянув руку, положил лезвие ему на плечо, касаясь шеи.
       — Прекра-асно, скальд! – засмеялся я.
     …А я видел только Сигню, её лицо было в крови, она поднималась с пола… платье порвано… кровь накапала на грудь... Чего ж я ждал… огонь пробегает от моего сердца к пальцам…
      — Посмотри, кого занесло к нам, Сигню!.. А если я сейчас сдвину лезвие чуть-чуть… — Ньорд посмотрел на Сигню. – И его сладкоголосое горло зальёт смерть?
        …Вот!.. Вот, когда я увидел ужас в её глазах! Вот вам и скальд! Она его так любит, что за себя боится меньше, чем за него?!
       — Не трогай его! – тихо проговорила она.
      Помертвела, бледнея в зелень.
        — Вон что?!.. –  я был поражён своим открытием. — Этого даже Рангхильда не разгадала. Есть любовник всё же… — я засмеялся, что так легко раскрыл их. — Он так тебе дорог? –  я очень доволен, что нашёл уязвимую точку в ней. – Пусть живёт. Снимай всё и ложись. Обещаешь не драться, и я позволю ему посмотреть… Может, и споёшь ещё, а, скальд? Ты им с Сигурдом не поёшь, держа светильник у изголовья?
      Я воспользовался тем, что Ньорд отвернулся от меня… Меч всё выше, у самого моего горла…
     …Я сквозь туман будто вижу всё: Ньорд поднял меч, но вдруг осел, охнув, и упал лицом вперёд, выронив оружие, отлетевшее со звоном. А из спины у него торчала рукоятка красиво украшенного кинжала с бирюзой на навершии.
       — Быстрей! – закричал Боян, протягивая мне руку.
       Мне нужна его рука. Потому что последние силы вот-вот оставят меня… Но его горячая ладонь вливает силу в меня.
      Он схватил шубу с пола и потянул меня к тайной двери:
       — Быстрее, Сигню, он живой! Он сейчас встанет!
       И правда, я видела, как Ньорд приподнялся с утробным рёвом, но поздно. Стена закрылась за нами…
      Вот когда пригодилось мне знание этих лестниц и пролётов. Несколько мгновений – и мы уже возле у потайного хода.
       — Дай мне факел! – крикнула я Бояну, открывшему дверь туда.
     Фитиль был приготовлен с расчётом поджечь и юркнуть в подземелье.
     Я так и сделала, то есть я подожгла фитиль, но замерла, глядя, как бежит огонёк по промасленным верёвкам, сейчас доберётся до первой бочки и…
     И всё, не будет больше волшебного сонборгского терема… Дома моих предков. Дома моего детства…
      — Сигню!.. – отчаянный вопль Бояна поглощён грохотом взрывающихся одна за другой ёмкостей с горючим маслом…